– Алексей Сергеевич, – сказал он, пыжась через силу. – Мы приехали, чтобы проинформировать вас, что в стране создан Комитет по чрезвычайной ситуации… В него вошли практически все члены правительства. Нас поддерживает и Верховный Совет СССР, и армия! – добавил он для пущей убедительности. Поправив неровно сползшие очки, он выжидательно уставился на замершего в замороженной позе Михайлова. На президента СССР его заявление, похоже, не произвело особого впечатления. Он смерил Петрова презрительно прищуренным взглядом и прокомментировал:

– Меня, значит, из числа разделяющих ответственность за страну, вы исключили… Та-ак!

Петров неловко дернул головой, как боксер, пропустивший удар в челюсть, и с болью в голосе, (видно, забыл о своем первоначальном плане держаться с невозмутимостью и достоинством) произнес:

– Алексей Сергеевич, неужели вы не видите – страна на грани развала?

– Мудак ты! – перебил его Михайлов. – Ты что, приехал мне рассказывать о положении в стране?

– Мутант… – тихо переиначила на цивильный манер слова мужа Нина Максимовна… Но от внимательного взгляда Петрова не ускользнуло, как нервно забелели у Михайлова костяшки на кулаке, которым он опирался на стол. Петров понял, что президент просто психует, стараясь скрыть своё волнение за напускной агрессивностью. Потому, не обратив особого внимания на оскорбление, он уже ровным голосом произнес:

– Алексей Сергеевич! Мы проанализировали ситуацию в стране… У всех членов правительства единое мнение: страна на пределе… Республики стараются отмежеваться друг от друга, не хватает продовольствия, нарастает кризис доверия к власти… Подписание союзного договора в таких условиях – крах для страны! Не будет никакого Союза! Будут отдельные республики! И всё!

Михайлов тоже, несколько успокоился, увидев, что визитеры не настроены враждебно. Взгляд его перестал быть жгуче жалящим, а вертикальные морщины на широком лбу разгладились. Ссутулившись, он медленно сдвинулся с места и, громко шаркая ногами, направился к стоящему рядом стулу.

– Что с вами, Алексей Сергеевич? – Плешаков по привычке подскочил к нему, стараясь поддержать под локоть, но Михайлов оттолкнул его руку.

– Радикулит! – ответил он глухо и, осторожно согнувшись, опустился на витое сиденье. Окинув неприязненным взглядом гостей, он кивнул им на расставленные вокруг стола стулья. Гости, следуя его не слишком любезному приглашению, расселись за столом.

– То, что вы предлагаете – ерунда! – сказал Михайлов болезненно морщаясь. – Я сейчас как раз пишу статью, где анализирую ваш вариант – с чрезвычайным положением… Вы, что же, считаете, что после того как вы введете в стране чрезвычайное положение, прилавки наполнятся? Не наполнятся! Военный коммунизм мы уже проходили! Дмитрий Васильевич! – Михайлов уперся взглядом в старого маршала, который сидел сгорбившись за столом. – Вы-то как в этой компании оказались?

Вязов, набычив свою массивную голову, исподлобья поглядел на Михайлова. Тяжелые мешки под глазами и глубокие морщины, въевшиеся в его широкое лицо, выдавали тревожную бессонную ночь. Медленно подбирая слова, он произнес с тяжеловесной неторопливостью:

– Я одно знаю, Алексей Сергеевич! Народ стал жить хуже… А людям нужна уверенность в завтрашнем дне… Знать, чем будут кормить детей… Порядок в стране нужен!

Михайлов разочарованно отвел глаза в сторону.

– Не ожидал от вас, Дмитрий Васильевич, – сказал он тускло. – Не ожидал… И вы надеетесь, что республики вас поддержат?

– С Россией решим, а с остальными договоримся! – заявил Петров бодро, заметив, что голос у президента изменился. – Бельцин будет арестован в самое ближайшее время! – Подавшись вперед, он вкрадчиво добавил. – Алексей Сергеевич, мы всю черновую работу сделаем сами… А вы пока подлечитесь, отдохнёте… А потом, когда мы всё сделаем, вы появитесь… В белом костюме и на белом коне…

Михайлов оценивающе посмотрел на него и увидел, как у вспотевшего Петрова на лбу мелко затрепыхались тоненькая ниточка артерии. Не выдержит, понял Михайлов… Не выдержит, – слаб в коленках…

– Черт с вами, действуйте, – равнодушно ответил он. – Но поддерживать я вас не стану! Ничего у вас не получится… Вы преступили закон, сами сделали из себя преступников – сами и выпутывайтесь!

Тучный Петров обиженно подался назад и, упрямо сжал в гузку маленький ротик.

– Тогда передайте свои полномочия Линаеву, – сказал он с булящим от раздражения голосом. Достав из кармана отутюженный платок, принялся вытирать со лба мелкие капельки пота.

– И этого я делать не буду! – отрезал с непреклонностью Михайлов.

Вязов и Петров переглянулись и на лицах их отразилось растерянность. Вязов устало мотнул головой. Стало ясно, что обсуждать больше было нечего.

– Алексей Сергеевич! – сурово произнес Петров. – В целях вашей безопасности мы должны усилить охрану санатория… До окончания чрезвычайного положения просим вас его территорию не покидать!

– Пусть так! – словно щелкнув кнутом, угрюмо согласился Михайлов. Он тяжело поднялся, давая понять, что разговор окончен. Гости встали со своих мест и в траурном молчании направились к выходу. Михайлов дождался пока визитеры покинут гостиную и подошел к широкому окну. Облокотившись на острый косяк, он отодвинул край длинной шелковой шторы и стал наблюдать за тем, как гости идут к своим машинам. Ему было видно, как Петров, что-то сказал Плешакову и тот зашел в постовую будку. Потом оттуда вышли двое охранников и принялись раскатывать поперек дороги металлическую, с шипами ленту. К Михайлову подошла Нина Максимовна и тоже уставилась в тонкую щелку окна.

– Что они теперь будут делать? – спросила она, тревожно прижавшись щекою к плечу супруга. – С Бельциным же у них ничего не получилось…

Михайлов, не оборачиваясь, скривил презрительно рот.

– Ничего! Главное, что они поняли, где их главная опасность! Значит, на свободе они его не оставят… А потом все равно ко мне прибегут… Прибегут, прибегут… Некуда им больше бежать… Поэтому освобождать Бельцина буду я… Лично! Тут уж придется ему стать посговорчивее… Потому, что такие вещи, как спасенная жизнь просто так не забывают! Спасенная жизнь – дорогой должок, за него долго благодарить надо… Очень долго!

Он едко усмехнулся.

Он не знал, что прилетев в Москву Петров сляжет с сердечным приступом, а оставшиеся члены самопровозглашенного Комитета будут долго и настойчиво уговаривать Линаева принять полномочия президента.

Для обитателей привилегированного дачного поселка Архангельское начинался обычный день со своими обыденными заботами и повседневными проблемами. Большинство из тех, кто в этот день находился в поселке начали вставать, – кто-то начал собираться на работу, кто-то, наоборот, находясь в отпуске, предполагал провести этот день занявшись своими домашними делами. Проще говоря, для обитателей поселка мир был наполнен теми простыми звуками, которыми наполнен каждое утро – в ванных и туалетах журчала вода, на кухнях звенели кастрюли и выставляемая на стол посуда, и только на дачах членов российской делегации, вернувшихся из Казахстана, было непривычно тихо, – приехав в поселок далеко заполночь, они ещё спали.

Кожухова разбудил телефонный звонок. Он повернулся на бок и посмотрел на стоящий рядом с кроватью будильник. Стрелки показывали четверть восьмого.

– Да, слушаю, – сказал он в трубку сонным голосом.

Звонил дежурный из Белого дома.

– Александр Васильевич, включайте телевизор! В стране – государственный переворот!

– Что? – еще не проснувшись, переспросил Кожухов, – голова, тяжелая после вчерашней пирушки, перелета и короткого сна, с трудом начинала работать.

– Государственный переворот, говорю, – громко повторил дежурный. – Михайлов отстранен… Вся власть у Комитета по чрезвычайной ситуации… Сейчас по телевизору будут повторять…

– Понял, не ори! – Кожухов очумело помотал головой, сбрасывая остатки сна, а затем выдавил. – Оставайтесь пока все на своих местах, ждите моих распоряжений…

Встав с постели, он подошел к телевизору, щелкнул выключателем и принялся натягивать брюки. По телевизору показывали балет "Лебединое озеро".

"Лебединое озеро" с утра? Не к добру!" – промелькнуло у Кожухова в голове, но в этот момент картинка "Лебединым озером" исчезла и диктор неровным голосом произнес:

– Передаем Заявление Советского Правительства…

На экране появились сидящие за столом Линаев, Вязов, Крюков и ещё несколько членов руководства страны. Лица у всех были помятые, с набухшими мешками под глазами. Камера, изменив ракурс, взяла крупным планом Линаева, перед которым лежал листок с обращением. Линаев подвинул листок к себе, дерганным движением надел очки и принялся читать. Листок в его руках заметно подрагивал.

– Уважаемые граждане Советского Союза! – начал он сипло. – Настоящим должен информировать вас о том, что в связи с невозможностью исполнения по состоянию здоровья товарищем Михайловым Алексеем Сергеевичем обязанностей президента СССР объявляю о принятии обязанностей президента СССР на себя…

Кожухов в сердцах сплюнул, неуклюже запрыгал на одной ноге, стараясь попасть ногой в штанину, – прошипел:

– Тоже мне президент выискался… Язви твою в бога душу мать!

Линаев на экран ещё продолжал что-то говорить, – что-то там об общенациональной катастрофе, и о переходе к Комитету по чрезвычайной ситуации всех властных полномочий на время чрезвычайного положения, но Кожухов уже не слушал. Натянув брюки и наскоро побрившись жестко дерущей, как терка, электрической бритвой, он подошел к телефону и набрал служебный номер:

– Алло, Кожухов говорит! Объявляю готовность номер один! Срочно поднять по тревоге весь личный состав! Первую и вторую смену отправить на машинах в Архангельское! При подъезде к Архангельскому проверить подъезды на предмет безопасного возвращения в Москву. Всё! Остальным сотрудникам оставаться до моего распоряжения в Белом доме. Поняли? Повторите!

Убедившись, что его приказание понято верно, он вышел на улицу и направился к коттеджу Бельциных. Коттедж Бельциных находился неподалеку, идти пришлось недолго. Тяжелую воротину открыл охранник.

– Где Владимир Николаевич? – полоснул по нему строгим взглядом Кожухов.

– Спит еще… Все ещё спят…

– Здорово живем! В стране переворот, а президент спит! – усмехнулся Кожухов.

Он подошел к окну и сильно затарабанил пальцем по оконному стеклу.

– Владимир Николаевич! Владимир Николаевич! – позвал он громко.

На его настойчивый стук из дома вышла супруга президента – Инна Иосифовна. Из-под наброшенного халата у нее выглядывали длинная сорочка и смятые летние тапочки. Лицо, со следами подушки, хранило ещё остатки сна.

– Что такое? А, Александр, это вы… – сонно сказала она.

– Инна Иосифовна, будите скорее Владимира Николаевича! В Москве переворот! – вид у Кожухова был такой тревожный, что супруга российского президента сразу же проснулось.

– О, господи! – испуганно всплеснула она руками и опрометью бросилась в спальню. Кожухов широкими, гулкими шагами последовал за ней. Оказавшись в спальне, Инна Иосифовна принялась тормошить за плечо спящего мужа, но Бельцин лишь упрямо ворочался во сне и что-то нечленораздельно мычал. Наконец, с трудом разлепив веки, он сел на кровати и, глядя то на жену, то на начальника службы безопасности, буркнул сердито:

– Ну? Что случилось?

– Владимир Николаевич, – произнес Кожухов сухим, как наждак голосом. – В Москве переворот… По некоторым данным Михайлов арестован!

Бельцин, недобро щурясь, посмотрел на него исподлобья.

– Вы, что меня разыгрываете?

Инна Иосифовна, застывшая рядом с кроватью неподвижным истуканом, в отчаянии закусила губу.

– Володя, кому позвонить? – тихо спросила она.

Бельцин, увидев перевернутое, бледное лицо супруги, наконец, понял, что произошло что-то серьезное и это подействовало на него, как холодный душ. Рывком отбросив одеяло, он сказал с неприязнью:

– Объясните толком!

Кожухов вкратце пересказал ему, то что он успел услышать по телевизору, а потом добавил:

– Владимир Николаевич, здесь нельзя оставаться! Тут мы, как в мышеловке… Сейчас приедут ребята из охраны, нужно будет прорываться в Москву.

– Надо, чтобы здесь было как можно больше народу… На людях они тебя арестовать не посмеют, – вставила Инна Иосифовна и глаза у нее стали жалостливыми, несчастными.

Бельцин нахмурился. Обычно он не любил, когда жена лезла в его дела, но на этот раз его что-то остановило. Он взглянул на стоящего рядом Кожухова. Тот вместо ответа лишь быстро кивнул. Тогда Бельцин встал, и не стесняясь своих длинных семейных трусов, прошлепал по комнате к платяному шкафу. Когда он потянулся к висевшему на вешалке костюму, на тумбочке в гостиной резко затрезвонил один из телефонов. Обернувшись, Бельцин озадаченно посмотрел на белый кремлевский аппарат, соединенный напрямую с кабинетом Михайлова.

"Если Михайлов арестован, тогда кто это может быть?" – явственно говорил его недоуменный взгляд. Все трое, и Бельцин, и Кожухов, и Инна Иосифовна оторопело смотрели на оживший аппарат, и каждый из них понимал, что хороших вестей ждать не приходится. Бельцин положил костюм с вешалкой на кресло и снял трубку.

– Слушаю… Бельцин!

– Владимир Николаевич, с вами хочет поговорить товарищ Линаев, – раздался в трубке мелодичный голос девушки с коммутатора, а затем в трубке послышался короткий щелчок переключаемой линии.

– Владимир Николаевич, это Линаев, – узнал Бельцин голос вице-президента Советского Союза. Голос у него был добродушный, почти дружеский – ни высокомерия, ни приказных интонаций, – ничего, что обычно присуще новоявленным диктаторам. – Я звоню по поводу сегодняшних событий… Знаем, что у вас был напряженный визит… Но обстоятельства чрезвычайные… Мы решили не тревожить вас несколько часов, дать отдохнуть, но дальше держать вас в неведении, считаю, не имеем права…

Бельцин вдруг почувствовал, что его охватывает тугая, клокочущая ярость. Спокойный, невозмутимый тон Линаева начал выводить его из себя. "Похоже, что они там решили, что с ним уже можно не считаться! – подумал он. – Ну, что же… Это мы посмотрим… Он им не Михайлов!" Чувствуя, как гнев начинает неудержимо подкатывать горячей волною к голове, заливая багровой краской лицо, он резко перебил собеседника:

– Почему без согласования и за спиной российского руководства предпринимаются действия, которые могут повлечь за собой раскол общества?

Секунду в трубке длилось растерянное замешательство, а потом Линаев быстро затараторил:

– Владимир Николаевич, вынужден вас проинформировать… Обстановка сложная… Двусмысленная… Михайлов, прикрываясь временным недомоганием, фактически устранился от управления страной. Поэтому нами были предприняты чрезвычайные меры…

– Что с ним?

– Ничего серьезного… Радикулит… Но вчера в Крыму в беседе с членами российского руководства Михайлов расписался в собственном бессилии и в невозможности управлять страною. То есть, ситуация такова, что сейчас страна фактически осталась без лидера… Слышите меня, Владимир Николаевич?

Бельцин ничего не ответил…

– Лидер, который не готов брать на себя ответственность, а прикрывается собственными недугами – уже не лидер! – не дождавшись ответа, суетливо продолжал Линаев. – Понимая, насколько пагубно может сказаться уход Михайлова, нам пришлось срочно организовать из членов правительства Комитет по чрезвычайной ситуации и объявить в ряде районов страны чрезвычайное положение. Учитывая сложность ситуации, мы решили обратиться к вам, Владимир Николаевич… Не скрою, непростой для наш шаг мы помним, что у нас были разногласия по некоторым вопросам… Но сейчас не время для личных обид… Вы, Владимир Николаевич, реальный и ответственный политик, к тому же обладающий достаточным политическим весом, способный удержать ситуацию в стране под контролем… А ситуация такова, что ее надо удерживать, Владимир Николаевич… Обязательно надо удерживать!

Бельцин молчал, осмысливая услышанное. Из всего этого нагромождения демагогии он, конечно же, понял, что ему предлагают. Ему предлагают занять место Михайлова… Самую вершину власти! Но Бельцин не торопился с ответом. Он молчал сейчас не потому, что державный трон уже не привлекал его, и даже не потому, что пирамида власти трещала по швам, а потому, что заговорщики сами обращались к нему… А значит, дела их были совсем плохи…

– И какое будет ваше решение, Владимир Николаевич? – с нетерпением спросила трубка.

Бельцин сурово сморщил лоб.

– Принципиальное мое мнение вы знаете – в стране должен действовать закон и быть порядок, – ответил он уклончиво. – Но окончательное решение будет принято после согласования с российским руководством! Я свяжусь с вами… Сам… К середине дня… А до этого времени прошу обеспечить все необходимые меры безопасности членам российского руководства…

– Хорошо, Владимир Николаевич! – поторопился с ответом Линаев. – Для нас принципиально важно чтобы наши позиции совпадали… Думаю, в любой ситуации мы сможем найти компромисс… Правильно, Владимир Николаевич?

Но Бельцин опять не ответил…

Линаев положил трубку "кремлевской вертушки" и посмотрел на Крюкова, стоящего рядом. Крюков отодвинул от уха наушник прослушивающего аппарата и мрачным, стеклянным взглядом уставился на пластмассовый герб на глянцевой поверхности телефона. Линаев кисло произнес:

– Ну что? Убедился? Бельцина на такую удочку не поймаешь! Он понимает только, когда с ним разговаривают с позиции силы!

Крюков отвел глаза в сторону.

– Значит, будем разговаривать по-другому, – ответил он.

А на другом конце линии, в Архангельском Бельцин тоже неподвижно замер перед телефоном. Конечно, он не поверил ни единому слову по поводу Михайлова… Чушь! Михайлов не тот человек, чтобы вот так, запросто, взять и отдать власть.

"Тогда что это? – размышлял он, докучливо морща лоб. – Ловушка или полная капитуляция? И какую роль во всем этом играет Михайлов?"

Словно отвечая на его мысли, Кожухов произнес:

– Владимир Николаевич, им верить нельзя! Вчера мне Абаев что-то невнятно говорил о готовящемся против вас заговоре…

Бельцин скосил на него тонко прищуренный глаз, но спрашивать ничего не стал, а начал быстро одеваться. Застегнув воротник у накрахмаленной сорочки, он подошел к телефону и набрал номер коммутатора:

– Соедините меня с Киевом, с президентом Украины, – сердито бросил в микрофон.

После короткого шуршания трубка мелодичным голосом ответила:

– Владимир Николаевич, Травчук на линии…

Бельцин прижал трубку к уху.

– Приветствую, Микола! Догадываешься, почему звоню? – спросил терпко.

– Так це ж не трудно догадаться! – безмятежно промурлыкало в трубке.

Бельцин почему-то отчетливо представил Травчука, вольготно развалившегося в кресле, в расстегнутом светлом пиджаке, из-под которого высовывалась украинская косоворотка. В этой расшитой украинской рубахе Травчук теперь частенько появлялся даже на официальных приемах. Последний раз такую вольность из государственных мужей позволял себе лишь бывший Генсек Никита Хрущев, любивший стучать ботинком по трибуне.

– Ну, так и что будем делать? – спросил Бельцин. – Мы с тобой, Микола, считай, костяк страны… От нас с тобой теперь зависит, как дело повернется… Понимаешь?

– А як же! – все тем беззаботным голоском откликнулся президент Украины. – А що ты так волнуешься! Це ж ясно… Це ж коммунистичний переворот, правильно? Выходит, поддерживать их неразумно! Прибалтика их не поддержит, Кавказ и Молдавия тоже… Та, будь на их месте другие люди, у них бы ничого не вышло б! И знаешь почему? Усе потому, що республики не захочут делиться властью, шо у них теперь есть… В хомут до Москвы никто снова сам не полезет! А потому ця петушня с путчем – це чушь собачья… И знаешь, що я тебе скажу? Они ж смертники… Усё закончится сразу после першой крови! Розумеешь? Отут главное, що б це була не наша с тобою кровь, Владимир Николаевич… Як думаешь?

Бельцин слушал Травчука с едкой неприязнью, угрюмо хмурил брови. Иезуитские сентенции ему были сейчас неприятны – не на пикнике, чай, собрались…

– Подожди! Ты прямо скажи, ты что собираешься делать? – спросил он.

– Ну, а що мине робить? – донесся безмятежный говорок. – От Москвы до Киева не близко! Чрезвычайное положение у нас не вводится, а вот ты, Владимир Николаевич, похоже, в дерьме по самые уши… Ты в Москве, и они в Москве… Так? И тебе, похоже, с ними там никак не разминуться…

Бельцин заметил, что у Травчука как-то само собой исчез хохлятский говорок, словно он перестал играть заранее отрепетированную и не слишком благодарную роль. Упрямо поджав тонкие губы, Бельцин спросил в лоб:

– Так ты хочешь, чтобы я один это дерьмо разгребал? Я-то разгребу! Но только, как ты, Микола, после этого будешь выглядеть, когда всё закончится?

В голосе у Травчука тут же снова появились окающие нотки:

– Да ты ж не врозумив! – протянул он. – Ты можешь на мене завсегда рассчитывать… Ты только срозумий, Владимир Николаевич, що мне пока в драку лезть не резон… Потому, як новые власти признают наш суверенитет, а я выступлю против, так мене ж на части порвут! Русофилы мои почнут кричать, що давно треба в стране порядок навести, а националисты – що давно настал час признать нашу самостийность… Чуешь? Так что единственное, що я могу зробить – это настаивать на скликание Верховного Совета! Поэтому, дорогой мой Владимир Миколаевич, пока ты сам в эту драку не влезешь, я, якби бы захотив, ничем тебе помочь не могу… Но… Це ж пока…. Сам срозумий! А як только там у тебя завертится, отут и у мене повод зъявиться… Демократия в опасности! Ты только там, у себя в Москве начни, а мы отут у себя в Киеве завсегда поддержим…

– Ладно, я тебя понял! – буркнул Бельцин в трубку.

– О це добре! – послышалось в ответ. – Только ты помни, Владимир Николаич, – я твой союзник! Так, що жду от тебя вестей… С нетерпением… Бувай, дорогой! Держись! Чем можемо, тем допоможемо, як говориться!

Бельцин бросил телефонную трубку на рычаг и с отвращением посмотрел на телефон…

– Надо собирать наших! – произнес он. Кожухов, который стоял рядом и все слышал, негромко спросил:

– Владимир Николаевич, я пойду, организую охрану?

Бельцин сумрачно кивнул…

Выйдя из дома, Кожухов прошёл по дорожке мимо покрытых утренней росой кустов и подошёл к высокой калитке. Густые кусты около забора нервно подрагивали на сыром промозглом ветерке. Кожухов открыл упругую воротину и принялся вглядываться на окраину поселка – из-за поворота, от охраняемого поста в их сторону двигались две черные "Волги".

"Свои? Чужие?" – кольнула у Кожухова в груди тревожная мысль. Он оглянулся на окна президентского коттеджа. Понял – бежать поздно… Да и куда? Осторожно прикрыв калитку, он сунул руку за пазуху, нащупал рукоять пистолета и опустил пальцем рычажок предохранителя. В образовавшуюся щель стал наблюдать за приближающимися машинами.

"Свои!"– вздохнул облегченно, когда разглядел на бамперах знакомые номера.

Машины, шелестя шинами, подкатили к забору и из них начали вылезать сотрудники службы охраны российского президента. Кожухов вышел из своего укрытия.

– Все здесь? – оглядел приехавших.

– Еще двое проверяют дорогу от шоссе к Архангельскому, остальные в Белом доме, как приказали… – ответили ему от машины.

– Тогда так! Двое – обеспечить наблюдение за подъездами к поселку. Будете докладывать мне обо всех лицах и транспорте, направляющимся в нашу в сторону. Контрольная связь через каждые десять минут. А остальным на усиление охраны объекта. Всё! По местам…

Люди, без лишних слов привыкшие выполнять приказания, направились занимать диспозицию. Кожухов вернулся в дом. Пройдя в комнаты, он увидел, что Бельцин продолжает разговаривать с кем-то по телефону, а Инна Иосифовна нервно громыхает чем-то на кухне. Он остановился перед телевизором, по которому продолжали крутить "Лебединое озеро" и неуютно поежился. Классическая музыка раздражала. Сейчас она больше ассоциировалась с назойливым звуком бормашинки. Кожухов сморщился, как от зубной боли, взяв рацию, и снова вышел на улицу. Пройдясь по участку проверил посты. По рации доложили:

– В сторону поселка направляется автомашина… Номерные знаки соответствуют служебной автомашине. В салоне двое… Водитель и пассажир…

– Пассажира видите? – спросил Кожухов.

– Да… Кажется, Чугай. Да, точно – Чугай…

Через пару минут Тимур Борисович Чугай уже шел по тропинке, ведущей к дому. По широкому, быстрому шагу его было заметно, что он возбужден.

– Привет, Александр Васильевич! – поздоровался он с ходу со стоящим на крыльце Кожуховым. – Еле добрался до вас… Всё шоссе запружено войсками… Как тут у вас? Шеф где?

– Шеф дома, а здесь пока спокойно… Но сейчас народ соберется, надо что-то решать…

– А Бельцин что по этому поводу думает? Ты с ним разговаривал?

Кожухов пожал плечами.

– Ладно… Пойду, пообщаюсь… – обогнув Кожухова, Чугай нырнул в дверь коттеджа.

Следом за Чугаем к даче подъехала бронированная "Чайка" – личный автомобиль президента России, потом, стали подъезжать те, кого Бельцин успел обзвонить… Первым на новом представительском "Мерседесе" подкатил мэр Москвы Харитонов. Деловито тряхнув перед Кожуховым густым серым чубом, так что под пиджаком заколыхался объемистый живот, он прошел в дом. Потом потянулись российские министры, лидеры вновь образованных демократических партий и общественных движений… Они здоровались, проходили в дом, и по нетерпеливому приглашению хозяина рассаживались за столом. В небольшой гостиной уже полным ходом шло обсуждение. Обсуждали бурно… Бельцин сидел во главе стола, изредка подавая короткие реплики, направляя обсуждение в нужном направлении. На его лице не осталось и следа от вчерашней пирушки, в жестах и движениях были только уверенность и деловитость. Решено было писать обращение к российскому народу. Настроение у всех было приподнятое, словно все участвовали в каком-то увлекательном шоу – об опасности, похоже, в тот момент никто не думал. Только Кожухов, продолжая стоять на крыльце, сохранял на лице выражение угрюмой сосредоточенности. Что-то подсказывало ему, что расслабляться рано. Когда к даче подкатили "Жигули", которые остались проверять подъезды к Архангельскому, он сам вышел им навстречу. Обошел служебные автомобили, запрудившие пространство перед дачей, и нетерпеливо обратился к старшему:

– Ну, что?

– Докладываю… Просмотрели дорогу от поселка до шоссе на Москву. Между вторым и третьим километром от поворота с шоссе, в придорожном лесу по обеим сторонам дороги сидит спецназ…

– Уверены? – уголки рта Кожухова прорезали две озабоченные бороздки.

– Уверены! Зря, что ли почти два километра машину толкали… Две свечи специально вывернули, думал совсем движок угробим. Толкаем, – вроде, пробуем завести, – сами по сторонам зыркаем… А эти, за кустами, за деревьями, почти не прячутся, словно издеваются… Все в камуфляже, с оптикой… По виду – наше ГэБэшное спецподразделение…

Кожухов нахмурился.

– Не понятно! – рассеянно произнес он. – Ладно! Давайте пока к остальным – будете контролировать северное и западное направление дачи…

Обдумывая что-то на ходу, он вернулся в дом. За бурным обсуждением на его появление никто не обратил внимание – там уже вовсю шло написание "Обращения российского руководства к гражданам России". Бельцин стоял у стола и громко, слегка в нос, диктовал:

– Так! В соответствии со статьей Конституции… Статью потом вставите… В соответствии со статьей Конституции СССР, чрезвычайное положение может быть введено только Верховным Советом СССР или Президентом СССР с согласия республик. Поскольку ничего подобного сделано не было – был нарушен основной закон CCCР! На основании изложенного, действия так называемого Комитета по чрезвычайной ситуации являются незаконными и преступными…

Кожухов осторожно подошел к Бельцину и зашептал ему на ухо:

– Владимир Николаевич, есть срочная информация…

Бельцин недовольно скривился, рассерженный тем, что его прерывают, и сказал каркающим голосом:

– Да что вы там мямлите, Александр Васильевич? Говорите громко!

Кожухов замялся.

– Владимир Николаевич, при всех не хотелось бы… – выдавил едва слышно.

– Я же сказал – говорите громко! Тут все свои… – лицо у Бельцина передернулось от раздражения. Тогда Кожухов, как можно более внятно, произнес:

– Владимир Николаевич, у дороги, которая ведет от шоссе к поселку, обнаружено спецподразделение… Похоже на группу захвата…

Разговоры и шептание в гостиной сразу стихли и просторную гостиную наполнила пустая, звенящая тишина – было слышно, как льется вода из крана на кухне.

– Что они там делают? – спросил Бельцин, неудобно ежа брови.

– Ждут! Нас, я так понимаю, – ответил Кожухов. – Дальше, думаю, надо ждать их уже сюда… А тут о какой-то обороне даже думать смешно… Более-менее защищенное место – Белый дом… Но туда ещё добраться надо…

Бельцин сердито пожевал губами.

– Дорогу, значит, отрезали… – произнес он задумчиво.

Кожухов чиркнул взглядом по присутствующим. Все сидели настороженные, притихшие, как встревоженные птицы. На лицах у большинства было недоумение и растерянность. Мэр Москвы Харитонов сразу как-то сник, словно из него выпустили воздух и даже его объемистый живот стал напоминать спущенный футбольный мяч. Только Чугай не растерялся.

– Подождите! – встрепенулся он. – А ведь перед мостом, кажется, есть поворот на бетонку… По ней можно добраться до старой дороги. Там-то уж выберемся как-нибудь…

Бельцин, засопел приободрившись, оглянулся на Кожухова, сказал с напористостью:

– Значит так, Александр Васильевич! Высиживать тут нечего… Давай, организовывай колонну!