Глава 14

На следующее утро в шесть часов она уже была за роялем. Элизабет разучивала сонату Шуберта. Она провела бессонную ночь. Лежала рядом с Адамом, но не могла сомкнуть глаз. Ее мучила мысль о том, как, оказывается, просто изменить мужу. Всего неделю назад Элизабет жила размеренно и спокойно. Можно было заранее сказать, что произойдет через день, через неделю. И вдруг в мгновение ока все переменилось: ее жизнь стала непредсказуемой. Элизабет потихоньку выбралась из постели, чтобы не разбудить мужа, и с бокалом лимонного сока вышла на веранду. Того, что случилось, уже не изменишь. Нужно привыкнуть к тому, что с этими воспоминаниями придется жить, и попытаться забыть о случившемся.

Полюбовавшись какое-то время видом на залив и холмы Цзюлуна, Элизабет отвернулась. У нее болела голова, покалывало сердце. Как бы там ни было, но она вовсе не хотела забывать случившееся. Она ведь изменила Адаму не только телом. Куда важнее, что она изменила и продолжает изменять Адаму в душе – и это происходит само собой. Элизабет села за рояль, радуясь, что музыка поможет ей забыться, и заиграла, беря быстрые аккорды. Стиль ее исполнения стал иным, и Элизабет забыла об Адаме и даже о Рифе. Она продолжала играть, прислушиваясь к тому, как необычно, по-новому звучит хорошо известная ей соната.

Была уже половина одиннадцатого, когда Элизабет доиграла до конца, оставшись вполне довольной своим исполнением. Она заставила себя встать из-за рояля. Она не помнила, какие планы у Адама на день, но знала, что он терпеть не может уходить, не попрощавшись с ней. Элизабет размяла пальцы. Она все еще тихо радовалась, что сумела найти новый ключ к исполнению. После завтрака она опять сыграет сонату, чтобы затвердить новое звучание. Она сыграет ее от начала до конца, а потом Второй фортепианный концерт Бартока. Этот концерт пока ей не удавался: его партитура выглядела так, словно в типографии высыпали на бумагу миллион черных нот. Элизабет заранее казалось, что этот концерт Бартока ей никогда не сыграть.

Она пошла в гостиную. Чан с озабоченным лицом попался ей навстречу.

– Я обнаружил это на ветровом стекле вашей машины, мисси. Может, это что-нибудь важное?

Это была та самая бумажка, которую Элизабет заметила, возвращаясь с детского праздника. Теперь она поняла, что вовсе не ребятишки засунули ее под стеклоочиститель на ветровом стекле.

– Спасибо, Чан. Мистер Гарланд еще не ушел?

– Нет, мисси. Он сейчас на теннисном корте, проверяет, как укреплена сетка.

Она поблагодарила слугу и посмотрела на листок бумаги. «Ли Пи, Цзюлун, квартал Стоунуолл, Кимберли-роуд, 27». Все это было написано разборчивым почерком уверенного в себе человека. Должно быть, Риф сунул записку до того, как войти в дом Тома. А это значит, что он знал заранее, как она отреагирует, и ее эмоциональный всплеск не явился для него неожиданностью.

Через открытое окно доносились размеренные чмокающие звуки: это садовник подравнивал траву на газоне, начинавшемся сразу за цветочными клумбами. Воздух был влажным, как перед грозой, сладко пахли цветы шиповника, и от этого аромата немного кружилась голова. Элизабет долго глядела на записку. Ли Пи! Она слышала об этом человеке, еще занимаясь в Академии. Он считался одним из наиболее известных преподавателей по классу фортепиано. Сейчас он жил в Цзюлуне. Риф говорил, что если она захочет, то Ли Пи послушает ее.

Садовник продолжал размеренно подстригать газон. Из окна Элизабет видела Адама на теннисном корте. Засунув руки в карманы белых фланелевых брюк, он придирчиво осматривал сетку.

Ли Пи! Когда-то он преподавал в Московской консерватории. В исполнении Ли Пи были записаны «Баркарола» и Соната си-бемоль минор Шопена и фортепианный концерт Шумана, и эти записи считались классическими. Она перевела взгляд с Адама на записку. Будет ли очередным предательством по отношению к Адаму воспользоваться возможностью, предоставленной Рифом? А если вовсе не обращаться к этому Ли Пи? Не явится ли это еще большим предательством? Ведь в этом случае она предаст свой талант и все годы упорной работы.

К ней подошла Мей Лин и певучим голосом произнесла:

– Я сварила вам кофе, мисси.

– Спасибо, Мей Лин. – Элизабет еще раз взглянула на записку, затем решительно сказала: – Некоторое время меня не будет, я еду по делам. Скажи мистеру Гарланду, что вернусь к обеду.

– Хорошо, мисси, – грустно ответила Мей Лин. Она знала, что мистер Гарланд не любит, когда ему сообщают подобные известия. Также мистер Гарланд не очень любит, когда миссис Гарланд уходит из дома неизвестно куда. Он не любит, если миссис Гарланд принимается играть на рояле. Мей Лин буквально несколько часов назад наблюдала, как мистер Гарланд вышел из спальни и, услышав звуки рояля, нахмурился. А теперь придется вдобавок сообщить ему, что, закончив игру, миссис Гарланд ушла из дома, даже не поговорив со своим мужем. Без всякого желания Мей Лин вышла в сад и мимо цветочных клумб, мимо садовника направилась к корту.

Элизабет включила заднюю передачу и выехала из гаража. Ее успокаивала мысль, что она поступает правильно. Адаму вовсе незачем знать, что именно Риф порекомендовал ее Ли Пи. Но даже если бы муж и узнал, у него нет причин расстраиваться или тем более чувствовать себя оскорбленным. Если ее профессиональная жизнь наладится, их брак тоже может вновь стать гармоничным, как прежде.

Элизабет ехала к Виктории. При мысли о предстоящей встрече с известным преподавателем она напряглась. Что, если он сочтет ее исполнение недостаточно мастерским? Она специально не стала брать с собой никаких нот. Не взяла даже Шуберта, над которым трудилась все утро.

Элизабет оказалась на многолюдных, пестрых от толпы улицах квартала Ванчай. С фасадов лавок и магазинчиков свисали раскрашенные и покрытые лаком утки, плоские, как вафли, ласточкины гнезда и акульи плавники, а сами лавки и магазинчики подчас были совершенно крошечные. Из окон высоких неуклюжих домов свисало на шестах, подобно флагам, выстиранное белье. В заливе лодки стояли так тесно, что Элизабет видела, как худенький китаец переходит по ним, как переходят брод по камням, не замочив ног. Она въехала на паром, вышла из автомобиля и встала у парапета, чтобы полюбоваться пейзажем за те восемь минут, пока паром будет пересекать залив.

Профессор Хэрок верил в ее талант. За плечами у нее было несколько профессиональных побед. Конкурс имени Шопена, брюссельский и венский конкурсы исполнителей. Концерт Белы Бартока в Альберт-холле.

Паром причалил к берегу Цзюлуна, и Элизабет двинулась по узким улочкам. Она подумала сейчас о том, что могло заставить человека, много лет прожившего в Москве, в конце жизни переселиться в Гонконг.

Стоунуолл был известным кварталом в старой части города. Тут стояло несколько доходных домов с швейцарами у каждого подъезда. Приехав по указанному адресу, Элизабет представилась и сказала, что пришла к Ли Пи. Привратник позвонил и ответил, что ее ждут.

Кабина оказалась совсем крошечной. Пока лифт поднимался, Элизабет охватило сильное волнение. Вот уже полгода, как она не занималась с преподавателем. Роман Раковский, рекомендовавший Ли Пи, никогда не слышал ее игры. Было совершенно ясно, что преподаватель согласился встретиться с ней только из уважения к дирижеру. Вполне возможно, что он не собирается брать ее в ученицы. Просто, как вежливый и воспитанный человек, он хотел сделать одолжение Роману Раковскому, который, в свою очередь, хотел услужить Рифу Эллиоту.

Лифт остановился, и Элизабет пошла по коридору. Вот и дверь под номером 27. Ее сердце бешено колотилось. Она подняла было руку к кнопке дверного звонка, но в эту минуту дверь распахнулась и на пороге Элизабет увидела невысокого черноволосого китайца.

– Меня зовут Элизабет Гарланд. Я хотела бы видеть господина Ли Пи, – начала она, полагая, что перед ней пожилой слуга. Но, заметив проницательный мудрый взгляд и удивление, мелькнувшее в глазах человека, она смущенно покраснела.

– Прошу прощения, миссис Гарланд, входите, – вежливо предложил ей Ли Пи, широко распахивая дверь. – Я думал, что вы предварительно позвоните.

Комната, в которой она оказалась, была достаточно просторной. Стены были выкрашены в белый цвет, на полу лежал яркий цветной ковер. Массивная мебель из темного дерева была украшена резьбой. Главное место занимал концертный «Стейнвей».

– Я очень признательна, что вы согласились принять меня. Но только я пришла без нот.

– Прошу вас, не волнуйтесь, – с улыбкой сказал Ли Пи. – Хотите холодного чая? Или, может, лучше кофе, лимонный сок?

– Сок, если можно. – Она ощутила, что напряжение отпускает ее. Все будет хорошо. Она чувствовала это.

– Стало быть, вы пианистка, миссис Гарланд? – поинтересовался Ли Пи, протягивая ей бокал с соком.

Она встретилась с ним взглядом и окончательно успокоилась. Даже обрела некоторую уверенность.

– Да, – ответила Элизабет. – И хочу стать знаменитой.

– Вот как! – понимающе произнес он. – Тысячи исполнителей хотят стать известными.

Она поставила бокал и сказала каким-то деревянным голосом:

– Позвольте я вам сыграю...

Нужно было показать этому человеку, что она вовсе не одна из тысяч, которые напрасно грезят о мировой славе. Она должна блеснуть талантом, доказать, что ее мечты не такие уж беспочвенные.

Он молча кивнул. Элизабет подошла к великолепному роялю и села на табурет. В горле у нее пересохло, сердце колотилось. Она понимала, что несколько следующих минут окажутся для нее более важными, чем начальные аккорды тех концертов, которые она исполняла в Сентрал-холле и Уигмор-холле. Пожалуй, более важными, чем даже выступления на конкурсе имени Листа и шопеновском конкурсе. Несколько минут Элизабет собиралась с духом, наконец опустила руки на клавиатуру. Уверенно взяла первые аккорды – звуки сонаты Шуберта наполнили освещенную солнцем комнату.

Когда Элизабет закончила играть, Ли Пи протянул ей ноты сонаты Брамса, а когда отзвучал Брамс, предложил сыграть «Шаги на снегу» Дебюсси. Это произведение она никогда прежде не исполняла и поначалу усомнилась, сумеет ли. Но интуитивно почувствовала меланхолию, грусть, невыразимое противоречие, скрытое в этой музыке.

Закончив играть, Элизабет замерла в ожидании. Кровь стучала у нее в висках. Ли Пи молчал, и казалось, это длится целую вечность. Наконец, кивнув, он произнес:

– Да, у вас определенно есть талант. Вне всякого сомнения. Но чтобы стать большим исполнителем, одного таланта еще недостаточно. – Он подошел, взял ее руки в свои и внимательно посмотрел на пальцы и запястья. – Видите ли, миссис Гарланд, к концертирующему исполнителю предъявляется множество требований. Музыкант должен обладать воображением и в некотором смысле быть поэтом. У него должен быть и личный магнетизм, чтобы вдохновлять публику, тысячи человек, которых случай свел в одном концертном зале; чтобы заряжать свою аудиторию единым чувством. Если хоть одного из перечисленных качеств у исполнителя не окажется, тогда ни один аккорд не достигнет цели.

– А если все эти качества налицо? – с надеждой спросила она.

– Тогда пианист должен работать, работать, работать без устали. Игра на фортепиано должна сделаться главным его занятием и вообще смыслом жизни. И каждый день нужно добиваться хоть небольшого, но улучшения игры, приближая свое исполнение к идеальному. Нет ничего важнее этой задачи.

Она выдержала его взгляд. Теперь его глаза цвета морской волны не казались Элизабет холодными и равнодушными, а горели огнем одержимости.

– Вы согласны взять меня в ученицы?

Он так долго молчал, что Элизабет казалось: еще немного, и она упадет без чувств.

– Да, – наконец ответил он. – В вас есть необходимое демоническое начало. Ваша душа одержима демонами, и, хотя их не так-то просто разглядеть, они у вас определенно есть. Но я хочу, чтобы вы поняли: я буду требовать, чтобы каждый день вы отдавали инструменту столько энергии, сколько теряет боксер, сражающийся с соперником за большой приз. Это примерно столько же, сколько теряет матадор после сражения с тремя крупными быками. И не думайте просить пощады, ее не будет. В конце каждого занятия вы будете падать от усталости и плакать от изнеможения. Тогда, и только тогда, я почувствую удовлетворение.

Элизабет улыбнулась.

– Я готова сразиться с первым быком из трех! – с вызовом сказала она.

Ли Пи усмехнулся ей в ответ.

– Тогда начнем с сонаты Шуберта, – сказал он. – Она прозвучала у вас ужасно. Никаких полутонов! Переходы из мажора в минор были слишком резкими. Нужно играть так, чтобы в музыке постоянно чувствовалось напряжение. Шуберт очень многогранный композитор. Так что вам нужно лучше вслушиваться в собственное исполнение. А теперь, пожалуйста, еще раз – с самого начала.

– А миссис Гарланд, случайно, не сказала, куда едет? – спросил Адам у Мей Лин. Морщины у его рта стали еще глубже.

– Нет, сэр. Сказала только, что вернется к обеду. Адам взглянул на часы. Без десяти одиннадцать.

– Хорошо... Спасибо, Мей Лин.

Он в последний раз придирчиво оглядел корты. Интересно, не забыла ли Бет, что они пригласили Ледшэмов сыграть пара на пару вечером в четверг? Или, может, она думала, что в четверг они уже будут на борту корабля, плывущего в Сингапур? Он так и не заглянул в пароходное агентство, чтобы заказать билеты...

Адам пошел к дому. Откровенно говоря, ему совсем не хотелось в Сингапур. Не сейчас, во всяком случае. Как только было объявлено о войне с Германией, в Гонконге пошли разговоры о создании подразделения добровольцев на случай, если война в Европе докатится до Дальнего Востока. Если такая часть все-таки будет сформирована, Адам хотел бы записаться в числе первых, а не приятно проводить время в круизе по Тихому океану.

Без Бет дом казался пустым и притихшим. Адам постоял в дверях музыкального салона, сердито разглядывая безмолвный сейчас рояль, специально привезенный из Перта. Он всегда старался терпеливо относиться к тому, что жене необходимо много часов просиживать за инструментом. Когда они жили в Лондоне, он множество раз водил ее на концерты. Даже оказавшись в Гонконге, Адам большую часть дня жил как настоящий холостяк. Если его приглашали сыграть в бридж, в теннис или зазывали на скачки, он вынужден был извиняться за отсутствие своей супруги, которая в это время занималась музыкой. Адам почувствовал нарастающее раздражение. Элизабет не баловала его подобной терпимостью. Ее желание вернуться в Лондон – сущий идиотизм. Едва ли она хоть немного представляла себе, что такое война. И кроме того, он все отчетливее ощущал двадцать четыре года, которые составляли их разницу в возрасте.

Он вновь взглянул на часы. Уже одиннадцать. Адам усомнился, что Элизабет вернется к обеду. Он не хотел тратить день впустую, ожидая ее возвращения. Прошел через прохладный, вымощенный мраморной плиткой холл, взял сумку с клюшками для гольфа и вышел из дома. Он поедет в Гольф-клуб, там и пообедает. Поскольку он сильно любил Элизабет, то непременно решил позвонить в пароходное агентство и заказать каюту для двоих на ближайший корабль, отплывающий в Сингапур.

– Вот уж никак не ожидал встретиться здесь с тобой, – сказал с улыбкой Алистер, когда Адам вошел в бар при клубе. – Мне казалось, что по пятницам и понедельникам ты занимаешься делами.

Адам сел рядом на высокий табурет у стойки.

– Да и я не рассчитывал встретить тебя здесь в рабочий день. Что случилось? Или армия более не нуждается в твоих услугах?

Алистер рассмеялся.

– Ну, пока вроде бы еще нуждается. В шесть мне нужно быть на службе. Что будешь пить?

– Виски, если можно, – сказал Адам, обращаясь одновременно к Алистеру и подошедшему японцу-бармену. – Кстати, в создавшейся обстановке я не думаю, что вас решат перебросить отсюда. А ты как считаешь? – поинтересовался он, пока Алистер заказывал спиртное. – Правительство постарается быть предельно осторожным и примет меры к тому, чтобы на всякий случай остров был готов к военным действиям.

Бармен положил лед в два высоких бокала, затем налил хорошо утоляющую жажду смесь виски с содовой и привычным движением пододвинул к клиентам.

Алистер глотнул и задумчиво произнес:

– Честно говоря, я не слишком хорошо понимаю, чего именно добивается нынешнее правительство. По-моему, они сами не знают, что нужно делать для укрепления обороны.

Адам хмуро посмотрел на него.

– Стало быть, ты уже не считаешь, что японцы такие безвредные и безобидные?

Бармен повернулся к ним спиной, но находился на таком расстоянии, чтобы слышать каждое прозвучавшее слово. Он старательно протирал вымытые бокалы.

– Уже не считаю, – медленно и раздельно ответил Алистер, не сводя при этом глаз с бармена. – Не уверен, что они безобидные, особенно когда так явно выражают свои симпатии к Гитлеру и Муссолини.

– Не важно, кому именно они симпатизируют.

Денхолм Гресби произнес эти слова тоном сведущего человека. Он подошел к стойке и встал рядом с Адамом и Алистером.

– Япония лучше всего смогла бы удовлетворить свои глобальные интересы, оставаясь нейтральной. – Он кивнул на бармена. – В противном случае она рис-куст сесть в лужу, – добавил он и ухмыльнулся в лицо японцу, который дожидался от него заказа. – Против каких-то голозадых китайцев японцы, может, еще и способны воевать, но тягаться с британской армией у них кишка тонка.

Адам встал с высокого стула и перенес свой бокал в самый дальний угол бара, откуда было отлично видно поле для гольфа. Алистер последовал за ним.

– Он вечно пытается всем навязать свою точку зрения. Понятия не имею, почему Том дружит с ним, – сказал он Адаму.

– Может, тому причиной профессиональная необходимость? – рассеянно ответил Адам, думая о том, что лучше взять билеты не на ближайший рейс до Сингапура, а на более отдаленный. Он наморщил лоб. Нужно еще позвонить Тому и предупредить, что они не смогут быть у него. Придется позвонить и Ледшэмам, сказать, что с теннисом ничего не получится' Надо отменить множество других мероприятий, чего, по совести говоря, Адаму совершенно не хотелось.

– Не позволяй этому человеку садиться тебе на шею, – сочувственно произнес Алистер, видя нахмуренное лицо Адама.

– Да я сейчас думаю вовсе не о Гресби, а о Бет, – с редкой для себя откровенностью признался Адам.

Алистер приподнял бровь, но ничего не сказал. Он совсем не хотел обсуждать семейные проблемы Адама. Но если тому невтерпеж, что ж, он готов его выслушать.

– А в чем, собственно, дело? – осторожно поинтересовался Алистер. – У нее что же... э-э... какие-то трудности?

– Да. – Голос Адама прозвучал очень напряженно. Он не собирался обсуждать с посторонними поведение Бет, но знал, что Алистер никому ничего не скажет. А сейчас Адаму очень хотелось поделиться своими проблемами. – Я собираюсь увезти ее отсюда. Хотя, видит Бог, я этого не хочу. Тут, кажется, организуют добровольческое соединение, куда я хотел бы записаться, да и вообще у меня здесь куча дел.

– И куда же ты ее повезешь? – чувствуя себя неловко, спросил Алистер, размышляя, приходилось ли Адаму когда-нибудь прежде сталкиваться с подобной проблемой. Ведь, говоря откровенно, Адам выглядел на все свои сорок девять лет, тогда как Элизабет было всего двадцать пять. Иногда большая разница в возрасте укрепляет брак, но, судя по всему, Гарланды не принадлежали к таким семьям.

– В Сингапур, – с горечью ответил Адам, причем его ответ прозвучал более откровенно, чем ему бы хотелось. – Пробудем там несколько недель. Пока ей не надоест.

Алистер откашлялся и подумал, что уместнее всего сказать в данной ситуации. Он понятия не имел, что сам будет чувствовать, если после многих лет брака с Элен она изменит ему. Он сомневался, что сможет так же, как Адам, спокойно сидеть и обсуждать возникшую проблему.

– Это самое лучшее, – сказал он после некоторого молчания. – Так она скорее всего забудет его. Тем более что Эллиот не слишком-то достойно вел себя по отношению к ней... Впрочем, я не уверен, что этому подонку вообще известны такие понятия, как честь и достоинство.

Адам внимательно посмотрел на него. Алистер предпочел отвести взгляд.

– Не знаю, утешит ли тебя это, но Элизабет не первая и уж наверняка не последняя. Женщины летят на него, как мухи на сладкое. Несколько недель назад та же участь постигла молоденькую дочку Чешемов, а до того подобная история произошла с женой Марка Хэрли.

Адам продолжал молчать. Алистер допил свой бокал, более всего жалея о том, что поддержал этот неприятный разговор.

– Ты сошел с ума! – сказал наконец Адам каким-то чужим голосом. – У Бет ничего с ним не было! Она с ним вообще едва знакома.

Алистер почувствовал, как кровь отливает от его лица. Медленно, с усилием он повернулся к Адаму и только сейчас осознал, что, сам того не желая, совершил чудовищную оплошность. О чем бы Гарланд с ним только что ни говорил, он совсем не имел в виду свою супругу и Рифа Эллиота.

– Конечно, ничего не было! – сказал он, с огромным усилием изображая на лице подобие улыбки. Он сейчас старался припомнить дословно все, что говорил Адаму. – Ты совсем не так меня понял, Адам. Я лишь имел в виду, что Элизабет не первая женщина, которая готова объяснить поведение Эллиота и выказать сочувствие этому человеку. Дочка Чешемов и жена Марка Хэрли вели себя в точности так же, когда этот человек дожидался суда по обвинению в убийстве Джако Латимера. – Алистер нервно провел кончиками пальцев по своим аккуратным усам.

– А Бет? – спросил Адам, у которого морщины у рта совсем побелели. – Черт побери, что ты вообще имел в виду, когда говорил, что она скоро забудет его? И что он недостойно вел себя по отношению к ней?

– Мне казалось, ты сам отлично понял, что этот человек устроил специально для нее целый спектакль в тот день в отеле «Репалс-Бей», – стараясь говорить спокойно и мягко, ответил Алистер. В душе он клял себя последними словами. – Вместо того чтобы почувствовать себя оскорбленной, Элизабет, в сущности, нашла для него извинение. Мол, называй человека свиньей, он встанет на четвереньки и захрюкает, что-то в этом роде. А уж его намерения никак не назовешь достойными. Он вообще не понимает, что означает достойно себя вести. Тебе еще повезло, что Элизабет совсем не обратила внимания на этого человека. Кстати, не повторить ли нам заказ? Еще по одной, а?

Адам сообразил, что едва не совершил дурацкую и совершенно непростительную ошибку. Дело в том, что он не слишком внимательно слушал Алистера, думая о предстоящей поездке в Сингапур и предстоящих сборах, о том, что следует сделать до отъезда. Не может быть, чтобы Алистер имел в виду то, что почудилось Адаму. Если же развивать эту тему, можно возбудить у Алистера ненужные подозрения.

– Нет, спасибо, с меня достаточно, – сухо сказал он. – Я должен идти. Передавай привет Элен. Пока, Алистер.

Он встал и двинулся к выходу. Алистер ладонью вытер мокрый лоб и вздохнул с облегчением. Господи, ну и вляпался же он! Подойдя к стойке бара, он заказал еще порцию виски. Хорошо еще, что в конце концов он сумел выкрутиться. Хотя это было нелегко.

Подошел Гресби и поинтересовался, побежит ли лошадь Ронни Ледшэма в ближайшую субботу. Алистер сказал, что скорее всего да, но его мысли были далеко от субботних скачек. Из-за своей неосторожности он так и не выяснил, почему Адам так беспокоится о супруге и намерен увезти ее из Гонконга.

– В таком случае я поставлю на нее, – говорил между тем сэр Денхолм.

Но Алистер его не слушал. Он думал об Элизабет Гарланд. Если Адам до сих пор не знает о связи супруги с Рифом Эллиотом, что же в таком случае его беспокоит?

Адам на деревянных ногах вышел из клуба и швырнул сумку с клюшками в багажник своего «райли». Играть не было никакого желания. Черт бы побрал Алистера, походя бросившего тень на Бет из-за ее отношения к Рифу Эллиоту! Что же все-таки он имел в виду, говоря, что она скоро позабудет его? Адам двинулся по подъездной аллее к дороге. Как объяснил Алистер, он говорил о том, что Бет простила Эллиоту его откровенно нахальное и бестактное поведение в «Репалс-Бей». Адам аккуратно свернул на дорогу, и его «райли» затерялся в потоке автомобилей, двигавшихся к Виктории. Но черт побери, почему же он не слишком внимательно слушал! Алистер ведь был явно смущен, говоря все это.

Было время обеда, и движение на дороге оказалось оживленнее обычного. Он обогнал автобус и стайку китайских девушек на велосипедах. Вот уж действительно, Алистер нашел, что сказать: Бет и этот ужасный Эллиот! Сама по себе подобная мысль показалась Адаму невероятной настолько, что его волнение понемногу улеглось. Должно быть, он чего-то недослышал. Адам часто бывал невнимателен, случалось, терял в разговоре нить рассуждения собеседника. Алистер говорил о том, какой необыкновенной популярностью пользуется Эллиот у дам, и привел Бет в качестве примера разумной и уравновешенной женщины, которая тем не менее нашла оправдание непростительному поведению Эллиота. Явно, что ничего иного Алистер не мог иметь в виду.

Свернув на Пикроуд, Адам прибавил газу, хотя обычно быстрой ездой не увлекался. Каким же он оказался дураком! Алистер, чего доброго, подумает, что у него не все дома. Оставив автомобиль в гараже, Адам посмотрел на пустую площадку, где обычно стоял «бьюик» жены. Она обещала вернуться к обеду. Была половина второго, а Бет еще не вернулась. Нахмурившись, он вышел из машины и стукнул дверцей. Пусть мысль о том, что Элизабет путается с Рифом Эллиотом, совершенно глупая, но, без сомнения, жена слишком много времени проводит вдали от дома и законного супруга. Ссутулившись, он вошел в дом. Ему совершенно не улыбалось обедать одному. И он терпеть не мог подолгу сидеть в одиночестве, дожидаясь возвращения Бет и раздумывая, где она и чем занимается.

Когда Адам услышал, что перед домом остановилась машина, он отшвырнул газету и бросился на крыльцо встречать Элизабет. Но это была не она. Приехала Элен и поставила свой маленький «морган-ландо» там, куда обычно ставила «бьюик» Элизабет.

– Привет! – весело крикнула Элен, направляясь к Адаму. Густая шапка огненных волос колыхалась при каждом ее шаге. – Элизабет дома? Я заехала спросить, не хочет ли она проехаться сегодня по магазинам. В «Лейн Кроуфорд» распродажа, а там, видит Бог, есть что купить.

В действительности Элен даже и не думала ехать по магазинам и толкаться в людской толпе. Она рассчитывала, что Адам сейчас играет в теннис или гольф, а Элизабет упражняется в игре на рояле. Со времени ужасной сцены между Элизабет и Рифом Эллиотом Элен не видела подругу. Но она была уверена, что Элизабет необходимо с кем-то поговорить о происшедшем. А поскольку поговорить она могла только с Жюльенной или с ней, то Элен и решила сама приехать, ведь в такой ситуации Жюльенна может скорее навредить советом, чем помочь.

– К сожалению, ее нет, – сказал Адам, неумело пытаясь скрыть мрачное настроение. – Может, она уже на этой самой распродаже.

Это было маловероятно, да, впрочем, и по тону Адама Элен поняла, что он так не думает.

– Очень жаль... – сказала она, подумав, уехать ли ей сразу или побыть еще немного. Заметив удрученное состояние Адама и его опущенные плечи, она энергично произнесла: – Если хочешь, я могу составить тебе компанию до приезда жены. Кстати, Алистер говорит, что гражданским лицам порекомендуют вернуться в Великобританию, если тут, не дай Бог, возникнет заварушка с японцами. Но у меня, честно говоря, нет ни малейшего желания возвращаться. А ты как думаешь: может дело дойти до военного столкновения с япошками или это все досужие разговоры?

Адам прошел в просторную, застланную большим белым ковром гостиную.

– Думаю, что ничего подобного не случится, – сказал он, чувствуя, как к нему возвращается хорошее настроение. – Алистер в таких случаях немного преувеличивает. Что-нибудь выпьешь, Элен? Может, джин с тоником или мартини?

– Джин с тоником, пожалуйста, – ответила Элен, удобно усаживаясь на мягком диване. Ей странно и вместе с тем приятно было сознавать, что не зря она решила задержаться. Что же до Адама, то о японцах и военной угрозе или отсутствии таковой с их стороны он готов был говорить до бесконечности.

– ...и японцы попытаются напасть, – говорил Адам, когда они перенесли обсуждение проблемы за обеденный стол. Подали омлет, креветки и бутылку холодного «Грейвз». – Но у нас хватит сил быстро окоротить их.

– Хорошо, если бы так, – со смехом сказала Элен, когда Адам вновь наполнил рюмки. – Скажи, пожалуйста, ты рассчитываешь участвовать в чемпионате по теннису в следующем месяце? Неделю назад я вывихнула плечо и потому даже не надеюсь, что смогу играть. Не будь этого, мы с Жюльенной были бы явными фаворитами в парном разряде.