Крюков, не сбавляя шага, покачал головою и лицо его впервые за время разговора перестало напоминать каменную маску. Взглянув на Туго, он бросил с укоризной:

– А вот это ты зря… Линаев наш человек! Разговаривал я с ним… Предложил выйти на Верховный Совет с предложением об отставке Михайлова… И знаешь, что он мне ответил? А кто будет выходить? Я, вице-президент, или ты, Председатель КГБ? И мы, члены правительства, будем требовать отставки президента? Да это ж обычный дворцовый переворот! Так он и будет восприниматься всеми! Нет… Тут серьезная программа нужна, вот что…

Тугго недоверчиво поскребыхал ладонью свой щетинистый подбородок и настороженно покосился на Крюкова.

– Это он тебе так сказал? – спросил он.

Крюков усмехнулся уголками тонкого рта и ответил:

– Да в том-то и дело… Тех, кто всё понимает– большинство… Вот только сделать мы что-то либо боимся, либо не можем…

– Подожди-ка! – прервал его вдруг министр внутренних дел. Голос у него изменился, стал бодрым и энергичным. – Михайлов ведь, кажется, сказал, чтоб мы ему свои предложения подготовили… Так? А давай-ка, под это дело мы все соберемся – я, ты, Линаев, Петров… Вязова пригласим от Министерства обороны… На военных за последнее время столько дерьма вылили, что он тоже молчать не будет… Соберемся и обсудим все хорошенько…

– Хорошо! – согласился Крюков. – Я поговорю с Линаевым и с Петровым, а ты бери на себя Вязова… Встречу ориентировочно назначай на послезавтра на вечер, на 19-00. Договорились?

– Лады! – коротко кивнул Тугго.

Они вышли на широкий кремлевский двор и расселись в поджидавшие их черные непробиваемые лимузины. Длинные машины, с ходу набрав мощными моторами обороты, выехали за кремлевские стены и резво помчались, развозя хозяев по их грозным ведомствам.

Теплое лето набирало силу. Улицы шелестели свежей изумрудной листвой, гомонили щебетом шустрых воробьев и клекотом ленивых сизарей, а рейтинг Михайлова, в противовес ожившей и буйно расцветшей природе, стремительно падал, приближаясь к нулевой отметке. Теперь уже Михайлов не устраивал никого – ни левых, ни правых и на днях даже центральная газета коммунистов "Правда" поместила на центральной полосе подборку писем, поносящих его и его реформы.

"Господин Президент!" – было напечатано на первой странице. – "Спасибо Вам за то, что развалили Союз, развратили молодежь, и пустили по миру великую державу…"

Михайлову, читавшему газету в своем кремлевском кабинете, показалось, что он уже где-то видел эти строчки. Он нахмурился, стараясь припомнить…

"Крюков! – наконец всплыло в его сознании. – Ну, да, конечно! Нечто подобное ему приносил председатель КГБ Крюков! Что-то похожее было в одном из писем… Может совпадение? – подумал он. – Нет! Каким бы ещё иным способом адресованные мне письма могли попасть в редакцию?"

– Сволочь! – громко выругался Михайлов в пустой тишине кабинета. – Сукин сын! Совсем уже распоясались! Ничего не боятся! Разгоню всех к чертовой матери!

И, не дочитав, скомкал газету и зашвырнул её в стоящую рядом мусорную корзину. Несколько секунд, он смотрел остановившимся взглядом на блестящую полировку стола, затем, желая убедиться, что взял себя в руки, взглянул на выглядывающий из корзины скомканный газетный лист. На измятой бумаге четко вырисовывались причудливо изогнутые буквы названия – "ПРАВДА". В этот момент телефон на широком столе тревожно зазвонил. Михайлов нервным движением снял трубку и поднес ее к уху. Голос адъютанта произнес:

– Товарищ Президент, к вам генерал Плешаков…

Михайлов недоуменно нахмурился. Сегодня он не планировал встречаться с начальником службы охраны – он привык, что Плешаков без вызова или без предварительной договоренности не приходит и поэтому его сегодняшний визит выглядел странно.

– Попросите его к трубке, – сказал Михайлов. Услышав голос Плешакова, сухо произнес:

– Слушаю вас, Юрий Алексеевич…

– Алексей Сергеевич, прошу прощения, что без вызова – я всего на несколько минут… Я по поводу спецтранспорта для членов Верховного Совета, – голос у Плешакова был каким-то неприятным, неестественно лебезящим.

– Какого спецтранспорта? – машинально спросил Михайлов и наморщил лоб, пытаясь сосредоточиться.

– Вы сказали, чтобы все эти вопросы решались теперь только через вас, – быстро ответил Плешаков и в трубке стало слышно его тревожное, прерывистое дыхание.

Михайлов, наконец, понял, что Плешаков чего-то не договаривает…

"Черт, это ещё что за маскарад?" – подумал он сердито, но мозг его уже начал лихорадочно въедаться в путанную ситуацию:

"По такому случаю, как спецтранспорт, Плешаков не стал бы специально беспокоить, –подумал он, – такие вопросы решаются или по телефону, или докладной… К тому же вопрос со спецтранспортом давно обсужден, ещё раз поднимать его по своей инициативе Плешаков будет… Значит, почему-то не хочет говорить, что-то хочет сообщить один на один, с глазу на глаз…"

У Михайлова от предчувствия плохих новостей тоскливо заныло под ложечкой.

– Хорошо, заходите, – бросил он в трубку.

Плешаков зашел в кабинет, сжимая подмышкой пухлую коричневую папку. Вошел и плотно закрыл за собой дверь.

"Раньше папок он с собой не носил…" – механически отметил про себя Михайлов.

– Ну, так что у вас, Юрий Алексеевич. Что вы там ещё принесли? – спросил он сердитым голосом. Плешаков широким шагом подошел к столу, и выставил перед Михайловым маленький плоский магнитофон "Грюндиг". Увидев недоуменный взгляд Михайлова, пояснил поспешно:

– Алексей Сергеевич, это запись разговора Тугго и министра обороны Вязова… Сделана вчера вечером… Есть серьёзные основания думать, что некоторыми членами правительства готовится ваше устранение от власти… – и нажал на никелированную кнопку. Сначала из небольшого магнитофончика послышалось шуршание пустой ленты, а затем раздался приглушенный мужской голос. Плешаков торопливо покрутил пальцем маленькое колесико сбоку у магнитофона – прибавил громкости, и Михайлов явственно различил голос министра внутренних дел Тугго, слегка искаженный металлическим звучанием миниатюрного динамика:

– Дмитрий Васильевич, – говорил Тугго. – Пора определяться, кому мы служим и кому присягу давали…

А следом раздался легко узнаваемый глубокий бас министра обороны маршала Вязова.

– А ты меня за Советскую власть не агитируй, Борис Константинович… Без тебя разберусь… Только мне твоя политика, знаешь, вот уже где!

И из магнитофончика донеслись едва различимые хлопки, – Михайлов живо представил себе, как массивный Вязов стучит ладонью по широкой бычьей шее.

– Верю! – опять послышался голос Тугго. – Верю, Дмитрий Васильевич! Но мне ведь не за себя, а за страну обидно… Не только потому, что со времен Екатерины ни одна пушка в Европе без ведома России выстрелить не могла… И не потому, что над нами уже третьи страны смеются, хоть это и позорище! А потому, что без станций дальнего радиообнаружения, скажем в Прибалтике, ни Москву, ни Ленинград не защитишь… Потому, как обороноспособность наша по принципу единого пространства построена! А я тебя, Дмитрий Васильевич, как честного офицера знаю… И молчать ты не будешь, когда страну по углам начнут растаскивать… Поэтому и пришел…

Вязов угрюмо пробасил в ответ:

– Борис, давай начистоту! Раз пришел и не боишься, что завтра я пойду и передам наш разговор Михайлову, значит сказать чего-то серьезное хочешь… Ну, так говори! Только откровенно, как мужик мужику…

Тон у министра внутренних дел сменился с жесткого на вкрадчивый и доверительный:

– Дмитрий Василич, пора этот шабаш этот прекращать! Я хочу сказать, что есть люди, которые совесть не потеряли и в случае чего готовы головы свои подставить… Сейчас готовится совместное исследование аналитических служб КГБ, МВД, с привлечением специалистов Минфина, но и так ясно – сидим мы на пороховой бочке и фитиль короткий… Так, что думай сам… Только в расчет прими, что у Михайлова-то из поддержки никого, – одни пресс-секретари остались… А Крюков с нами, Павлов – с нами, Линаев – тоже за нас… С Верховным Советом, думаю, договоримся…

Несколько секунд после этого слышался сухой шелест пленки, а потом голос старого маршала устало произнес:

– Борис, ты вроде всё правильно говоришь, а в итоге всех собак опять на армию навешают? Да хватит уже! В России и так за всю историю больше всех царей перебили!

Плешаков на этом месте покосился на Михайлова и заметил, как у того на темени, изуродованном длинным родимым пятном, заблестели мелкие бисеринки пота. Из плоского магнитофончика тем временем опять раздался голос Тугго:

– Дмитрий Васильевич! Ты что ж думаешь, что я тебя на убийство Михайлова подбиваю? – голос Тугго налился обидой. – Да, ты меня идиота-то не считай! Михайлова надо просто заставить в стране навести порядок! Напомнить, что он президент, а не сопля на палочке! А что по-поводу "собак навешают"… Если так дальше пойдет от армии скоро ничего не останется… Скоро и навешивать будет не на что!

Михайлов, наконец, не выдержал и в раздражении махнул Плешакову рукою:

– Ладно, хватит… Выключайте… – и дождавшись, пока Плешаков щелкнет никелированной клавишей, спросил терпким голосом, не глядя в его сторону:

– Какие ещё сведения по этому вопросу?

– Пока больше никаких…. – Плешаков торопливо убрал со стола магнитофон обратно к себе в папку и исполнительно вытянулся. Михайлов неприятно скривился. Лицо у него стало некрасивым – тонкие брови сошлись на переносице, а губы стянулись в узкую гузку.

– Значит, тогда так! – сказал он. – Мне нужна вся информация по этому поводу. Вся… Кто, с кем, когда и о чем! Важно понять насколько далеко зашел этот процесс… Это серьезно! Потому что кончиться все может авантюрой… Кровавой авантюрой! Из которой ровным счетом ничего не выйдет, потому что опоры у них в народе нет, но вред для страны может быть огромный…

Плешаков зябко поежился, – тиская подмышкой толстую папку, сказал неуверенно:

– Алексей Сергеевич… Вы ж знаете, у меня нет таких полномочий, чтобы собирать компромат на членов правительства…

– Считайте, что теперь у вас такие полномочия есть! – без обиняков отрубил Михайлов. – И давайте, Юрий Алексеевич, не играть в кошки-мышки! Речь идет, как минимум, о кадровых перестановках… А может быть и о государственной измене… Скажу так, – в дальнейшем я собираюсь опираться на людей, которым я смогу полностью доверять, а Крюков не тот человек, на которого я могу опираться… – он выдержал короткую паузу, пристально глядя на Плешакова, и добавил. – Поэтому жду от вас информацию!

Когда Плешаков покинул президентский кабинет, Михайлов сгорбился за широким президентским столом и, тоскливо сцепив руки, уставился перед собой.

"И эти предали! – подумал он. – Вакуум… Пустота… А может, действительно, плюнуть на все и подать в отставку? Главное я уже сделал – начал перестройку в умах людей… Пусть теперь эти горлопаны попытаются сделать что-то лучшее…"

И словно подслушав его невеселые мысли, с улицы раздалось насмешливое карканье. Михайлов повернул голову и увидел за окном больших черных птиц, круживших плотной стаей в лазоревом вечернем небе.

"Слетелись, слетелись, вороньё поганое! Почуяли! – Михайлов скривился, невесело глядя на темных птиц. – Ну, что ж… Видно, у каждого своя Голгофа…"

И тут, будто снова услышав его, вороны загалдели ещё громче, ещё быстрей закружились в своем причудливом, мрачном хороводе.

За последнее время число этих нахальных пернатых тварей, обитающих в кремлевском дворе, сильно увеличилось и теперь их надсадные, гортанные крики всё чаще и чаще раздражали кремлевских обитателей. Случалось даже, что какая-нибудь из птиц забиралась через оставленную открытой форточку прямо в кремлевский кабинет, и тогда со столов кремлёвских чиновников пропадали дорогие ручки и мельхиоровые чайные ложки… Однажды у одного из чиновников прямо со стола пропали секретные документы. Грешили на ворон, потому что несчастный чиновник всеми святыми клялся, что дверь в кабинет была заперта, а в кабинете была открыта только форточка… Так или иначе на следующий день документы нашлись – на газоне во внутреннем дворе, но чиновника все равно уволили, – говорят, после этого он ушел в тяжелый запой, из которого не может выбраться до сих пор… После этого курьезного и одновременно трагичного случая с нахальными птицами все же решили бороться. До недавнего времени их просто пытались отстреливать, но после того, как кто-то из зарубежных гостей поинтересовался, что это за выстрелы постоянно слышны в Кремле, такой способ борьбы с серыми бестиями решили прекратить и закупили в Германии специальные силки, – расставили их по крышам и чердакам кремлевских зданий. Но все оказалось напрасным… Умные вороны быстро раскусили уловку людей и теперь пустые ловушки стояли, словно насмешка над человеком в его тщетной борьбе с хитрыми птицами. Михайлов отвел взгляд от окна, от мрачных черных птиц, победно круживших за стеклом кабинета и взял трубку телефона.

– Алексей, выясни-ка, где сейчас находится Нина Максимовна… – сказал он адъютанту.

Положив трубку на место, он посмотрел на предзакатный, розовый солнечный зайчик, устало карабкающийся по стене кремлевского кабинета. Через несколько секунд телефон на его столе зазвонил. Михайлов сняв трубку и услышал голос жены:

– Алло! Алексей, ты меня искал?

– Да… Ты сейчас где?

– Была на презентации выставки "Дети в борьбе за мир"… А что случилось? – Нина Максимовна по голосу мужу поняла, что тот чем-то озабочен.

– Нет… Просто немного устал… У тебя какие планы?

– В принципе ничего срочного, – Нина Максимовна решила на всякий случай отложить все дела на завтра. По тусклому голосу супруга она чувствовала, что ему надо с ней встретиться. – Сейчас поеду домой…

– Хорошо, я тоже через полчаса выезжаю, – сказал Михайлов.

Дом на Кутузовском проспекте с вычурным кофейного цвета фасадом, в котором жила семья президента, был старой, сталинской постройки. Основным его достоинством являлись высокие, под три с половиной метра потолки, и почти метровой толщины стены. Михайлов перебрался сюда сразу после избрания его президентом. Квартира, где он жил вдвоем с женой, занимала полэтажа, – больше трехсот квадратных метров, – роскошь, по советским меркам, но истинная роскошь все же скрывалась внутри шестикомнатных апартаментов… Стараниями Нины Максимовны здесь были собраны и дорогие персидские ковры, устилавшие инкрустированный паркет, и сделанная на заказ, цвета спелой вишни итальянская мебель и развешанные на стенах гостиной картины известных художников в тяжелых золоченых рамах. За просторной гостиной, очень сильно напоминавшей залы Лувра или Эрмитажа, располагался будуар первой леди, отделанный нежнейшей узорчатой карельской берёзой. К будуару примыкал санитарный блок с джакузи, душевой, туалетом и многочисленными причудливыми раковинами. Рядом находились покои самого президента. Там был такой же санузел, только исполненный в другой цветовой гамме.

Вторую половину этажа занимала квартира сына президента – Юрия, здесь он жил с женой и дочерью. Не уступающая родительской по размерам, она была обставлена не столь помпезно, но всё же оставляла далеко позади фантазию простого советского обывателя. Ниже этажом находилась ещё одна президентская квартира – представительская… В остальных квартирах дома размещались семьи высшей советской номенклатуры – не столь габаритные, на фоне президентских апартаментов, они вполне могли показаться даже скромными.

Но стоит отметить, что не весь дом состоял из квартир партийной элиты. На самом верхнем этаже расположились помещения, занятые службой охраны, а вот на первом этаже находились квартиры обслуживающего персонала, состоящего в штате все того же генерала Плешакова. Такое расположение было крайне удобно, потому как у президента и его семьи обслуживающий персонал все время находился под рукой, – достаточно было только поднять трубку. Если же кто-то из персонала увольнялся, что бывало крайне редко, или же был уволен, что случалось чаще, принимая во внимание строптивый характер Нины Максимовны, то тут же менялись и хозяева нижних этажей…

Приехав домой после короткого телефонного разговора с мужем, Нина Максимовна, как обычно, первым делом заказала по телефону ужин и отменив у себя все встречи в Фонде, стала терпеливо дожидаться супруга. Прошло минут пятнадцать, прежде чем дверь прихожей хлопнула и она услышала в холле знакомые шаги.

– Алеша, ты что будешь ужинать? – Нина Максимовна вышла из гостиной в холл и остановилась в дверях. Она увидела, как муж устало снимает плащ и неторопливо переодевается в легкие домашние туфли.

– Ничего не буду! – натянуто буркнул Михайлов в ответ, стараясь при этом не глядеть на супругу. – Отпусти Людмилу…

Нина Максимовна поняла, что произошло что-то серьезное и громко позвала:

– Людмила… Людмила!

В комнату из столовой вплыла дородная домохозяйка, – ширококостная, с простым бабьим лицом, она была похожа на бездушный, педантичный автомат, – эдакое совершенное чудо техники, – вежливое, внимательное, идеально выполняющее свои обязанности, но не вызывающее абсолютно никаких эмоций.

– Люда, на сегодня вы нам больше не нужны, – сказала ей Нина Максимовна. – Спасибо!

Домохозяйка дежурно улыбнулась и безучастно исчезла в дверном проеме. Дождавшись пока она уйдет, Нина Максимовна снова взглянула на мужа и как можно более бесстрастнее спросила:

– Какие новости?

Михайлов обернулся и Нина Максимовна увидела, что в его глазах затравленным зверьком притаилась боль – пронзительная и настороженная…

– Что-то случилось? – спросила Нина Максимовна, стараясь, чтобы голос у нее не дрогнул.

Михайлов, хмуря высокий лоб, рассказал ей о визите Плешакова, а под конец тоскливо вскинул брови:

– Нина, а может мне, действительно, плюнуть на всё и подать в отставку?

Спросил и настороженно замер в ожидании ее ответа…

"Ждет, как приговора", – подумала со щемящей болью Нина Максимовна… Во время всего рассказа она стояла, как загипнотизированная. Застыла, соляным столбом, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди. Но ответила твердо, лишь немного нервным от волнения голосом:

– Леша, ты подожди! Разве твоя отставка решит дело? От того, что ты от ответственности, голову в песок – стране лучше не станет! А кто на твоё место придет, ты подумал? Бельцин? Или быть может Крюков? С одной извилиной от фуражки? И потом… Что собственно произошло? Заговор против тебя готовится? Так это ерунда! Ты посмотри на них… Это же сборище круглых идиотов! Они же даже заговор против тебя организовать не могут, чтобы ты об этом не узнал! Да стоит им только что-нибудь против тебя выкинуть, как народ за тебя под танки полезет… Ну? Что ты молчишь? Разве я не права?

Она заметила, что муж старательно продолжает отводить глаза в сторону и поняла, что ей не удалось переубедить его. Пока не удалось… Михайлов неуютно сгорбясь, сказал прогорклым голосом:

– Нина, неужели ты думаешь я ничего не вижу? Да и не то страшно, что эти болваны решили диктовать мне условия… Если я их сейчас всех уволю – никто даже и не пикнет… А вот, если я попробую тронуть Бельцина! Тут пол страны взбеленится… Для нашего обывателя слово "демократия" стало важнее слова "государство"! Вот в чем трагедия…

Он посмотрел на жену, но взгляд у Нины Максимовны, направленный на него, оставался по-прежнему твердым и в голосе все также звучали сильные нотки:

– Не утрируй, Леша! – сказала Нина Максимовна убежденно. – Бельцин тоже не всеобщий любимчик! Тебе надо просто опираться на преданных людей. А такие люди есть! Вон, Юрий Алексеевич! Умница! Интеллигент! И другие, наверняка, найдутся… Ты только сначала со своими министрами разберись… А заговор? Что заговор? Раскрытый заговор только повысит твой рейтинг! Кстати, и ситуацию позволит тебе изменить! О государстве все сразу вспомнят и о демократии забудут! Хватит, мол, демократии, доигрались, – в стране порядок нужен! Понимаешь? Ты же выигрываешь, Леша!

И хотя лицо у Михайлова после слов супруги оставалось замкнутым, глаза его потихоньку начали оттаивать…

– Ну ладно… Не будем сейчас ничего решать окончательно, – сказал он успокоено. – Посмотрим, что там ещё Плешаков принесёт…

Шедший год был знаменателен ещё и тем, что ровно полвека тому назад трехмиллионная армия вермахта бронированным катком накатила на советские рубежи и, сминая на своем пути пограничные заставы и гарнизоны, на вооружении которых находились только старые мосинские трехлинейки и пулеметы Максим, неумолимо двинулась вглубь советской территории… В жарком мареве тех опаленных разрывами дней трагедия и геройство сплелись в едином, кровавом орнаменте и навечно застыли в памятниках и обелисках братских могил, словно кадр великой эпопеи…

Так было!

Прошло ровно пятьдесят лет и страна готовилась отметить общенациональный день памяти по миллионам своих погибших, но громадный мемориальный комплекс, который задумывался, как величественный символ мужеству и героизму тех лет – так и не был построен. На срытой и исковерканной Поклонной горе, как подбитая военная техника, стояли увязшие в грязи трактора и неприкаянно зиял пустыми бойницами окон незаконченный музей – у страны-победителя не хватало средств, чтобы завершить начатое строительство… И словно для того, чтобы ещё больше усилить сходство с теми далекими скорбными днями поминальная дата приближалась в атмосфере повсеместного карточного распределения, – Михайлов, скрепя сердце, согласился на карточную систему и теперь практически во всех регионах по карточкам распределялись сигареты и водка, масло и молоко. Даже Москва, привилегированная столица, не знавшая карточек со времен войны, и та привыкала отовариваться по талонам…

Михайлов, прекрасно понимая, что в политически раскрепощенной Москве приближающийся скорбный юбилей вполне может вылиться в акции протеста, решил перенести официальную церемонию в провинциальный тихий Волгоград. Для согласования графика поездки он вызвал к себе генерала Плешакова. С их последнего разговора прошло уже три дня, и Плешаков прекрасно понимал, что так или иначе их разговор обязательно коснется темы заговора… Поначалу он рассчитывал, что Михайлов сразу же предпримет против заговорщиков решительные действия. И вот тогда! Тогда дорога к заветному креслу Председателя КГБ ему будет открыта! Но прошло несколько дней, Михайлов ничего не предпринимал и Плешаков забеспокоился. Он никак не мог понять, что задумал Михайлов, но зато ему было совершенно ясно, что сам он оказался в очень и очень некрасивой ситуации, потому что цена его собственной жизни, узнай заговорщики о том, что он донес об их планах Михайлову, не стоила бы и ломаного гроша… Каким способом это произойдёт – не суть важно: внезапный инфаркт, несчастный случай или автомобильная катастрофа… Не важно! Плешаков слишком давно работал в КГБ и прекрасно знал на чем специализируется особо засекреченный отдел "В" его родного ведомства.

Обо всем этом думал генерал Плешаков, идя по скрипучим коридорам Кремля…

"И риск велик, но ведь и приз того стоит! – размышлял он, терзаемый мучительными сомнениями. – Пост Председателя КГБ – это ведь ого-го!… Пост серого кардинала, держащего тайные нити управления страной! Но с другой стороны – ведь и его жизнь поставлена на карту. Велика ставка… Но и соблазн велик! Кто не мечтал о роли всемогущего кукловода, управляющего миллионами человеческих судеб, пропускающего по своим глубоко законспирированным каналам бесчисленные суммы американских долларов, французских франков и немецких марок? Ещё неизвестно у кого реальной власти больше – у президента или у руководителя КГБ!"

Тут Плешаков с презрением вспомнил о нынешнем невзрачном руководителе их могущественного ведомства, и поправился:

"К Крюкову это не относится! Крюков – лишь досадное недоразумение, случайная фигура, оказавшаяся на этому посту… Но он-то не Крюков! Он-то знает, что делать! Теперь лишь надо подстегнуть Михайлова, заставить его действовать, и тогда вожделенная должность у него в кармане… А как ускорить события он знает! Только бы Михайлов вовремя бы принял правильное решение! Вовремя и правильное!"

Войдя в кремлевский кабинет Плешаков увидел сидящего за столом президента, красным фломастером чиркающего что-то в разложенных перед ним бумагах.

– Добрый день, Юрий Алексеевич! Садитесь! – произнес Михайлов, отвлекаясь от своего занятия и откладывая фломастер в сторону. – Давайте сразу к делу… Вашей службе, совместно со службой протокола необходимо выехать в Волгоград для организации мероприятий, проводимых там в связи с пятидесятой годовщиной начала войны… Вот здесь… – Михайлов протянул Плешакову через стол несколько листков, – проект поездки правительственной делегации. Возглавлять делегацию буду я… А вам надо в течение нескольких дней согласовать свои действия с моим помощником, товарищем Гаевым, который отвечает за организацию этой поездки…

Плешаков взял переданные ему листы, бегло просмотрел их и вскинул глаза на Михайлова.

– Товарищ президент, мне необходимо знать весь состав делегации…

– Получите у Гаева, – Михайлов нетерпеливо махнул рукою. – Но… Акцентируйте внимание! Все должно быть достойно, без разыгрывания великодержавной карты… И главное, чтобы не было никаких политических эксцессов… День скорби, сами понимаете, – не время для политических игрищ… Делегация будет представительная… Поедут практически все члены правительства, главы республик… Работы у вас будет много…

Плешаков слушал внимательно, подобострастно поглядывая на по-деловому собранного Михайлова, но за его хорошо сыгранным спокойствием, скрывалась крайняя озабоченность. В висках у него тревожным родничком пульсировала назойливая мысль:

"Неужели, так и отпустит? Неужели не спросит? Тогда я или полный дурак или чего-то не понимаю!"

– Ну, а теперь по второму вопросу… Что нового известно по поводу тайных переговоров между членами правительства? – спросил Михайлов пристально глядя на Плешакова – Плешаков успокоенно вздохнул: "Нет, я не полный идиот!" Он понял, что Михайлов просто тянул время, прежде чем приступить к самому главному. Значит, все нормально… Теперь можно было начинать разыгрывать свою комбинацию.

– Что-то говорить точно сейчас трудно, – ответил Плешаков уклончиво. – Ясно одно, – Вязов пока своего согласия не дал… Как и большинство вовлеченных в этот процесс, он колеблется, ждет результатов аналитического исследования, который готовят сейчас МВД, Минфин и КГБ… Но у меня сложилось впечатление, что и даже Крюков, главный инициатор заговора, не обладает полностью всей информацией… И это, на мой взгляд, может быть опасным…

Плешаков замолчал, терпеливо дожидаясь наводящих вопросов, а Михайлов посмотрел на него настороженно, исподлобья и задумчиво помассировал кончиками пальцев высокий лоб.

– Что вы имеете в виду? – наконец, спросил он.

– По некоторым данным с начала марта, то есть ещё четыре месяца назад, через некоторые подразделения КГБ начал активно осуществляться вывоз капитала за рубеж… – Плешаков удобно распрямился на обитом золотой парчой стуле, который стоял совсем рядом с президентским креслом. – В этот процесс вовлечены – контрразведка, то есть Второе управление, третье управление – военная контрразведка, и шестерка – Управление контрразведки в экономической сфере… Насколько мне стало известно, через Второе управление в третьи страны продается советская военная техника, подлежащая конверсии… Третье управление занимается продажей имущества Западной группы войск, а шестерка использует средства коммерческих структур, на которые у них появился компромат… Все эти данные получены косвенным путем, но из разных источников, так, что им вполне можно доверять…

Лицо у Михайлова стало сумрачным, а лоб замялся мелкими складками, как кожура у переспелого персика. Судорожно пытаясь переварить полученную информацию он спросил:

А какую роль в этом в этом всём играет Крюков?

Насколько я теперь понимаю всё это делается за его спиной… По моим расчетам Крюков не контролирует ситуацию около полугода… – Плешаков едва заметно усмехнулся.

Почему вы так думаете? – удивился хозяин кабинета.

Пять месяцев назад Аналитическое управление КГБ подготовило доклад о перспективах развития политической ситуации в стране, но доклад до Крюкова почему-то не дошёл… Из чего я сделал вывод, что с ним не считаются уже даже на уровне руководителей Управлений…

Плешаков замолчал и принялся внимательно наблюдать за Михайловым – поймет или нет? "Ну же! Ну! Давай, соображай!" – словно стараясь подстегнуть Михайлова, он уставился на президента настойчивым, напряженным взглядом, но Михайлов сосредоточенно молчал. Но вдруг лицо его вспыхнуло и пошло темными пятнами …

"Дошло!" – понял Плешаков, удовлетворенно откидываясь на спинку стула. Внешне он остался абсолютно безучастным, но когда глаза их встретились, Михайлов увидел в глазах генерала триумфальные огоньки. "Ну, что? Куда ты теперь без меня денешься?" – прочитал в них Михайлов и понял, что Плешаков уже видит себя в кресле Председателя КГБ.

– Хорошо, Юрий Алексеевич, – произнес Михайлов сухо. – Спасибо за информацию! Вы свободны…

Плешаков вышел, оставив Михайлова в пустом кабинете.

Через полчаса Михайлов уже стоял посреди комнаты у себя дома, на Кутузовском проспекте. Не сняв рабочий костюм, сорочку и галстук, он нервно засунул руки в карманы брюк и пристально смотрел на Нину Максимовну.

– Нина, как ты не понимаешь? – говорил он сердито. – Подумай! По словам Плешакова, доклад не дошел до Крюкова в конце февраля… А в марте начался вывоз капитала за рубеж! Это же не совпадение какое-нибудь! Они же просто грести под себя начали… Понимаешь теперь, какие выводы содержал этот доклад?

Нина Максимовна, сидевшая в кресле, судорожно сжимала вспотевшими, холодными ладонями тонкие резные подлокотники, как будто кресло под ней кто-то раскачивал и оно вот-вот должно было опрокинуться.

– Какие? – негромко спросила она, словно боялась услышать нечто ужасное.