Виа Долороза

– Что значит есть погибшие? Кто? Сколько?

– Гражданские лица… Трое… По непроверенным данным…

– Это все?

– Нет, товарищ маршал… Только, что радиостанция "Свобода" передала, что военными при помощи танков была предпринята попытка захватить здание Верховного Совета России… От имени российского руководства с комментариями выступил Тимур Чугай… Сказал, что это последняя попытка реакции на штыках утвердить тоталитарный режим… По итогам сложившейся обстановки в столице в Белом доме сейчас будет собрана пресс-конференция…

Вязов в сердцах матюгнулся и гулко трахнул широкой ладонью по краю стола. Чайная ложечка в стакане испуганно подпрыгнула и чай расплескался на стол. Вязов угрюмо спросил:

– Этот Чугай – сын писателя Бориса Чугая, что ли?

– Так точно… Сейчас он в советниках у Бельцина…

– Соедините меня с ним… – и ещё через несколько секунд. – Товарищ Чугай? Маршал Вязов говорит… Министр обороны… Ответственно заявляю… Никакого штурма не было! И я хочу, чтобы вы отметили это на вашей пресс-конференции… И перестаньте нагнетать истерию…

Из трубки послышался невозмутимый голос Чугая:

– Не волнуйтесь, товарищ Вязов… Мы разберемся…

– Вы уже, я вижу, разобрались, раз даете искаженную информацию! – раздраженно бросил старый маршал в трубку. – Я хочу, чтоб вы знали – у меня совершенно точные данные! Нападению подверглись не гражданские лица, а военный патруль, который совершал плановый объезд в районе Садового кольца… Опровергнуть это невозможно! Достаточно посмотреть на карту… Во время нападения был сожжена боевая машина и несколько военнослужащих получили тяжелые увечья… Это факты!

– Дмитрий Васильевич, – снова раздалось спокойное в трубке. – Неужели вы думаете, что в это кто-нибудь поверит? Прежде всего погибли мирные люди… Не трудно догадаться, что это продолжение безответственной политики Центра… Если бы я даже захотел, я не смогу теперь остановить те процессы, которые начнутся…

– Я повторяю! – упрямо перебил собеседника Вязов. – Произошла трагическая случайность!

– Извините, Дмитрий Васильевич, – голос в трубке зазвучал почти с сочувствием. – Думаю, что теперь будет очень трудно объяснить, что произошел просто несчастный случай… Мне кажется, сейчас у Союзного руководства остается единственный путь – это как можно быстрее вывести все войска из Москвы… – голос Чугая на секунду замолк, но тут же продолжил с воодушевлением. – Дмитрий Васильевич, а может вам самому приехать сюда на пресс-конференцию? Приедете и все объясните?

Вязов ничего не ответил и со всей силы грохнул трубку на рычаг. Гневно поджав губы, он подумал с ненавистью: "Гаденыш! Знал бы твой папочка, как ты борешься с Советской властью – придушил бы!" А затем он осторожно откинулся на спинку кресла, принялся массировать ладонью тупо занывшую поясницу – опять напомнила о себе старая рана. Когда боль немного отпустила, Вязов посмотрел из-под лохматых бровей электронные на часы – яркие цифры над дверью светили в полумраке тревожным кроваво-красным светом. "Ну и ночка!" – угрюмо подумал старый маршал и набрал номер Крюкова.

– Виктор!… Ты уже в курсе, что произошло? – сказал он.

– В курсе, – глухо отозвался Крюков.

– Слушай… Пока не поздно надо лететь в Крым и договариваться… Похоже, уже не себя надо спасать, а государство…

Крюков громко засопел в трубку, но потом сказал:

– Хорошо…

– Ты это… Плешакова своего подключи… – Вязов машинально придвинул к себе стакан и принялся помешивать серебряной ложечкой чай в стакане. – Линаева, думаю, брать не надо, он пьян наверняка… Испортит всё… Я пока с Тугго свяжусь…

– Ладно, – снова коротко ответил Крюков и аккуратно опустил трубку на аппарат. Он не стал говорить Вязову о том, что Плешаков ещё утром забронировал себе билет до Симферополя, – не стал говорить, потому что теперь это было неважно. Совсем не важно…

Министр внутренних дел услышав о предложении Вязова лететь в Крым долго и мучительно помолчал, а затем осипшим голосом произнес:

– Слабаки мы с тобой оказались, Дмитрий Василич!

– Ты чего это, Борис? – удивился Вязов.

– Пойду попрощаюсь с семьей, – произнес негромко Тугго. – Все! Прощай!

Смысл сказанного не сразу дошел до старого маршала, а когда дошел, он отчаянно крикнул:

– Эй! Борис! Не дури! – но из телефона уже доносились короткие гудки отбоя.

Старый маршал несколько секунд оторопело смотрел на монотонно бибикающую трубку, а затем рывком поднялся из-за стола. Отшвырнув кресло в сторону, он обхватил голову руками и замотал ею, как будто в мозг его впились тысячи пиявок. Потом он подошел к сейфу и достал оттуда табельный пистолет, – покрутив его в руке, передернул затвор, увидел, как мелькнул медным боком входящий в ствол патрон. Постоял, подумал, зашвырнул пистолет обратно и подошел к телефону.

– Пусть мне приготовят самолет в Крым! – сказал он дежурному, а потом строго добавил. – И приказ на вывод войск из Москвы подготовьте…

Когда, Вязов вышел из кабинета и направился к служебному автомобилю, который ждал его во внутреннем дворе, адъютант по привычке встал, вытянулся, но как только Вязов захлопнул за собой дверь, сел и задумчиво опустил голову. Через несколько секунд он набрал номер Белого дома.

– Соедините меня, пожалуйста, с Тимуром Борисовичем Чугаем, – произнес негромко. – Тимур Борисович? Это вас снова из министерства обороны беспокоят… У меня есть для вас два важных сообщения… Первое – в ближайшее время, войска будут выведены из Москвы. И второе… Члены КЧС собираются лететь в Крым… Кто говорит? Адъютант маршала Вязова…

Первой о выводе войск из столицы и вылете самолета с членами КЧС в Крым сообщила радиостанция "Свобода"…

Но Михайлов об этом ещё ничего не знал. Он сидел у постели жены и держал в руках её холодные, тонкие пальцы… У Нины Максимовны врачи констатировали микроинсульт, и теперь Михайлов старался постоянно находиться возле жены. Несмотря на то, что сразу же после приступа Нине Максимовне были сделаны все необходимые процедуры, правая сторона её онемела, и теперь слушалась нехотя, с трудом, словно бы находилась под местным наркозом.

Входная дверь спальни негромко хлопнула и в комнату вошел сын Сергей. Он подошел к кровати матери и спросил с тревогой:

– Как ты, мамуль?

Нина Максимовна попробовала улыбнуться, но из-за того, что лицо было наполовину перекошено судорогой, улыбка получилась какая-то жалкая, кривая, больше похожая на гримасу.

– Ничего, Сережа, – ответила она слабым голосом. – Обойдется…

Сергей глубоко вздохнул и глянул на отца. Тот сидел неестественно прямой, держал в ладонях руку Нины Максимовны и неотрывно смотрел в ей в лицо, как будто стараясь отдать ей часть своих сил. Сергей наклонился к уху отца и зашептал:

– Папа… Я подключил аккумулятор видеокамеры к приемнику… Только что сообщили… Ночью был штурм Белого дома, но у них ничего не вышло… Войска уже выводятся из столицы… А главное… Главное, что самолет с путчистами уже летит сюда! Понимаешь? Поняли, что проиграли и теперь летят торговаться…

Михайлов выслушал сына почти равнодушно. Потом вскинул на него серые, грустные глаза и горько усмехнулся – все получалось именно так, как он и планировал… Только с небольшой поправкой – Бельцин, судя по всему, жив и здоров, а вот его жена…

– О чем вы там шепчетесь? – слабым голосом спросила Нина Максимовна, приподнимая голову с подушки. Михайлов осторожно погладил ее ладонь:

– Все хорошо, Нина… Все хорошо… Скоро наше заточение закончится… Сергей говорит, что войска уже выводятся из Москвы…

Нина Максимовна растерянно полыхнула своими большими выразительными глазами поочередно то на сына, то на мужа, пытаясь понять, что это – ложь, или же всё-таки правда, а потом вдруг у неё мелко-мелко затряслась нижняя губа.

– Господи! – произнесла она бледным перекошенным ртом и глаза ее наполнились слезами. – Неужели скоро всё закончится?

Жалобно всхлипнув, она зажмурилась и от края глаз на подушку соскользнули две бледных прозрачных бусинки. Несколько мгновений она лежала неподвижно, но потом, справившись с собой, уже совсем другим, твердым голосом произнесла:

– Алексей… Ты должен потребовать, чтобы тебе вернули все положенные президентские атрибуты! Власть не терпит пустоты! Если не возьмешь ты, возьмет Бельцин…

Михайлов быстро кивнул:

– Хорошо, хорошо, Нина… Не волнуйся…

Но Нина Максимовна, сердито зажав пальцами одеяло, настойчиво повторила:

– Алексей, я прошу… Не откладывай! Иди и сейчас же поговори с начальником охраны!

Михайлов, увидев, что супруга разволновалась, решил, что лучше сделать так, как она просит. Он поднялся, неудобно опершись на спинку стула, и обернулся к сыну.

– Сергей, побудь пока с мамой!

Выйдя из коттеджа, президент подошел охраннику, стоявшему в тени подъезда и строгим голосом потребовал, чтобы к нему подошел начальник охраны. Охранник невозмутимо поправил коротенький автомат у себя на боку и передал его просьбу по рации… Несколько минут после этого Михайлов нервными шагами ходил под густыми кронами магнолий, пока, наконец, не увидел, как в его сторону по выложенной фигурной плиткой дорожке торопится начальник охраны полковник Слепцов. Поблескивая на утреннем солнце своей гладкой, как шар головой и широко переставляя длинные, как у страуса, ноги Слепцов подошел к президенту и холодной вежливостью, словно делал одолжение, произнес:

– Слушаю вас, Алексей Сергеевич…

"Всего лишь Алексей Сергеевич, а не товарищ президент!" – отметил про себя Михайлов. Он молча вытянул руку в сторону подъезда, предлагая пройти в коттедж. Начальник охраны нахмурился, но не возразил, – подойдя к двери, он широко распахнул ее, бросил настороженный взгляд внутрь и пропустил Михайлова вперед. Оказавшись в широком, прохладном холле, Михайлов обернулся.

– Вадим Олегович, насколько я понимаю, вы, ещё не знаете, что путч захлебнулся? – спросил он, как можно спокойней. У Слепцова недоверчиво поджались губы и он почему-то убрал руки за спину. Заметив это недоверчивое движение, Михайлов добавил:

– Я не собираюсь вас обманывать, – приемник, думаю, у вас найдется… Я говорю вам это для того, чтобы вы определились, на чьей вы стороне… Только учтите, – Михайлов пристально посмотрел Слепцову в лицо, – делать ставку на путчистов глупо… Ситуация вышла у них из-под контроля…

По лицу начальника охраны пробежала тень растерянности. Мучительно соображая, что же теперь делать, он замер, ещё крепче сжав челюсти, отчего его небольшая лысая голова стала еще больше походить на гладкий бильярдный шар. Заметив его колебания, Михайлов твердым голосом произнес:

– Сейчас сюда летят участники переворота…. Приказываю вам блокировать дом и никого без моего личного разрешения ко мне не пускать… А эти… Когда прилетят… Потребуйте от них, чтобы мне сначала восстановили связь и вернули пульт управления стратегическими войсками… Без этого я ни с кем из них разговаривать не буду… Поняли?

Слепцов утвердительно кивнул, вытянулся, но вид у него по-прежнему был растерянный. Михайлов, не дожидаясь расспросов, повернулся и часто хватаясь за тонкие изогнутые перила стал подниматься на второй этаж. Слепцов несколько секунд оторопело стоял посреди холла, а затем суетливо вышел на улицу и побежал к служебному помещению.

Самолет с главными участниками незадавшегося переворота сделал круг над военным аэродромом, расположенным среди пологих крымских гор и начал заходить на посадку. Коснувшись широкими лапами-шасси о ровно уложенные бетонные плиты, он пробежался по серой взлетно-посадочной полосе и остановился. К нему подкатил горбатый трап. Дверь в белом боку фюзеляжа плавно отошла в сторону и из самолета стали выходить пассажиры. Первым вышел Вязов – большой, массивный, в расшитом золотом маршальском кителе, в брюках с широкими красными лампасами. За ним из самолета появился Крюков в строгом черном костюме. Замыкал процессию хмурый Плешаков. Спустившись по ступенькам, визитеры ступили на ковровую дорожку, яркой пестрой лентой раскатанной от трапа. Вдоль дорожки, высоко вздернув острые подбородки, застыл в торжественном строю почетный караул – прилетевших встречали с правительственными почестями. Командующий черноморским флотом, уверенно штампуя шаг, подошел к министру обороны и, вытянувшись во фрунт, отдал рапорт, – для него прибывшие всё ещё оставались властью, но тем уже, похоже, было не до церемоний… Нетерпеливо выслушав рапорт, они быстро расселись в поджидавшие их правительственные ЗИЛы и черная кавалькада, пронзительно сверкая мигалками понеслась к президентскому санаторию.

Автомобили с форсированными движками легко проглотили расстояние от аэродрома до санатория и вскоре представительный эскорт остановился у ворот президентской резиденции. Офицер в форме госбезопасности без лишних расспросов открыл ворота и отдал честь. Машины въехали на охраняемую территорию. На первый взгляд здесь ничего не изменилось, но стоило прибывшим выйти из машин и двинуться по направлению к особняку с высокой оранжевой крышей, как откуда-то сбоку выскочили несколько одетых в гражданку охранников.

– Стоять! – раздался резкий окрик и автоматы в руках охранников угрожающе нацелились на приехавших. Немногочисленная делегация озадаченно замерла. Вперед выдвинулся генерал Плешаков.

– В чем дело? – спросил он.

– Приказ президента – никого не пускать! – прозвучало в ответ короткое, как выстрел.

Плешаков непонимающе отступил. Что за чертовщина? Перед ним стояли его подчиненные… Его подчиненные, которые должны выполнять его, Плешакова, приказы! Плешаков сделал шаг вперед, но автомат в руках одного из охранников угрожающе сдвинулся в его сторону.

– Ну, что же ты, генерал… – послышался за спиной у Плешаков злой, едкий шепоток. – Ты ж, вроде, сюда ещё вчера собирался… Иди, теперь… Договаривайся!

Плешаков осторожно покосился назад – позади стоял Крюков, прищуренные глаза которого сверлили его, как два бурава. Отступать некуда, понял Плешаков и медленно облизнул сухие, бледные губы.

– Вызовите ко мне начальника охраны! – произнес он сердито. – У меня для президента срочное сообщение!

Охранники о чем-то зашушукались и один из них побежал по направлению к президентской даче. Вскоре оттуда по-страусиному выкидывая ноги подошел полковник Слепцов. Остановившись за спинами охранников, он бесстрастным голосом произнес:

– Приказ никого не пропускать, пока президенту не будет включена правительственная связь!

Плешаков со злостью посмотрел на направленное на него дуло автомата, а затем оглянулся на стоящего позади него Крюкова. Не слова не говоря, Крюков вернулся к машине, взял радиотелефон и произнес:

– Включите Михайлову правительственную связь!

Положив трубку на место, он уселся на сиденье, свесив на асфальт короткие ноги. Плешаков коротко матюгнулся и посмотрел на президентский коттедж. Дом с оранжевой крышей был совсем рядом, метров сто, не более, – надо лишь добраться и напомнить Михайлову, что они в одной лодке, дать понять – хотя бы взглядом одним, намеком… Но… Поперек дороги непреодолимой преградой, такой же неприступной, как Эверест, застыл ряд его подчиненных… "Или теперь уже бывших подчиненных?" – усмехнулся про себя Плешаков. Глядя себе под ноги, он принялся шагать вдоль дорожки, считая про себя шаги. Насчитав двенадцать шагов от бортика до бортика, Плешаков развернулся и, бросив острый взгляд на президентский коттедж, зашагал в обратную сторону, считая про себя: раз, два, три, четыре…

– Не мельтеши, генерал, – вдруг прогудел неподалеку густой бас маршала Вязова. – Сядь-ка лучше, покури…

Плешаков смерил министра обороны недобрым взглядом исподлобья, но метаться из стороны в сторону перестал, – подошел к машине и сел на кожаное сиденье. Вскоре от распахнутой двери лимузина потянулся вверх белесый, прерывистый дымок сигареты. Вязов тоже вернулся к машине – замер тяжело опершись на дверь. Через четверть часа томительного ожидания лица приехавших покрылись испариной, они сняли свои пиджаки, под рукавами их сорочек появились темные разводы. Наконец, Плешаков поднялся с сиденья и подошел к стоящим посреди дороги охранникам.

– Связь президенту включена… Пропускайте! – сказал он.

Но Слепцов, сунув руки в карманы, лишь криво ухмыльнулся.

– Вас просят подождать вот там… – он кивнул на стоящий рядом низенький коттедж. Это был дом, где обычно размещалась сопровождающая президента обслуга. У Плешакова кровь бросилась в лицо, он судорожно сжал кулаки и тонко, по бабьи взвизгнул:

– Мне надо срочно встретиться с президентом! Срочно! Вы понимаете слово "срочно"?

Он сделал решительный шаг вперед, но автомат в руках одного из охранников дернулся и дырочка ствола хищным зрачком уперлась Плешакову прямо в середину груди.

– Назад! – голос у полковника Слепцова стал холодным, как лед. – В случае неповиновения у меня приказ открывать огонь!

У Плешакова в бессильной ярости перекосилось лицо, а руки сами собой стали сжиматься и разжиматься.

– Остынь, генерал… – услышал у себя за спиной он тугой, как расплавленный битум, бас маршала Вязова. – Эти будут стрелять…

Плешаков оглянулся, – (Вязов стоял отрешенно облокотившись на дверь лимузина), – и Плешакову показалось, что старый маршал все понял.

Когда в узорчатую дверь гостиной осторожно постучали, Михайлов разговаривал по телефону с Москвой. На другом конце провода был командир Кремлевского полка. Михайлов говорил нарочито громко, на повышенных тонах, не стесняясь выражений и не боясь лишних ушей, которые могли бы его слышать. Да и к чему ему было таиться, тем более кого-то стесняться, когда он снова чувствовал себя хозяином положения. Поэтому были ли теперь в телефоне жучки, прослушивали ли сейчас разговор, ему было все равно…

– Приказываю взять немедленно Кремль под охрану и никого из причастных к путчу в Кремль не пускать! – наставлял он трубку. – Не пускать ни под каким видом! Теперь любые передвижения в Кремле только по согласованию со мной! А вам лично необходимо… Срочно! Я повторяю – срочно! Вылететь сюда в Крым для сопровождения меня в Москву! Возьмите с собой человек пятьдесят для сопровождения… Но только из ваших подчиненных! Из ваших, вы меня поняли? Да к чертовой матери Крюкова и Линаева, я вам говорю! Оставьте вместо себя заместителя и вылетайте! Всё!

И не дожидаясь ответа, Михайлов хлопнул трубку на место. Затем обернулся к двери и крикнул:

– Войдите!

В гостиную просунулась голова полковника Слепцова.

– Разрешите, товарищ президент?

– Входите! – в голосе Михайлова появились привычные командные нотки. – Что там у вас?

Начальник охраны, осторожно придерживая дверь, протиснулся бочком в гостиную и после того, как его долговязая фигура полностью оказалась в комнате, произнес:

– Алексей Сергеевич… Из аэропорта только что сообщили – сюда едет российская делегация. Пропускать?

Михайлов бросил короткое "да" и опять отвернулся к телефону. Теперь он собирался звонить американскому президенту. Будет правильно, если весь мир узнает, что он, Михайлов, на свободе не от Бельцина или кого-нибудь из его окружения, а от американского президента. Именно от него, а не от кого-нибудь другого. Так будет лучше всего!

– А этих? Прилетевших из Комитета по чрезвычайной ситуации? Они тоже просят их принять…

Михайлов обернулся и увидел, что Слепцов продолжает смущенно топтаться у двери. "Вот, черт! Не кстати!" – раздраженно подумал он.

– Подождут! – буркнул он и опять потянул руку к телефону. Теперь ему больше всего хотелось поговорить с американским президентом – успеть до того, как сюда подъедет российская делегация…

– Алексей Сергеевич! – снова остановил его раздавшийся из-за спины голос полковника Слепцова. – Ещё генерал Плешаков просил вам передать вот это…

Недовольно сморщившись, Михайлов все же оглянулся – начальник охраны по-прежнему стоял у дверей и держал в руке какой-то бумажный лоскут. При чем что-то в этом небольшом клочке бумаги было одновременно неприятным и угрожающим, словно, какое-то шестое чувство подсказывало Михайлову – осторожно, опасность!

– Покажите! – сухо приказал Михайлов и опустил трубку на аппарат.

Начальник охраны подошел, протянул Михайлову листок, вырванный из записной книжки. Михайлов, недовольно хмуря брови, прочитал нервные, прыгающие строчки:

"Алексей Сергеевич! Большая просьба меня сейчас принять! У меня есть документы, проясняющие мою роль в произошедших событиях и, которые, я уверен, вас очень заинтересуют. Это очень важно. Потом может быть поздно! (Слово "поздно" было жирно подчеркнуто.) Плешаков."

– Что там? – раздался вдруг в гостиной негромкий женский голос. Начальник охраны удивленно обернулся и заметил в углу гостиной сидящую в широком кресле Нину Максимовну. Даже несмотря на загар, её лицо было какого-то серого оттенка, а под глазами глубокими проталинами пролегли темные разводы. Колени ее закрывал широкий твидовый плед, хотя Нина Максимовна уже была полностью одета – на ней был коричневый летний костюм от Пьера Кардена. По всей видимости, Михайлов так и не смог уговорить ее остаться в постели. Единственное, что ему удалось, так это добиться, чтобы она не вставала. Нина Максимовна сделала попытку подняться.

– Не вставай! – сказал Михайлов, подошел и отдал ей записку. Нина Максимовна торопливо пробежала ее глазами.

– Чушь! Ничего на самом деле у него нет! – с трудом раздвигая правую половину рта, произнесла она.

Президент взглянул на стоящего рядом охранника, а затем выразительно посмотрел на супругу. Нина Максимовна поняла, что, похоже, сболтнула немного лишнего и нетерпеливо обернулась к охраннику.

– Спасибо! Вы нам очень помогли… Вы можете идти, – сказала она вежливо.

Тот неловко замялся в дверях – вопросительно посмотрел на президента. Михайлов кивнул и начальник охраны, наконец-то, вышел… Михайлов, дождавшись, пока за ним закроется дверь, пригнулся к жене и тревожно зашептал:

– Нина… Меня это беспокоит… А если у него действительно что-то есть? Например, запись нашего с ним разговора… Это улика….

– Запись – не улика! – так же тихо, но очень решительно заявила Нина Максимовна. – При современной аппаратуре можно подделать любой голос, а твой-то, знакомый всему миру, тем более… Я уверена, что у этого Плешакова ничего нет! А, вот, если ты с ним встретишься, тем самым ты только подтвердишь, что у тебя с ним были какие-то особые отношения… Никогда нельзя поддаваться на шантаж, Алексей… – с жаром добавила она. – Один раз стоит дать слабину – и всё, сожрут! Чтобы там теперь не говорил Плешаков – всё это чушь, наговор! Кто теперь докажет? Свидетелей нет!

– Скорее всего ты, конечно, права… – медленно сказал Михайлов, потом распрямился и уже более уверенно произнес. – В сущности, я и не собирался с ним встречаться… Ты же знаешь, я же им сразу ультиматум поставил: не включат связь – разговаривать не буду… А теперь и так не буду! Да и вообще, я думаю, им теперь самим надо связь отключить…

– Вот это правильно! – поддержала его Нина Максимовна. – И не откладывай! Дай указание Слепцову, чтоб их больше к машинам не подпускали – там у них наверняка есть автономная связь… А потом ещё позвони начальнику правительственной связи, пускай отсоединит и тех, что в Москве остались!

Тут их разговор прервал какой-то неясный шум, донесшийся снаружи. Президентская чета настороженно замерла. На лестнице послышался чей-то торопливый топот ног. Шаги приближались, становились все ближе и ближе – направлялись явно к гостиной. "Кого там еще охрана пропустила?" – успел подумать Михайлов. После короткого стука дверь в гостиную распахнулась и дверном проеме показались несколько фигур. Первым в комнату вошел человек, через плечо которого был переброшен ремень автомата. В глазах у Нины Максимовны, увидевшей в дверях вооруженных людей, застыло выражение затравленного зверька.

– Вы что нас арестовывать прилетели? – только и смогла выдавить она.

– Нет! Освобождать! – гордо произнес человек с автоматом.

Михайлов, наконец, узнал его. Это был Курской, генерал, возглавляющий какую-то фракцию в Верховном Совете, – человек Бельцина. "Так это российская делегация пожаловала!" – облегченно подумал он, – он ведь сам только что дал команду их пропустить, поэтому их и охрана не задержала… А вот американскому президенту он так и не успел позвонить… Но теперь надо было что-то делать – стоять столбняком глупо. Широко улыбаясь, Михайлов шагнул навстречу Курскому:

– Ну, вот и хорошо! Вот и произошло объединение России и Центра! И без всякого там Союзного договора!

Они с Курским обнялись. Но кто увидел бы в этот момент глаза Михайлова, тот бы заметил, что радости в них не было… И не было ее по одной простой причине – не так Михайлов представлял себе своё освобождение. Совсем не так!

Несмотря на падающий из окна утренний свет в помещении, расположенном на первом этаже Белого дома, было сумрачно. Трупы лежали на линолеумном полу, на расстеленных широких полосах плотной принтерной бумаги.

Илья лежал крайним у стены, ближе всего к двери. Нос у него заострился, лицо приобрело серый, неживой оттенок. Не верилось, что всего несколько часов назад он – радостный, счастливый, – шел во главе возбужденной толпы к Арбату.

В комнату сквозь стеклянную мембрану окна пробивался усиленный мегафоном голос.

– Товарищи! Войска выводятся из Москвы! – неслось с улицы. – Наши жертвы не были напрасны! Центральные магистрали столицы уже очищены от войск! Это победа, товарищи! Победа!

Игорь Таликов стоял у стены, не обращая внимание на выкрики, доносящиеся с улицы, и смотрел на безучастное, неподвижное лицо Ильи.

– Здесь! – послышалось снаружи. Дверь отворилась и в помещение зашли несколько человек. Поверх свитеров на них были надеты белые халаты, в руках вошедшие держали носилки. Последним в комнату зашел коренастый крепыш, лет около пятидесяти. Увидев Игоря, он недовольно спросил:

– А вы что здесь делаете?

Но потом, видимо, узнав Игоря, уже более спокойно поинтересовался:

– Знаете кого-нибудь?

Игорь попытался ответить, но голос у него куда-то пропал – в горле стоял плотный комок, как будто глотку забили ватой. Игорь принялся судорожно сглатывать, но комок упорно не хотел проваливаться. Тогда один из санитаров аккуратно отстранил Игоря:

– Разрешите…

Нагнувшись, он подхватил тело Ильи за плечи. Второй санитар ухватил покойника за тонкие лодыжки. Тела переложили на зеленый брезент носилок и принялись накрывать белыми простынями. Игорь, наконец, справившись с собой, сказал:

– Это Илья Гриневич, – кивнул на накрытое простыней тело. – Был музыкантом в моем ансамбле…

Санитар, который только что помогал укладывать Илью на носилки, деловито достал из кармана маленький блокнот и огрызок карандаша. Спросил:

– Где живет, знаете?

– Да… Они с женой живут… жили… в общежитии Гнесинского училища…

Санитар быстро записал.

– А остальные?

Игорь отрицательно помотал головой. Санитар выдрал листок из блокнота, отодвинул простынь и сунул бумажку в карман погибшего. Потом схватился за ручки носилок и сказал:

– Выносим…

Санитары подняли носилки и направились к выходу. Игорь рассеянно взглянул на три темных, бесформенных пятна, оставшихся на белых листах на полу, и вышел вслед за санитарами. Последним из помещения вышел коренастый крепыш. Достав из кармана связку ключей, он запер дверь, а затем посмотрел на Игоря и огорченно покачал головой:

– Подождите… Нельзя вам в таком виде на улицу – у вас вся одежда в крови… Дайте, я вам попробую какие-нибудь брюки найти…

Игорь рассеянно посмотрел на свою одежду. Действительно, на джинсах, на куртке, – везде виднелись бурые потеки, – остались тех пор, как он помогал нести сюда Илью. Игорю стало не по себе – словно эти бурые пятна жгли ему кожу.

– Где тут у вас туалет? – спросил он хрипло.

– Туалет? – удивился коренастый, а потом ткнул по направлению длинного прохода. Игорь развернулся и направился в ту сторону. Найдя дверь со стилизованной фигуркой мужчины, он вошел, тяжело оперся руками на раковину и взглянул на свое отражение в зеркале. Из широкого проема на него смотрело чужое, серое лицо – лицо предельно уставшего человека. Во впалых глазницах – больные глаза, щеки втянулись, скулы торчат острыми углами. Игорь, открыл кран и принялся плескать себе водой в лицо. Вытащив из кармана скомканный платок, он тщательно вытерся, затем пошарил глазами в поисках мыла. Мыла в туалете не оказалось. "Ладно… Обойдусь", – с каким-то тупым равнодушием подумал он. Еще с армии он знал, что кровь лучше всего смывается холодной водой. Почему-то именно холодной… Подставляя платок под тугую струю, он принялся оттирать им окровавленную одежду. Вскоре стало ясно, что одним платком тут не обойтись. Тогда Игорь стянул с себя джинсы – в конце концов, в туалете можно и не стеснятся, – и скомкав плотную ткань в тугой ком, сунул ее под кран. В раковину с брюк заструились фиолетовые разводы – синий индиго, смешиваясь с кровью, образовывал сиреневый колер. В этот момент у туалета послышались чьи-то шаги. Приблизились к двери и стихли. Снаружи донеслись голоса.

– …Наоборот сейчас самый удобный момент, – продолжал говорить один. – Сейчас как раз и надо его уговорить, чтобы автомобили, которые вывозятся за рубеж, продавались по себестоимости…

Игорь настороженно замер, – голос за дверью показался знакомым.

– Почему по себестоимости? – удивился второй.

– Так, если их налогами обкладывать, да пытаться ещё прибыль на этом наварить, их же никто покупать не будет!

– Так, значит и не надо их за границу продавать!

– А как завод без валюты будет жить? Оборудование всё импортное, изношенно под ноль – давно все пора менять, или на худой конец хотя бы основные узлы заменить. А где взять? Только за границей… За валюту… Поэтому и надо убедить Бельцина согласится на такой вариант!