Наконец, нас ввели в большой зал, обставленный шикарной антикварной мебелью. Там встретили нас несколько старых гномов, сидевших за большим столом.
      Мы стояли, все кроме меня, а гномы сидели, кроме того, который привел нас сюда.
      - За ними гнались. Им угрожала смерть, - пояснил он.
      Старый гном поднял руку и сказал:
      - Это не наше дело. Это дело людей. Мы, гномы, не вмешиваемся в их дела. Мы ищем сокровища, добываем сокровища, охраняем сокровища. За них мы покупаем у людей вещи, материю, продукты. Мы - счастливы. Мы - не воюем друг с другом. Гномы не убивают гномов. И не водят к себе людей. Мы только берем людей в рабство, из числа тех, кто приходит за сокровищами гномов.
      - Но этих людей могут убить... - попробовал зайти с другого края Гном.
      - Я все сказал, - произнес старый гном.
      - Мы все сказали, - подтвердил старый гном в центре.
      - Но они могут про нас рассказать, - неуверенно произнес Гном.
      - Им никто не поверит, - равнодушно пожал плечами гном в центре.
      После этого он, ни слова больше не говоря, поднялся и вышел, за ним вышли остальные старцы.
      Гном повернулся к нам и развел руками...
      Все повторилось в обратном порядке: нам опять завязали глаза и увезли куда-то. Развязали нам глаза в глухом сводчатом коридоре, похожем на те, в которых мы уже побывали.
      - Я один из многих, - развел руками провожавший нас Гном. - Я должен подчиняться старшим.
      - Мы это уже проходили когда-то, - устало вздохнула Нинель.
      - А хреново же у вас тут, ребята, - сплюнул Скворцов.
      - Спасибо, что все же выручил, - сказал Гному Арнольдик.
      - Куда мы здесь выйдем? - спросил я, показывая на замеченный мной большой люк вверху над нашими головами.
      - На Чистые пруды, патрулей здесь нет, проверили... А ты, - Гном обратился к Павлуше, - мог бы остаться с нами.
      - Я только ростом - гном, - улыбнулся в ответ Павлуша. - А у людей кроме физического, есть еще рост духовный, так что я для измерения предпочитаю второй рост. Прощай...
      И он отвернулся.
      - Прощайте, - почему-то жалобно ответил счастливый Гном, и почему-то нам было его жалко.
      И он ушел в свои стерильно чистые миры, а мы полезли наверх, на наши заплеванные и замусоренные улицы.
      Гном не обманул: никого вокруг не было. На улице были сумерки. Мы стояли и думали, куда пойти, когда около нас довольно резко затормозила машина.
      Мы выхватили оружие, но окошко машины открылось, в него выглянула молодая, красивая женщина и замахала руками:
      - Не стреляйте! Мы же именно вас почти целый день ищем!
      - Нас сегодня не только вы ищете, - настороженно ответил Скворцов.
      Но женщина уже выходила из машины, а следом за ней, с другой стороны, высокий молодой человек.
      Оба они направились прямиком к нам.
      - Нинель Петровна! Вы нас не узнаете? Мы учились у вас! В восьмом "Б", помните? - спросила девушка. - Я - Лена Колокольчикова, а он - Ванечка Сомов. Помните? Мы поженились, у нас двое детей: мальчик и девочка. Мы часто вас вспоминаем, вы нам тогда так помогли! Если бы не вы, мы бы, может, и вместе не были. А когда мы ваши фотографии по телевизору увидели, мы не поверили, и очень возмутились, и поехали искать вас по городу. Мы вас так второй день ищем. С самого утра ищем, ездим повсюду. Мы очень помочь хотели. Мы теперь журналисты, работаем в информационном агентстве, почти на все СМИ информацию даем, может вам чем поможем?
      - На все СМИ? - заинтересовался неожиданно Павлуша. - Это у вас оперативная связь, или спутниковая тоже имеется?
      - Да не только спутниковая, но и компьютерная, электронная, факсимильная и прочая, прочая... - растерянно пояснил Ваня. - А что именно надо? Что конкретно?
      - А вот это все нам и надо! - неожиданно радостно воскликнул Павлуша.
      И мы все в этот же момент поняли, что именно вот это-то нам и надо! Что вот он, конец наших приключений...
      - Садитесь в машину, - предложил Ваня. - Поедем к нам домой, там все и обсудим, а то по улицам патрулей полно, а мы такой толпой тут стоим.
      Вот тут мы все засмущались, стали переглядываться, и я понял, что мы все вспомнили об одном и том же человеке - о Верочке.
      Нинель, конечно же, тоже вспомнила про нее. Но тем не менее, она первая, высоко подняв голову, села в машину, демонстративно глядя перед собой.
      За ней следом сел Арнольдик.
      Следом полез на колени к Арнольдику Павлуша, со словами:
      - Что я, гном, что ли, никому не верить...
      А следом полезли и остальные.
      Что мы, гномы, что ли?
      Меня, немного подумав, прикрыли брезентом, сделав из меня прицеп.
      Ваня прикрепил на лобовое стекло ярко-желтую наклейку "ПРЕССА", всю обляпанную печатями всевозможных конфигураций и расцветок.
      Пропуск этот, как ни странно, действовал. Нас никто и нигде не задержал, даже торопили, чтобы проезжали побыстрее.
      Квартира молодых супругов находилась в престижном доме с подземным гаражом, лифт из которого вел прямо на нужный этаж. Таким образом нас никто из соседей не видел.
      Сидя в большой квартире, со вкусом обставленной дорогой и добротной мебелью, поочередно приняв ванну, чистые и распаренные чаем с рюмкой ликера, мы рассказывали Леночке и Ване о своих злоключениях, умолчав разве что о гномах, все равно не поверят.
      Когда мы закончили, лица наших друзей посерьезнели.
      - Сегодня наше агентство уже не работает, да никто и не позволит передать такую информацию, - задумчиво подытожил Ваня. - Ключей у меня нет, я всего лишь один из журналистов. Правда, охраны там тоже пока нет, а в гараже у меня припрятана граната... Грозились нам как-то, вот я на всякий случай и купил... - засмущался он.
      - Но у вас же дети! - воскликнула Нинель.
      - И потом: машина, квартира, престижная работа, благополучие, наконец! - воскликнул Арнольдик. - Да и молоды вы, и любите друг друга. И чтобы в один день поломать все это?! Вы хотя бы понимаете, что мы - вне закона? Что за эту бумагу, за одно только прикосновение к ней, погибли уже несколько человек?
      - Вы знаете, что людей убивают на месте, без предупреждения, без проверок? - вступил Скворцов.
      - В том-то и дело, что у нас дети. Когда-то, в девяносто первом, в августе, детей у нас еще не было, смотрели мы с Леночкой телевизор, а потом, ни слова не сказав один другому, встали и пошли к Белому дому. И мы не отговаривали друг друга...
      - Мы не Ельцина пошли защищать. Мы просто поняли, что всю свою жизнь до этого дня мы прожили в стране бессловесных рабов, - сбиваясь заговорила Лена. - И мы пошли туда не побеждать кого-то. Кого могли победить мы безоружные? Мы пришли, чтобы заявить, что мы - люди и если умрем, то как люди. Мы просто не хотели обратно в стойло. И не хотим...
      - Вы правильно сказали, что у нас дети. Поэтому сегодня Леночка останется дома, а я пойду с вами, хотя бы уже потому, что без меня вы не разберетесь с аппаратурой. Я и то не уверен, что справлюсь, например, с космической связью. Мы не желаем, чтобы наши дети жили в стране, которой управляют бандиты. А для того, чтобы, если со мной что-то случится, Леночке не предъявили претензий, имитируем налет, все равно двери взрывать придется. Подумают, что меня взяли в заложники. А если мы останемся живы, то мы просто останемся живы...
      - Вы должны остаться живыми, - сказала Леночка.
      Мы все очень хотели остаться живыми. Но за нашими спинами было уже столько смертей, что мы мало надеялись на это.
      Мы быстро допили чай, как-то сразу заторопились, засуетились...
      Пряча глаза, простились с Леной, словно были перед ней очень виноваты.
      С трудом уговорили остаться с Леночкой Нинель.
      Спустились в подземный гараж, на лифте, устроились в просторной Ваниной машине, и - поехали...
      Глава двадцатая
      Уже знакомый нам хозяин кабинета на Лубянке подъехал на простенькой пыльной "шестерке" к тихому маленькому домику в Староконюшенном переулке.
      Двери в подъезде этого двухэтажного домика были заперты. Около него, на тротуаре, стояло несколько довольно крутых машин.
      Генерал в штатском неодобрительно покачал головой, постучал коротко в двери. Там, словно этого только и ждали, с готовностью открыли.
      Генерал вошел в холл, перед ведущей наверх лестницей, покрытой ковром, стоял пост: четверо в штатском, здоровенные и мордастые.
      - Почему машины у входа? - зло спросил генерал. - Вы что, и мышей ловить перестали?!
      - Так ведь лидеры партий все-таки... - замялся один из мордатых. Капризные они, Сергей Ильич.
      - А мне на них... - тут он выдал такое, что даже охрана покраснела.
      - Убрать машины немедленно! - рявкнул шепотом Сергей Ильич, взбегая по лестнице. - Хоть в подъезды попрячьте!
      Двое охранников тут же выскочили за двери, что-то быстро говоря на бегу в радиотелефоны.
      Сергей Ильич миновал еще двух вскочивших навстречу охранников на лестничной площадке, потом еще двух, перед высокими резными дверями. Не ожидая, пока ему услужливо откроют, сам толкнул плечом двери...
      В маленьком, но уютном зальчике, сидели вокруг стола человек пятнадцать. Это были известные всей стране люди, знакомые по многочисленным скандалам, по телевыступлениям, а еще больше по бесчисленным обещаниям. Это были лидеры левой оппозиции, правда, разных направлений, зачастую не признающих друг друга.
      Они бурно прореагировали на появление генерала, выражая протест по поводу столь бесцеремонного их водворения в этот зал.
      - Господа! - резко остановил их Сергей Ильич. - Я не намерен перед вами извиняться. Да, честно говоря, не очень-то и рад видеть большинство из вас... Да сядьте вы, господин Пургенов! Вас за махинации с добровольными взносами давно пора уже в другое место посадить. А вы, господин Гранаткин, с вашей почти одноименной газеткой и так уже всем порядком осточертели дешевыми и непотребными скандалами. А ты, красный неандерталец, журналист, по-русски говорить не научившийся, мечтаешь о собственном телевидении, вот и мечтай, а рот не открывай... Мааалчааааать!!! - неожиданно заорал он, со всего размаха стукнув кулаком по столу.
      От неожиданности, или от испуга, но в зальчике водворилась тишина.
      - Так-то лучше, - буркнул Сергей Ильич. - Времени у меня нет на расшаркивания. Вы все знаете об утрате чрезвычайно важной бумаги. Там перечислены почти все сидящие здесь, поименно. Стоит ли говорить, что для всех вас опубликование этой бумаги не что иное, как политическая смерть? Что остается в подобной ситуации? Выход для оппозиции только один переворот...
      В зальчике повисла тишина. Все боялись не то что выдохнуть вдохнуть.
      - Что притихли, господа-товарищи? - усмехнулся Сергей Ильич, - Вы же об этом столько говорите. Что ж, будем считать, что мечты сбываются.
      - А что Президент? - робко спросил один из сидевших.
      - А что - Президент? - притворно удивился Сергей Ильич. - Шлепните его, и все дела, давно мечтаете... Шучу я так, - строго оборвал он сам себя. - Президента мы берем на себя. Мы не будем устраивать покушений, органы должны быть вне подозрений, мы не должны подставляться столь откровенно. Вы же первые нас потом трясти будете. Мы все сделаем тихо. Как - это наше дело. Ваша задача - захватить все важные государственные объекты, кроме банка, банк мы вам не доверяем, и объявить, что вы берете власть в свои руки законным путем, по праву результатов прошлых выборов, где вы имели второе место. Не имели, говорите, второго? А кто помнит? Через два часа будет важное сообщение, и вы немедленно начинаете. Времени нет. Вас поддержат внутренние силы, милиция. Армию мы нейтрализуем. Бумага где-то в городе. Вы, товарищ Суканов, договоритесь с остальными партиями сами. Мне некогда время тратить на уговоры и переговоры, церемонии разводить некогда. И первым делом захватывайте газеты и связь. Все. Не засиживайтесь, времени нет.
      Сергей Ильич быстро вышел из зала...
      Глава двадцатая первая
      Президент сидел в глубоком кресле, в спортивном костюме, в белых шерстяных носках и смотрел по телевизору мультики, прихлебывая чай из блюдечка, что обожал делать всегда, когда был не на виду.
      А дома он мог себе позволить.
      И он позволил. Чуть-чуть. Чисто символически - накапал четверть стакана, всего и делов-то.
      Но настроение было благостное.
      Делами его в последнее время не слишком одолевали, да и толку в этом было мало. Большинство бумаг он подписывал готовыми, по представлению первого вице-премьера, роль которого все больше становилась похожей на роль регента при Президенте. А что делать? Когда за семьдесят - управлять государством в полном объеме просто безумие, или самоубийство...
      Мультики Президент очень любил, и когда его отрывали, бывал крайне недоволен, как и сейчас, когда в кабинет зашел какой-то молоденький, но с отличной выправкой, секретарь. Он почтительно положил на маленький столик около кресла Президента тонкую, атласную папку бордового цвета.
      Что делать! Президент легко отказался от прошлых убеждений, которыми и не был сильно отягощен, но не мог отказаться от пристрастий.
      Увлеченный мультиком Президент раздраженно отодвинул папку на другой край столика, но молоденький вежливо придвинул ее обратно и не уходил.
      Стоял почтительно и ждал.
      Президент хмыкнул, довольный, что ему так ненавязчиво дают понять, что бумаги срочные.
      Он вздохнул, подвинул папочку к себе и положил ее на колени, не отрывая глаз от телевизора.
      Когда он открыл эту папочку, молоденький взял со столика пульт и уменьшил у телевизора звук.
      Президент еще раз довольно хмыкнул, отметив про себя, что надо попросить в секретариате, чтобы этого молоденького закрепили за ним постоянно.
      Погладывая краем глаза за приключениями забавных зверюшек на экране и улыбаясь уголками рта, он начал читать бумаги...
      Умер он мгновенно, едва прочитал первые фамилии в описке. Он даже не успел толком осознать прочитанное, на лице его даже полуулыбка не сошла. Сердцем он почувствовал беду раньше.
      И сердце не выдержало.
      Он сполз из кресла на пол, на мягкий ковер. Ноги его, в белых, мягкой шерсти, носках, дернулись чуть-чуть, и он замер.
      Молоденький смотрел на него сверху, потом наклонился, взял из рук папку, вытащил первый листок, сложил его и спрятал в карман. Потом еще раз наклонился, пощупал пульс на шее, удовлетворенно кивнул и подошел к телефону. Ткнул несколько раз кнопку и сказал:
      - Сделано.
      Ответа он не ждал.
      И, еще раз осмотревшись, вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
      Везде бывают накладки, случился такой маленький сбой и в этой, продуманной до мелочей, операции, правда, нисколько не отразившийся на ее развитии.
      Так получилось, что в кабинет Президента никто долго не входил. И родные, а так же обслуга, узнали о смерти Президента по телевизору и бросились в его кабинет...
      Глава двадцать вторая
      Машина затормозила около небольшого домика с железной оградой. Мы высыпали на улицу, а меня выпростали из-под брезента. Ворота были заперты. Сверху на нас смотрели беспристрастные глаза телекамер наружного наблюдения. Ваня махнул на них рукой:
      - Еще не подключили, не успели. Только установили. А вот сигнализация работает, поэтому надо успеть быстро проникнуть в здание, пока нас около него не повязали.
      - А мы успеем передать? - засомневался Арнольдик.
      - Нам бы только в здание попасть! - гордо произнес Ваня. - А изнутри это здание - настоящая крепость! Точно-точно. Кругом броня, стены усилены, все по спецзаказу, да еще и ставни бронированные изнутри.
      - А снаружи?
      - А снаружи - простой сейфовский замок пока, - пожал плечами Ваня. Мы спешили оборудование завезти и работу начать, вернее, не прерывать, а все остальное - потом...
      - Да что вы пристали к человеку? Вы спасибо скажите его начальству за халатность, иначе бы мы сюда не попали, - вступился за Ваню Скворцов.
      - Стой! Стой! - заорал на Ваню Арнольдик, увидев, как он пытается приладить гранату к дверному замку. - Ты так нас всех на клочки разнесешь, а не замок. Давай-ка я этим делом займусь, мне это привычнее.
      И он принялся колдовать с гранатой.
      По его команде мы отошли за машину, а он, размотав шнурок, прибежал к нам и дернул за этот шнурок.
      Взрыв показался нам довольно тихим, но замок он снес подчистую. И тут яростно замигала лампочка над входом.
      Мы бегом ворвались в распахнутую дверь. Ваня бросился к аппаратуре, пригласив на помощь меня и Павлушу.
      Арнольдик, Скворцов и Вася бегали как сумасшедшие, закрывая двери. Окна были снабжены бронещитами с прорезями, как амбразуры. Домик на глазах превращался изнутри в крепость.
      А у нас уже ожила и заработала, погнала информацию, аппаратура. Мы уже начали передавать по телексам и телетайпам, по факсам, только спутниковая связь не давалась Ване.
      Управились мы вовремя: к особнячку уже подъехала патрульная милицейская машина.
      Скворцов дал в щель короткую очередь вверх, и машина отъехала на безопасное расстояние, ожидая подкрепление.
      Со всего, что только мы смогли запустить и включить, шла на всю Россию и за ее рубежи информация. Шли драгоценные секунды...
      Глава двадцать третья
      В кабинет к Сергею Ильичу влетел его брат:
      - На улицах все идет по плану, левые вышли, захватили телеграф, банк мы не дали, хотя они, несмотря на договоренность, все же сунулись. Берут вокзалы, правительственные здания, редакции независимых и других газет и журналов, телевидение пока под нашим контролем. Их туда пускать нельзя разнесут все, дикари. Шаболовку отдали - пускай оттуда вякают, там уже Вампиров в эфире от радости слюной захлебывается. Из частного агентства информации на улице Рылеева, на Арбате, идет сброс информации по интересующей нас бумаге... Идут тексты, на все СМИ и прочее.
      - Разнесите этих сволочей в порошок! Хоть с самолетов их бомбите!
      - Это уже не ко мне, мое дело - аналитика.
      - И к тебе тоже! Тут без крови никто не выйдет! Раз пошло на все газеты - спускай правых, выводите на улицы центристов и демократов, разоружай милицию, выводи армию. Пора...
      С призывом к демократии выступил по телевидению весьма популярный актер, потом писатель, потом...
      У здания мэрии стали собираться сторонники Президента, потянулись они и к Белому Дому, но и там и там сразу же произошли кровавые стычки с боевиками левой оппозиции.
      Такие же кровавые события произошли и у телецентра, но там вмешалась неожиданно армия, и с брони БТРов расстреляли всех подряд: и левых, и правых, и тех что в центре...
      На улицах разоружали милицию, выступившую на стороне левых.
      По всему городу шла стрельба. Армия арестовала министра внутренних дел, росли баррикады, в город входили танки...
      А мы, ничего не подозревая, передавали, передавали, передавали, в захваченные газеты, в молчащее уже радио, на взятое под жесткий контроль телевидение...
      Передавали, как выяснилось позже, в никуда. У самого здания шел жестокий бой, а мы бегали, как заведенные, от аппарата к аппарату, заправляли, включали, переключали...
      Вася, Арнольдик, Скворцов, носились от окна к окну и стреляли, стреляли, стреляли...
      Все помещение было в дыму, мы повязали лица мокрыми платками, и это нас хотя бы немного спасало от раздирающего легкие едкого порохового дыма...
      Меня и Павлушу Ваня отправил воевать, крикнув, что теперь он сам справится.
      Отправил он нас вовремя, потому что к домику нашему подошел хорошо вооруженный отряд, в камуфляже, со спецоборудованием, сразу было видно специалистов.
      Они быстро и сноровисто установили безоткатное орудие, задымили окна шашками, затруднив нам видимость, гранатометами прицельно разнесли одно из окон, разбив бронированный щит, словом, дело наше было худо.
      Сражаться на равных с бойцами такого уровня подготовки и выучки нам было явно не по силам, а тут еще подошел и вломился прямо через ограду тяжелый танк, и начал стволом ощупывать стены.
      Потом он грохнул по стальной двери...
      Дверь влетела внутрь, в помещение посыпались кирпичи, загудели осколки, с треском стали лопаться мониторы, задымили и загорелись провода.
      Павлушу буквально расплющило стальной дверью.
      А в проход бросились солдаты и милиция...
      Мы встретили их яростным огнем, отбросив обратно за ограду, за броню танка. Но у нас внутри здания начался сильный пожар, который тушить нам было не с руки, не было у нас лишних рук и лишнего времени. Мы поняли, что пошли последние минуты.
      Арнольдик едва успел скомандовать нам встать по стенам, как грохнул еще один выстрел танкового орудия. Рухнула, обвалившись, часть наружной стены.
      Ваня, тоже понявший, что настали последние секунды, выставил, что смог, на автоматический режим, а сам подхватил на полу автомат и бросился к нам, но остановился на полпути, растерянно глядя себе на грудь, где растекалось большое красное пятно.
      Он успел еще поднять автомат и выстрелить в набегавших на нас солдат, вернее, сделать попытку выстрелить, потому что его автомат стоял на предохранителе, а он не умел обращаться с оружием.
      Мы не могли прийти ему на помощь. Нас прижал к полу огонь с улицы, мы могли только отстреливаться.
      В комнату влетела граната. Нас раскидало в разные стороны...
      Когда я очнулся - было странно тихо. Я подумал, что оглох, но услышал тихий голос:
      - Жив кто-нибудь?
      Я с трудом выполз из-под обломков, ко мне подошел Арнольдик, помог поставить на колеса кресло и залезть в него.
      Мы огляделись: кругом был дым, все горело.
      На полу лежали Павлуша, Скворцов, Вася и Ванечка...
      Перед самим домиком почему-то никого не было. А по всему городу разрасталась яростная стрельба. Стреляли много и часто: из пулеметов, автоматов и даже из орудий.
      Можно было сказать, что стоит настоящая канонада.
      Мы с надеждой осмотрели наших товарищей, но тщетно. Никому из них мы помочь не могли. От смерти не лечат, увы.
      Арнольдик сам едва стоял на ногах, он был сильно контужен
      Все, что мы смогли сделать, это отнести наших товарищей на улицу и уложить около остатков стены.
      Потом накрыли их сорванными в здании шторами.
      Оглядевшись вокруг, мы молча, не сговариваясь, стали носить и укладывать напротив них, в стороне, убитых солдат, милиционеров, парней в штатском, в камуфляже, которых побросали здесь по непонятным причинам.
      Мы не могли поверить, что хотя бы кого-нибудь из нас могли оставить в живых, даже случайно. После такой яростной охоты.
      Но было именно так...
      И мы носили молоденьких ребят, которых убили мы, укладывая их напротив таких же молодых, которых убили они.
      У нас не было зла.
      У нас была усталость.
      А еще у каждого из нас была мысль, что лучше бы - меня...
      Мы шли через весь город, плюнув на засады и облавы, которых почему-то и не было.
      Город горел, по улицам носились группы людей, все в одинаковом камуфляже, но с разными эмблемами и повязками на рукавах.
      Изредка перебегали улицу группы солдат, зато совсем не было видно милиции.
      Горели обломки сооружений, похожих на баррикады, а возможно, это и были баррикады.
      Хрустело стекло под ногами. Улицы вымерли.
      Мы не могли понять, что же происходит?
      Глава двадцать четвертая
      - Что же происходит?! - спросил Сергеи Ильич у своего брата, сидевшего напротив него в кресле.
      - Ситуация несколько вышла из-под контроля, - спокойно ответил тот. Из-под твоего контроля.
      - Это как прикажешь понимать? - спросил хозяин кабинета.
      - Мы просто немного видоизменили, откорректировали первоначальную схему, нам она показалась несколько недодуманной и не очень изящной, глядя ему в глаза говорил брат. - Нас не устраивает власть военных. Министр обороны - законченный пьяница и дурак. Ты - психически неуравновешенный тип, тебе лечиться надо, а не государством управлять. Да и масштаб мышления у тебя не государственный, не андроповский. Да и вообще, КГБ, пускай и под другим названием, никогда не будет популярно.
      - Ты что?! - взревел Сергей Ильич. - Охренел?!
      - Отнюдь! - холодно улыбнулся Иван Ильич.
      В это время зазвонил один из телефонов.
      Сергей Ильич хотел снять трубку, но его остановил брат:
      - Это меня, - и, не дожидаясь согласия, снял трубку.
      Он ничего не говорил в нее. Он только слушал. Положив трубку, сказал брату:
      - Только что, во время ареста, застрелился министр обороны. Войскам дан приказ выйти из города и отвести танки.
      - И что будет с городом - восстание?!
      - Какое восстание? Все восстания уже произошли. Восстание побило другое восстание, а это восстание раздавила гусеницами танков армия, а теперь два генерала в отставке, весьма популярные в народе, возглавили десантные части, взяли под контроль все важнейшие стратегические точки, в том числе и банк. В город, для обеспечения спокойствия и гарантий конституции, входит южная армия, которую некогда возглавлял один из генералов, армия, имеющая боевой опыт.
      - Ты что это затеял?
      - Это не я, это ты затеял. А мы только прекратили, вот и все. Военный переворот не состоялся, гарантами правопорядка станут спасители нации. Во имя прекращения беспорядков объявлено военное положение и введен комендантский час. Особый режим. Полная цензура печати. Мародеров расстреливают на месте. Порядок железный...
      - Да это же - клоунада!
      Иван Ильич только рукой махнул на брата. Подошел к двери и скомандовал:
      - Генерал устал. Проводите его на закрытую дачу, пускай отдыхает. Да охрану поставьте понадежнее - пускай хорошенько отдыхает...
      Глава двадцать пятая
      Когда мы добрались до дома, откуда нас пару часов назад провожали, мы застали там Нинель и Лену, сидевших на диване в обнимку, заплаканных и расстроенных.
      Оказалось, что они все время смотрели телевизор, и где-то в хронике показали несколько раз подряд двор, где лежали наши друзья.
      Лена узнала Ванечку по костюму.
      А по так и не выключенному телевизору, выступал известный всей России Генерал:
      - Президент наш был старенький, не выдержал, дедушка, я же предупреждал. Теперь, что мы имеем? Теперь мы имеем порядок. Теперь я пришел. Я буду краток: воров - стрелять. Теперь будет так. Чего с судами возиться? Украл - отвечай тут же. Чтобы был порядок. А порядок люди хотят. Устали люди бояться. Дадим порядок. Комендантский час. Мародеров - стрелять на месте. Со всеми прочими - разберемся. Враги народа будут судимы. Народом, разумеется. Пока мы не разберемся, кто и на чьи денежки работал, прекращен выпуск газет и журналов. Какие будут выходить - мы решим при помощи народа. Пускай народ решает. Потом. А пока пусть будет меньше, да лучше. Главное - порядок. А это я вам обещаю. Потерпите временные неудобства - все уладим.
      - В этой стране постоянно только что-то временное, - вздохнул Арнольдик.
      В это время в двери позвонили.
      Мы с Арнольдиком привычно схватились за оружие.
      Оказалось, что приехала мама Леночки и Ванина мама, привезли с собой детей. Им кто-то позвонил и сообщил о горе в их семье.
      Дом сразу наполнился слезами и запахом валерьянки.
      Мы потоптались, чувствуя, что мы здесь явно лишние в эти минуты. Не сговариваясь, мы потихоньку вышли в прихожую, где нас догнала Леночка.
      Она бросилась на шею Нинели и сказала сквозь слезы:
      - Милые мои, простите, я не виню никого из вас, нисколечко и не жалею о том, что отпустила Ванечку. Но я не могу... Не могу...
      - Милая моя девочка, - сама плача, пыталась успокоить ее Нинель. - Мы тебя очень любим и очень благодарны и тебе и Ванечке. Мы еще обязательно придем, а сейчас иди, тебе надо побыть с родными...
      Эпилог
      Я ехал на коляске, а по бокам меня шли Нинель и Арнольдик. По нашим с Арнольдиком закопченным мордам текли слезы.
      Нинель свои уже выплакала и теперь шла, глядя куда-то поверх дороги...
      По улицам мимо нас гремели гусеницами танки яркой пестрой раскраски. На броне сидели солдатики в выгоревшей под нездешним солнцем форме.
      По улицам проходили патрули в камуфляже, с нашивками с белыми медведями, рычащими тиграми, скачущими лошадьми.
      У стен лежали неубранные трупы, в основном штатские. Стрельба почти прекратилась, и через трупы перешагивали осторожно люди с ведерками и рулонами бумаги под рукой. Рулоны эти оказались плакатами, которые эти люди расклеивали по стенам, прямо над головами убитых.
      На всех плакатах были изображены два известных отставных генерала. Оба в штатском, они смотрели прямо на прохожих.
      Надписи на плакатах гласили:
      "ЗА ДЕМОКРАТИЕЙ НЕ НАДО ХОДИТЬ НА ВЫБОРЫ! ДЕМОКРАТИЯ - ЭТО МЫ!"
      Лицо одного из генералов напоминало портрет орангутанга. С низеньким лбом, волосами от бровей, вывернутым носом и маленькими пустыми глазами. На лице было полное отсутствие всякого присутствия мысли. Второй выглядел просто как самодовольный дурак, каковым он, скорее всего, и был...
      - Может, попробуем попасть домой? - спросила Нинель Арнольдика.
      Тот глядел задумчиво в небо, по которому плыли пятна копоти, потом повернулся к Нинель и сказал:
      - Знаешь, дорогая, я всю жизнь считал, что про любовь написано огромное количество, просто масса книг. И только теперь понял, что это совсем не так. Все эти книги - про чувственность, про страсть, про измены, про влюбленность, про что-то еще, я не знаю, но не про любовь. А про любовь во всей огромной мировой литературе написана всего-навсего одна единственная книжка, которая скромно затаилась в этой массе. Это, конечно же, Гоголь, "Старосветские помещики". Вот это действительно - Любовь. Сохраненная и охраненная.
      Он помолчал, подошел ко мне, хотел что-то сказать, но только молча пожал руку...
      Я сидел в своей коляске и смотрел в спину уходящим под руку двум милейшим и отважнейшим старичкам...
      Потом я понял, что очень хочу есть. Я огляделся, заметил, что отдельные граждане идут через дорогу, через подземный переход на другую сторону улицы, чтобы вернуться оттуда с авоськами, заполненными в магазинчике, и на робко притулившимся рядом с этим магазинчиком самопальным рыночком.