Всякое знание, тем более тайное (толпарям непонятное и потому для них даже не ценное), может быть познано только через личный опыт.
       Случайк познанию искать искусственно не следует, он предоставляется.
      Остаётся только его осмыслить.
      Пусть даже спустя много лет.
      Раз шёл я вдоль одной из центральных трасс Москвы (ближе к спальным районам). Вижу, по левую руку густые заросли кустарника, стоящие эдакой плотной группой, к тому же с одной стороны высокий глухой забор, никого нет — казалось бы! — словом, идеальное место для быстрой надобности.
      Когда приглашают, как откажешься? Я и свернул.
      Судя по амбр`е, до меня приглашение приняли многие.
      Через минуту, облегчённо вздохнув, я, вместо того чтобы вернуться назад, зачем-то направился было вдоль забора дальше и — о ужас! — буквально в паре шагов обнаружил прежде скрытые густой листвой, сложенные квадратом четыре бревна. На ближайшем устроилась, посасывая сигаретку, особа лет шестнадцати-восемнадцати — не лишённая, сами понимаете по обстановке, привлекательности. Сидела хорошо, спиной.
      Сидела и, видимо, мечтала о букете роз и о предваряющем объяснении в страстной любви.
      Полезно понимать тайны психологии типичной женщины. Психологи и парфюмеры проводили эксперименты по восприятию духов, составленных на основе мужской мочи (естественно, исходный компонент испытуемым не сообщался). Мужчинам эти духи не нравились, а вот женщинам нравились — они их определяли как «романтические». Ассоциирующиеся с рыцарями и преподносимыми букетами роз. Таковы женщины — запах мочи они будут осуждать, но духи из них будут у них любимыми.
      Впрочем, в то время я ещё всё это только начинал осмысливать.
      Видимо, именно из-за её «романтического» настроя у нас с ней легко завязался разговор, причём он как-то сразу перешёл на возвышенное, на литературу, «Мастера…» Она, понятно, ринулась исповедоваться, и, среди прочего, сказала, что «Мастера…»-то хотя и читала, даже не один раз, но главы, которые посвящены Иешуа и Пилату, всякий раз пропускала.
      — Как же без них? — изумился я. — А почему вообще читаете? Что тогда нравится?
      — Что нравится?.. Не знаю. Может, вообще ничего.
      Я, наверно, разинул рот. Ну понятно, отождествляла бы себя с Маргаритой — курящая, голос хриплый, привлекательная, место выбрала по вкусу, вернее, по амбре, словом, отчётливый анально-накопительский, по гениальной фрейдовской классификации, тип, уровень некрополя заметно выше среднего.
      — Но ведь перечитываете? С чего это?
      — Не знаю. Просто.
      Это был период моего второго брака (она—«когорта»), до начала работы над «КАТАРСИСом» оставалось ещё года четыре, до начала постижения глубинных смыслов «Мастера…» — вдвое больше.
      Я встречал разные отношения к «Мастеру…».
      Первая жена, «иудо-внутренница», проявляющая себя без всякого стеснения внучка главраввина, заучивала наизусть абзацы именно из романа мастера — без какого бы то ни было в дальнейшем интереса к Евангелию.
      Вторая жена, «когорта» (модификация «внешника», вполне допускающая власть над собой «иудо-внутренников»), с «Мастером…» похоже, не справилась, хотя отнюдь не из-за невозможности справиться с типографским текстом вообще — случалось, зачитывалась Достоевским и «бульваром».
      Мой, в прошлом достаточно умеренный, интерес к «Мастеру…» через стадию выуживания из романа мастера хоть чего-нибудь о Христе перерос в пристальное изучение Протоевангелия.
      Также встречал множество истеричных женщин-исполнительниц, которые отождествляли себя если не с Маргаритой, то с «романтической» любовью, которую разыгрывала Маргарита, и, видимо, потому и почитывали «московскую» часть «Мастера…». (В газетах пишут, что, кроме толп «маргарит», вокруг бродит много отождествляющих себя с «мастером», но лично не встречал ни одного.)
      Но чтобы читать «Мастера…» без удовольствия, да при этом ещё и неоднократно перечитывать?!.. При этом пропуская важнейшие главы — ведь это же всё равно что пытаться заговорить с человеком, у которого вырвано сердце или отсечена голова!.. Отрезанная голова интересна, а самооправдание за соучастие в Убийстве — нет?..
      Непонятные поступки «двуногих, без перьев и с плоскими ногтями» мне непроизвольно запоминаются, отпечатываются, если не сказать — вжигаются, но до времени почти не тревожат, когда же я «дозреваю», память эти странные поступки немедленно возвращает.
      Постижение ряда аспектов теории стаи, видимо, и определило: дозрел.
      Действительно, а как с точки зрения теории стаиразные слои субстаи женщин-«внутренниц» должны воспринимать «Мастера и Маргариту»?
      Самая верхушка, гранд-дама, «Королева красоты», главная копрофилка (сверхлюбительница духов), должна от романа мастера (без московской части!) просто торчать. Причина та же, что и у Маргариты (см. главу «Великая тайна любви Маргариты (за что любят самые красивые?)»).
      А что массовая читательница, низовая исполнительница?
      Современный массив литературоведов принимает за аксиому, что массовая читательница любит читать про себя саму, но в дорогой одежде и с прислугой. Дескать, массовая читательница должна иметь возможность себя отождествлять со всепобеждающей героиней. Иными словами, действовать в популярном издании должна царица, победительница конкурса красоты, «тёлка» главаря банды, словом, в своём роде «авторитет», «святая», — но всё в её жизни должно быть устроено так же, как у обычной, выражаясь языком таксистов, прошмандовки («тёлки», «матрёшки», и т. п.), которые единственно и покупают подобного рода чтиво.
      На этом принципе, действительно, построены все дамские романы.
      Хотелось бы уточнить: реальные «императрицы» так не живут — поэтому чтиво-«бульвар» гранд-дам не интересует.
      Читательницы дамских романов составляют низы иерархии. Им, согласно аксиомам литературоведения, должен быть мало интересен безбрачный прокуратор. Зато в страданиях Маргариты, стилизованных под страстную любовь жухлой некрофилки к яркому некрофилу(именно стилизованных, ибо мастер не яркий некрофил, а Маргарита — далеко не жухлая), они должны узнавать сладчайшие извивы собственной жизни.
      Что ж, на литературоведение вообще бы не было спроса, если бы литературоведы не выставляли на обозрение некоторые правдоподобные обобщения, понятно, второстепенные и в русле суверенитизма. Другое дело, что выпускникам литкурсов, верующим в верность всей преподаваемой системы взглядов, «почему-то» не удаётся написать роман столь же популярный, как «Мастер…».
      Вождиц и «бульвар» разделяет слой «придворных дам». Им не должен нравиться ни роман мастера, ни московская линия «Мастера…». («Мастер…» исходно писался для размышления: Булгаков был прекрасно осведомлён о тех требованиях к произведению, которые позволяют ставить его на сцене или экранизировать. Введя в действующие «лица» кота Бегемота, Булгаков обрёк все подробные экранизации и постановки «Мастера…» на невозможную пошлость. Тем самым Михаил Афанасьевич гениально высказал своё отношение к театральной публике и «влюблённых в кино» торчков и от них всех отгородился. Ибо писал для неугодников.)
      «Придворные дамы» перешли грань, отделяющую ярких некрофилов от жухлых, но до уровня «прекраснейших» ещё не изгадились, потому описание кривляний Маргариты под «жухлую» их не трогает: стороннее не волнует вообще никого.
      Роман мастера «придворным» также не интересен, потому что в них не инициирована психоэнергетическая травма, назовём её—«комплекс жены Пилата». У «придворных» не горят сердца от «мастерских» рассуждений, что-де Иешуа и Левий Матфей убожества, а у прокуратора, гада (ух, и властного деспота!), вообще не было жены.
      Если бы элементы толпы были психоэнергетически суверенны, то «Мастера и Маргариту» «придворные» вообще бы не читали. Ибо роман — не только текст для размышления, но и приглашение к «кладовым» родовой памяти.
      Но «придворные» психоэнергетически не суверенны, следовательно, желание гранд-дам снова и сноваперечитывать «мастерский» роман должно восприниматься «придворными» психоэнергетически — и они тоже будут снова и снова перечитывать «Мастера…», хотя ни одна из частей романа им нравиться не будет.
      Понятно, «придворные» — часть иерархии, и потому одни, поближе к вершине, числом поменьше, будут с б`ольшим интересом читать про палящее солнце над Ершалаимом и золотые статуи гипподрома, а другие, числом поболее, — не интересуясь «новозаветными» событиями, хотя и без особого удовольствия, но будут «почему-то» вновь и вновь перечитывать даже не «московскую» линию «Мастера…», а «любовную» историю Маргариты.
      Та «романтическая особа» с сигареткой как раз и относилась к этим последним — отсюда и её странные на первый взгляд перечитывания «Мастера…» без особого удовольствия и Ершалаима.
      «Придворная», «дворня», «дворовая» — слова не только однокоренные, но, с точки зрения теории стаи, по смыслу близкие. «Подзаборница» — синоним «придворной» только для додемократических времён (в прежние времена от дворцов их отделяло кастовое устройство общества, в советские — отсутствие дворцов). Нашему поколению посчастливилось жить в век революций и, казалось бы, кардинального переустройства общества, когда понятия «подзаборница» и «придворная» слились осязаемо. Приблизились те времена, и настали уже, когда «подзаборницы» будут в дочерях своих выцежены в элитные учебные заведения, в которых принюхиваться пристойно только к утончённым французским духам. (Загляните в специальную литературу — самые-рассамые дорогие элитные духи делаются из выделений ануса… А вообще-то далеко не случайно, что родина утончённых духов и минета одна — та, откуда предок Маргариты.)
      Однако, чтобы рассматривать реакцию на «Мастера…» как точный характерологический тест, следует учитывать, что до времени завершения формирования «иудо-внутреннической» всепланетной стаи среди нас будут порой встречаться женщины и иных психотипов: «внешницы» скорее предпочтут претерпеть мучительную казнь, чем прочтут стилистически отчётливо «внутреннический» роман, а женщины из стана неугодниковхотя и оценят «Мастера…», но со временем и даже достаточно быстро предпримут шаги в сторону Первоисточника. Есть и такие, которые вообще неспособны читать. А у кого-то на книгу нет денег.
      Итак, в чём же заключается, если подытожить вышесказанное, тайное знание Михаила Булгакова, которое обеспечило его произведению рекордный читательский интерес? При том что исполнители, которые, собственно, и составляют абсолютную массу покупателей, нисколько не понимают этот роман для размышления?
      Очень многие, наверно, даже почти все писатели мечтают о больших тиражах и множестве переизданий — раскупать же такие тиражи может только толпа.
      Кто спорит, «бульвару» литературные героини, разодетые под «королев» обычные прошмандовки, внутренне близки — но для достижения подобными поделками сверхпопулярности этого недостаточно. «Бульвар» — это не просто описания дегенеративных межполовых взаимоотношений (даже при заключении браков эти отношения, в сущности, — растянутая во времени свалка), это ещё и «философия», оправдывающая их бесталанную жизнь. Та же, в сущности, жажда оправдания-забытья, что и у Маргариты, но не за Убийство, а за пусто-тупо-преступно-садо-мазо-исполнительскую жизнь. Жажда забвения от тяжести лелеемого смертного греха иссушает не только «королев», но и вообще всех предуготованных к вечной погибели.
      В «КАТАРСИСе-1» описан случай, когда на меня напирала толпа, спутавшая меня с православным священником, и требовала принять исповедь и отпустить грехи. Одна из «кающихся», любовница председателя православного благотворительного фонда, средства которого этими любовниками разворовывались, за слова прощения сулила любые деньги (я ей говорил, что грехи отпускает один Бог, на условии покаяния и оставления греха) — но собиралась ли она прекратить грешить? Нисколько. Это следует из её укоризненных слов, что-де до сих пор ей удавалось договориться со всеми православными священниками, то есть неоднократно, — как тут не догадаться, что после очередного платного «прощения грехов» она продолжала свои занятия.
      Итак, «дамский роман», на который столь многим не жалко денег, и составляют нашинкованные эпизоды похождений млеющей перед ярко анально-накопительным «Ромео» прошмандовки-«королевы». Эти эпизоды заквашены на оправдывающей «философии»: половинку, дескать, не встретила потому, что якобы не повезло, хотя якобы встречи достойна, да и чт`о есть талант? истина? Но главный роман Булгакова, хотя как бы и содержит в себе все эти признаки, пусть перечёркнутые иронией, по тиражам многократно превзошёл любой из «дамских романов», даже самый старательно «раскрученный».
      Дело не в неугодниках, которые ценят это предтечное произведение, — их слишком мало, чтобы существенно повлиять на тираж.
      Дело не в «придворных»-«дворовых» — хотя раскупаемое ими число экземпляров значительно.
      Дело не в композиции, переплетении параллельных сюжетов, — пользующихся этим известным приёмом неисчислимое множество.
      Дело и не в стиле — подражателей стилю «Мастера…» тоже море, да Булгаков и не первый, — ан нет, не забирает.
      У «дамских романов» нет такого успеха, поскольку стремящиеся к популярности писатели не владеют тайным знанием человека, свободного от пилатоненавистничества. Ибо все они в веригах «философии» бытового суверенитизма, а это «труба», руки же заняты «чётками» отрицания родовой памяти — и «включить» пылающий интерес «королевы Элфейма» они не в состоянии.
      А вот Михаил Булгаков зажечь интерес «королевы Элфейма» сумел, тем проникнув в самый «командный пункт» стаи и зацепив разом её всю.
      Горение вождиц психоэнергетически передаётся жухлым, и без того разбуженным кривляниями Маргариты при мастере, отсюда и тиражи.
      Такова мощь Тайного Знания: бредущих по жизни в никуда в составе стаи погоняет боль, унаследованная от предков, и страх воздаяния — пусть тщательно скрываемые и часто неосмысленные.

      Я говорю то, что видел у Отца Моего; а вы делаете то, что видели у отца вашего.
      Сказали Ему в ответ: отец наш есть Авраам. Иисус сказал им: если бы вы были дети Авраама, то дела Авраамовы делали бы;
      А теперь ищете убить Меня, Человека, сказавшего вам истину, которую слышал от Бога: Авраам этого не делал;
      Вы делаете дела отца вашего. На это сказали Ему: мы не от любодеяния рождены…
       Иоан. 8:38–41
      Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова.
      Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его…
       Матф. 1:1, 2
      У метанаций — вне зависимости от матричного этноса — основополагающие элементы судьбы совпадают — не могут не совпадать. Скажем, метанация античности тоже начиналась с одного человека — Авраама, самого верного Богу на тот момент человека, то есть «отца всех верующих»(Рим. 4:11).
      Как назывался матричный этнос, предварявший евреев, неизвестно: перед нами Авраам появляется из людского моря как бы из ниоткуда — в Библии не упоминаются ни его родовые корни, ни его национальная принадлежность, ни иные масштабные идентифицирующие его детали. Известно только, что, когда Бог призвал его идти в место, которое Он укажет (Быт. 12:1), Авраам немедленно повиновался и исшёл из многонационального города Ура Халдейского (Быт. 11:31).
      Авраам в Библии назван евреем (Быт. 14:13) и «отцом множества народов»(Быт. 17:5). Уже из одного этого следует, что первоначально слово «еврей» не обозначало этнос. «Евреи» как название этноса закрепилось за потомками только одного из внуков Авраама, Иакова. Он отличился от родственников тем, что не посовестился обмануть даже своего ослепшего отца Исаака, когда тот перед смертью собрался благословить первородного сына.
      Подобное — к подобному, поэтому строго закономерно, что жульё окружало Иакова всю последующую его жизнь: работодатель, жёны, дети, внуки. Дядя и будущий тесть Лаван, у которого Иаков поселился, его обманывал — и в вопросах оплаты труда, и в брачных делах. Но дочери Лавана в этом смысле отца превзошли, похоже, десятикратно. Вот в результате породнения всех этих жуликов и появились те, которые называют себя евреями.
      Но в жизни Иакова, когда уже родились одиннадцать из двенадцати его сыновей, произошло наиважнейшее из возможных событий: борение с Богом.
      И остался Иаков один. И боролся Некто с ним, до появления зари;
      И, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его, и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним.
      И сказал: отпусти Меня; ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня.
      И сказал: как имя твоё? Он сказал: Иаков.
      И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль ‹Победитель›; ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь ‹против их стремления низвести тебя до стаи ты сможешь выстоять. — А.М.›.
      Спросил и Иаков, говоря: скажи имя Твоё. И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моём? И благословил его там.
      И нарёк Иаков имя месту тому: Пенуэл; ибо, говорил он, я видел Бога лицем к лицу, и сохранилась душа моя.
       Быт. 32:24–30
      Таким образом, уже в основателе еврейской нации Израиле-Иакове противоборствовали два начала: божеское и жульническое (объективности ради следует заметить, что у родоначальников многих других народов первого не было вовсе…). Соответственно, и сыновья Иакова должны были по духу разделиться на две группы. Печально, но несложно предугадать, что у Иакова сыновей, которые могли бы вызывать у Авраама тот острейший приступ нравственного чувства, который мы ныне называем здоровым антисионизмом, должно было родиться большинство.
      Всё так и случилось: Иосиф, на отца- Израиляпохожий, им выделяемый и любимый, был один.
      Порочности же Одиннадцати, кроме «генов», способствовали, очевидно, их гаремное происхождение и воспитание.
      Гарем Иакову собрали, пусть по его в конечном счёте согласию, но всё-таки обманом. Лаван даром отдавать младшую дочь Рахиль не хотел, денег же у Иакова не было, сошлись на том, что Иаков отработает на Лавана семь лет и тогда получит Рахиль. Но Лаван Иакова надул — после свадебного пира подсунул Иакову старшую дочь Лию. В темноте нетерпеливый Иаков принял её за свою мечту и впервые овладевал ею как Рахилью — разобравшись, возмутился, но его уговорили смириться, видимо, наврав, что всё будет в порядке, со временем утрясётся, уладится.
      Ещё двух женщин Иакову подсунули обманом уже дочери Лавана, самостоятельно: Иакову было сказано, что носить плод может любая, главное, на чьи колена будет принят плод, прелюбодеяние и все его в веках последствия от этого якобы аннулируются.
      Она ‹Рахиль — не только обманщица, но и воровка: украла у отца, по меньшей мере, идолов. — А.М.› сказала: вот служанка моя Валла; войди к ней: пусть она родит на колена мои, чтобы и я имела детей от неё…
      …Валла зачала, и родила…
      …Лия увидела… и взяла служанку свою… и дала её…
       Быт. 30:3–9
      Соперничество Лии и Рахили в разведении стадного потомства — порок, не только передаваемый по наследству, но и умножающий сам себя. Можете себе представить, во что превратится эта семейка через несколько десятков поколений…
      Итак, сыновей Иакову рождали четыре женщины, хотя предпочитал он из них одну Рахиль. Почему Иосиф отличался от остальных братьев? Дело, видимо, не в Рахили — Вениамин тоже родился от неё, но стал одним из Одиннадцати. Порок был в самом двойственном Иакове…
      Не умея выразиться лучше, скажем так: появление Иосифа — событие статистическое. В «КАТАРСИСе-1» описан схожий случай: у Льва Николаевича Толстого тринадцатый ребёнок от Софьи Андреевны пошёл не в неё, как все предыдущие, а в него, хотя Софья Андреевна нисколько не изменилась.
      Можно ли считать сыновей от всех этих случайных женщин, которые обманывали Иакова, ублюдками? Может, они не ублюдки, а всего лишь «сыны недоразумения»? А то, что они дышат условием своего появления — обманом и прелюбодеянием, — просто личное и личностное? И в потомках не проявится?
      Насчёт корректности термина «ублюдки» вопрос, понятно, спорный. Спорный в том смысле, что потомки «сынов недоразумения» себя таковыми признать не захотят — несмотря на то, что Слово Божье называет именно сыновей Иакова характерологическими родоначальниками еврейских кланов. Ведь не захотели же они себя признать духовными ублюдками, когда распинали Христа!
      Чем себя таковыми признать, проще полностью забыть о таком понятии: половинка. И назвать прелюбодеяние любовью, поступком, не имеющим никаких скверных последствий, в том числе — в жизни родившихся потомков. Проще обратить в эту веру все остальные народы. Тоже своеобразное мессианство, продляющее жизнь (см. главу «Нетривиальное следствие»).
      Как бы то ни было, но сыны Иакова по плоти объединились — для того, чтобы сообща убить сына Иакова-Израиля по духу, брата своего Иосифа. Они уж даже скинули его умирать в безводный ров, но желание получить удовольствие от мучительной смерти брата было побеждено жаждой наживы (наживы ничтожной; инициатор — Иуда) — чувством, довлеющим над всем жульём, и братья продали Иосифа в рабство проезжим купцам — всего за двадцать сребреников. Знаменательно также и то, что, вернувшись домой, братки дали отцу понять, что его любимый сын оказался жертвой диких зверей.
      В Египте, куда купцы перепродали Иосифа, он за несколько лет поднялся до второго человека в государстве — после фараона. Столь головокружительная карьера объяснялась вовсе не наличием у Иосифа вождистских способностей — их не было, и даже не способностью к вещему снов` иденью(Быт. 37:5–10), но даром от Господа верно толковать вещие сны окружающих (Быт. 41:1–37).
       В Египте двойственный Иосиф женился на дочери жреца бога Солнца, и она родила ему сыновей, первыми были Манассия и Ефрем, которых умирающий Иаков нарёк родоначальниками колен — вместо (?) Иосифа.
      Что за странное отклонение? Оно не бессмысленно и отнюдь не каприз умирающего.
      Нерождённые свыше потомки в базовых поступках тупо (бессознательно) воспроизводят своего предка-родоначальника. Победительже не может быть родоначальником, ибо сущность его — Дух, верные взаимоотношения с Богом. А вот у родоначальникатаких взаимоотношений нет — народ нанизан на тот или иной невроз («КАТАРСИС-2»). Потому и Иосиф, сын Иакова, правнук Авраама, родоначальникомтоже быть не мог. Что и подчёркивается в Писании.
      У Иосифа были ещё сыновья, кроме упомянутых Манассии и Ефрема, но родоначальниками не стали, а должны были по своему усмотрению примыкать или к колену Манассиину или к колену Ефремову. Не дотянули в скотстве, хотя с кланами братьев были психологически совместимы.
      Со временем еврейская семья воссоединилась за границей.
      Братья повторить своё преступление против Иосифа больше не посмели: за Иосифом стоял фараон.
      Что значит «братья»? Сколько их? Здесь обнаруживается парадокс: в злодеянии против Иосифа признаются все одиннадцать братьев! Хотя участвовали в продаже не все:
      И увидели братья Иосифовы, что умер отец их, и сказали: что, если Иосиф возненавидит нас, и захочет отмстить нам за всё зло, которое мы ему сделали?
      И послали они сказать Иосифу: отец твой пред смертию своею завещал, говоря:
      Так скажите Иосифу: «прости братьям твоим вину и грех их; так как они сделали тебе зло». И ныне прости вины рабов Бога отца твоего. Иосиф плакал, когда ему говорили это…
      …И сказал Иосиф… ‹…›
      Вот, вы умышляли против меня зло…
       Быт. 50:15–17, 19, 20
      Но ведь с точки зрения бытового суверенитизма, в попытке убийства и последующей продажи Иосифа в рабство двое его братьев — Рувим и Вениамин — не участвовали! Вениамин, по характеру «хищный волк»(Быт. 49:27), — по малолетству, а Рувим, старший брат, осквернитель ложа отца, — как полагают иерархобогословы, из страха ответственности (Быт. 37:30). Из признаний братьев видно, что в словах своих они руководствовались не бытовым суверенитизмом, но, если и не теорией жизни, то, во всяком случае, элементами теории стаи. По ней виновны все одиннадцать — потому они каялись все, а мудрые Иосиф и Иаков также признавали равную вину за ними всеми (Быт. 50:15–20).
      Уже после воссоединения семьи в Египте умирающий Иаков-Израиль, обладавший даром предсказания в хресмологической его модификации, прорёк будущее духовного сына своего Иосифа, также и родоначальников колен.
      Временн`ую грандиозность этих исполнившихся пророчеств, охватывающую столетия и тысячелетия, признают толкователи всех деноминаций. Интересующихся историей порока к этим толкованиям и отсылаем.
      Но признают эту грандиозность иерархобогословы, равно иудейские и иерархохристианские, только по отношению к родоначальникам колен. Когда же речь заходит об Иосифе, богословы — которые, кстати сказать, такразделить потомков Иакова не в состоянии — сникают. Хуже того, начинают толковать пророчество Иакова об Иосифе в том смысле, что о любимом сыне Иаков ограничился предсказанием его прижизненных обстоятельств.
      Смешно.
      Впрочем, что взять с иерархобогословов? ИмЗнание не в радость. Вернее, не в кайф.
      Пророчествовал Иаков, среди прочего, и о следующем:
      Иосиф — отрасль плодоносного дерева, отрасль плодоносного дерева над источником; ветви его простираются над стеною.
      Огорчали его, и стреляли и враждовали на него стрельцы;
      Но твёрд остался лук его, и крепки мышцы рук его, от рук мощного Бога Иаковлева. Оттуда Пастырь и твердыня Израилева.
       Быт. 49:22–24
      Да, здесь иерархомыслящие затыкаются. Дескать, кто такие стрельцы (метатели древков с наконечниками)? Луккрепок? Но в военных подвигах потомки Иосифа не замечены… Да и кто из потомков Иосифа стал особо заметным в истории евреев персонажем? Вот-де и получается: Пастырь — это сам Иосиф. Пастырство-де его в том, что он был советником при фараоне, который поспособствовал евреям в получении лучшей земли коренных египтян.
      Ну а для нас есть в пророчестве приятная странность: в нём нет указания, от которого из колен произойдёт Пастырь — от колена Ефремова или Манассиина. Следовательно, увлечение древних евреев родословиями в случае с Пастырем утрачивало смысл наполовину… И всё это не может не быть связано с таинственными метателями древков с наконечниками.
      Если временно отвлечься от загадочных стрельцов, то словом «Пастырь» в истории евреев в период, пока они были народом Божьим, иерархомыслящие без размышления называют всего двоих — Моисея и Иисуса из Назарета.
      Но первый был из колена Левиина, а второй, по мужу Своей матери (и по самой матери тоже), — из колена Иудина. Таким образом, ни Моисей, ни Иисус не укладываются в пророчество патриарха Иакова-Израиля.
      В чём же тайна недоступного иерархомыслящим неразгаданного пророчества?
      Это пророчество не могло не исполниться. Хотя бы потому, что все остальные предсказания из двенадцати пророчеств Иакова исполнились. Просто осмысление того, в каких конкретно формах пророчество исполнилось, заблокировано иерархомышлением.
      Начнём выбираться на чистую воду от истока.
      Кто есть Пастырь? Истинный?
      Для ума иерархического Пастырь — это вождь, высший администратор, царь-властитель, любимец подавляющего большинства. При традиционном взгляде, Иисус из Назарета якобы подходит под это определение — ведь за Ним порой, визжа, валили толпы, как это было, скажем, при въезде Его в Иерусалим за несколько дней до Распятия, а на кресте было написано, что он царь. Иерархи заставляют нас повторять: когда толпа бросала одежды Иисусу под ноги, ведя себя так же, как и в присутствии царя-администратора, она, оказывается, любила Истину. А спустя неделю простопеременилось настроение — и Его распяли. Как это у нихлегко: любит — не любит. Сегодня у толпы — ангельская натура, завтра — демоническая. Но действительно ли любила жениха та аферистка, которая с поцелуйчиками выходила замуж, а при первой возможности выгнала мужа и прибрала к рукам его квартиру? Вспомните, поведение толпы при въезде Иисуса в Иерусалим было главным материалом обвинения давно запланированных суда и казни… Как и в случае с женщиной, взятой якобы в прелюбодеянии, это была провокация первосвященников, помноженная на гипнотическую зависимость от них охлоса. Полезно также вспомнить и о психоэнергетической власти над толпой Вараввы. Впрочем, в какой-то главе об этом уже говорилось.