Рассуждал так: по инструкции, грузовичок надо обкатывать, обкатка должна проходить без груза, по жизни порожняком мне ездить некуда; чем абстрактно колесить по Подмосковью, почему бы не съездить, скажем, в Заокскую академию (адвентистов)? Тем более, к одному из тамошних преподавателей была парочка вопросов, которые крутились в голове настолько настойчиво, что порой отвлекали от работы над заключительным томом.
      «Тамошний преподаватель» был тем самым единственным среди считающих себя христианами человеком, слова которого косвенно помогли мне при изучении проблемы таланта.
      В начале теперь уже более чем десятилетнего знакомства я его разве что не боготворил: он казался мне умнейшим во всей адвентистской церкви человеком — и, действительно, не в пример остальному адвентистскому начальству, он был не только начитанным, но, главное, способным на движение мысли человеком. К тому же он, вопреки обычному поведению сектантов, не навязывался, держался, в общем-то, скромно, как принято говорить, в тени. Во всяком случае, такое у меня создалось впечатление.
      Но чем больше я погружался в изучение проблемы таланта, в особенности с тех пор как начал работу над третьим томом «КАТАРСИСа», тем настойчивее беспокоила мысль: а такой ли уж Р.Н., мой Учитель, духовный великан, каким я описал его в первой из своих повестей «Чужие»?
      В мировоззренчески незрелой повести все события и обстоятельства взяты из жизни: Р.Н., преподаватель адвентистской академии (тогда ещё—семинарии), — действительно, сын православного священника с территории нынешней Польши. Была и настораживающая неадекватностями история с напросившейся на расстрел еврейской девушкой. Случилась и смерть старика-учителя в петле.
      Да, именно Р.Н. подсказал весьма важную в связи с обретением талантамысль, рассказав о таблице «талантов» членов некой общины, одна из строчек которой была об умении писать письма. Но с другой стороны, рассказывал он не о личном опыте, а о чужом. К тому же опыте явно ложном: не может быть, чтобы все двадцать семь членов общины, совмещавшейся с общесоюзной церковной иерархией, были обладателями талантов, то есть людьми внеиерархичными. Здесь явная натяжка, а Р.Н. её заметить не смог. Почему не смог? Может, потому, что сам он, тоже, кстати, с иерархией совместимый, талантпринять не пожелал?
      За годы работы над «КАТАРСИСом» по поводу Р.Н. копились и другие сомнения. Всемирную историю я стал изучать с его «подачи». В адвентистской семинарии он преподавал всемирную историю, пророческую историю и тому подобные дисциплины. (Историю Церкви в семинарии преподавал эксгибиционист О.С., его онанистские «подвиги» во время занятий с семинаристками за запертой дверью, вскользь описаны в «КАТАРСИСе-1», правда, как выяснилось уже после выхода книги, действительность оказалась ещё омерзительней: боявшихся рассказать о реальной жизни преподавателя семинарии семинаристок было не две, а по меньшей мере три. Смешно: когда мне грозили расправой, то, что жертв было три, а не две, подавали как доказательство моего неверного взгляда на реальную жизнь церкви: «Вот видите, вы же ничего на самом делене знаете!». Что ж, каждая иерархия достойна интеллектуального уровня своего предводителя.)
      «Подача» заключалась, разумеется, не в призывах к изучению истории. Наблюдая за Р.Н. — а мы с ним в начале работы семинарии общались много, — я понял: можно, оказывается, выявлять во внешних событиях некие закономерности, которые формировали прежние события, определяют и нашу сегодняшнюю жизнь. История, я понял, может быть не запоминанием, не подавлением, а постижением смысла.
      В качестве образца истолкования происходящего Р.Н. рекомендовал мне собрание сочинений профессора Н.Кареева, автора ещё царского периода, в точности повторяющего, как я теперь понимаю, протестантскую точку зрения на общий ход всемирной истории. Согласно этому толкованию исторических событий, венец исторического развития — «иудо-внутреннические» порядки (демократический режим, капитализм «равных» возможностей и Соединённые Штаты как образец).
      В эту концепцию теперь веруют многомиллионные толпы, — как говорится, что с дураков возьмёшь, — но уж Р.Н. как преподаватель пророческой истории, соответственно, просто обязанный разбираться в предсказаниях Елены Уайт, должен бы лучше остальных знать, что на уже начавшемся завершающем этапе истории Соединённые Штаты — центр зла, соответственно, притягивающий одобрительные взгляды только нравственных уродов.
      В самом деле, большого ума не требуется, чтобы сообразить, что на ровном месте такой центр не появляется, люди в него будут собираться десятилетиями и вообще от начала. КакР.Н. удавалось отвернуться от столь вопиющего логического противоречия в своей профессии? Как ему удавалось совместить противоположных профессора Кареева и Елену Уайт (в ипостаси хресмолога)?
      Елена Уайт, безусловно, в психологии беспомощна (суверенитизм, толпа у неё шарахается от искренней святости до богоненавистничества, не говоря уж об оценке масштаба личности Пилата, у неё даже женщина, взятая якобы в прелюбодеянии, вдруг оказывается шлюхой), и это людей, знакомых только с этой стороной её взятых с «бульвара» воззрений, должно отвращать, — но ведь истина разлита везде, можно начинать постигать не сходя с места.
      У Р.Н. была возможность познакомиться с трудами хотя бы Льва Гумилёва, их начали печатать с конца пятидесятых (только ВИНИТИ — типография Академии наук — на заказ полулегально сделала десятки тысяч копий), пусть учение не доработано, однако с достигнутых Львом Николаевичем высот бумажный вал писюлек адептов суверенитизма даже не разглядеть.
      Да и кроме Льва Николаевича Гумилёва, верно, есть достойные авторы и собеседники.
      К тому же своя-то голова, дорогой Учитель, на что?
      В конце концов, есть так называемая русская народная мудрость, она к действительности много ближе, чем угоднические профессорско-«академические» опусы. (Я тогда ещё не понимал, что русская народная мудрость совпадает с мировоззрением Протоевангелия, хотя уже понял, что Пилат был его автором, ушёл в Россию и остался в ней даже биологическими потомками.) Да и в поговорках эта мудрость донесена до, наверно, каждого россиянина.
      А может, Р.Н. простой русоненавистник — скрытый?
      Чеховская бородка?
      Но чеховские бородки мне с некоторых пор внушают скорее подозрение, чем почтение. Сколько их ни встречаю — всё у носителей «иудо-внутренничества». Не знаю, насколько они размышляли над текстами в своё время бешено популярного Чехова, но точно известно, что Толстой называл пьесы Чехова «дрянью», в общем-то, всего лишь на одном уровне с Шекспиром.
      ПротестантР.Н. с, казалось бы, русской чеховской бородкой — русоненавистник? А мракобесная историческая концепция — лишь проявление? Как и чеховская бородка с американизированным протестантизмом?
      Как ещё распознать скрываемую сущность человека?
      У Р.Н. четыре дочери: три уже замужем, одна ещё малолетка. Две дочери выбрали себе таких мужей, что уже эмигрировали. Случайность? Совпадение?.. Но ведь две дочери, не одна…
      Что и говорить, наследственность у него скверная — сын православного священника, да ещё родом с территории «иудо-внутреннической» Польши, с их знаменитым многовековым десятипроцентным присутствием одних только «полноценных» евреев. «Неполноценных» там должно быть море. Плюс ещё эта странная история с молоденькой еврейкой, которая так настойчиво добивалась, чтобы гитлеровцы её расстреляли (ходила к комендатуре задирать немцев; описано в «Чужих»)… Ведь можно же было укрыть неугодника, если таковые в Польше ещё были (к священнику за помощью приходят множество людей). Всем ведь не поможешь, приходится выбирать. Но нет, предпочли еврейку с явной некрофилической патологией… Какое-то одно сплошное «иудо-внутренничество». Тогда понятно, почему американцы субсидируют Р.Н. так же, как и прочее церковное жульё.
      Дорога успокаивала. Грузовичок шёл легко, хотя ограничитель мощности был не снят. Впрочем, говорят, что перегонщики их, вопреки инструкции, сдирают и гонят машины без всякой жалости. Но ведь не лезть же было в карбюратор в магазине. А одного внешнего осмотра недостаточно. Конечно, жизнь обман выявит. Но только впоследствии. «По одёжке» приходится встречать не только людей, но даже такое простое устройство, как грузовичок, у которого нет даже такого «нейтрального» проявления, как чеховская бородка…
      Да, дочери-эмигрантки, вечно кипящая жена (но может, только при мне?), положение, близкое к самой верхушке иерархии, происхождение, отсутствие личного «таланного»опыта… Сколько чёрного…
      Но ведь именно Р.Н. натолкнул на мысль о смирении при вопрошении о таланте! Единственный, кто в этом скопище мертвяков, при мёртвом подсознании самоименуемом духовнойакадемией, хоть как-то, хоть чуть-чуть помог! Пусть косвенно…
      К тому же в адвентизме, в котором, как и во всех прочих деноминациях протестантизма, приветствуется отсутствие собственных мыслей, а требуется повторение «богословских» догм, как мантры, Р.Н. искал какие-то в истории закономерности! Пытался же ведь думать!! Пытался!.. И в этом отношении явно отличался от остальных, кто был одобрен иерархией Заокской академии…
      После моста надо было с симферопольской трассы сворачивать. Дорога теперь то ныряла вниз, то круто шла наверх, и на подъёме от неопытности приходилось включать вторую передачу. Машина была первой в жизни—«Газель» с тентом. В хаосе кризиса со всеми этими скачками курсов валют новую «Газель» удалось купить чуть не за треть стоимости.
      Покупая, мечтал: закончу третий том, загружу машину «КАТАРСИСом» и поеду вдоль Волги. Ночлег обеспечен: хочешь в кузове, хочешь в кабине (шестиместной) на втором ряду кресел, они так ловко устроены, что можно лечь и даже при моём росте вытянуться. А в кузове и вовсе можно уместиться хоть ввосьмером — простор! Рядом — любимая жена, полная независимость, груз — тонна триста. Если бы всё это был третий том… Эх-ма!
      А какие угадываются встречи! В России так много замечательных людей, порой молча посидишь рядом — и уходишь обогащённый. И есть места, где их больше, чем где бы то ни было.
      Волга… Река Солнца. Путь Пилата. И родина отца. Да и матери тоже.
      А ещё Сибирь.
      И Подмосковье…
      Необычные люди нередко живут в необычных местах, без грузовичка их объехать хлопотно, а добраться надо: ведь за «КАТАРСИС» каждый из них руку пожмёт непременно…
      Да, дорогой Учитель, почётный доктор богословия какого-то американского университета, кроме Льва Гумилёва, русской мудрости, Нового Завета (Протоевангелия, а не кретинических измышлений пилатоненавистников на тему двусмысленностей субъевангелий) должна же, в конце концов, быть и своя голова на плечах! Ведь есть же объективная реальность, она же просто захлёстывает материалом для размышления! Вы что, не приемлете действительность?..
      Разве можно не принимать действительность и при этом по-настоящему любить своих дочерей? Они же входят в эту самую реальность! Теперь, когда по церковным каналам к нам в изобилии валят американцы, понаблюдать, чем они отличаются от «настоящих американских парней» из голливудских фильмов, у вас, Учитель, возможность была. Возможность, так скажем, обильная. Ведь эти «просветлённые» как шакалы рыщут — в поисках жулья! И их вкус так явен! Кого-то вывозят в Америку, кому-то помогают деньгами и домами с автомобилями, кому-то присуждают богословские степени. Где, когда эти все как один «иудо-внутренники» что хорошее поддержали? Что, дорогой Учитель, скажете, не самое жульё да подхалимов они в церкви поддерживают? Подобное — к подобному! Вы что, хотите, чтобы ваши внуки были похожи на это г…?
      Поддерживают пилатоненавистничество. Ах да, вам же тоже теперь степень присуждена… М-да…
      А что в самой академии-семинарии творится, что за сброд там собирается и что они вытворяют — это что, разглядеть невозможно? Сколько в России замечательных, благородных людей; казалось бы, если здесь, в Заокской академии, — хоть тень Истины, то замечательные люди будут здесь в повышенной концентрации. А что на самом деле? Онанисты, эксгибиционисты, американисты, воры, жульё разного профиля вплоть до продажи чужих домов по подложным документам, подхалимы, мракобесы…
      Не заметить всё это сложно… А вы, Учитель, почему не замечаете?
      Или замечаете?
      Хорошо, пинка им под зад вам дать не по силам, но почему вы сами-то разносчик мракобесия?
      А ведь я так хорошо о вас написал в «Чужих»…
      Что ж, как говорится, за «базар» мне придётся ответить. Навредил, буду исправлять. Вчетверо.
      Помнится, когда Христос сказал Закхею, что Ему надобно быть в его доме, тот благодарно ответил: если кому навредил, воздам вчетверо… Слова человека не злонамеренного, но заблуждавшегося. Собираетесь ли вы, дорогой Учитель, компенсировать своё многолетнее «служение»?.. И когда начнёте? Ведь вчетверо!..
      А так называемые «богослужения»? Чему, Учитель, можно было бы посвятить отводимое на них время? Познанию Истины, исследованию законов жизни, высвобождению из-под завалов нагромождённого на людей вранья… «Истина сделает вас свободными» —яснее выразиться невозможно. Но нет, зайдёшь в адвентистский «дом молитвы» — беспрестанные повторения одного и того же, «любовь»… приходите каждую неделю… деньги несите, Бог любит щедрых в пожертвованиях. И всё это в мутном потоке «внутренничества»… Ну и ещё, конечно, беспрестанное поминание имени Божия. Чуть что: Бог вмешался, Бог помог, Бог благословил, Божья воля, мы здесь Богом поставлены и т. п…
      А ведь всё это прямое нарушение Закона Божия! Второй заповеди: «не поминай имени Господа Бога напрасно».
      Все протестанты претендуют на то, что восстановили третью заповедь «не поклоняйся изображениям…», протестанты-адвентисты — что восстановили четвёртую «помни день субботний…», но все они в упор не хотят замечать второй — и нагло её нарушают, подкрепляя мракобесный взгляд на жизнь бесчисленными «Бог нас благословил».
      С точки зрения человека, ориентирующегося на возвещаемые принципы классического богословия, «КАТАРСИС» — это попытка восстановления чистоты Второй заповеди*.
      * «КАТАРСИС» — прежде всего восстановление первой заповеди, об этом отчётливей всего почему-то в последней главе «Священная земля Болграда». Восстановление второй и всех прочих — следствие. (А.М.)
      Ладно, мертвяки этого не замечают, но вы-то, Учитель, если человек мыслящий, должны были бы заметить?.. А если заметили, то каков будет ваш следующий шаг?.. По отношению к иерархии Церкви?
      Ну вот и последний поворот… Дорогой Учитель, вы же самый интересный здесь человек, — но вы кто?..
      Вот и здание семинарии. Обочины и стоянки забиты иномарками — не случайно студентов в посёлке называют «новыми русскими», хотя именно иномарками торгуют не все семинаристы.
      Пришлось проехать чуть дальше и свою отечественную «Газель» поставить там.
      Видимо, только закончилась лекция: из учебного корпуса выходили семинаристы. Среди них мелькнуло и знакомое лицо — зятя Р.Н., он тоже преподавал. Русскую литературу и ещё, наверно, какой-нибудь предмет.
      Я подошёл.
      — О, кто приехал! Приветствую! — на протестантский манер поздоровался первым зять. Во всех протестантских деноминациях форма приветствия почему-то одна, во всяком случае, в России. — Какими судьбами?
      — Да вот…
      — Опубликовал ещё что-нибудь?
      — Да. Второй том.
      — Неужели? И давно?
      — Пару месяцев.
      — Зд`орово. Том!А тут статью напишешь — событие. Стоило ли получать магистра и писать кандидатскую. А ты — том. Завидую. Молодец!
      — Я, собственно, заехал с тестем твоим поговорить.
      — Не получится, — сказал зять. — Он в маразм впал. Старческий.
      — Как в старческий? — не поверил я. — Возраст ещё не тот.
      — Тот, не тот, а впал. Полный маразм. Да ты сам можешь убедиться. Вон он стоит. Видишь?
      Действительно, стоял. Один — совершенно невозможное по прежним временам обстоятельство.
      — Я ещё подойду, — сказал я зятю уже на ходу.
      Я подошёл к Р.Н., стоявшему ко мне боком, и поздоровался с ним.
      Он смотрел на меня, вернее, в мою сторону и, если видел, то, похоже, не узнавал.
      — Узнаёте? Не забыли меня?
      Он не ответил. Губы его шевелились. Взгляд был пуст.
      Я повёл головой влево-вправо, подчёркнутостью движения заставляя двинуться зрачки глаз Р.Н.Но они остались неподвижными.
      Всё было понятно. От действительности этот человек отказался уже и в прямом смысле. Логичное завершение начатого прежде процесса. Но почему? Чтобы не отказываться от лживого мира из американских брошюрочек?
      Пытаться заговорить ещё было бессмысленно.
      — До свидания! — на всякий случай сказал я. Хотя было понятно, что он меня не услышит. Что ж, чтобы оставаться протестантом и при этом не сойти с ума, надо вообще не думать. Быть в этом, как и все здесь… А вы, дорогой Учитель, задумывались… Но столь не торопясь, что не оставили себе времени, чтобы воздать вчетверо… Не от этого ли и сошли с ума?
      Зять стоял на прежнем месте. Он разговаривал с кем-то полным, судя по возрасту, семинаристом. Я подошёл и стал ждать, когда они закончат. Было жарко, конец мая, но полный семинарист почему-то был в пиджаке и в галстуке. Видимо, из общины «старой закалки»: там в жару сопреют в собственном поту, но пиджак во время богослужения не снимут: «Богу угоден достойный внешний вид верующего».
      Зять, кстати, тоже был в пиджаке. Но он-то понятно: отец в советское время был большим начальником в адвентистской иерархии в Молдавии. То ли первым, то ли вторым.
      Наконец, семинарист отошёл.
      — Да уж, несчастье так несчастье, — сказал я. — Но это не старческий маразм. Возраст не тот.
      Зять пожал плечами и ничего не ответил.
      — А у тебя всё в порядке? — спросил я его.
      — Хочешь дом у меня купить? — вопросом на вопрос ответил зять. — Совсем по Чехову — с мезонином.
      — А где?
      — Вон там, у железной дороги. Старенький, конечно. Но с мезонином. Совсем по Чехову.
      — А за сколько?
      — Пятнадцать.
      — Ого!
      За пятнадцать можно было не то что здесь, а совсем под Москвой построить новый, двухэтажный, кирпичный. Если, конечно, строить своими руками. А точно такой же с мезонином, но новый, приятно пахнущий свежим деревом, можно было нанять соорудить за треть суммы. Земля же у железной дороги не стоила ничего.
      — Я сам за пятнадцать покупал, — обиженно сказал зять. — За сколько купил, за столько и продаю.
      — Приятно слышать, что у преподавателя есть такие деньги. А всё жалуетесь: зарплата маленькая. И это не считая казённой квартиры. По нашим временам…
      — Бог благословляет, — пожал плечами зять.
      — А почему продаёшь?
      — Уезжаем.
      — Выгоняют с работы? — с надеждой спросил я.
      Если выгоняют, может, он неугодник?.. Несмотря на то, что папа — большой адвентистский начальник? Зять конфликтовал с церковными ворами, нравственным авторитетом для него был упомянутый онанист-эксгибиционист. Или всего лишь «когорта»? Тот онанист, помнится, тоже с ворами конфликтовал. Собственно, и выгнали его с преподавания не когда за руку поймали… точнее, остановили, а спустя год, когда он во всеуслышанье чему-то воспротивился со словами: «А вы не воруйте!»
      — Да нет. Просто уезжаем.
      — Обратно в Молдавию?
      — Нет. Дальше. И навсегда.
      — Далеко?
      — В Румынию.
      — В Румынию?!.. — удивился я. — Странный выбор. Все адвентисты стремятся поближе к деньгам — кто в Америку, кто в Германию, в Скандинавию, если получается. А Румыния-то что? Там такой же экономический разгром, как и у нас. И холуйствование пред Америкой не помогает.
      Зять поморщился и ничего не сказал.
      — Просто подальше от России?
      У зятя лицо стало неподвижным. Подчёркнуто неподвижным.
      — А ты не ошибся ли? — всё ещё надеялся я. — И жена с тобой?
      Зять кивнул.
      «Ну вот, — подумал я. — И третья дочь тоже. Третья из четырёх. А четвёртая ещё просто не доросла до брака… Сто из ста…»
      Хотелось этого зятя уязвить, обидеть. А может, проснётся? Но кто из них когда просыпался от слов?
      — Да тут у вас целый перевалочный пункт образовался. Помнишь, в начале-то Перестройки по-другому было. Тогда баптисты и пятидесятники эмигрировали целыми общинами, бросали своих старух-матерей нам на содержание, а сами линяли. А в адвентизме всё-таки стеснялись. Помнишь первую директрису вашей библиотеки? Инну-то? Уж месяц прошёл, как она в Штатах осела, и только тогда узнали, что не вернётся. Даже на работу об этом не сообщила, хотя все её ждали, от неё зависели.
      Зять опустил голову. Всё-таки старой закалки. Если не совесть, так стыд. Понимает, почему директриса библиотеки вела себя лживо. Как, впрочем, и второй директор Сильвет, эстонец. Этот учитель нравственности пошёл ещё дальше: поменял жён. Тоже молчал до конца. Несколько месяцев, окончательно погрузившись в свинство, ещё учил пасторов святости. Впрочем, список огромен? Начиная с первого же ректора.
      Остановиться я уже не мог.
      — Я тут в общину Подольска случайно заглянул, там пастора с семьёй в Штаты провожали — так целый праздник в общине! Радовались. Радовались и молились, молились и радовались. И не стеснялись… Прогресс.
      Радовались, конечно, не тому, что Россию от себя очищал очередной нравственный урод — это был пастор с Украины, с полудебильным выражением лица, по словарному запасу и масштабу мыслей — откровенная урла, словом, вполне во вкусе адвентистского начальства и американских шакалов, — а радовались «просто», непосредственно. Единым духом со своим «кормчим». Кроме меня, никого не тошнило, никто не поднялся, чтобы выйти.
      Справедливости ради надо заметить, что община в Подольске не типичная, а уже «просеянная»: нашлись люди, которые распространяли в ней первые два тома «КАТАРСИСа». Все, кто мог прочесть и понять хоть что-то, чтобы их не тошнило от «радостей», собирались отдельно. Заходились в «радости» уже отсевки, понятно, абсолютное большинство исходного послестадионного «призыва».
      Смешным же в этих проводах было то, что вся семья — муж-пастор, жена и сын с дочерью — у кафедры выстроилась в шеренгу в характерных позах: подбородок вперёд, локти назад, живот втянут. На картинках из времён католической инквизиции такие «героические» позы принимали альбигойцы перед экзекуцией.
      По Льву Николаевичу Гумилёву («Зигзаг истории»), во времена Первого еврейского ига, когда Киевская Русь в числе многих других государств была данником Иудо-Хазарии, и вплоть до разгрома Итиля Святославом, у правящих евреев почти не было союзников (наёмники-«волки» не в счёт), потому Святослав так легко и разгромил их столицу в 965 году.
      «Почти» — потому, что, по Гумилёву, один союзник был — манихеи.
      Лев Гумилёв совершенно верно утверждает, что людей в этносы и суперэтносы объединяет нечто для них значимое, но это не религиозные догмы: их толком не знает не только паства, но и, как показывает история и нынешняя жизнь, сам корпус священнослужителей. Манихеи не исключение. Они «просто» не сходились ни с мусульманами («когортой»), ни с церковью Петра («сынами»). Более того, манихеи не только «просто» не сходились, но и вели себя весьма агрессивно, там, где они структурировались в организацию, вокруг начинала литься кровь — стая! К сожалению, Лев Гумилёв, ограниченный «философией» суверенитизма, объясняет сродство итильских евреев и несториан-манихеев принципом: враг моего врага мне друг. Дескать, голый расчёт.
      Но, уважаемый Лев Николаевич, вы же сами подводите нас к признанию той очевидной истины, что сродство людей основывается не на логических построениях и что жизнь — это не базар, где только и высчитывают выгоду. Враг врага не может быть другом надолго. Тем более если он проигрывает.
      Истинный стержень длительного притяжения в другом. И евреи, и манихеи — в психологическом смысле «иудо-внутренники». Потому они и союзники. Только одна иерархия состоит из «полноценных», а другая — из «неполноценных» (в еврейском понимании смысла этих слов). Потому они и разные субиерархии — им не даёт слиться чванство «полноценных».
      В другом месте Лев Гумилёв пишет, что тексты с вероучением манихеев во времени растворились, но сами «манихеи» — нет. Просто люди в своих потомках переорганизовались в великое множество сект и секточек, а порой и госрелигий, с различной системой догм, с исходной манихейской догматикой никак не связанной. (Думаю, Лев Гумилёв в какой-то из своих работ обратил внимание на то, что манихеи и «манихеи» возникали на тех же пространствах, где евреи или присутствовали некоторое время, или жили в прошлом.)
      Лев Гумилёв прослеживает трансформации форм «манихейства» вплоть до их самоназвания «альбигойцы» — и останавливается. Ясно, что и после рассеяния альбигойцев «манихеи» не исчезли (кстати, обман альбигойцы оправдывали — исчерпывающая характеристика). Ясно, что они «дожили» и до наших дней. Как и во времена Иудо-Хазарии, «манихеи» будут активными врагами «внешников» и дистанцироваться от «когорты» и «сынов», хотя в ряде случаев «когорта» им будет с готовностью прислуживать. Тяготеть же будут к планетарному центру «иудо-внутренничества», тому самому, в который будет стекаться «дань» со многих народов, в том числе и с России, при наличии в ней во власти психоэнергетически подвластного им резидента.
      Что и говорить, за тысячу лет со времён манихеев названия поменялись, суть же сохранилась. «Манихеи» стали называться протестантами, а «Иудо-Хазария» переместилась на территорию Соединённых Штатов (кто не знает, что одних только «полноценных» там живёт существенно больше, чем в Израиле).
      В «КАТАРСИСе-1» обращалось внимание на странный жаргон, на котором говорит пасторский корпус адвентистов и других протестантских деноминаций: «имеем возможность иметь благословение иметь богослужение» и тому подобное. В «КАТАРСИСе-1» источником именно этой формы уродования русского языка названы халтурно переведённые заокеанские брошюрочки. Именно так уродование русского языка объясняют сами протестанты, дескать, новые веяния, а мы, как очень умные, идущие в ногу со временем, и т. п. Я, каюсь, здесь пошёл у них на поводу.