Чернявый корреспондент, по-прежнему продолжавший без дела топтаться у двери, спросил робко:

– Может я смогу помочь?.. У меня директор Мосфильма знакомый… У них пиротехники всякой валом… Если сейчас позвонить – через час-полтора подвезут…

Кожухов мрачно усмехнулся: "Час-полтора! Знать бы что у нас будет через час-полтора…", а потом нетерпеливо пододвинул телефон:

– Звоните! Только поторопите их, а то могут не успеть…

Но тут неожиданно Чугай прищурил острый глаз и произнес снисходительно:

– Александр Василич… Да разве ж так минировать надо? Дай-ка покажу!

Подойдя к телефону, он набрал номер коммутатора и замер, глядя в потолок.

– Леночка, соедините меня, пожалуйста, с Председателем КГБ Крюковым… Да… С Крюковым, с Крюковым… – бесстрастно повторил он. – Только побыстрее, пожалуйста… А то, знаете ли, у меня ещё столько планов на будущее… Алло! Виктор Александрович? Здравствуйте! (Улыбка растянулась во всю ширь полноватого лица.) Беспокоит помощник президента России Тимур Чугай… Вы знаете, у нас тут одно недоразумение вышло… Мы с товарищами подходы к Белому дому обследовали и случайно наткнулись на ваших людей… Нет, Виктор Александрович, я не настаиваю… Может и не ваших – уверен, вы ведь никакого штурма Белого дома не планируете… Вот тут рядом со мной находятся иностранные корреспонденты – они обязательно отметят это в своих репортажах… Кстати, здесь их много… Корреспондентов, я имею в виду… Да… И чуть не забыл… Те люди, что мы в метро застали, так быстро ретировались, что мы не успели им сообщить, что выход-то мы заминировали… Так… На всякий случай… Но мы ведь люди гуманные – нам чужой крови не надо… Да… Пожалуйста, Виктор Александрович…

Он спокойно положил трубку на рычаг и, скривившись, посмотрел на Кожухова.

– Вот так, Александр Васильевич! А ты – "успеем, не успеем!"…

Вот только улыбка у него на сей раз получилась не слишком беспечная. И потом ещё, когда они остались в кабинете с Кожуховым тет-а-тет, он попросил как бы невзначай:

– Слушай, Александр Василич… Не в службу, а в дружбу… Выдели-ка мне пару человечков для охраны…

А на улице в это время продолжал моросить мелкий дождь… Но не смотря на непогоду народ все прибывал и прибывал к Белому дому. К полудню перед зданием правительства собралось уже несколько десятков тысяч человек и пространство перед зданием стало напоминать огромный цыганский табор, перекликающийся в шумной, возбужденной многоголосице. Среди собравшихся поговаривали о том, что дождь устроили путчисты, начав распылять с самолетов то ли кристаллы йода, то ли ещё чего-то – специально, чтобы разогнать защитников Белого дома. Промеж себя пикетчики посмеивались: "Напугали ежа голой задницей…" Но надоедливый дождь все моросил и моросил и ему не было видно конца… Становилось зябко… Народ на улице стал неуютно поеживаться – поставленных навесов на всех не хватало. Перед входом в Белый дом стали раздавать голубые пластиковые мешки с дырками для головы и для рук – приспособили пакеты для удобрений. Откуда их взяли в таком количестве непонятно, но то тут, то там мелькали фигуры, в этих странных нарядах – не слишком удобно, зато практично. Илья тоже сбегал и вернулся облаченный в такой пакет. В таком виде он напоминал средневекового ландскнехта. В руке он держал стеклянную баночку из-под майонеза, наполненную горячим чаем, и что-то довольно жевал.

– Чего жуешь? – спросил Таликов. Увидев довольно передвигающего челюстями товарища, он вдруг почувствовал, как голод начинает скрестись в животе нетерпеливым, назойливым зверьком. Только тут он вспомнил, что не ел уже со вчерашнего вечера.

– Мацу, – ответил Илья с набитым ртом. (Игорь удивленно глаза выкатил на него глаза.) – Это такой еврейский пасхальный хлеб… У русских кулич… у евреев… маца… Там вон забавный старикан ходит, – Илья мотнул головой в сторону здания. – Чаем угощает и мацу раздает…

Игорь, повернул голову, заметил старика в черном, мятом пиджаке. На длинном изогнутом носу у старика красовались очки в пластмассовой оправе, какие, наверное, перестали выпускать уже лет двадцать назад, а на голове у него была нахлобучена широкополая черная шляпа с обвисшими полями. В одной руке старик держал трехлитровый китайский термос, – малиновый с оранжевым драконом, а в другой у него была зажата полотняная черная сумка. Старик извлекал из нее пустые майонезные баночки и, наполняя душистым чаем, раздавал их пикетчикам. Игорь обернулся и укоризненно посмотрел на стоящего рядом Аркадия Резмана:

– Директор, е-моё! Коллектив голодает, а ты в ус не дуешь?

– Ха! Я вас умоляю… – беспечно откликнулся Аркадий. – Ща всё будет! Только не надо обидных слов…

Он вышел из-под навеса, где они укрывались от дождя, и быстро растворился в окружавшей их толпе. Игорь грустно оглянулся по сторонам. Теперь, когда он вспомнил о своем желудке, голод начал терзать тягучим, настойчивым желанием. В это время старик, раздававший чай и галеты, подошел к ним и спросил:

– Молодые люди, чай будете?

– Спасибо… Я уже… – Илья поднял в руке пустую баночку. – Вы вот ему предложите…

Старик вопросительно посмотрел на Игоря. Игорь кивнул. Старик выудил из сумки ещё одну баночку и протянул её Игорю. Затем открыл термос и принялся аккуратно наливать чай. От тонкой янтарной струйки, льющейся из термоса, стал подниматься блеклый ароматный пар.

– Мацу будете, молодой человек? – спросил старик, поправив очки на носу, и затыкая термос широкой пробковой крышкой.

– Спасибо! Мне чая хватит…

Игорь поднес баночку ко рту и сделал осторожный глоток. Чай, может оттого, что все происходило на свежем воздухе, а может оттого, что действительно был каким-то особенным, показался удивительно вкусным. Игорь почувствовал, как выпитая жидкость приятными толчками проходит по пищеводу. Старик внимательно посмотрел на Игоря поверх неказистой черной оправы и произнес:

– А вы, наверное, думаете, что я вам простую сухую лепешку предлагаю? Нет, молодой человек! – старик покачал головой. – Маца – это хлеб свободы! Этим хлебом питались евреи во время исхода из Египта! Вот так вот! Нда-с!

Игорь вежливо улыбнулся в ответ. Слушать странного старика и пить на свежем воздухе ароматный чай было забавно… Перехватив баночку в другую руку, чтобы нагревшееся стекло перестало обжигать ладонь, Игорь сделал очередной глоток, а вот Илья после легкого перекуса, похоже, был не прочь и подискутировать. Облокотившись плечом на стойку навеса, он сказал важным голосом:

– Отец… Ну, стали б мы тут упираться, чтоб потом сидеть на твоем сухом хлебе… На фига нужна такая свобода?

Старик перевел на него строгий взгляд и сказал нравоучительно:

– Вы можете считать меня старым чудаком, молодой человек!… Но только не думайте, что если завтра этот путч закончится, мы сразу заживем счастливо и сытно… Так не бывает!… Тем, кто ушел из египетского рабства, было суждено умереть в пустыне и лишь новому поколению предстояло из сборища людей стать нацией… Надо привыкнуть ко вкусу сухого хлеба для того, чтобы потом ваши дети могли есть сдобный хлеб! Вот так вот, молодые люди! Нда-с! Если баночки больше не нужны, я их заберу, с вашего позволения…

Собрав дефицитную тару, старик деловито принялся вытряхивать из нее прилипшие чаинки, а потом убрал баночки обратно в сумку. Илья упрямо улыбнулся.

– Ну, дед! У тебя прямо целая философия! – буркнул он. – Вот только не думаю, что она у правильная. Человек всегда стремится жить лучше… А иначе чего бы мы здесь делали?

Неожиданно их диспут был прерван густым звуком из громкоговорителя. Из мощного динамика, укрепленного на фасаде здания Правительства, громким командным голосом пробухало:

– Друзья! Соотечественники! К вам обращается начальник штаба обороны здания правительства генерал-майор Курской! Угроза насильственных действий против российского руководства возрастает! Я прошу всех кадровых офицеров и офицеров запаса, имеющим боевой опыт, собраться у правого крыла Дома правительства. Медиков и граждан, имеющих медицинское образование прошу подойти ко входу, где будет организован медицинский пункт… Остальных прошу подключиться к сооружению баррикад вокруг Белого дома! Реакция и террор не должны пройти! Я верю в вас, друзья! Все на баррикады!

– Баррикады, баррикады! – нестройно подхватила площадь.

Илья обернулся к старику и обжег его шальными глазами.

– Все, дед! Иди домой… Теперь ты нам будешь только мешаться!

Старик от его слов обиженно сгорбился, – взгляд его темно-коричневых глаз стал похож на взгляд собаки, которую незаслуженно ударили палкой. Шаркая и ссутулившись, он поплелся прочь. Его темная фигурка несколько раз мелькнула между спин пикетчиков и растворилась в толпе. Игорь осуждающе посмотрел на товарища.

– Илюша… Ты не прав… Он твоего совета не спрашивал, когда сюда приходил…

Илья замялся неуютно, а потом преувеличенно бодрым голосом ответил:

– Да ладно… Он нам потом нам ещё спасибо скажет!

Через несколько минут площадь перед Белым домом напоминала огромный разворошенный муравейник. Каждый из добровольных защитников что-то нес, тащил, волок к сооружаемому по периметру площади уродливому валу. На баррикады шло все, что можно сдвинуть или перетащить – вывороченные бетонные бордюры, урны, скамейки и мусорные баки. Нашли применение даже ограде расположенного рядом детского парка – её разобрали в считанные минуты: вскоре на ее месте теперь стоял лишь редкий частокол из чугунных столбов, глубоко зацементированных в землю, и поэтому не тронутых. Вместе с Игорем и Ильей тащил к баррикаде тяжеленную скамейку худой, белобрысый парень в синем спортивном костюме. Сопел, шмыгал носом и ругался забавно: "Важка, зараза! Брешешь, не возьмешь, сволота! Усе равно мы тебе прибудуим!" Громкоговоритель, укрепленный на Белом доме, подогревал и без того бурный энтузиазм защитников Белого дома.

–Товарищи! – разносилось над площадью. – Совет министров Российской Федерации только что принял решение о незаконности введения чрезвычайного положения в Москве! В Ленинграде Ленсовет решительно осудил действия КЧС и принял решение подчиняться только законно избранной власти во главе с Владимиром Бельциным! Россия не подчиняется диктатуре! Ура, товарищи!

Собравшиеся у Белого дома, не переставая тащить свою добычу, встречали такие известия одобрительным свистом и дружным "Ура". Всеобщее ликование достигло апогея, когда к Белому дому походным строем, при старых царских знаменах, бряцая кривыми шашками и ослепительно сверкая начищенными до блеска сапогами, подошли казаки.

– Ура казакам! – в едином порыве грохнула площадь.

– Ур-ра! – лужеными глотками отозвались казаки.

Баррикада на глазах стала принимать всё более и более грозный вид. И когда уже стало казаться, что сооружен неприступный бастион (метра три высотой), издалека вдруг начал доноситься неясный гул. Вдали словно заработали сотни отбойных молотков. Всеобщий энтузиазм затих, сменился недоумением, а потом настороженностью. Собравшиеся у здания правительства, наконец-то, почувствовали опасность, которую до сих пор, похоже, никто не хотел признавать. Некоторые начали забираться на баррикаду, пытаясь разглядеть причину неясного шума, но большинству почему-то стало казаться, что баррикада, – все эти бревна, мусорные баки, в беспорядке наваленные посреди дороги, всё это будет с легкостью разметано одним ударом тяжелого бронированного тарана.

Трескучий звук между тем нарастал, приближался, и вскоре уже стало казаться, что воздух стал вибрировать от трескучего гула. Наконец со стороны Калининского проспекта показалась странная процессия – к площади приближалась огромная колонна мотоциклистов, человек около сотни, рыча моторами своих "Яв" и "Уралов", чьи бензобаки были размалеваны оскаленными волчьими мордами и белыми черепами. Первым, на длинной "Ямахе" с круто изогнутым, как рога тура, рулем ехал рыжий, бородатый байкер – длинноволосый, в кожаной куртке, усеянной молниями и заклепками, так, что было непонятно, чего в ней больше кожи или металла. На голове у него был повязан рябой платок, а глаза прикрывали мотоциклетные очки. Позади него сверкал, притороченный к сиденью, большой медный котелок. Байкер подъехал к баррикаде, остановился и, выставив на асфальт ногу в остроносом сапоге, просипел прокуренным голосом:

– Чего примерзли? Не ждали?

Баррикада облегченно вздохнула.

–Тьфу ты! – весело хохотнул с верхушки баррикады Илья. – Во козлы… Перепугали!

Его реплика подействовала на защитников демократии, как сигнал и волна смеха, набирая обороты, прокатилась по площади. Площадь задергалась в нервном хохоте. Когда смех утих, бородатый байкер поднял на лоб очки, и, беззлобно, скорее для проформы, сказал:

– За козлов можно по хлебальнику получить!

Это предупреждение, похоже, отнюдь не смутило Илью. Он беззаботно спустился с баррикады, подошел к чудо-мотоциклу и, сунув руки в карманы, произнес:

– Ага! Нам для полноты ощущений только разборок между своими не хватает…

Байкер озадаченно поскребыхал могучей пятерней свою заросшую рыжую скулу, раздумывая, каким образом восстановить реноме, а потом просипел из под точащих в разные стороны усов:

– А ты наглец! – но, заметив свежую ссадину на физиономии у Ильи, уже более отходчиво добавил. – Ладно… Чувствую, свой кореш…

Он обернулся, отодвинул громадный, начищенный до блеска котелок и вытащил из дорожного баула початую бутылку водки.

– На-ка, хлебни… За знакомство…

– Отчего ж не хлебнуть? – расплылся в добродушной ухмылке Илья. – Можно и хлебнуть…

Откинув голову назад, он отхватил из бутылки приличную порцию, а потом выпрямился и вытер рукавом покрасневший рот…

– Это так! – произнес он, ехидно уставившись на бородатого мотоциклиста. – Для восполнения калорий! Свобода-то ведь пьянит посильней любой водяры! Правильно?

– Философ! – байкер снисходительно скривился.

Забрав у Ильи бутылку, он вылил оставшуюся водку в рот (при этом его мощный кадык его, словно поршень, заходил на широкой, мускулистой шее.) Затем он размахнулся и приготовился запустить бутылку в уродливую баррикаду.

– Стой! Не бросай! – неожиданно остановил его Илья.

Байкер удивленно опустил руку.

– Ты чего? "Грин пис", что ли? – спросил он.

– Не… – хитро ухмыльнулся Илья. – Сейчас мы в этой бутылочке универсальный коктейль сделаем! Дай-ка! (Получив бутылку, он тонко сощурился.) О коктейле Молотова слыхал? Записывайте рецепт, мужики… Две части бензина и одна часть масла… Хор-рошо обжигает!

Бородатый байкер довольно улыбнулся, показывая под усами большие, крепкие зубы и повторил уважительно:

– Философ!

А затем повернулся к остановившимся за ним байкерам и приказал:

– Ей! Нацедите-ка ему бензина и масла!

Через тонкий шланг Илье налили в бутылку желтоватую жидкость. Илья радостно наблюдал, как маслянистая жидкость наполняет бутыль. Когда бутылка наполнилась, он довольно ощерился:

– Вещь! А теперь закрутим фитилёчком! (В бутылку был заткнут найденный под ногами газетный обрывок.) Взболтаем! Вот так! Теперь пусть эти сволочи подходят! Мы их тут встретим… По полной программе!

Бельцин стоял в сумраке кабинета и смотрел на площадь перед Белым домом. На площади жгли костры… Дождь закончился и люди вылезли из под навесов – грелись… Было холодно, сыро и неуютно…

– Владимир Николаевич… – вдруг раздался позади вкрадчивый голос. – Лучше отойти от окна – могут быть снайперы…

Это Кожухов – появился, как всегда незаметно… Бдит! Бельцин недовольно нахмурился, но возражать не стал – отошел. Они стояли посреди кабинета со стеклянными шкафами, заполненными медицинскими препаратами. На сером столе были разложены бланки справок и направлений. По совету Кожухова Бельцин сменил свои просторные президентские апартаменты на врачебный кабинет, расположенный этажом ниже. Окна кабинета выходили во внутренний двор. Кабинет все равно пустовал, все врачи давно уже были внизу, где в холле первого этажа был организован медицинский пункт, и Кожухову показалось, что находиться здесь президенту будет безопаснее.

В Белом доме тем временем начали раздавать оружие… Получив автоматы, сотрудники аппарата правительства неприкаянно болтались по длинным коридорам, таская с собой оружие и не зная, что делать с ним дальше. Неожиданно в одном из кабинетов гулко громыхнул выстрел. Поднялась суматоха – захлопали двери, по коридорам забегали, раздались чьи-то возбужденные голоса, но потом все снова стихло – выстрел оказался случайным… В здании повисла глухая, гнетущая тишина, – ожидание штурма давило на всех подобно неподъемному стопудовому прессу… В этот момент в дверь тихонько постучали:

– Разрешите, Владимир Николаевич?

В кабинет бочком протиснулся мэр Москвы Харитонов. На плече – автомат, а у самого вид пришибленный. Бельцин уселся за стол и посмотрел на него строго, как врач на пациента:

– Что хотел, Павел Гаврилыч?

Мэр согнулся кренделем, руки судорожно тискают ремешок автомата.

– Владимир Николаевич… Можно я на полчасика отлучусь? Хочу попрощаться с семьей… На всякий случай…

А в глазах стоит отчаянное: "Пожалейте, Владимир Николаевич… Поражение неизбежно, а я не молодой человек и страшно боюсь боли…." Бельцин хмуро отвел взгляд в сторону – смотреть на жалкую фигуру Харитонова было невыносимо. Буркнул:

– Что там с подвозом продовольствия к Белому дому?

Харитонов вытянулся, тряхнул седым чубом.

– Все нормально, Владимир Николаевич… Бутерброды, пиццу подвозят… Водку опять же…

Глаз Бельцина сурово сверкнул в полумраке.

– А водку зачем?

– Так люди промокли, Владимир Николаевич… А что, не надо было? – Харитонов испуганно съежился. Бельцин помолчал немного и ответил:

– Ладно, пусть подвозят… – потом сердито махнул рукой. – Все, все… Иди…

Харитонов суетливо вышмыгнул за дверь. Бельцин уперся пустым взглядом в серое окно. Потом позвонил посол Соединенных Штатов. Говорил о том, что американское правительство и президент Соединенных Штатов уже в курсе происходящего в Советском Союзе и поддерживают президента России. Они готовы предоставить ему политическое убежище, если события вдруг начнут разворачиваться критическим образом…

– От себя хочу добавить, – добавил посол. – Что, раз уж здание нашего посольства находится рядом с вашим, то я прикажу держать ворота открытыми… На случай, если вдруг потребуется ваша срочная эвакуация…

– Этого не потребуется… – твердо произнес Бельцин, но уже через полчаса весь персонал аппарата президента, захватив всё необходимое с рабочих мест, потянулся к подземному бункеру… Это молчаливое шествие было красноречивее всяких слов…

А в это время на Краснопресненской набережной, как предвестник несчастья, гулял шальной, холодный ветер. Толпы пикетчиков замерли перед домом правительства в тревожном ожидании.

И вдруг, как искра по бикфордову шнуру, пронеслось:

– Идут! Идут! Со стороны Кутузовского проспекта!

Началось… Народ заволновался… Хотя нечто подобное ждали, но беда, как оказалось, все равно приходит неожиданно.

– На мост! Все на мост! В цепь! Все в цепь! – начал выкрикивать в мегафон неизвестно откуда появившийся подполковник в длинном болотного цвета плаще. Народ ринулся к Калининскому мосту. Там из людей стала выстраиваться живая стена. И тут произошло неожиданное… Одними из первых в заграждение встали женщины, решительно потеснив собой мужчин. Самое удивительное, что это были не какие-нибудь экзальтированные особы, пришедшие сюда за порцией адреналина – нет, это были серьезные, умудренные жизнью дамы, обремененные семьями, детьми, большинству за сорок. Их попробовали оттеснить – не тут то было! Не слушая уговоров, они настойчиво продолжали протискиваться вперед. Оказавшись впереди колонны, женщины образовали небольшую цепочку, растянув перед собой самодельное полотнище. На белой материи красной краской размашисто было намалевано: "Солдаты, не стреляйте в своих матерей!"

Игорь Таликов с Ильей тоже оказались в первых рядах этого живого щита. Илья вытащил из внутреннего кармана куртки бутылку с зажигательной смесью и сунул её за пояс. Потом зачем-то похлопал себя по карманам в поисках зажигалки – видимо, наличие этого нехитрого вооружения придавало ему уверенности. Стоящий справа от него Игорь, обхватил его запястье. Слева тоже кто-то схватил Илью за руку, – Илья почувствовал чью-то сухую, шершавую ладонь. Обернувшись он увидел, что рядом стоит тот самый старый еврей, который угощал их на площади чаем и мацой.

– О, дед! И ты здесь? – удивленно воскликнул Илья.

Старик окинул его презрительным взглядом из-под широкополой шляпы.

– Я знаю, что вы хотите сказать, молодой человек… Нда-с! Что не место тут для такого старого человека, как я! Только я, знаете ли, уже стар, чтобы бегать… Так, что если не возражаете, я тут постою…

Илья виновато шмыгнул длинным носом.

– Ладно, дед! – в голосе его послышались примирительные нотки. – Ты на меня не обижайся… Помнишь, у Вольтера есть такая фраза – "я не разделяю ваши убеждения, но я готов умереть, чтобы вы могли жить свободно"…

Но старый еврей, видимо, не собирался идти на мировую.

– Вольтер не так сказал, молодой человек! – сердито пробурчал он. – Вольтер сказал: "Я ненавижу ваши убеждения, но я готов отдать жизнь, чтобы вы их могли свободно излагать!" Вот так, вот… Нда-с!

– Ну, где два еврея, там, как известно, три мнения… – изрек Илья и тревожно уставился вдаль. Действительно, спорить уже было поздно – вдали, за мостом хищно колыхались яркие огоньки фар. Так же, наверное, было где-нибудь в Вильнюсе, когда танки бронированной волной накатывались на стоящих у телецентра людей. Только на этот раз почему-то не было слышно надсадного лязганья гусениц – видимо, шли бронетранспортеры. Шли ходко – огни становились все ярче, ближе, по всему выходило, что через несколько секунд железная армада протаранит живую стену. Вдруг отчетливо представилось, как под широкими ребристыми колесами начнут с противным треском лопаться кости и начнет корчиться исковерканная человеческая плоть… Кто-то задрожал, кто-то стал ругаться (негромко, но матерно), кто-то до боли сжал руки соседа, но людская стена стояла твердым монолитом – никто не струсил и не побежал.

– Не бойтесь, товарищи! – вдруг взвился над толпой пронзительный голос. – Это наши!

Народ с трепетом стал вглядываться в приближающиеся огни. Действительно, шли не бронетранспортеры – грузовики… Машины подъехали к возбужденно колышущейся людской массе и водители удивленно выглянули из кабин. Пару секунд длилось настороженное молчание, а потом живая стена сломалась… Машины окружили, обступили со всех сторон, начались расспросы. Оказалось, что это машины с продовольствием для защитников Белого дома!

Водители, прорвавшись сквозь толпу, добрались до кузовов открыли двери фургонов. А там!.. На широких деревянных поддонах (обычно на таких подвозят хлеб) аккуратно были разложены куски пиццы, бутерброды с колбасой и румяные пирожки. Рядом, в деревянных ящиках ровными рядами стояли бутылки с жестяными пробками.

Еду начали раздавать здесь же, прямо у машин. Докторская колбаса, которую за бесцветный вкус обычно называли "бумажной", после пережитых волнений казалась почти деликатесом. Илья одним из первых успел урвать себе провизию и теперь тащил это аппетитное богатство, крепко прижимая к груди.

– Смотри, надыбал! – произнес он гордо, подходя к Игорю.

Игорь, увидев зажатую в руках у Ильи пиццу, нетерпеливо сглотнул, а потом удивленно нахмурился, заметив торчащее у друга из-под мышки тонкое горлышко с желтой пробкой. Илья, перехватив его взгляд, вытащил из-под мышки бутылку и сказал:

– "Столичная"! Ребята-предприниматели обеспечивают… Выгоним коммуняк, ещё не так заживём! На-ка! – он по-братски отломил товарищу половину пиццы.

Игорь взял и алчно откусил. Пицца (теплая, свежая) сама таяла во рту. Илья голодным волчонком принялся за оставшуюся половину. Прожевав кусок, он сорвал за язычок пробку с бутылки.

– Ну… Чтоб, не по последней… – произнес он и опрокинул бутылку в рот.

Бутылка забулькала, к ее донышку побежали резвые пузырьки. Оторвавшись, Илья протянул бутылку товарищу. Игорь, сделав короткий глоток, вернул бутылку обратно. Тогда Илья укоризненно сузил глаза.

– Отстаешь, старик… – сказал он.

– Не гони! – ответил Игорь, снова принимаясь за аппетитную пиццу.

Илья ехидно прищурил глаза. Спросил:

– А знаешь, что главное в водке, старик?

– Что?

– Главное – это тара!… Потому, что каждая такая бутылка – ещё одна граната… Понял? – и Илья похлопал по бутылке, засунутой за пояс.

Но вскоре тонкий нос у него стал наливаться сизой каплей, лицо порозовело, набрякло. Икнув, он спросил:

– Кстати, старик, у тебя двушки не найдется? Надо в общагу позвонить, а то Ленка уже, наверное, психует…

Игорь порылся в карманах куртки и, вытряхнув на ладонь мелочь, протянул Илье медную монетку. Илья сжал ее в кулаке и сказал нетвердым голосом:

– Ты п-подожди… Не убегай пока… Я сейчас быстро звякну и вернусь…

Министерство обороны СССР располагалось в Москве на улице Знаменка. За помпезным фасадом с высокими коринфскими колоннами и массивным гербом СССР на фронтоне скрывался целый комплекс зданий куда менее презентабельных и помпезных: пристройки, облупившиеся стены – многие корпуса построены ещё в начале века и уже давно нуждались в капремонте.

Крюков приехал в Минобороны к вечеру. Приехал, потому что совсем недалеко отсюда, в другом здании, на Мясницкой, в полной экипировке ждала его приказа группа антитеррора "Омега". Тяжелые бронежилеты обтягивали крепкие, натренированные тела бойцов. Каждому из них уже был выдан боекомлект, включая по две дюжины гранат к подствольному гранатомету. Бойцы сидели и ждали приказа, прекрасно понимая, что приказ может быть только один – штурм Белого дома. Во дворе, за металлическими раздвижными воротами уже ждали их автобусы с занавешенными окнами. Всё было готово, но Крюков с приказом почему-то медлил… А медлил он потому, что понимал, что внезапной атаки не получится – сопротивление в Белом доме будет нешуточное, а значит понадобится поддержка армии, – по другому уже не получалось… Потому-то и прибыл он на Знаменку, – надо было обговорить с маршалом Вязовым этот непростой вопрос.

Кабинет Вязова, в который он зашел, чем-то неуловимо был похож на его собственный, на Лубянке. Огромный, облицованный панелями светлого дерева, он давил своей приземленной основательностью, с удивительной точностью передавая дух самого заведения. Позади кресла министра, вместо портрета Дзержинского, висевшего в кабинете у самого Крюкова, здесь висела огромная массивная картина в широкой позолоченной раме. На ней был изображен Ленин. Сунув пальцы в карман сюртука и склонив голову набок, вождь пролетариата беседовал с солдатом в длинной потрепанной шинели и мятой папахе. По всей видимости, сей шедевр соцреализма должен был символизировать неразрывное единение армии и власти. Крюков, ранее не раз уже видевший эту картину, посмотрел на нее сейчас несколько по иному: теперь картина приобретала сакраментальный смысл – советская власть держалась на волоске и без человека с ружьем было никак не обойтись. Крюков перевел взгляд с картины на сидевшего напротив Вязова.

– Мне нужны танки, Дмитрий Васильевич, – сказал он прямо, без обиняков. – Нужны для штурма Белого дома…

Вязов по-медвежьи навалился на стол, глянул на него из-под лохматых бровей .

– Ты, Виктор Александрович, понимаешь, что ты говоришь? – спросил он глухо, едва разжимая губы. Крюков упрямо сжал челюсти.

– Знаю, знаю… что ты сейчас думаешь, Дмитрий Васильевич… Мол, подбиваю тебя воевать со своим народом… Только, где он, народ? Ты, думаешь, там, у Белого дома? Нет! Там не народ, – там собрались две тыщи горлопанов! И если сегодня отдадим им Москву – завтра потеряем весь Союз! А спрашивать не с них, с нас с тобой потом будут!.. Как позволили и как допустили? Поэтому некогда нам тут с тобой высиживать! План такой: окружить Белый дом кордонами – военными и милицейскими… Предложить разойтись до утра… А не разойдутся… Дать пару залпов холостыми… Достаточно! Вся эта шушера, сразу забьется по щелям, как тараканы! Дураки, да подлецы понимают только один язык – язык силы!

Вязов сидел, громоздко ссутулив широкие плечи. Крюков для пущей убедительности добавил:

– С Тугго я уже все согласовал… Он согласен…

Старый маршал снова промолчал… А промолчал он, потому что не хуже Крюкова знал о положение дел в столице. Его подчиненные тоже отслеживали ситуацию в Москве и на стол министра обороны с педантичной регулярной ложились их рапорты. Видя, что Вязов продолжает молчать, Крюков сказал:

– Ну, хорошо! Поехали! Поехали к Белому дому… Сам всё увидишь!

Вязов вскинул на него тяжелый взгляд.

– Ты, что, Виктор, охренел что ли? К черту на рога лезть…

Крюков ухмыльнулся – все тонко рассчитал. Спросил резко, гортанно:

– А ты что предлагаешь? Здесь сидеть? – узкая пятерня нервно сбилась кулак. – Ждать пока они сюда заявятся и в Бутырку нас отправят?

Он наклонился и уперся в лицо Вязову цепким взглядом:

– Обратного хода нет, Дмитрий Александрович! Когда мы на это дело решались, знали на что идем… Не пацаны уже, слава богу! Так, что давай… Решайся! Нужны танки… Без них – никак!

Он откинулся назад, продолжая буравить министра обороны настойчивым взглядом. Вязов снова опустил глаза, – сидел размышляя, а потом вдруг сказал:

– Хорошо! Поехали! – и начал грузно подниматься.

Крюков опешил, мотнул головой – понял, что переиграл… Но теперь деваться было некуда, – приходилось ехать.

Черная "Волга" с темно-синими, непросвечивающими окнами выехала с заднего двора министерства обороны и покатила в сторону Краснопресненской набережной. Номера у нее были с буквами "МОС" на конце. Это означало, что машина принадлежит Моссовету. На самом деле принадлежала она ведомству Крюкова – на ней он сегодня приехал сюда, на Знаменку.