Грехи людские

– Наши войска не могут противостоять наступлению японцев, – осторожно начала она. – Они сейчас отступают. И через некоторое время враг будет в Цзюлуне.

Ли Пи склонился к мальчику и что-то ему рассказывал; после слов Элен он выпрямился, взял Джереми за руку и сказал:

– Значит, вы хотите, чтобы я отвез малышей в Викторию?

Элен кивнула.

– Пожалуйста, Ли Пи! Там они будут в большей безопасности. Даже если японцы возьмут Цзюлун, на остров им не переправиться.

– Это им не удастся! – с улыбкой согласился Ли Пи. – Разумеется, не удастся.

Элен внимательно посмотрела на него. Внезапно она поняла, что в глубине души Ли Пи убежден в обратном. «О Господи, – в отчаянии подумала она, – кажется, я опять рассуждаю как самая настоящая идиотка-оптимистка! Неужели японцы и до острова смогут добраться?»

– Как бы то ни было, им преградят путь «Принц Уэльский» и «Репалс», – сказала Элен. – Как только они прибудут, японцы не доставят нам больше неприятностей.

Ли Пи опять с улыбкой кивнул, а затем сказал:

– Я с удовольствием отвезу ваших детей в Викторию. Но я не стал бы на вашем месте предрекать исход битвы, которая еще и не началась, миссис Николсон. Не исключено, что японцы куда более тщательно подготовились к этому вторжению, чем иные думают.

В составе Добровольческого саперного соединения Том принимал участие в подрыве – совместно с «Королевскими шотландцами» – мостов через реку Шемчан. Когда в 7.30 утра японцы перешли границу, он направился с донесением в расположение ближайшего взвода. В этом взводе он и остался. Позднее Том вместе с «Королевскими шотландцами» отошел на оборонительные позиции. С ними он отбивался от наступающих японцев. В среду к утру им пришлось отступить еще дальше, к Золотому холму, где они так часто бродили с Ламун.

Ночью десятого декабря пришлось совершить утомительный марш-бросок. Чертовски устав от длительного отступления, от того, что пришлось тащить на себе немало амуниции, Том Николсон, сжав зубы, шел и шел, то вверх по склону, то вниз, то снова вверх. Вокруг не было видно ни зги.

– Отсюда мы сможем по крайней мере заметить, если эти сволочи начнут наступление, – сказал кто-то, когда все наконец взобрались на пологую вершину очередного холма.

Том не был в этом уверен. Находясь на переднем крае обороны, он был свидетелем того, как, одетые в камуфляжную форму с пучками травы и ветками, обутые в ботинки на резиновой подошве, японцы подкрались так бесшумно, что англичане заметили их лишь тогда, когда те, поднявшись во весь рост, кинулись на оборонительные укрепления.

Он похлопал себя по бокам, пытаясь немного согреться и забыть о чудовищной усталости и голоде.

– Глотни рому! – строгим голосом сказал его сосед. – Другого завтрака сегодня не предвидится.

Наступление началось с рассветом. С неба дождем сыпались снаряды, вызывая многочисленные пожары. Едкий черный дым разъедал глаза, но англичане отчаянно отстреливались. Снаряды все сыпались и сыпались им на головы. Том без передышки стрелял из своего «брена», швырял куда-то перед собой гранаты, орал на людей, совершенно ему незнакомых. Рядом падали убитые, кричали раненые; земля под ногами стала липкой от крови. Он услышал, как кто-то слева приказал ему спрятаться в укрытии, но даже и не подумал подчиниться.

– А, гады! – орал он хриплым от непрерывного крика голосом и перебежками продвигался вперед, стреляя на бегу. – Твари! Скоты!

Он услышал, как кто-то рядом произнес:

– И все же удалось, а, приятель? Попали-таки...

Он повернул голову и увидел того самого офицера, что предлагал ему глотнуть рому вместо завтрака. Лицо этого человека выражало крайнее недоумение, он вдруг застыл, а затем плавно опустился на землю. Том на мгновение утонул в завесе дыма, который японцы умело использовали при наступлении. У него было такое чувство, словно земля разрывается на части. Грохот был оглушительным, вокруг все горело и чадило. Затем он понял, что дюйм за дюймом ползет назад. Видимо, Золотой холм они потеряли, как ранее оставили укрепления оборонительной линии.

Когда пришел приказ отходить к Цзюлуну, Тому было до того обидно, что он чуть не заплакал. Неужели они потерпели поражение? Неужели их одолели чертовы япошки?

Не успели они занять новые позиции, как пришел очередной приказ: оставить материк и перебраться на остров, предварительно взорвав все, что может быть использовано противником. Цементные заводы, доки, электростанции – все подлежало уничтожению.

Теперь все было ясно: дальнейшие военные действия неминуемо будут происходить на острове Сянган.

Накануне Элен благополучно посадила детей и Ли Пи на паром, чему была очень рада. На улицах Цзюлуна слышалась стрельба, участились бомбежки, подчас можно было видеть неубранные трупы китайцев, которые гнили рядом с еще живыми людьми. До медперсонала их госпиталя довели пожелание губернатора, несмотря на эвакуацию войск, оставаться на местах.

Даже в госпитале был слышен непривычный гул улицы. Почти во всех домах по Натан-роуд оказались выбиты стекла. Элен вернулась к своим перепуганным пациентам, раздумывая о том, где могут быть Жюльенна и Элизабет, в безопасности ли Алистер и дети.

* * *

Том курил и матерился все время, пока его и остальных посадили в автобус и переправили на пароме на остров. Для него это было последним унижением.

– Не скажешь, что тут очень живописно, – сказал один из офицеров, когда уже можно было рассмотреть следы разрушений, погромов, валявшиеся тут и там трупы.

Том хотел было отвернуться, чтобы не смотреть на обезображенную улицу, как вдруг кровь отлила от его лица.

– Ламун! – воскликнул он, когда автобус быстро проехал мимо. – Боже праведный, Ламун!

Он вскочил со своего места и, не обращая внимания на раздавшиеся крики, кинулся к выходу.

– Остановите! Выпустите меня, черт побери! – заорал Том, не задумываясь, остановится ли водитель и не придется ли ему впоследствии за свой поступок предстать перед военным трибуналом. Он не раздумывая спрыгнул с подножки на асфальт.

Тяжело приземлившись, он несколько раз перевернулся, поднялся на ноги и как одержимый кинулся по улице с криками «Ламун! Ламун!».

Застыв, она стояла на месте. Толпа обтекала ее со всех сторон. Она оглядывалась, пытаясь определить, кто и откуда кричит. Ее черные глаза были широко раскрыты, в них читался явный страх.

– Ламун! – крикнул он что было силы, протискиваясь к ней через толпу китайцев. – О Боже... О Господи... Ламун!

Увидев Николсона, она резко качнулась и не упала только потому, что вокруг было множество людей, которые то и дело толкали ее.

Наконец Том пробился к ней, его глаза горели радостным огнем.

– Ламун! – выдохнул он, отпихивая какого-то замешкавшегося китайца. – Любовь моя, дорогая Ламун!

Она упала в его объятия, ее голова оказалась на широкой груди Тома. По лицу Ламун градом катились слезы. Он прижал ее к себе, хотел что-то сказать, но из горла вырывались лишь нечленораздельные радостные восклицания, похожие на рыдания.

– О моя маленькая, любимая моя, – едва не задохнувшись, сумел выговорить Том. – Где же ты была? Что они с тобой сделали?

Завыла сирена, оповещавшая об очередном воздушном налете.

– Я думала, что уже никогда тебя не увижу! – задыхаясь, произнесла она, поднимая голову и заглядывая Тому в глаза.

Вокруг множество китайцев и европейцев мчались в укрытие.

– Любовь моя! Жизнь моя! – сдавленно шептал Том, покрывая ее лицо страстными поцелуями.

Внезапно раздался оглушительный рокот моторов. На улицы города пикировали бомбардировщики.

– Скорее! – крикнул Том, хватая Ламун за руку. – Уж теперь-то эти сволочи меня не убьют!

Не выпуская руки Ламун, Том со скоростью хорошего спринтера бросился по улице, запихнул Ламун в какую-то дверную нишу и прикрыл ее своим телом. Небо потемнело от низко летящих самолетов, затем раздался ужасный грохот бомбовых разрывов.

– Господи, не допусти, чтобы меня убили. О Боже, не дай мне погибнуть! – беззвучно взмолился Том впервые с тех пор, как началась война. Он не мог позволить себе умереть теперь, когда вновь обрел Ламун. Он должен жить хотя бы для того, чтобы защищать и любить ее, чтобы она чувствовала себя в безопасности.

Недалеко от Тома и Ламун бомбы корежили асфальт. Камни летели им под ноги, сверху сыпалась густая цементная пыль.

– Ну как, закончилось? – крикнула Ламун, стараясь перекрыть грохот взрывов, вой сирен и вопли раненых.

– Да, кажется. – Том осторожно поднял голову и посмотрел на небо, синее и безоблачное, как будто и не было никакого авиационного налета. – Пошли, я должен вывести тебя отсюда. Кстати, куда ты шла, когда я увидел тебя?

Они вновь очутились на улице. Слева, в какой-нибудь полумиле от них, в небо вздымались языки пожаров, воздух был полон дыма.

– К переправе, – выдохнула Ламун, когда люди из бомбоубежищ опять заполнили улицу. – Думаю, что на острове будет не так опасно.

– Черта с два, – мрачно сказал Том, у которого выступил холодный пот при одной только мысли, что будет с Ламун, если ее схватят японцы.

– Плохо только, что у меня нет пропуска, – сказала она, еле поспевая за Томом, который побежал к брошенному водителем такси.

– Да к черту все пропуска! – в сердцах воскликнул Том, чуть ли не силой усаживая Ламун на переднее сиденье. Сам он обогнул машину и сел за руль. – Молю Бога, чтобы в этом драндулете оказалось хоть немного бензина.

Бензин в баке был, и уже через считанные секунды они помчались по взрыхленным взрывами улицам к причалу.

– Ты так и не рассказала, что же с тобой произошло, – напомнил он, ловко огибая мчавшиеся навстречу санитарные и пожарные машины, водители которых истошно кричали.

– Меня выдали замуж, – просто сказала Ламун. Том резко повернул голову, машина сильно вильнула. Ламун обезоруживающе улыбнулась...

– Но теперь все это не имеет значения. – Ее улыбка исчезла. – Его убили во время одного из авианалетов. Мы как раз были в гостях у моего отца. – Ламун перевела взгляд с Тома на обезображенные бомбами дома. – Они все убиты. Мой отец, братья... Все мои близкие...

– Почему же, кое-кто остался, – сказал он и, убрав правую руку с руля, накрыл ею ладонь Ламун.

Она вновь повернула к нему голову, в ее глазах блестели слезы.

– Я люблю тебя, – мягко произнесла она. – И всю жизнь любила одного тебя. Ты моя единственная любовь, Том.

Цзюлунский городской причал представлял ужасное зрелище. Европейские женщины и няни-китаянки с детьми заполнили все близлежащие улицы. Всякий раз, когда подходил паром, на него набивалось столько людей, что было удивительно, почему он не тонул под огромной тяжестью.

Том, растолкав людей, подошел к добровольцу в форме морского офицера, который, судя по всему, распоряжался на причале.

– Эта дама потеряла свой пропуск, – взволнованно произнес он. – Ей срочно нужно перебраться на остров.

– Сожалею, старина, – сказал издерганный офицер. – Без пропуска никак нельзя.

Вокруг голосили дети, напуганные общим шумом и видом помертвевших от страха взрослых.

– Да черт с ним, с пропуском! – рявкнул Том в ответ. – Эта женщина – моя невеста. И я требую, лейтенант, чтобы ей было позволено сесть на паром.

– Плевать я хотел, будь она хоть сиамской королевой! – сказал лейтенант, быстро проверяя пропуска и жестом разрешая издерганным женщинам взойти на борт. – Она китаянка, поэтому у нее и нет пропуска, и ей придется обождать. Понятно?!

Глаза Тома сверкнули, руки сжались в кулаки. Ламун потянула его за руку, не желая, чтобы он ввязывался в неприятности. Внезапно раздался громкий голос:

– Сэр! Китайцы пытаются прорваться на паром. Том уже собирался вмазать по наглой роже, но тут лейтенант начал протискиваться к своему напарнику. Ламун от облегчения и радости чуть не расплакалась.

– Пожалуйста, уйдем отсюда, Том! Я переправлюсь позже, когда паника уляжется.

В неимоверном шуме вдруг раздались звуки отдаленных выстрелов.

– Никакого «позже» не будет! – резко крикнул Том. – Японцы сейчас в каких-нибудь двух милях!

– На пароме есть места, – сказал Тому молоденький матрос, оставшись за старшего. – Не хотели бы вы подняться на борт и проследить, чтобы там все было в порядке? А то от женщин всегда одни неприятности.

Том не заставил просить себя дважды. Подталкивая перед собой Ламун, он побежал на причал, к месту посадки. Уже тогда Том решил, что поселит ее в отеле «Гонконг». Его администрация хорошо знала Тома Николсона, да и фамилия Шенг была там не пустым звуком. В этом отеле даже во время войны не будут обращаться с ней как просто с очередной «желтолицей». Устроив Ламун, Том смог бы вернуться в свою часть, хотя одному Богу известно, где ее искать.

В Цзюлунском госпитале было нечем дышать: с улицы тянуло таким смрадом, что хоть святых выноси. Трупы на воздухе очень быстро разлагались, к тому же в разбомбленных хранилищах, где были уничтожены холодильные системы, быстро гнило множество овощей и фруктов, до которых теперь никому не было дела.

Пациенты Элен лежали повсюду. Счастливчики были обладателями больничных коек, другим приходилось лежать под койками, на голом полу, в коридорах. В двух небольших импровизированных операционных непрерывно работали хирурги. К вечеру пятницы Элен была уже не в состоянии припомнить, когда в последний раз спала, ела, пила. Ее белый халат задубел от крови, под ногтями тоже была засохшая кровь. Обеззараживающих растворов не осталось, как не было и простыней, которые пошли на бинты. Да и запасы драгоценной воды с каждым днем уменьшались.

Всю ночь с пятницы на субботу Элен ухаживала за ранеными и умирающими. Она не вспоминала ни об Алистере, ни об Адаме. Даже о детях она запретила себе думать, потому что стоило начать, и она уже будет не в состоянии заниматься чем-то другим. Элен очищала от гноя и зашивала чудовищные раны на ногах, руках, бедрах. Она как могла старалась успокоить молодых людей, которым пришлось ампутировать ноги и которые уже никогда не смогут ходить.

К девяти часам следующего утра резко изменился характер шума, проникающего в госпиталь с близлежащих улиц. Не было слышно разрывов бомб и сирен воздушной тревоги, от которых чуть не лопались барабанные перепонки. После недолгой тишины раздался звук множества марширующих ног. Дверь госпиталя распахнулась под ударами японских солдат, которые вошли с винтовками наперевес.

Китайцы с криками пытались покинуть пропитанные кровью койки и отползти в более тихое и безопасное место.

Японский офицер не обратил на них никакого внимания. Он с порога улыбнулся Элен, за очками в золотой оправе похотливо блеснули маленькие глаза. Офицер с видимым удовольствием оглядел роскошную фигуру Элен, задержав взгляд на бедрах.

– Иди со мной, – приказал он и прочертил в воздухе дугу винтовкой. Дуло скользнуло в считанных дюймах от лица Элен. – Тебе ходить к японским офицерам. Ты узнавать, что есть поражение для европейской женщины.

Глава 27

Последнюю неделю Риф провел в штабе, располагавшемся в крепости. Он помогал англичанам допрашивать «языков», стараясь извлечь побольше информации, чтобы генерал-майор Молтби смог рассчитать, где целесообразнее всего нанести удар при столь большом – в пользу японцев – перевесе сил.

Главный вопрос был в том, следует ли опять сконцентрировать войска в центре острова, чтобы именно там они встретили врага, когда тот предпримет наступление, или же расположить по побережью, растянув их по длине.

Информация Рифа была о том, что ночью японцы должны сбросить парашютный десант; высадка намечалась в центральном районе у ущелья Воиг Нейчанг. На эту информацию, впрочем, военные не обратили особого внимания, так как пока японцы еще ни разу не бомбили ночью и считалось, что сбросить в темноте десант на вражескую территорию, да еще в непосредственной близости от ущелья, они вряд ли смогут. Во всяком случае, английские военные средней руки считали, что шансы подобной операции на успех равны нулю.

Второй из пленных заявил, что японцы постараются переправиться на остров с полуострова Дьявольский мыс, что на западе от Цзюлуна, чтобы занять плацдарм у Сау Кивана. Переправа там была наикратчайшей, и, предвидя, что японцы попытаются атаковать именно с Дьявольского мыса, английские войска получили приказ уставить акваторию пролива лодками и судами, чтобы сделать его непроходимым.

– Нет, в этом месте им никак не пройти, – уверенно заявил один из старших офицеров. – Скорее всего они высадятся на южном побережье, где мы меньше всего их ожидаем.

Генерал-майор Молтби в этой ситуации сделал даже больше того, что было в его силах. Оставить большую часть своих войск до вражеской атаки в центре острова было трудным решением, тем более что в его распоряжении не было достаточно грузовиков, на которых можно было бы быстро перебросить большое количество войск в нужную точку на юге. Там решили разместить канадский контингент, а индийские части – на севере, пенджабцев расположить к западу от Виктории, а части из Раджпута – на востоке, для отражения натиска врага со стороны пролива Лей Юмун. «Королевские шотландцы» и мидлсексцы оставались в центре острова, к ним были прикомандированы также и добровольческие соединения.

В пятницу к вечеру Риф уже знал наверняка, что в штабе от него толку не будет и что нужно что-то предпринять для участия в активных военных действиях. Полученный им приказ был предельно ясен. В случае захвата Гонконга Риф, как офицер британской разведки, не должен был ни при каких обстоятельствах попасть в плен. Он был обязан оставить захваченную японцами материковую часть Гонконга, добраться до Чунгкина и помочь китайцам сформировать повстанческие отряды. Предполагалось, что эти отряды окажутся чем-то вроде французского Сопротивления и нанесут значительный урон противнику.

Но пока японцы не предпринимали никаких действий для продолжения наступления и высадки на остров. Риф чувствовал себя совсем не у дел.

– Позвольте мне хотя бы вступить в армию добровольцем, – умолял он полковника Сандора. – Я больше не могу торчать здесь без настоящего дела. Ведь это может вызвать, кроме всего прочего, и законное недоумение, кто я на самом деле такой. А если японцы возьмут меня под подозрение, мне от них никак не улизнуть, если придется пробираться в свободную зону Китая.

Но разрешения вплоть до четверга следующей недели Риф так и не получил. К тому времени японцы заняли большую часть острова. Риф был назначен командиром подразделения, в котором был убит старший офицер. А под началом у Рифа оказался Адам Гарланд.

Элизабет дежурила в «Жокей-клубе». Вечером 12 декабря, в пятницу, по радио объявили, что британские корабли «Принц Уэльский» и «Репалс» потоплены неподалеку от побережья Сингапура. Элизабет выслушала новость и не поверила своим ушам: теперь уже не оставалось надежды, что Гонконг выстоит. На следующее утро она услышала о массовой эвакуации с материка. К полудню японцев уже запросто можно был видеть невооруженным глазом на противоположном берегу Цзюлуна: они возводили укрепления из мешков с песком, устанавливали пулеметы и орудия.

Когда смена Элизабет наконец закончилась, она не торопилась лечь спать. Не обращая внимания на авиационный налет и непрерывную орудийную канонаду, она поехала по разбитым улицам на свою квартиру, где находилась Мей Лин.

– Нет, мисси Гарланд, – плаксиво произнесла Мей Лип. – Мисси Николсон не приходила. Детей не привозили. Когда же все это закончится, а, мисси Гарланд? Когда наступит спокойная, нормальная жизнь?

Элизабет не знала что и подумать. Уже несколько дней телефонная связь с Цзюлуном была прервана. Если Элен не попала к японцам, если ей вместе с другими удалось накануне переправиться на остров, оставалась надежда, что рано или поздно она с детьми объявится на квартире Элизабет. И стало быть, в свой следующий приход домой Элизабет встретит там подругу.

Но дни шли за днями, и улицы Виктории превратились в настоящий ад. Бомбардировки и орудийный обстрел не прекращались. Тысячи беженцев-китайцев становились легкой добычей и хорошей мишенью. Импровизированный госпиталь раз за разом подвергался бомбежкам, несмотря на то что на его крыше был намалеван огромный красный крест. Одна операционная оказалась уничтожена: бомба, пробив крышу, угодила в палату верхнего этажа и убила немало пациентов. В среду, 17 декабря, четырнадцать бомбардировщиков атаковали переполненные людьми улицы центральной части города и квартала Ванчай.

– Это только разминка, помяните мое слово, – мрачно сказал один из санитаров. – Может, сегодня последний день обстрелов и бомбардировок. А завтра эти твари уже высадятся на остров.

Элизабет отерла пот со лба. Если только японцы действительно захватят остров, она скорее всего больше никогда не увидит Мей Лин. Час спустя, в короткое затишье, она села в машину, собираясь еще раз съездить домой. Она думала взять побольше консервов и постельного белья, чтобы хоть как-то пополнить быстро тающие больничные запасы. Все остальное она оставит Мей Лин.

Дороги с воронками от взрывов были похожи на цепь кратеров; лежали оборванные трамвайные провода, валялись фонарные столбы. Ехать по таким улицам было очень тяжело. На прежний пятиминутный путь нынче требовался почти час времени. Чем ближе Элизабет подъезжала к дому, тем более крепло в ее душе недоброе предчувствие. Квартал серьезно пострадал, было и несколько прямых попаданий в дома. Кое-где бушевали пожары. У многих домов окна и двери болтались на честном слове. В иных фасадов и вовсе не было. Истошно выла сирена одинокой «скорой помощи». Команды противовоздушной обороны осторожно взбирались на груды обломков, бывшие жилым домом.

Ее руки вспотели и заскользили по рулю. Элизабет чувствовала себя убитой и потерянной. Не может быть, чтобы и ее дом... Не может этого быть... Она на слабых ногах вышла из машины и пошла к мужчинам, которые разгребали дымившиеся развалины.

– Это был ваш дом, леди? – сочувственно поинтересовался один из них.

– Да, – выдохнула она, чувствуя, как тяжело стало дышать. – Моя квартира была именно тут...

– Увы, теперь ничего не осталось, – сказал мужчина, хотя это было очевидно и без слов. – Кто-нибудь был в доме?

Она отрицательно покачала головой, испытывая облегчение.

– Нет, я всегда говорила горничной, чтобы она шла в бомбоубежище.

– Мы тут нашли кого-то! – прокричал мужчина, разбиравший завалы в нескольких ярдах от Элизабет. – Это девушка-китаянка! Бедняжка спряталась, должно быть, под столом. У нее на голове даже и каски не было!

Элизабет пробралась к нему, то и дело скользя на разбитых бетонных плитах, кусках деревянных перекрытий и едва узнаваемых обломках собственной кухонной мебели.

Мужчины с трудом вытащили из-под развалин стол и стали поднимать Мей Лин.

– За голову возьмись. А я за ноги... – сказал первый спасатель, спеша извлечь из-под стола тело девушки. – Да, ничего не скажешь, досталось бедняжке на полную катушку.

Золотистая кожа Мей Лин была густо обсыпана белой известкой, темно-красная кровь сочилась на блузку. Когда спасатели подняли Мей Лин, ее голова неестественно запрокинулась.

– Это и есть ваша девушка, дражайшая? – спросил у Элизабет один из мужчин.

Она кивнула. Слезы струились по ее щекам.

– Глупая девчонка! – сказал другой спасатель, перенося тело на носилки. – Против бомб столешница – паршивая защита. И когда только они поймут такую простую вещь!

Двое мужчин подхватили носилки и начали осторожно спускаться с кучи обломков.

– Хорошенькая какая! – заметил первый, разглядывая неподвижное бледное лицо Мей Лин. – Просто красавица!

Элизабет старалась идти за мужчинами след в след, но все равно постоянно оступалась. Да, Мей Лин была красивой. Красивой, доброй, преданной. И умерла в одиночестве, забравшись в какой-то угол, чтобы спрятаться от бомбежки.

– С вами все в порядке, мисс? – спросил один из спасателей, когда носилки поставили в «скорую».

Элизабет кивнула. Слезы катились безостановочно, и она не могла их сдержать. Больше недели Элизабет ухаживала за ранеными, видела смерть в лицо, но гибель Мей Лин ее потрясла.

Она увидела, как дверцы «скорой помощи» захлопнулись. Внутри у Элизабет все похолодело от страха. Где же Элен и ее дети? Где Ли Пи? Где Жюльенна, Алистер и Ронни? Где Риф и Адам? Живы ли они, здоровы ли? Главное – живы ли? Или так же сложили головы под бомбежкой?

Она медленно вернулась к машине. И ведь никак не узнаешь сейчас, что сталось со всеми дорогими ей людьми! Придется возвращаться в «Жокей-клуб» и молить Бога о том, чтобы война поскорее закончилась. Поговаривали, что из Китая на помощь местным китайцам собирались направить войска. Если это правда и если они прибудут в ближайшие дни, возможно, японцы потерпят поражение. Тогда, если все будет хорошо, к Рождеству опять установится мир.

Ехать назад в «Жокей-клуб» ей было тягостно. Когда авианалет закончился, китайцы выбрались из убежищ и стояли в огромных извивающихся очередях за едой. Почти все выглядели ужасно, явно нуждаясь во врачебной помощи. У многих были открытые раны, одеждой им служило какое-то рванье. Они подолгу простаивали в очереди, ожидая, когда в их ржавые миски и искореженные кастрюли положат немного риса и бобов.

– Нас попросили прислать кого-нибудь в отель «Репалс-Бей» для помощи раненым, – сказал Элизабет главный военный врач. – Вы не могли бы туда отправиться? Боюсь, правда, что военные не смогут обеспечить вам охрану, но если вы поедете вечером на машине, вряд ли попадете под бомбежку.

«Репалс-Бей»... Элизабет вспомнила дни, когда бывала в этом отеле, сидела в ресторане, где за столиками разговаривали и смеялись нарядно одетые люди...

– Хорошо, – устало сказала она, – я поеду. Офицер чуть улыбнулся.

– По крайней мере так интенсивно, как Викторию, этот отель бомбить не будут. Там должно быть тихо и спокойно. Жаль, что не могу отправиться туда вместе с вами.

Четверг выдался сырым и прохладным, и это усилило беспросветность положения, в котором оказался Ронни. Вот уже сутки как он не ел ничего горячего. А когда спал в последний раз, и вовсе не мог припомнить. С десяти часов утра бомбы непрерывно сыпались на Викторию, и даже сейчас, глубокой ночью, черные шлейфы дыма поднимались над горевшими нефтяными цистернами, принадлежавшими Англо-Иранской нефтяной компании. Японские батареи из Цзюлуна почти беспрерывно молотили по расположению их части. Из семи бойцов взвода Ронни один получил серьезное ранение шрапнелью, а у другого начались сильные боли в желудке и открылось кровотечение.

– Нервы, – пренебрежительно сказал Лей Стаффорд. – Физически этот парень совершенно здоров. Просто напуган до чертиков.

Ронни, впрочем, был не склонен осуждать своего бойца, он и сам был перепуган до смерти. Около четырех часов пополудни они увидели, как сотни две японцев начали атаку на причал Дьявольского мыса. Было видно, что тут и там разбросанные по акватории пролива суда им не помеха. Нападение японцев на остров было делом времени, причем высадиться они собирались как раз напротив батареи Ронни.

– Что ж, я готов указать желтым тварям их место, – свирепо сказал Лей Стаффорд, понимая, что необходимо дать пример храбрости подчиненным. – Долго же я ждал этого момента!

Ночь была такой темной, что едва удавалось видеть на какой-нибудь ярд перед собой. Низкие тучи скрывали луну, а стелющиеся языки дыма, поднимавшегося над горевшими нефтяными цистернами, прижимались к земле. Воздух был удушлив и затруднял дыхание. Резиновые лодки, легкие весельные шлюпки и сампаны, никем не замеченные, бесшумно скользили по проливу, прячась за высокими бортами торговых судов.

– Там что-то движется, – раздраженно произнес вполголоса Ронни. – Плохо видно, но я печенкой чую...

– Этих чертовых кораблей понаставили... – откликнулся Стаффорд. – Из-за них ни черта не видно!

Внезапно к небу взметнулся язык рыжего пламени. Горела нефть. Пожар сразу осветил пролив, разбросанные по водной глади суда, лодки и несколько крошечных суденышек, которые пробирались между большими кораблями.

– Я вижу их! – выдохнул Ронни, чувствуя, как кровь вскипела от возбуждения. – Там не меньше батальона! И они плывут как раз сюда.

– Расчет, по местам! – скомандовал Стаффорд, мгновенно позабыв об усталости и голоде. – Приготовиться к ведению огня!

Из темноты мало-помалу вырисовывались силуэты людей и лодок.

– Целься! – крикнул Стаффорд в полный голос и, как только первые фигурки, достигнув береговой полосы, начали прыгать с лодок, выдохнул: – Огонь!

– Боже, да тут целая японская армия! – воскликнул капрал. – Их сотни!

– Продолжать стрельбу! – рявкнул Стаффорд. – Нельзя позволить им занять плацдарм. Ради Бога, стреляйте же!

Расчет продолжал стрелять. Несколько секунд казалось, что удастся сдержать японцев и не дать им высадиться. Слева и справа от батареи слышались зенитные выстрелы.

– Нич-чего, сейчас мы им покажем! – яростно прорычал Стаффорд. Но пока он говорил, новые лодки достигли берега и выбросили очередные порции десанта. Японцы зачастую спрыгивали прямо на тела убитых.

– Они сейчас начнут нас теснить! – крикнул Ронни. Несмотря на отчаянно стрелявшее орудие, на множество убитых и раненых, японцы лавиной накатывались на батарею. – Никак нам их не сдержать!

В амбразуру бросили гранату – и ее немедленно выкинули вон.

– Мы обязаны остановить их! – крикнул Стаффорд.

Еще одна граната угодила через амбразуру в дот. От чудовищного взрыва всех сбило с ног. С потолка посыпалась цементная пыль. Ронни слышал чей-то вскрик, кто-то молился. И больше всего ему сейчас хотелось удостовериться, что он слышит не собственный голос.

– Отступаем! Все выходим отсюда! – услышал он крик Стаффорда. Вокруг расходился едкий, слепивший глаза дым. – Мы обязаны выбраться!