– Господи... – прошептала Элен, когда при слове «волшебник» вся орава разом кинулась в сад, чуть не смяв ее саму по пути. – Чего бы мне сейчас хотелось, так это джина с тоником, хотя говорят, что при детях пить не следует.

Элизабет засмеялась и сняла с головы ленту серпантина.

– Все дело в дозе. Немного выпивки можно себе позволить. Пожалуй, я бы тоже выпила.

– Два коктейля, Ли, да покрепче, – сказала Элен слуге.

Они вышли на веранду и устало опустились в плетеные кресла. Дети в саду заворожено следили за манипуляциями фокусника.

– Господи, ты только посмотри... Эта маленькая обжора, которую стошнило, опять набивает рот сладостями, – сказала Элен. – Кто она такая? Должно быть, у ее матери стальные нервы!

Элизабет взяла бокал из рук слуги и с удовольствием отпила глоток.

– Это внучка леди Гресби, – с улыбкой сказала она. – Ты разве не знаешь? Она пробудет тут до самого Рождества.

– А, так это, стало быть, и есть та «очаровательная малышка», про которую она мне рассказывала? – Элен давилась от смеха, наблюдая, как девчушка, поспешно расправившись с двумя корзиночками с вареньем и внушительных размеров эклером, засовывала в рот конфеты. – Том сказал, что, возможно, она поживет у Гресби гораздо дольше, чем предполагалось. Сейчас, когда объявлена война Германии, совсем небезопасно плыть в Англию и обратно. И если, не дай Бог, здесь запахнет жареным, Гресби будут вынуждены отправить ее в Канаду. Именно туда многие родители эвакуируют своих детей.

Фокусник ударил в ладоши, и сидевшие по-турецки дети притихли.

– Трудно себе представить, что где-то сейчас идет война, – сказала Элизабет, глядя на безупречно подстриженный газон, на украшенные цветными китайскими фонариками деревья. – Тут ровным счетом ничего не изменилось.

– Война идет всего неделю, – сказала Элен, помешивая кубики льда в бокале. – Ты слышала, мужчинам предлагают записываться добровольцами, чтобы послать их на границу Новой территории, как говорят. Каждый доброволец пройдет соответствующую подготовку. Алистер думает, что эта идея совсем неплоха. Его мнение о ситуации, по-моему, понемногу меняется.

– В какую сторону?

– Если раньше он отмахивался от мысли о возможном нападении японцев, то теперь больше так не считает. – Ее выразительное лицо внезапно сделалось суровым. – А я думаю, что они запросто могут напасть. Юнг Лу говорила, что ее семья сравнительно недавно приехала в Гонконг с материка. Она рассказывает такие ужасы про японцев: те и убивают ни за грош, и женщин насилуют – одним словом, жуть. Если японцы и вправду сюда вторгнутся, то хуже всего придется китайцам-беженцам вроде Юнг Лу и Мей Лин.

– Bonjour! – весело приветствовала их Жюльенна. В одной руке у нее был большой пушистый игрушечный медведь, в другой – бокал белого вина. – Ну, что тут у вас? Никто не умер?

– Мы говорим о японцах, – улыбаясь ответила Элен. – К сожалению, как ни крути, не слишком веселенькая тема.

– А, про япошек... – Жюльенна равнодушно передернула плечиками. Она опустилась в плетеное кресло с удобной мягкой подушкой и показала Элен и Элизабет своего медведя. – Ну скажите, разве он не очаровашка? Увидела и сразу влюбилась. Ронни говорит, что я спятила. Что шестилетний карапуз не обрадуется, получив от меня такой подарок. Но я не верю. – Она сдержанно захихикала. – У медвежонка такой капризный взгляд! Он сразу напомнил мне одного человека, хорошо известного и вам. Если Джереми не полюбит этого мишку с первого взгляда, я оставлю игрушку себе.

– Джереми будет его обожать, – сказала Элен, пытаясь отыскать хоть какое-то сходство между щекастым медведем и приятелем Жюльенны из «Королевских шотландцев». Ни малейшего сходства она, признаться, не находила. Алистер по секрету сказал ей, что тот роман закончен и что у Жюльенны уже объявился новый приятель. Элен пыталась разгадать, кто бы это мог быть. Одно время Жюльенна напропалую флиртовала с Адамом Гарландом, но Элен не сомневалась, что Адам не реагировал на ее приставания. Но даже ответь он ей, роман наверняка оказался бы недолговечным. Адам был человеком уравновешенным и степенным и совершенно не подходил женщине с таким экзотическим вкусом, как у Жюльенны. Стало быть, она имеет в виду кого-то другого.

В прошлый четверг Элен и Алистер сидели в баре с Рифом Эллиотом. Она упомянула о дне рождения Джереми и о том, что Жюльенна и Элизабет обещали прийти и помочь ей по хозяйству. Элен была удивлена, что, прощаясь, Эллиот вдруг заявил, что заскочит на несколько минут поздравить Джереми с днем рождения. Уже тогда ей пришла в голову мысль, что у Рифа Эллиота наверняка имеется тайная причина зайти к ней. Теперь же Элен была в этом совершенно уверена.

– Том здесь? – поинтересовалась Жюльенна, прикрывая глаза от яркого солнца. Она разглядывала лужайку и собравшихся на ней ребятишек.

– Нет, конечно! – удивленная вопросом, ответила Элен. – Он просто позволил мне воспользоваться своим домом; но сразу же заявил, что не хочет иметь ничего общего с этим оголтелым сборищем.

Жюльенна вздохнула. Ее роман с Томом давным-давно завершился, и она вовсе не намеревалась возобновлять его. Но все же она с удовольствием поболтала бы с ним, потому что всякое мероприятие, где не было мужчин, казалось Жюльенне похожим на коктейль, где мало джина. Она чуть нахмурила лоб.

– Не собирается ли он возвращаться в Англию? Как вы говорите, к родным пенатам?

Элен отрицательно покачала головой. Жюльенна была странной женщиной: она знала о намерениях других прежде, чем сами они принимали те или иные решения.

– Нет. А почему ты об этом спросила? Жюльенна пожала плечами.

– Как только передали по радио сообщение об объявлении войны, все как с ума посходили и кинулись в порт покупать билеты. Трое друзей Ронни уже успели заказать билеты домой. Они собираются пойти на фронт и показать этому Гитлеру, где раки зимуют. – Ее ярко накрашенные розовой помадой губки сложились в усмешку. – А кроме того, я знаю как минимум двух мужей, которые используют патриотизм и месье Гитлера как предлог для того, чтобы на время освободиться от своих порядком опостылевших им жен.

– Том не может поехать, даже если бы захотел, – рассудительно заметила Элен. – Он дипломат и по своему желанию никуда не может уехать из Гонконга, пока не получит соответствующего распоряжения.

– Не слышали, как там «Королевские шотландцы»? Их по-прежнему собираются отсюда перебазировать? – спросила Жюльенна, подтвердив этим, что роман с майором «Королевских шотландцев» у нее кончился.

Элен покачала головой.

– Не знаю. Алистер говорит, что большинство офицеров ждут не дождутся принять участие в активных военных действиях. Однако что-то не похоже, что их собираются куда-то переводить. Более того, поговаривают, что сюда прибудут новые подкрепления.

– Это было бы недурно! – Глаза Жюльенны сверкнули порочным огнем при мысли о том, что на острове появится множество молоденьких офицеров.

Фокусник показал все свои номера и в заключение вытащил из клубов дыма двух голубей. Дети были в восторге и наградили волшебника аплодисментами. Когда они поняли, что больше никаких фокусов не покажут, то потянулись в дом, к сладостям.

– Tiens! – воскликнула Жюльенна и схватила свой бокал со столика, который шумная ватага едва не перевернула. – Пожалуй, я пойду.

– Ну уж нет! – безжалостно произнесла Элен. – Пожалуйста, пока Джереми режет свой именинный торт, будь любезна, помоги нам справиться с этой ордой.

С выражением ужаса на лице Жюльенна пошла за Элизабет в просторную, украшенную цветными воздушными шарами столовую.

– Кошмар! – воскликнула она, оказавшись в окружении липких от сладкого рожиц и рук. – Зачем только Элен пригласила такую ораву детей? Их тут не меньше сотни!

– Двадцать, – поправила ее Элизабет, затем с улыбкой убрала со стола раскрашенную фигурку из папье-маше – один из малышей попытался ее съесть.

Жюльенна нечаянно наступила на кусок кем-то оброненного торта и, взглянув на обезображенную замшевую туфлю, сдержанно сказала:

– Вот черт! Да это хуже, чем вторжение вражеской армии! Ну что за ребенок! Почему она пытается запихнуть себе в рот и миндаль, и кусок торта, и пряник? Кто мне может объяснить?

Элизабет засмеялась:

– Это внучка леди Гресби. У нее просто талант засовывать в рот сразу несколько сладостей.

Жюльенна пожала плечами и вслед за Элизабет взяла за руки двух ребятишек. Свечи на торте были зажжены, и вся орава принялась распевать «С днем рождения».

Именно Мей Лин первой увидела, что Риф входит в залу. Китаянка выразительно посмотрела на Элизабет, но та была занята: она подняла на руки маленькую девочку, чтобы ей было лучше видно, как именинник задувает свечи на торте.

Риф прошел к заставленному всякой всячиной буфету; под мышкой он держал красиво упакованный подарок. Его белая шелковая рубашка была распахнута на груди, брюки из белой фланели облегали бедра. Жюльенна интуитивно почувствовала присутствие представителя противоположного пола и подняла голову. Она сразу же встретилась с ним взглядом. Ее брови приподнялись, выражая радость и удивление.

– С днем рожденья те-е-бя-а, с днем рожденья те-е-бя-а! – надрывно напевали ребятишки. – С днем рождения, Дже-е-ре-е-ми, с днем рожденья те-е-бя-а...

К явному сожалению Жюльенны, Риф не захотел понять ее молчаливое приглашение подойти и встать рядом. Он пробирался между галдящими детьми к хозяйке.

Шумно выдохнув, Джереми сумел наконец задуть последнюю свечу на торте. Раздались радостные вопли. Элен обняла сына, подняла голову и увидела Рифа. Ее губы растянулись в приветливой улыбке.

– Господи! Пришел все-таки! Это так мило с твоей стороны. А вот Том ни за какие коврижки не согласился остаться с такой оравой детей!

– Ну еще бы, не у каждого достанет смелости, – с улыбкой ответил он, передавая Джереми подарок. По виду Рифа нельзя было сказать, будто ему потребовалось какое-то особенное мужество, чтобы прийти сюда.

Джереми тотчас же сорвал с подарка упаковку и вытащил великолепную заводную машинку. Он заверещал от восторга.

– Поблагодари мистера Эллиота, Джереми, – сказала Элен. Затем она обернулась к Юнг Лу. – Пожалуй, самое время раздать детям воздушных змеев. Пусть идут в сад и запускают их в свое удовольствие.

Радуясь, что праздник идет к концу и что все прошло гладко, что дети остались довольны и они ничего не разбили и не сломали, Элен в очередной раз отбросила с лица волосы и сказала Элизабет:

– Боже, как подумаю, что это будет происходить каждый год... До тех пор, пока ему не исполнится двадцать один. – Она рассмеялась, но, взглянув на Элизабет, оборвала смех и застыла в испуге.

Элизабет стояла у стола как вкопанная. Рядом с ней не было детей. Ее глаза потемнели и расширились, а прекрасное лицо казалось мертвенно-бледным. Элен решила, что Элизабет вот-вот потеряет сознание.

– Элизабет, тебе нехорошо? – с явной озабоченностью спросила она. Тут Элен заметила, что Риф Эллиот горящими глазами пожирает Элизабет. В них было страстное желание, которое потрясло Элен.

Дети выбежали в сад, служанки последовали за ними, чтобы присматривать за их играми. Ли подал Элен и Жюльенне бокалы и остановился рядом с Рифом и Элизабет, приглашая их взять выпивку. Элен казалось, что они даже не заметили присутствия слуги.

– Почему ты не подошла к телефону? – резко спросил Риф. – Почему не удосужилась поговорить со мной?

Элизабет беспомощно развела руками, словно пытаясь на что-то опереться. На ней были шелковая сиреневая блузка и белая льняная юбка, на ногах изящные золотистые босоножки. Словно впервые ее увидев, Элен внезапно осознала, как красива, элегантна и сексапильна ее подруга.

– Я же сказала, что больше не собираюсь с тобой встречаться. – Голос Элизабет был слабым, еле слышным. Глаза потемнели от боли.

– Боже мой... – прошептала Жюльенна, недоуменно переводя взгляд с Элизабет на Рифа.

Элен сделала знак Ли, давая понять, чтобы он немедленно и молча удалился. Чем меньше он услышит, тем лучше. Она хотела предупредить и служанок, чтобы не болтали лишнего. Хотя, зная любовь китайцев к сплетням, можно было почти наверняка сказать, что еще до конца дня вся китайская обслуга в домах Пика будет в курсе происшедшего, а значит, все станет известно и в доме Адама.

– Странно. – Голос Рифа был резок и тревожен, так что у Жюльенны даже мороз пробежал по спине. – Я должен был тебя увидеть и поговорить с тобой!

Элизабет сдержанно покачала головой; казалось, ей трудно пошевелиться.

– Нет, – повторила она, едва разжав губы. – Нам больше не о чем говорить, Риф. Нечего обсуждать.

– Как бы не так! – Он крепко схватил ее за запястья.

Элизабет вскрикнула, как пойманный зверек. Элен шагнула к ним.

– Нечего было тебе приходить! – сердито сказала Элизабет Эллиоту, и при этом ее глаза полыхнули огнем. – Здесь тебе нечего делать! – Она выбежала из залы, едва не сбив с ног Элен. По щекам Элизабет струились слезы.

– Лиззи! – крикнул Риф ей вслед и кинулся к дверям. Он догнал ее в украшенном мозаикой холле и схватил за руки с такой силой, что она и не думала больше вырываться. – Да выслушай же меня, ради Бога! Вчера вечером я позвонил Роману, и он дал мне...

– Ты что, сообщил ему, что мы с тобой любовники? Так же, как ты публично сделал это в присутствии Элен и Жюльенны?! С таким же успехом мог бы сказать об этом Адаму!

– Я сказал ему, что ты талантливая пианистка, – ответил Риф. В его голосе чувствовалась боль, а взгляд выражал такую же, как у Элизабет, душевную муку. – Сказал, что тебе нужен преподаватель. Настоящий, талантливый преподаватель!

– А ты сказал, что никогда не слышал моей игры?! – выкрикнула она. Слезы горя и гнева струились по ее щекам. – Сказал, что я замужем, и что мне осточертел мой супруг, и что я устала от однообразной жизни?! Сказал, да?!

– Я сказал, что люблю тебя! – свирепо крикнул Эллиот ей в лицо. – Сказал, что ты пропадаешь как музыкант. И только потому, что дурак-муж лишил тебя возможности жить полноценной творческой жизнью. И еще сказал ему...

– Мой муж не дурак! – Если бы она могла, то ударила бы его сейчас по наглой роже. Как же она его ненавидела! Ненавидела и себя. За ту сцену, что они устроили в присутствии Элен и Жюльенны. – Он очень хороший и добрый человек, не чета таким, как ты!

– В Цзюлуне есть один музыкант, – как ни в чем не бывало продолжал Риф. – Его зовут Ли Пи, и Роман говорит, что это один из самых талантливых преподавателей по классу фортепиано, какого в наши дни можно сыскать. Сейчас он уже не преподает, но Роман поговорил с ним, и он согласился принять и послушать тебя.

Наконец ей удалось вырвать у него одну руку, и не долго думая она влепила Рифу пощечину со всей силой, на какую была способна.

– Никогда! Никогда не воспользуюсь твоей помощью! Никогда в жизни. Ты понял, Риф Эллиот?!

Она вырвалась и выбежала из дома. Как раз в это время в холл гурьбой повалили дети с воздушными змеями и кусками торта в руках. Риф хотел было кинуться следом за ней, но подоспевшая Элен схватила его за руку.

– Ради Бога, не надо! – торопливо зашептала она. – Иначе весь остров узнает!

Риф замер на полушаге и стиснул кулаки. Желвак нервно пульсировал у него на щеке. Он издали наблюдал, как Элизабет поспешно садится в свой «бьюик», резко газует и исчезает в клубах летящей из-под колес пыли.

Шоферы, привезшие детей, уже подавали машины к крыльцу.

– Тимоти, за тобой приехали, – хрипло объявила Элен. Она сумела все-таки выдавить из себя подобие улыбки. Хоть одним гостем да меньше. – Джонатан, шофер поджидает и тебя. Лидия... Розалинда...

Дети поспешили на крыльцо.

– Извини, – чувствуя себя неловко, произнес Риф. Лицо у него было напряженное и злое. – Я не хотел устраивать сцену, это вышло само собой...

– Не знаю, что там между вами произошло, Риф, – сказала Элен, – но, что бы это ни было, ни о каком продолжении отношений и речи быть не может. Она счастлива с мужем и не намерена оставлять его. Ради тебя или кого-то другого.

Он жестко улыбнулся в ответ.

– Она оставит его, Элен, вот увидишь! – сказал он, и в его голосе звучала непререкаемая уверенность. – Подожди немного и увидишь: она обязательно бросит его и придет ко мне. И никогда не пожалеет об этом!

– Это невозможно! Не могу поверить! – сказала Жюльенна, отстраняясь от Ронни, и легла на спину в просторной супружеской постели. – Казалось, он намерен силой утащить ее.

Опершись на локоть, Ронни приподнялся, протянул руку и взял сигареты и зажигалку с ночного столика.

– О чем только Эллиот думал, ума не приложу? К утру весь Пик будет уже знать!

– Ну да, – подтвердила Жюльенна с очаровательной интонацией, также приподнявшись на локте. – Но, судя по всему, Эллиоту было решительно плевать.

Она взяла из рук Ронни сигарету и несколько раз затянулась. – Но вот что мне действительно хотелось бы выяснить: когда у них все началось. Я ничего об этом не знала, и, судя по выражению лица Элен, она тоже была не в курсе. – Жюльенна протянула сигарету мужу. – Риф Эллиот и Элизабет! Кто бы мог подумать! Мне она всегда казалась такой спокойной, такой рассудительной – типичная англичанка!

Ронни осклабился. Бывали моменты, когда обычная прозорливость изменяла Жюли.

– В тихом омуте черти водятся, говорят, – сказал он, притягивая к себе жену. Под рыжей челкой ее глаза были задумчивы. Не исключено, что у Рифа и Элизабет начался роман в тот самый день, когда он предложил ей пообедать, утащив из ресторана «Пенинсулы». Или то была лишь прелюдия? А что, если Ронни Ледшэм, сам того не подозревая, явился инициатором столь необычного поворота событий? Все может быть...

Жюльенна пробежалась пальцами по груди и животу мужа, спускаясь все ниже.

– Мне всегда казалось, что ты неравнодушен к прекрасной Элизабет, – игриво произнесла она. – Может, ты и вправду положил на нее глаз, дорогой? А она отвечает тебе взаимностью?

– Глупости! – добродушно произнес Ронни, чувствуя, что уже возбудился. – Прекрасная Элизабет холодна, как селедка, и слишком сдержанна, на мой вкус.

Жюльенна засмеялась, а Ронни уже нетерпеливо ласкал ее и целовал ее соски.

– Думаю, ты ошибаешься, любовь моя, – сказала она, обнимая ногами Ронни за талию и с удовольствием подаваясь к нему. – В том, что касается Элизабет, ты очень заблуждаешься.

– Я в жизни не чувствовала себя настолько потрясенной, – сказала Элен Алистеру, и ее глаза от волнения еще больше потемнели. – Им было безразлично, где они находятся. Они могли быть в Доме правительства или в любом другом месте. Он точно так же мог бы и там выкрикнуть, что любит ее, что хочет ее видеть, говорить с ней.

– Ну а Элизабет? – заинтересованно спросил Алистер. – Она что ему ответила?

– Мне казалось, что она вот-вот упадет в обморок. Побледнела и стояла как громом пораженная. Сказала ему, что им не о чем разговаривать и нечего обсуждать.

– В таком случае, что бы между ними ни произошло, все уже кончено, – сказал Алистер и сделал жест, означающий, что лучше об этом забыть. Он с удовольствием посмотрел на зрелое, роскошное, с широкими бедрами тело Элен.

Они лежали в постели в ее квартире в Цзюлуне. Том взял Джереми и Дженнифер в зоопарк (это было на следующий день после праздника Джереми), и Элен позволила детям переночевать у Тома.

Она покачала головой:

– Нет.

Элен великолепно чувствовала себя в его объятиях.

– Слышал бы ты, сколько страсти было в их голосах, видел бы ты огонь в их глазах! Было ясно, что вопреки словам они вовсе не намерены расставаться.

Алистер гладил ее шею и плечи, потом дотронулся до груди Элен и с удовольствием потрогал ее соски.

– Он настоящий подонок! – щелкнув языком, произнес Алистер. – Не понимаю, почему он так тебя интересует?

– Мне он симпатичен. – Она чуть повернулась, чтобы ему было удобнее ласкать ее грудь. Элен любила нежные, неторопливые руки Алистера. – Мне нравится, что ему наплевать на так называемое общественное мнение, что ему совершенно все равно, что скажут, что подумают о нем люди. Мне правится и то, что он берет с собой подружку-малайку туда, куда остальные приходят только с белыми женщинами. В нем чувствуются необычность, простота и прямолинейность, он не слишком-то считается с требованиями хорошего тона.

– Подумать только! – Алистер уселся на постели и с ужасом уставился на нее. – Может, тебе хотелось бы, чтобы и я вел себя точно так же? Оставляя дома жену, шлялся бы повсюду с разными шлюхами? И так врезал по очередному Джако Латимеру, чтобы дух из него вон? И чтобы просаживал десятки тысяч на ипподроме? И чтобы колесил повсюду в такой же чертовой «лагонде»? И вообще вел себя так, будто я хозяин всего этого острова?!

Элен обвила его руками за шею и нежно привлекла к себе.

– Конечно, нет, какой ты глупый! – мягко сказала она. – Ты мне нравишься таким, какой ты есть.

Его голубые глаза потемнели. Она сказала «нравишься», а не «люблю». И он произнес чуть грубовато:

– Этот человек – отъявленный негодяй! Он думает только о себе, на остальных ему наплевать!

– Думаю, что ты не прав, – сказала Элен, обнимая его. Ее густые волосы волной лежали на подушке, большая грудь была похожа на крупные созревшие экзотические фрукты. Алистер склонился над ней, и Элен поощрительно улыбнулась. – Ему вовсе не наплевать на Элизабет, это я знаю наверняка. Он говорил о каком-то преподавателе, которого для нее раздобыл. Преподаватель по классу фортепиано...

Но Алистер ничего не слышал. Он уже вошел в нее, а его руки крепко обхватили ее ягодицы.

– О Боже... – простонал он, испытывая невыразимое блаженство. – О Боже, как я люблю тебя, Элен! Господи, как люблю...

И на этот раз Элизабет загнала свой «бьюик» в их гараж на две машины, остановившись возле «райли» мужа. Ее руки дрожали, когда она выпустила руль. Черт бы его побрал! Проклятие! Как вообще он посмел скомпрометировать ее перед Элен и Жюльенной! А сколько там еще было слуг, да и детей...

Под стеклоочистителем была засунута бумажка, но Элизабет даже не удосужилась вытащить ее: мало ли что могли придумать дети. Слуга придет мыть автомобиль и уберет.

Она прошла в дом, отчетливо сознавая, что именно ей нужно делать. Ей вообще не следовало соглашаться на поездку в Гонконг, не нужно было прерывать занятия музыкой. Сейчас ей уже двадцать пять, черт возьми, целых двадцать пять! Для исполнителя это уже много. Если она и вправду хочет быть пианисткой международного класса, нельзя терять времени. Ей уже удалось завоевать две важные награды, благодаря которым она и оказалась на сцене, там, где всегда мечтала находиться. Но эти две награды не смогли упрочить ее репутацию. Поэтому она не получала предложений известных импресарио возвратиться в Англию и отправиться на гастроли. Вдали от родины она оказалась забыта. Чтобы не дать себе погибнуть – и спасти свой брак, – Элизабет во что бы то ни стало надо завоевать еще одну награду на каком-нибудь конкурсе, чтобы ее возвращение стало триумфом.

– Привет, любимая! Ну как, хорошо повеселилась? – спросил Адам, направляясь к ней и набивая табаком трубку.

– Да... Нет... – ответила она. Элизабет была не на шутку удручена.

Адам рассмеялся и обнял ее за плечи.

– Так все-таки – да или нет?

Она через силу улыбнулась.

– Ну, ты же отлично знаешь, что такое детские праздники и как там можно повеселиться. Шум стоял такой, что у меня голова раскалывалась.

– Зато здесь у нас царила гробовая тишина, – улыбнулся Адам. – Я терпеть не могу возвращаться домой, когда тебя нет.

– Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить, – заявила она, решив сегодня выложить ему все начистоту. Она откровенно расскажет ему, каково ей сейчас приходится. – Адам, я хочу вернуться в Лондон.

Через анфиладу комнат первого этажа они вышли на длинную веранду позади дома. Вечерами Адам предпочитал отдыхать именно здесь. Он сидел в кресле с бокалом в руке, любовался садом и холмами вдали, незабываемой панорамой вечерней Виктории, заливом и далеким гористым полуостровом.

Адам сел на плетеный шезлонг и добродушно произнес:

– Мы с тобой, кажется, все уже обсудили, Бет. О возвращении в Лондон и речи быть не может, тем более сейчас, когда началась война. Боже правый, да из Лондона эвакуируют детей, люди тысячами уезжают оттуда!

– Но я не ребенок, Адам, – сказала она, садясь рядом и стараясь сохранить спокойствие. – А вернуться мне хочется не из-за войны, а по другим причинам, гораздо более эгоистичным.

Лицо Адама выражало скуку. Ему в сотый раз приходилось выслушивать эти сетования жены. Но Элизабет давно уже привыкла к такой реакции мужа. Всякий раз, когда она принималась говорить о музыке, как бы вежливо ни пытался Адам ее выслушивать, его лицо мало-помалу делалось именно таким, скучным и невыразительным. Он не желал больше говорить на интересующую ее тему. С точки зрения Адама, музыка сделалась явной помехой в их семейных отношениях. В начале совместной жизни он, бывало, поощрял ее занятия, уверяя себя, что и сам получает от этого удовольствие. Но когда нужно было выбирать между переездом в Гонконг, куда стремился Адам, и жизнью в Лондоне, где Элизабет могла бы совершенствоваться, успешно концертировать, у нее не было права выбора, Адам сам принял единственно возможное решение. Точно так же как у нее не было выбора, когда ее отец решил вместе с Элизабет переехать в Ниццу.

– Мне уже двадцать пять, Адам, – с усилием произнесла она, – и если я собираюсь впредь заниматься музыкой – а я очень этого хочу, – тогда мне во что бы то ни стало необходимо победить на международном конкурсе исполнителей. Ты не хуже меня знаешь, что это самый быстрый и эффективный способ стать знаменитой. И дело не только в общественном резонансе и не в денежной награде: дипломанты обычно выступают с лучшими симфоническими оркестрами мира.

– Ты можешь упражняться здесь, – упрямо повторил Адам. – Ты и так уже по шесть часов в день сидишь за фортепиано. Не представляю, что можно высидеть еще больше, независимо от того, где ты находишься.

– Мне нужен преподаватель, тонкий знаток музыки, критик. Кто-нибудь вроде профессора Хэрока, человек, который поможет мне по-новому исполнить музыкальное произведение.

– Нет! – Морщины вокруг его рта стали резче. – Это решительно невозможно, Бет! Идет война, пойми же ты наконец! В этом году наверняка не будет никаких международных конкурсов. Да и на следующий, если война продлится. Люди заняты сейчас куда более важными делами.

– А для меня самое важное дело – музыка! – страстно воскликнула Элизабет. – Для меня нет ничего в жизни важнее музыки!

Она быстро вскочила на ноги. Адам спокойно посмотрел на нее.

– Музыка для тебя важнее меня, Бет? – мягко поинтересовался он.

Она почувствовала, что слезы подступают к ее горлу. Сейчас Элизабет почему-то вспомнила, как он успокаивал ее, когда умерла ее мать. Адам оказывался рядом тогда, когда она больше всего в нем нуждалась. Элизабет вспомнила, как сильно он любил ее.

– О Боже, Адам... Почему ты не можешь понять, как все это важно для меня? Мне постоянно приходится выбирать между тобой и музыкой, и я чувствую, как мы все больше отдаляемся друг от друга, что нас разделяет какая-то пропасть.

Он тоже поднялся с шезлонга и взял ее за руку.

– Именно ты углубляешь эту пропасть, Бет. Ты, а не я. Ты вольна продолжать занятия музыкой, но тебе придется заниматься здесь. Впрочем, что здесь, что в Лондоне – решительно все равно. А потом, когда мы разделаемся с Гитлером и в мире вновь воцарятся разум и спокойствие, ты сможешь подумать о том, чтобы стать концертирующей пианисткой. А до тех пор нет смысла возвращаться в Лондон. Поверь, пожалуйста, не только ты пострадала от войны. Мужчин-музыкантов призовут в армию, как призовут ученых, артистов, бизнесменов. Именно война лишает тебя потенциальных международных наград, война мешает тебе жить в Лондоне, Бет. А вовсе не я.

Она в отчаянии посмотрела на мужа. Его слова не лишены здравого смысла. Разумеется, война помешает организации международных конкурсов, и не только она, но и многие выдающиеся пианисты будут вынуждены прервать свои гастроли. Но все же... Она прикрыла глаза. Как же ей хотелось, чтобы все оставалось по-прежнему! Риф отнесся бы к ее желаниям по-другому, в этом она была уверена. Риф бы понял, как ей необходимы музыка, концерты, конкурсы, награды... Задумай что-то Риф, он не позволил бы Гитлеру нарушить его планы.

– Я очень люблю тебя, Бет, – сказал Адам, обняв ее и притянув к себе. – Прошу тебя, наберись терпения. Подожди до окончания войны. И тогда я от всего сердца помогу тебе.

Она чувствовала себя проигравшей. Слезы отчаяния застилали ей глаза. До окончания войны... Кто знает, сколько она продлится? И какие преграды возникнут после войны? А что, если придется отложить занятия музыкой на неопределенное время? А потом – опять отложить...

– Если даже нельзя будет продолжить занятия с профессором Хэроком, – сказала она, – все равно я хотела бы вернуться в Лондон, Адам!

Он отстранился от нее и недоуменно взглянул на ее бледное, напряженное лицо.

– Зачем? Там же я окажусь не нужен, а здесь в случае вторжения японцев по крайней мере смогу принять участие в военных действиях!

– Мы здесь уже полгода, – сказала она, понимая, что не может, не имеет права уступить в этой схватке. – Мне все уже надоело, и кроме того...

– Надоело? – Он через силу рассмеялся. – Боже, Бет, да как это может надоесть?! Подумай: солнце, великолепные пляжи, есть где поплавать, поиграть в теннис, заняться верховой ездой. У нас тут такие друзья, каких никогда не было прежде. Не смеши меня, дорогая. Похоже, ты чувствуешь подспудную вину из-за того, что не испытываешь вместе с остальными англичанами тягот, связанных с войной и начавшейся эвакуацией.

– Да, я чувствую свою вину, но дело не в этом. Мне нужно уехать, Адам, полностью сменить обстановку.

Она понимала, что он не вернется в Лондон, но есть и другие города, где она не будет постоянно бояться встречи с Рифом. Где Риф не сможет угрожать ее слабой обороне. Где не будет искушения бросить Адама и никогда больше его не видеть.