Виа Долороза

Назначение на это пост не требовало согласования с Конгрессом и в кулуарах стали поговаривать, что это своеобразная форма благодарности, поскольку отказавшись от поста главы ЦРУ Мотс взял удар на себя, огородив таким образом от ненужных подозрений самого президента. Так, что теперь Уильяму Сотсби приходилось считаться с Мотсом не только, как со своим заместителем, но и как лицом, приближенным к первому лицу государства… Все это, конечно, не могло не накладывать отпечаток на их отношения. И хотя прямой конфронтации между Мотсом и Сотсби никогда не было, но отношения у них оставались чисто деловые, служебные.

После незаслуженного замечания Сотстби, Роберт Мотс продолжил докладывать, но теперь делал это уже совсем сухо и не отвлекаясь на второстепенные детали.

– Если говорить о слабых сторонах Бельцина, – все тем же бесстрастным тоном произнес он, – по сути, Бельцин классический образец партийного босса, привыкшего к беспрекословному повиновению, со всем набором сопутствующих недостатков…

Мотс на мгновение остановился и бросил на Уильяма Сотсби короткий взгляд. Сотсби, почувствовав в его словах скрытый намек, нахмурился, но Мотс с невозмутимым видом уже продолжал докладывать дальше:

– Бельцин несдержан, неуместно вспыльчив и склонен к выпивке… Кроме того, наиболее слабым местом у него является именно экономический аспект. Все его экономические лозунги носят явно демагогический характер… Для реализации нашего плана мы проанализировали его ближайшее окружение. Отсекая малозначимые или в принципе неподдающиеся нашему влиянию фигуры, мы остановились на его ближайшем советнике по экономическим вопросам Тимуре Чугае…

Тут Уильям Сотсби жестом остановил Мотса, сказав при этом:

– Расскажите об этом человеке поподробней…

– Я думаю, это лучше сделает мистер Крамер, – Роберт Мотс оглянулся на сидящего рядом Стивена Крамера. Стивен подобрался, поняв, что наступила его очередь вступить в обсуждение, раскрыл лежащую перед собой темно-синюю файловую папку и, выудив оттуда несколько фотографий, аккуратно пододвинул их Уильяму Сотсби. Потом достал из той же папки листок с текстом и принялся его зачитывать:

– Тимур Чугай… 38 лет… Сын известного советского писателя Бориса Чугая. Закончил экономический факультет Московского Государственного Университета. В армии не служил… Проходил стажировку в Гарварде. Владеет в совершенстве английским и немецким языками…

Пока Крамер продолжал монотонно читать, Сотсби неторопливо перебирал придвинутые ему снимки. Остановившись на одном, переснятом с какого-то официального документа, он принялся внимательно его разглядывать. С фотографии на него смотрел человек с холеным, несколько полноватым лицом. Слегка прищуренные глаза глядели надменно, рот скривила едва приметная усмешка. В лице было что-то неприятное. Высокомерная брезгливость – вот что, нашел точное определение своему ощущению Уильям Сотсби.

– И что, он действительно хороший экономист? – спросил он, продолжая внимательно изучать фотографию.

– По своему характеру Чугай жесткий администратор, – ответил Стивен Крамер. – Обладает острым умом, способен к нестандартным решениям, но, как экономист довольно средний… Все его успехи связаны скорее с именем отца, нежели с его личными заслугами. Но у него достаточно широкие связи, оставшиеся ещё со времени стажировки в Гарварде, что делает его удобным для использования в качестве объекта влияния…

Сотсби отложил снимок в сторону и снова сосредоточил внимание на сцепленных перед собою руках.

– И как вы собираетесь через него воздействовать на Бельцина? – спросил он, не поднимая головы.

– Через разработанную нами экономическую программу, – ответил Стивен Крамер, словно ждал именно этого вопроса. – Мы собираемся познакомить Чугая с экономистами и финансистами, на которых мы можем оказывать определенное воздействие… По нашему мнению, если нам удастся вооружить Бельцина привлекательной, – естественно, только по внешнему виду, – экономической программой, это и будет тем оружием, которым он сможет свалить Михайлова. Основными лозунгами этой программы должны стать свобода предпринимательства, частная собственность и приватизация. Но это только фасад, как вы понимаете… По нашему мнению, соединение одновременно таких процессов, как приватизация и либерализация цен обязательно должно взорвать советскую экономику…

Уильям Сотсби впервые за все время совещания поднял от рук опущенный взгляд и посмотрел, прищурившись, на Стивена Крамера, словно обнаружил для себя что-то новое.

– А не получится у нас, как когда-то с Японией, мистер Крамер? – спросил он и в его словах послышалась кдва скрытая насмешка. Его прищуренные глаза уперлись в Стивена, словно прощупывая его и ища в нем какой-нибудь изъян. Очевидно, в данном случае имелся в виду план Артура Макдауэлла, который Америка после Второй мировой войны проводила в стране восходящего солнца… Но тогда Соединенные Штаты опрометчиво поддержали архаичные традиции, существовавшие в японской экономике – систему пожизненного найма, сеть постоянных поставщиков и постоянных источников финансирования , рассчитывая, что именно эти, давно устаревшие в Новом свете экономические догматы окончательно развалят и без того ослабленную войной и униженную позорным поражением японскую экономику, но получилось, как известно, все как раз наоборот – тогда явно не учли врожденное японское чувство ответственности…

– Эту операцию готовило не ЦРУ, сэр! – вежливо, но твердо заявил Стивен Крамер. Роберт Мотс одобрительно покосился на своего бывшего ученика, с трудом сдержав довольную улыбку.

"Молодец, держит свой статус-кво!" – подумал он. – "Похож на моего Рони! Такой же независимый и нетерпеливый!"

Мотс-младший служил здесь же, на авиабазе в Лэнгли… Городок Лэнгли был когда-то назван в честь воздушного аса времен первой мировой войны Джефа Лэнгли и добрая половина мальчишек городка с раннего детства бредила захватывающими дух высотами и умопомрачительными виражами, но к моменту выбора профессии большинство из них все же выбирали специальности, в прямом смысле, более приземленные, а вот Рональд Мотс так и не расстался со своей детской мечтою и недавно уже получил звание капитана ВВС США…

Пропустив мимо ушей несколько заносчивый и самоуверенный ответ Стивена Крамера, Уильям Сотстби повернул свое узкое лицо к своему заместителю.

– И как вы предлагаете назвать операцию, мистер Мотс? – бесстрастно спросил он.

– Троянский конь…

– Троянский конь… – в задумчивости повторил Сотстби. – Ну что ж… Символично… Хорошо, господа, пусть будет "Троянский конь"! Что ж… Я думаю, вы можете готовится к вылету в Израиль…

На следующий день утро выдалось солнечным и теплым. Свежий утренний ветер нежно перебирал за окном ярко зеленые молодые листья деревьев около коттеджа Крамеров, тихонько шевелил малахитовую траву газона.

Стивен Крамер расслабленно потянулся и сделал глубокий вдох… Хорошо!.. Выходной день… Торопиться некуда… Он посмотрел на Наташу, которая лежала, положив голову ему на плечо. Наташа все еще находилась состоянии приятной неги, переживая полученное от секса удовольствие. Стив тихонько прикоснулся к её голове и осторожно провел кончиками пальцами по прядям каштановых волос. Наташа почувствовала его прикосновение и открыла глаза.

– Я тебя люблю, – тихо, но отчетливо сказала она.

– Да? – пальцы Стивена легонько дотронулись до бровей жены и плавно поползли по её щеке.

– Да… Уже целых пять лет, – серьезно ответила Наташа, положив ладонь ему на грудь, и тут же поправилась. – Хотя, нет… Гораздо больше… Пять лет мы уже с тобой только женаты, – она изогнулась своим длинным, стройным телом и перевернулась на живот. – Уже целых пять лет, – удивленно прошептала она. – Как быстро время летит… А ты ещё помнишь, как мы познакомились? – и она с трудом подавила вырывающийся нетерпеливый смешок. – Ты тогда меня разглядывал самым наглым образом… Просто раздевал глазами…

Конечно же, Стивен помнил… Это было почти семь лет назад. Наташа тогда только устроилась в русский отдел радиостанции "Голос Америки", а он, в то время ещё молодой сотрудник ЦРУ, курировал отношения с этой радиостанцией. В тот летний день Стивен, как всегда, зашел к главному редактору новостей и принес новые материалы, на которые не распространялся гриф секретности. Главный редактор – Саша Бирштейн, – худой и нескладный, с плохо промытыми вьющимися волосами, в серых мятых джинсах и синем твидовом пиджаке, проводил перед выходом в эфир инструктаж новой девушки-комментатора. Судя по всему, это было одно из первых ее выступлений.

– А, а вот и наш секретный агент! – Бирштейн повернулся к зашедшему в студию Крамеру и помахал ему рукой. – Привет! Погоди, я сейчас закончу…

Стив уселся в кресло рядом с режиссерским пультом и от нечего делать начал рассматривать новую сотрудницу.

"Лет 23-25…, – определил он навскидку. – Немного широкий овал лица, каштановые волосы слегка подкручены, – наверняка утром сделала завивку, нос чуть удлиненный, тонкий, брови широко расставлены. Губы? Губы – небольшие припухлые, – нижняя чуть больше верхней. Наверное, с ней приятно целоваться… Подбородок мягкий, не резко выраженный… Классический славянский тип… А что? В этом даже есть своя прелесть… Интересно, какие у неё ноги?"

Когда Наташа встала Стивен удовлетворенно отметил, что ноги у неё длинные и тонкие, узкие у щиколоток. "Бедра, правда, чуть широковаты, но это даже придает сексуальности", – подумал он. Когда Наташа вышла из операторской Саша Бирштейн подошел к Стиву.

– Ну, как тебе наши новые кадры? – кивнул он на Наташу, располагавшуюся в комментаторском кресле за толстым стеклом дикторской кабины. – Конфетка! Кстати, далеко не дура… Рекомендую… Хочешь, могу познакомить?

Стивен подошел к звуконепроницаемому стеклу и пристально посмотрел на Наташу, которая занимала место за дикторским пультом.

– Кто она? – спросил он равнодушно.

– Наташа Ростова… Дочь русского дипломата… Тот три года назад попросил политическое убежище здесь, в Штатах… По-моему был то ли атташе, то ли консулом в Португалии… Могу ошибаться…

Крамер ещё раз мельком черканул взглядом по толстому стеклу, отошел и уселся в кресло, выложив перед собой папку с принесенными материалами…

– Ладно… Давай обсудим наши вопросы, а потом ты меня представишь…

Через двадцать минут, когда Наташа вошла в режиссерскую, Крамер с Бирштейном уже заканчивали свое обсуждение…

– В общем все понятно! – сказал Бирштейн и взъерошил тонкими пальцами свою и без того лохматую, всклокоченную голову. – Кофейку напоследок? Наташенька, присоединяйся к нам!

И он сделал жест рукой, приглашая девушку к столику с расставленным на нем пластмассовыми кофейными приборами, – на столик уже была предусмотрительно выставлена ещё одна пустая чашка. В тот момент, когда Наташа подошла к столику, Александр кивнул Стивену.

– Знакомьтесь! Это наша новая сотрудница – мисс Натали Ростова! А это, Наташенька, – Бирштейн обернулся к девушке, – наш куратор от "Интелледженс Сервис" мистер Стивен Крамер… Прошу любить и жаловать…

Наташа коротко улыбнулась и подала Стивену узкую ладонь. Стивен пожал ее, – пальцы у девушки оказались мягкие и теплые, – ему показалось, что рука у девушки при пожатии неровно дрогнула. Стивен посмотрел ей в глаза и поразился, – глаза у девушки были ярко-зеленые, с темной окантовкой вокруг радужной оболочки, – он никогда не видел такие прежде. Наверное линзы, подумал он и сказал:

– А вы знаете, у вас красивая улыбка… Очень искренняя… Вам идет…

– Спасибо… – глаза у Наташи довольно сверкнули. – Про улыбку мне ещё не говорили… Обычно обращают внимание на имя и фамилию… Такие же, как у героини Толстого…

– А вы имеете отношение к русской аристократии? – Стивен заинтересованно уставился на улыбающееся лицо Наташи, но она покачала головой и ее густые каштановые пряди при этом заколыхались, как маленькие живые человечки. Ответила спокойно, без всякого жеманства:

– Нет… Папа из рода московских мещан… Мама тоже… На такую, как у отца работу в Союзе не берут с аристократическим прошлым…

Стивен отвел взгляд в сторону, стараясь не признаваться себе в том, что немного разочарован. Взяв чашечку со стола, он отхлебнул кофе. После чего заметил:

– В принципе, в Штатах аристократическое прошлое мало что значит… Здесь ценятся человеческие качества, а не титулы, доставшиеся в наследство. Мы не такие снобы, как англичане… Согласны?

Наташа слегка покачала головой.

– Не совсем… Америка – это страна прежде всего для американцев. И если ты приехал сюда, скажем, из России или из Мексики, то тебе заново надо доказывать, что ты чего-то стоишь…

Стивен удивился про себя той раскованности, с которой с ним разговаривала девушка в присутствии своего шефа. "Странно! – подумал он. – Она ведь не может не понимать, что, если ему или Бирштейну не понравятся её откровения, это вполне может стоить ей карьеры". Взглянув в пронзительно красивые глаза Наташи, он постарался понять, что это – наивная глупость или же, наоборот, тонкий расчет на то, что искренность смогут по достоинству оценить. Допив маленькими глоточками кофе, он поставил пустую чашечку на столик (пластмассовая чашечка при этом тонко звякнула о стеклянную поверхность стола) и спросил:

– То есть вы хотите сказать, что у нас двойной стандарт? Нет… Не согласен… Мы просто не раздаем авансов… Если ты что-то представлял собой у себя на родине, то должен доказать это и здесь… Наши стандарты просто несколько выше, чем в других странах… Но вы знаете, мне первый раз приходится разговаривать с девушкой о политике… И от этого я чувствую себя несколько не в своей тарелке…

Последнюю фразу Стивен произнес нарочито извиняющимся тоном.

– Пусть вас это не смущает… Здесь все говорят о политике… – ответила Наташа и Стивен почувствовал, что та независимость, с которой она держится вызывает у него симпатию. "Похоже, действительно, не дура", – решил он.

– А все-таки, разговаривать с симпатичными девушками о политике это не совсем хорошо, – с каким-то необъяснимым самому себе упорством произнес он. (Бирштейн при этом быстро взглянул на него и усмехнулся.) – Наверное, было бы правильнее и интереснее говорить о музыке, искусстве или о чем-нибудь ещё… Кстати… В этот выходной мой приятель устраивает вечеринку – он фотожурналист в "Вашингтон пост"… Там будет проходить выставка его работ – соберется интересная компания: журналисты, репортеры, кое-кто из богемы… Вам может понравиться… А возможно и пригодится для работы… Я, думаю, я смогу достать для вас приглашение… Если у Вас, конечно, нет других планов…

И Стивен выжидательно посмотрел на Наташу.

– Идет! – просто ответила Наташа.. Она вырвала листок из блокнота, написала свой телефон и протянула ему листок. – Позвоните мне накануне и мы обо всем договоримся… О'кей?

Стивен вспомнил эту их первую встречу и улыбнулся, а затем взглянул на жену, вытянувшуюся на их широкой супружеской постели, снова удивляясь ее удивительно совершенным линиям тела, мимоходом отмечая про себя, что даже после семи лет совместной жизни, его не перестают волновать ее изящно изогнутый в форме мандолины стан, небольшие холмики грудей с нераскрывшимися розовыми бутончиками сосков, и нежные полные губы…

– Слушай, я всегда забывал тебя спросить, – сказал он, осторожно касаясь ее ладони. – Тогда, в первый раз, когда мы встретились с тобой на радиостанции, ты совсем не боялась? У тебя ведь не было ни капли смущения на лице…

Наташа тихонько засмеялась в ответ.

– Жутко боялась… А во время передачи… Я боялась покраснеть под твоим взглядом.. А ещё, что это заметят остальные… Ведь когда ты только вошел, ты мне сразу понравился, но потом, когда ты меня стал рассматривать, как рыбку в аквариуме, я просто разозлилась…. Пришел тут какой-то, понимаешь, и все должны прыгать перед ним на задних лапках… А я вот назло не буду!

У Стивена от такого заявления удивленно подпрыгнули вверх брови.

– Да-а? – растерянно протянул он и в глазах у него сначала появилось изумление, а затем насмешка. Повернувшись на бок, он облокотился на согнутую в локте руку, а затем уже ровным голосом сказал. – И чего, оказывается, только не узнаешь через семь лет… Ладно… Расскажи-ка, как у вас там дела на радио?

Но Наташа в ответ грустно вздохнула.

– Так себе… Раньше, когда мы для Союза были почти единственным источником, откуда они могли что-то узнавать, было интереснее… А теперь у них гласность – теперь они совершенно свободно печатают то, за что раньше их сажали.. Мы еще сами ничего не знаем, а у них это уже во всех газетах, и по радио, и по телевидению. Сегодня мы проигрываем и в оперативности, и в информативности… Так, что нам вообще могут срезать финансирование…

– Не переживай… Сегодня есть эта гласность, завтра может и не быть… Никто вас ничего не урежет…

– Я не переживаю… – откликнулась Наташа. – В случае чего, перейду в музыкальную редакцию… Кстати, я тебе тут не показывала ещё… Хочешь послушать одну интересную вещицу?

И не дожидаясь ответа мужа, она легко спрыгнула с широкой, смятой кровати, накинула халат и подошла к магнитофону. Порывшись и достав из ящика серванта аудиокассету, она вставила ее магнитофон и нажала кнопку воспроизведения. Тихий шелест пленки из квадратных динамиков, сменился звуком тревожного колокольного перезвона.

Медленный темп музыки и тихий без напряжения мужской голос, как нельзя кстати подходили к расслабленному состоянию Стива. Он снова откинулся на подушку и продолжал лежать, умиротворенно слушая музыку. Правда, было еще что-то, что заставляло вслушиваться в песню: какая-то режущая проникновенность текста и боль в голосе певца, который пел по-русски про Россию, обманутую и забытую.

– Кто это? – наконец спросил он.

– Это Таликов… В России он ещё почти неизвестен, только несколько лирических песен… Но у него есть кое-что и посерьезней… Вот, послушай!

Наташа перемотала кассету и все тот же голос, но теперь уже сильный и требовательный запел о страшной перемалывающей системе, и о всеобщем рабском унижении… Голос изобличал, протестовал, звучал то вызовом, то насмешкой.

– Ну, как? Пожалуй, получше, чем Высоцкий будет! Настоящая бомба под Михайлова! – сказала Наташа, а затем выключила магнитофон, подошла к кровати и сказала насмешливо. – Ладно, лежебока… Вставай, а то весь выходной так проваляемся… Мы же вроде с тобой сегодня в кино собирались…

А у Сосновских тем временем шла вторая неделя пребывания в Израиле. Последняя их неделя нахождения на Земле обетованной, последняя, потому что ничего не происходило – несмотря на то, что Борис Моисеевич оставил заявку на поиск работы в службе занятости, предложений пока не поступало… По большому счету, вряд ли их можно было ждать столь быстро, да и не столь это уже было важно, раз уж они решили возвращаться в Союз, но события неожиданно закрутились сразу же после того, как Сосновские подали заявление на второе гражданство. Через день после этого в бывшей квартире Шабсонов раздался странный телефонный звонок. К телефону подошёл Борис Моисеевич, по привычке рассчитывая услышать голос кого-нибудь из Шабсонов.

– Добрый вечер. Это господин Сосновский? – спросил его по-русски незнакомый мужской голос.

– Да… Простите, с кем я разговариваю? – Борис Моисеевич от неожиданности даже на какое-то мгновение опешил.

– Борис Моисеевич, Вас беспокоят из департамента иммиграции. Меня зовут Моше Лавин, я звоню по поводу вашего обращения о получении гражданства. У нас возникли к вам некоторые вопросы. Вам необходимо прибыть к нам завтра к 10-00.

Произнесено это было ровным и спокойным тоном, но столь безапелляционно и категорично, что сразу становилось ясно, что возражать или спорить бессмысленно.

– Мне необходимо прибыть одному? – несколько озадаченно спросил Борис Моисеевич.

– Да, лучше одному! – ответил голос и сразу же после этого в телефонной трубке послышались короткие гудки отбоя. Борис Моисеевич озадаченно положил трубку на место и задумался.

Утром следующего дня ровно в десять, как и было назначено, он зашел в департаменте иммиграции в кабинет Моше Лавина, где чиновник с узким, симпатичным лицом, не поднимаясь, молча показал ему ладонью на стул.

"Не слишком-то вежливо!" – ответил про себя Борис Моисеевич, но стоило ему занять предложенное место, как чиновник сразу же приступил к делу.

– Борис Моисеевич! – сказал он с явным нажимом в голосе. – Вы несколько спутали наши планы своим прошением о втором гражданстве…

Борис Сосновский, откашлявшись, как будто у него запершило в горле, сказать по правде, был несколько обескуражен таким началом разговора. Он приготовился отвечать на вопросы связанные с его нынешней работой, семьей или в крайнем случае со здоровьем, но никак не предполагал, что разговор начнется с упреков.

– Простите, "ваши" – это чьи? – осторожно поинтересовался он.

– Борис Моисеевич, а где вы сейчас находитесь? – вопросом на вопрос ответил ему чиновник и посмотрел на него долгим и сочувственным взглядом. Взгляд этот был настолько унизительным, что Борис Моисеевич неуютно поежился. Таким взглядом обычно смотрит преподаватель на нерадивого студента, который пришел на экзамен, не выучив предмета, и теперь судорожно пытается вспомнить что-то из услышанного на лекции. Чиновник добавил:

– Дело в том, что когда с вами разговаривал мой коллега в Москве, мы думали, что донесли до вас мысль о том, что вам гораздо выгоднее остаться в Советском Союзе… Или же вы твердо решили отказаться от нашего предложения? А если нет, тогда, объясните мне, зачем вам израильское гражданство?

– Но… Подождите! – запротестовал тут Борис Моисеевич. – Насколько я понимаю, ведь я не сделал ничего незаконного и предосудительного! К тому же переезжать немедленно я не собираюсь…

На висках у него частыми мелкими бисеринками выступили капельки пота. Суетливым движением Борис Моисеевич достал из кармана полотняных брюк платок и вытер вспотевшее лицо.

– Борис Моисеевич, – произнес Лавин голосом, в котором послышались менторские нотки. – Если вы согласитесь на предложение моего коллеги в Москве то необходимо, чтобы у вас была абсолютно чистая биография. А если нет, то возвращаться вам бессмысленно… Я понятно объясняю?

– Да, – после длинной повисшей паузы ответил Сосновский. – Я понял….

– Вот и замечательно! Тогда я может вам все-таки расскажу, что вам надо сделать, раз уж речь идет о вашем благосостоянии, а не моем…

И Лавин опять замер в вежливом ожидании, в котором было что-то от издевки. Борис Моисеевич несколько секунд в замешательстве комкал в руке влажный платок, потом провел рукой по сбившимся набок липкими волосам и произнес глуховато:

– Хорошо… Рассказывайте…

Чиновник удовлетворенно кивнул – его, наконец-то, поняли:

– Мы хотели бы вам предложить заниматься автобизнесом. Как вы понимаете, это вполне достойное и легальное занятие сейчас в России…

Говорил он все так же спокойно, словно сообщал с нечто совсем обыденное. Таким же тоном, он вполне мог бы заказывать себе ужин где-нибудь в ресторане или разговаривать о погоде со своим старым приятелем.

– Первое, что вам нужно, это зарегистрировать несколько фирм на своё имя: две российские и одну офшорную. Знаете, что такое офшорная фирма?

Борис Моисеевич едва заметно кивнул. Моше Лавин заметил его движение и произнес:

– Очень хорошо… Значит, сначала вы регистрируете фирмы…

Он взял с пластмассового поддона, стоящего на столе, чистый листок, положил его перед собой так, чтобы было хорошо видно Сосновскому и нарисовал на нем черным фломастером три больших, жирных кружка.

– Сейчас фирмы в России регистрируются быстро, – сказал он. – Но лучше все же обратится в фирму "Серебряный бор". Она находится она на улице Сретенка. Да, кстати… Вам понадобятся деньги – зайдёте по этому адресу, – Лавин продиктовал Сосновскому адрес в Москве, затем поинтересовался. – Запомнили? Не волнуйтесь, не волнуйтесь! Это люди совершенно не имеющие отношение к каким-либо спецслужбам, просто их знакомые просили передать вам некоторую сумму от вашего друга Шабсона… Теперь далее… После регистрации, а это займёт дня три-четыре, вам надо обратится на московский автозавод…

Лавин снова принялся чертить на листе. Он нарисовал ещё один кружок, написал рядом, по-русски "завод", а затем посмотрел на Бориса Моисеевича.

– Дело в том, что сейчас завод практически встал, так как ему не хватает оборотных средств.

– Как? Но у них же сейчас должна идти новая модель! – удивленно произнес Сосновский. – "Спутник" по-моему… Разработанная совместно с французами.

– Должна, конечно, – Моше Лавин многозначительно улыбнулся, – но дело в том, что часть деталей: такие, как распределитель зажигания, высоковольтную катушку и электронный прерыватель для них должен поставлять венгерский концерн "Икар". А тот в свою очередь отказываются поставлять детали, пока московское правительство не расплатится с ними по всем долгам.

Борис Моисеевич нахмурился.

– Простите… Причём здесь московское правительство? – попытался понять он смысл сложной завязки.

– А московское правительство – основной покупатель автобусов у "Икара", – невозмутимо пояснил Лавин. – Почти треть автобусного парка Москвы – это венгерские автобусы. И в тоже время Москва фактический владелец московского автозавода. Но сегодня их задолженность перед "Икаром" перевалила за восемнадцать миллионов долларов… У московского автозавода валюты нет и там стоят двадцать шесть тысяч неукомплектованных автомобилей… Понимаете?

Сосновский кивнул, хотя был несколько озадачен сведениями, которыми с такой легкостью жонглировал Моше Лавин.

– А теперь, смотрите! – продолжил Моше Лавин со спокойной уверенностью человека, хорошо знающего себе цену. – Вы от имени одной из зарегистрированных фирм берете в московском представительстве немецкого "Альгемайнен дойче банк" валютный кредит под приобретение 50 тысяч блоков зажигания. – Он нарисовал еще один кружочек и провел к нему стрелочку от одного из трех кружочков-фирм. – Гарантом по кредиту выступает израильский "АБ-банк", – (еще кружочек и стрелочка.) – С ним уже будет договоренность, так, что вам даже обращаться к ним не надо. Запоминаете?

Сосновский утвердительно кивнул, стараясь не упустить ничего из того, что чертил на листе Моше Лавин.

– Можно вопрос? – спросил он. – А российский банк не подходит потому что там проценты выше?

– Да… В восемь раз… Но не это главное… "Икар" просто не будет работать с российским банком… Слишком велик риск. Но… Давайте не будем отвлекаться на детали! На полученный кредит, вы через московское представительство заключаете с "Икаром" контракт на покупку блоков зажигания. После этого вы связываетесь с московским автозаводом и предлагаете приобрести у них тысячу неукомплектованных автомобилей по цене на 30% ниже полностью готовых, – Моше Лавин провел жирную стрелочку от кружочка-фирмы к кружочку "завод". – Завод на это согласится, не сомневайтесь – ему нужны оборотные средства, а автомобили же он всё равно реализовать не может, – тут не до прибыли, живым бы остаться… Но больше всего заводу нужны блоки зажигания… И вот тут вы предлагаете им встречный контракт на поставку этих блоков и становитесь для завода незаменимым клиентом! – Лавин нарисовал стрелочку от "завода" к "фирме" и посмотрел на Сосновского, понимает ли? Заметив, что Борис Моисеевич с интересом рассматривает схему, принялся излагать дальше во всех подробностях. – Желательно объединить эти два контракта в один и оформить всё это потом как бартерную сделку. На этом вы сэкономите ещё 20 процентов на налогах. Но помните – сначала вы предлагаете купить у них неукомплектованные автомобили, а только потом соглашаетесь продать им свои блоки зажигания и ни в коем случае не наоборот! А иначе никто не будет вам продавать автомобили по цене себестоимости… Дальше! В условия контракта вы включаете пункт, что завод комплектует вам по себестоимости ваши автомобили, причём вы можете расплатиться с ними живыми деньгами, но с отсрочкой платежа на два месяца. То есть через три недели у вас на заводском дворе должны стоять тысяча ваших собственных автомобилей! Теперь остаётся последнее – реализация! Через офшорную фирму вы продаете 400 автомобилей финской фирме "АКВА трейдинг", занимающейся продажей автомобилей в Финляндии, 250 – чешской "Сирене" и оставшиеся реализуете через московскую товарную биржу… По нашим подсчётам эта операция должна дать вам 50 процентов прибыли в валюте и занять чуть больше сорока дней… То есть чуть больше чем через месяц вы становитесь миллионером. Вот так, Борис Моисеевич!

И Лавин немного снисходительно посмотрел на сосредоточенного Бориса Сосновского. Сосновский медленно пододвинул к себе листок, несколько секунд внимательно расматривал его, потом сказал:

– Мне все тут понятно!

– Вот и хорошо! – Моше Лавин с облегчением подумал, что они похоже все-таки не ошиблись в выборе. – Да и вот ещё что… Если вдруг вы захотите связаться с нашим общим знакомым господином Магеном, то звоните ему вот по этому телефону…

Он оторвал из белого куба стоящего у него столе квадратный листочек и написал на нем семизначный номер. Затем посмотрел на Бориса Моисеевича и добавил:

– Да… Звонить лучше из автомата…

Тимур Борисович Чугай, руководитель Московского научного института экономической политики, а заодно и советник президента России Владимира Бельцина по экономическим вопросам сидел в своем мягком кожаном кресле в директорском кабинете и просматривал отчеты за первый квартал текущего года.

"В целом неплохо! – подумал он. – Закрыли шесть тем, провели два крупных аналитических исследования, двое защитилось… Неплохо, неплохо!"

– Тимур Борисович, – раздался тут по громкой связи голос секретарши, – вас спрашивают из Америки… Джек Андерсон…

Чугай посмотрел на часы – стрелки его дорогих швейцарских часов показывали без пяти минут пять. "Сейчас в Нью-Йорке ещё нет и восьми,– удивился он. – Чего это он в такую рань?"

– Соединяйте! – попросил он.