Я боялся - пока был живой

      Нинель сделала вид, что с интересом разглядывает то, как с большим трудом загрузив носилки с Вовиком, санитары и милиция облепили носилки со свистящей тетей Катей, пытаясь загрузить и ее во вторую машину "скорой помощи".
      Пришлось Арнольдику повторить свой суровый вопрос.
      - В сумочке? - рассеянно переспросила Нинель. - Уверяю тебя, ничего. А ты так героически вел себя, дорогой! Вот теперь я, наконец, представила себе, как ты воевал на фронте!
      Арнольдик смущенно заулыбался.
      - Ну, положим, ничего героического в моем поведении не было. А если очень честно, то на фронте было даже не так страшно. А здесь... Знаешь, дорогая, нам бы надо поскорее домой. У нас тут некоторые неприятности.
      Нинель пожала плечом.
      - Я сама вижу, что у нас неприятности. Но куда именно мы пойдем? Кроме большого количества неприятностей, перед нами еще большее количество милиции... И что за спешка?
      - Ты не все знаешь, дорогая, - сухо возразил Арнольдик и понизил голос. - Мне нужно срочно поменять брюки... Постой, постой. Ты утверждаешь, что у тебя в сумочке ничего не было, так?
      - Так, - несколько неуверенно подтвердила Нинель.
      - Не мог же такой бугай, как этот Вовик, свалиться от удара пустой дамской сумочкой по голове? Нинель, что было в сумочке?!
      - Ах, дорогой, ну откуда же я все помню? Ну, всякие женские мелочи: пудра, помада, платочек...
      - И все?
      - Ну, еще там был халатик.
      - Какой халатик?! Зачем тебе в сумочке халатик?!
      - Я в него гантельку заворачиваю.
      - Гантельку?! Какую такую гантельку ты заворачиваешь в халатик?!
      - Милый, не волнуйся так! Тебе нельзя волноваться. Категорически нельзя! Старая такая гантелька. Она в шкафу лежала, в прихожей. Ты ею давно не занимаешься, а сейчас так страшно ходить вечерами, вот я и завернула эту гантельку в халатик. На всякий случай. Да ты не волнуйся, я говорю, что это старая гантелька. Совсем старенькая.
      - Оттого, что гантелька старенькая, она не становится легче. Боже мой, Нинель! Ты ударила его по голове гантелью в восемь килограмм весом!
      Нинель заворковала возле супруга.
      - Дорогой, не волнуйся так - у тебя давление.
      - Боюсь, дорогая, что после такого удара у этого парня совсем никакого давления не осталось. Из него, наверное, весь воздух вышел.
      Нинель гладила его по рукаву, пытаясь заглянуть в глаза.
      - Ты успокойся, ты только успокойся. Уверяю тебя, дорогой, этому бандиту только на пользу пойдет такая маленькая встряска. Хотя и маловероятно, но может быть, что-то встанет в его мозгах на место, если у него, конечно, остались мозги.
      - Дорогая моя, у него после такого удара ничего не встанет... Вот и я заговорил пошлостями! А по поводу мозгов, то если они у него и присутствовали, то теперь точно ничего не осталось.
      - Смотри, дорогой, сейчас они погрузят эту тетку в машину и уедут, а мы спокойненько пойдем домой, и все забудем.
      Она стала что-то искать в карманах плаща.
      В это время брезент носилок лопнул, тетя Катя выпала прямо в большую лужу, окатив всех ее несущих водой с ног до головы. Тут же вскочила на ноги, возмущенно замахала руками, надула щеки, засвистела, и сама, оттолкнув санитаров, полезла в машину.
      Через пару минут и "скорая", и милиция уехали. Возле кинотеатра все стихло.
      - Пойдем домой, дорогая, - устало попросил Арнольдик.
      Нинель ответила дрожащим шепотом, держась за сердце:
      - Ты только не волнуйся, милый, но в сумочке остались ключи от нашей квартиры.
      - Стоит ли из-за этого так волноваться? Что-нибудь придумаем. А на ключах наших не написано, от какой они квартиры, в каком доме и на какой улице эти дом и квартира.
      Нинель перебила его:
      - На ключах, конечно, не написано, а вот в паспорте все написано: и дом, и улица, и номер квартиры.
      - А паспорт, что, тоже там, в сумочке? - почему-то шепотом спросил Арнольдик.
      Нинель в ответ только и смогла, что молча кивнуть. Прижала к губам платок и приготовилась расплакаться.
      - Ничего, ничего, - пытаясь успокоить супругу и взять самого себя в руки, бодро заговорил Арнольдик. - Сейчас мы придем домой и все спокойно обдумаем.
      - Как же мы попадем домой? Ты не берешь ключи, когда выходишь со мной, не ломать же нам двери?
      - Что-то придумаем! - не очень уверенно ответил Арнольдик.
      Вот тут я и решил, что самое время подать голос. И я его подал.
      - Нинель Петровна, Арнольд Электронович, зайдите в гости, поднимитесь, я вас угощу чаем, и мы с вами что-то придумаем с ключами.
      Откуда я так хорошо знал их по имени-отчеству? Ну, учительницу пения знают все, все ходят в школу, по крайней мере, в начальную, по крайней мере, в нашем районе. Как обстоят с этим дела со школами в других районах не знаю.
      А кто не знал замечательного во всех отношениях чудака с таким смешным отчеством - Электронович? Эти имена-отчества давались в те веселые времена, когда люди грезили большими свершениями и мировыми открытиями, мировыми рекордами и мировыми революциями. И с именем, а тем более с отчеством, все могло бы быть и хуже, покруче и позаумнее. Сколько их было в те времена революций и первых пятилеток, безумных аббревиатур, ставших именами? Ким - Коммунистический Интернационал Молодежи. Элем - Энгельс, Ленин, Маркс. Мэлор - Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская Революция. Были имена и позаковыристее. Особенно не повезло в ту бесшабашную пору девочкам: Октябрина - это было еще более-менее на человеческом языке, это еще оставляло шансы выйти замуж. А вот уж тяжеловесное имечко Индустриализация...
      Короче, этих милых, чудаковатых старичков, что стояли под моим балконом, знал весь квартал.
      Нинель подняла голову и спросила, стараясь рассмотреть, с кем она разговаривает.
      - А вы все видели?
      Не мог же я ей соврать!
      - Такая у меня профессия - все видеть, - скромно развел я руками.
      Старички посовещались, и вскоре я услышал шум открывающегося лифта и звонок.
      Глава третья
      Я услышал шум открывающегося лифта и звонок. С трудом развернув кресло к входу, положил руки под клетчатый плед и дружелюбно крикнул:
      - Войдите!
      Двери стали медленно открываться. Я выхватил из-под пледа пистолет и всадил всю обойму в дверь.
      Пули просвистели почему-то у меня над плечом и гудя, как веселые майские шмели, умчались за окно.
      Перепуганные старички стояли, прислонившись к косякам: Арнольдик - к левому, а Нинель - к правому. Я радостно завопил:
      - Пардоньте! Вот что пардоньте, то пардоньте! Амнезия, проклятая! Совсем я запамятовал, что это вы ко мне в гости поднимаетесь. Думал враги! Хорошо еще, что пистолет не в ту сторону направил... Да вы проходите, что это вы оробели? Проходите, проходите, только ноги вытирайте. Там ковер лежит персидский, так вы об него ноги трите, об него! Ну и что, что персидский? Не мы служим вещам, а вещи должны служить нам! Проходите скорее, садитесь, стульев в доме нет, табуреток тем более, как показала практика, стульями, а особенно табуретками, очень больно бьют. Вы садитесь прямо на кровать. Можно с ногами, так уютнее. Я вам сейчас подам кофе в кровать. А могу и в чашки, как скажете... Ха-ха-ха! Шутка юмора называется!
      Нинель и Арнольдик смущенно сидели на краешке кровати и слушали мою милую болтовню. А я, обрадованный редким гостям, расшалился, как мальчишка, носился на коляске по всей квартире, стукался об стены и хохотал, хохотал, хохотал...
      Когда приступ прошел, я виновато развел руками:
      - Служба у меня такая была. Вы уж простите старого солдата невидимого фронта. Нервы - ни к черту...
      Я говорил, а сам ловко готовил кофе.
      Готовил я его по особому рецепту, который назывался "кофе по-чекистски". А готовился он так: ровно до середины стакана насыпался растворимый кофе, потом я плеснул туда буквально капельку кипяточка, понимающе улыбнулся старичкам, дружески подмигнул, и достал из-под половицы бутылку.
      - И не спорьте! - я предостерегающе поднял руку, заметив, что Нинель привстала, собираясь остановить меня. - У вас сейчас стрессовое состояние, и вам просто необходимо это. Я - старый опер, поверьте мне, только такие коктейли помогли сберечь нервы и спасли меня и многих моих товарищей и сотрудников.
      Я задумчиво посмотрел в темное окно.
      - Мало их осталось, сотрудников. А нервов - еще меньше.
      Махнул рукой и посмотрел стаканы на просвет. Долил в них из бутылки до каемочки, насыпал перца, накапал уксусной эссенции, чтобы до сердца достало, долил все это крутым кипятком до самого краешка.
      И только после этого раздал каждому по стакану с этим воистину божественным напитком.
      - Ну, будем! - приподнял я свой стакан и, зажмурившись от предстоящего удовольствия, сделал первый глоток, причмокнув губами.
      - А вы лучше залпом, залпом... - посоветовал я старичкам.
      Нинель и Арнольдик переглянулись и влили в себя содержимое...
      Часа через полтора они наконец смогли хотя бы шевелить губами и вот-вот должны были начать заговорить, при этом изо рта у них вырывались клубы фиолетового пара.
      - Вы поможете нам попасть домой? - спросила Нинель, с трудом откашлявшись. - Мы некоторым образом утратили ключи.
      - Нет проблем! - весело ответил я. - Есть тысяча способов попасть в запертую квартиру: выбить двери, выломать двери, взорвать двери...
      - А других, более тихих способов, не существует? - робко спросил Арнольдик. - Взрывать уже поздновато, соседи спят. Милые такие люди, знаете ли, интеллигентные, не хотелось бы тревожить, да и не поймут они нас...
      - Можно и по-другому! - охотно согласился я, доставая из-под кровати кочергу.
      Прежде чем старички что-то успели спросить, я постучал этой кочергой по батарее парового отопления. Батарея тут же отвалилась. Но из нее не вытекло ни капли воды, все равно зимой не топили. А летом и подавно.
      Но главная цель все же была достигнута: меня услышали. В двери без стука входил Петюня.
      - Звали, папаня? - прогудел он, останавливаясь в дверях.
      - Да ты проходи, проходи, сынок. Мы сейчас поедем тут в одно место, надо помочь добрым людям домой попасть. Поможем, сынок?
      - Ага, - ответил Петюня.
      - Тогда - вперед! - скомандовал я.
      Петюня скатил меня вниз по лестницам, даже опередив лифт, в котором спускались Нинель и Арнольдик. Так же быстро он вкатил меня на четвертый этаж дома, в котором жили старички. Мы с Петюней рассматривали наружные замки, когда из лифта вышли хозяева.
      - Прошу входить в квартиру! - радостно сообщил я им, отбрасывая в сторону замки, которые рассматривал, и гостеприимно распахивая двери.
      - Вы же все замки вырвали! - ахнула Нинель.
      - Подумаешь! - я небрежно махнул рукой. - Наружные замки - это дребедень. Главное - запереться изнутри.
      - Да как же мы запремся изнутри, если вы замки с мясом поотрывали? чуть не плача спросила Нинель.
      - А вот это что такое по-вашему? - спросил я, радостно размахивая кочергой. - Универсальный внутренний замок, вот что это такое! Демонстрирую! Оп-па!
      И я всадил кочергу в ручку двери, заперев ее за вошедшим последним в квартиру Арнольдиком, который смущенно закашлялся:
      - Там, за дверями, некоторым образом, остался ваш Петюня, - сообщил он.
      - Возле ваших дверей есть коврик? - озабоченно спросил я.
      - Есть, - недоуменно ответила Нинель. - А зачем вам коврик? Он старенький и пыльный.
      - Вот это именно то, что нужно! - кивнул я. - Петюня! Сынок! Ты там подремли пока!
      И заметив недоуменный взгляд Нинели, пояснил:
      - Любит он коврики, шалунишка!
      Я блаженно потянулся в кресле и порекомендовал старичкам:
      - Вы устраивайтесь, приводите себя в порядок, готовьте обед, а за обедом мы с вами обсудим текущее положение дел, и что нам предстоит предпринять для того, чтобы избежать дальнейших неприятностей.
      Чтобы не смущать старичков, я сделал вид, что задремал, наблюдая за ними сквозь опущенные ресницы, которые слегка щекотали мне губу.
      Нинель, приняв душ, сидела в кресле, обмотав голову полотенцем. Арнольдик носился по квартире. Нинель слабым голосом попросила его:
      - Дорогой, прекрати, пожалуйста, бегать. Ты, наверное, голоден, подогрей себе супчик... И, кстати, ты поменял брючки?
      Арнольдик отозвался весьма сердито:
      - Дорогая, я не забыл поменять брючки, хотя воспитанные люди о таких вещах не спрашивают. А супчик я уже поставил греться.
      - Ну что ты кипятишься, дорогой? Я понимаю, что все это от нервов, но ты же ни в чем не виноват! Это я ударила этого бугая.
      - Да разве об этом речь? - схватился за голову Арнольдик. - Надо думать о том, что мы будем делать, когда милиция придет нас арестовывать. А она явится с минуты на минуту, уверяю тебя. Надо решить, что мы будем говорить им, а мы бог знает о чем разговариваем.
      - А о чем мы должны разговаривать? О любви, дорогой мой, уже все рассказано, как пелось в некогда популярной песенке. А про всякую глупость просто не хочется говорить. Ну, придет милиция, ну и что? Расскажем им все, как было.
      Арнольдик возмущенно запротестовал:
      - Ну уж нет! Так совсем не годится! Я скажу, что это я его ударил! Я все же мужчина!
      Нинель притянула его к себе и, поцеловав в лоб, отпустила.
      - Милый ты мой, каждый должен отвечать, если уж придется, только за им содеянное.
      - Но меня-то наверняка простят! Я воевал! Я работал! Я заслужил...
      - Вот и получишь, что заслужил, если будешь на себя наговаривать. Помалкивай лучше, тоже мне, Дон-Кихот.
      - Почему это я должен помалкивать?! - взвился Арнольдик.
      Но спор их прервал требовательный звонок в двери. Звонок был узнаваем: так всегда звонит Неприятность.
      Старички переглянулись, Нинель встала с кресла, поцеловала в макушку сидевшего рядом Арнольдика, и попросила его:
      - Открой, пожалуйста, милый, я что-то трушу немножко.
      Арнольдик нерешительно затоптался на месте:
      - Может быть скажем, что нас никого нет дома? - неуверенно предложил он.
      - И как ты себе это представляешь? - улыбнулась Нинель. - Не отпирая двери скажем, мол, извините, господа, нас сегодня нет дома, и вообще, зайдите через год-десятый, так, что ли? Иди, выдумщик, открывай, пока не выломали двери. У тебя нет денег поставить ее на место.
      А снаружи, словно подтверждая ее слова, по двери барабанили кулаками и ногами. Арнольдик поспешил открыть, но только успел выдернуть кочергу из ручки, как был отброшен к стене, а в комнату ворвались Вовик, обмотанный белым тюрбаном марли, а с ним еще двое, похожие на стальные сейфы.
      Арнольдик так и замер, открыв рот и держа в руках кочергу.
      - Это ты для меня приготовил, дед? - спросил его Вовик, отбирая кочергу. - Напрасно! Второй раз фокус с пробиванием головы гантелями не удастся. А с тобой я сейчас знаешь что делать буду?! А вот что: смотри, дед, внимательно!
      Он взял кочергу, напряг мышцы, медленно согнул кочергу дугой, а потом с трудом завязал узлом.
      - Понял, дед? - подмигнул он, отбрасывая железяку к моему креслу.
      - О! - радостно завопил Вовик, узнав меня. - Кого я вижу! Мент безногий! Сколько зим прошло, сколько лет?! Друзья встречаются вновь!
      - Ты, Вовик, говорил, что покойников надо будет делать двух, а я вижу третьего, - проворчал один из сопровождавших Вовика "сейфов".
      - Ну, для покойника я еще слишком жив, - бодро ответил я, стараясь сохранять лицо, пряча его в колени.
      - Исправим! - оптимистично пообещал Вовик, похлопав меня по спине.
      Я пропустил это мимо ушей, наклонился к изуродованной железяке, поднял и восхищенно поцокал языком, оценивая силу Вовика.
      - И как это тебе удалось? - спросил я, удивляясь.
      Вовик горделиво вздернул подбородок, а я легко, словно играючи, распрямил кочергу и положил ее себе на колени, смиренно сложив сверху руки.
      - Ладно, мент, не встревай, может быть, цел останешься, - буркнул недовольный Вовик. - У нас тут свои дела, свои счеты, и свои расчеты.
      - Да что ты говоришь?! - деланно удивился я, производя несколько виртуозных финтов кочергой, словно самурай мечом.
      Вовик посмотрел, переглянулся со своими дружками и повертел пальцем у виска.
      - Может быть, прежде чем со стариками отношения выяснять, ты выяснишь их со мной? - гордо предложил я, пренебрежительно осматривая Вовика и его громил.
      - Ну, мент, ты и тупой! Как был тупым, так тупым и остался. Верно про вас говорят: как надену портупею, так тупею и тупею.
      Вовик повернулся ко мне задом, демонстрируя потерю ко мне всяческого интереса, и брезгливо приказал своим гориллам:
      - Выбросьте его из квартиры и спустите по лестнице.
      Те моментом подхватили мою коляску, вынесли ее, вместе с дверями, на балкон, и...
      Вас никогда не спускали по пожарной лестнице? Нет? Все бы ничего, если не считать того, что она - вертикальная.
      Последнее, что я услышал вдогонку, была ленивая ругань Вовика.
      - Я же не по пожарной лестнице велел спустить!
      - А какая разница? - флегматично отозвался один из "сейфов".
      Если его действительно интересовал этот вопрос, ему надо было спрашивать не Вовика, а меня...
      Приземлился я относительно благополучно, если можно было так выразиться. Приземлился я посреди клумбы, прямо на пионера, вдребезги разбив его.
      Пионер был гипсовый, с горном в руках, он стоял на персональной клумбе, лет, наверное, сто. А вот теперь кучей гипсовых обломков лежал печально у подножия постамента, на котором до этого возвышался, а теперь возвышался я в коляске, не зная как покинуть этот прижизненный пьедестал.
      Когда-то, в далекой кудрявой юности, я назначал возле этого гипсового пионера свидания первой своей возлюбленной из пятого "Б", которая была на два года меня старше.
      Тогда я был юн и пылок и посвятил ей и гипсовому пионеру такие поэтические строки:
      Мадам! Пойдемте в "Дом Мод",
      Где купим для вас манто и комод,
      Веер, из панциря мамы Тортилы,
      Шляпу, подвязку, в ажуре мантилью,
      пуф, канапе, маркизет и козетку,
      ливрею, горжетку, в петлицу розетку,
      портплед, портмоне, ремингтон, редингтон,
      портрет кирасира, боа и бомонд,
      двух рысаков изящный парад
      верхом, прямиком, поскакать в променад,
      в карете, ландо, или кабриолете,
      и лошадь гарцует, как прима в балете,
      мы мчим в тет-а-тет, на журфикс, на пленэр,
      где среди клумбы стоит - Пионэр:
      с гипсовым горном и в трусиках гипсовых,
      на пьедестал его песики писают,
      и это, конечно, не очень в порядке,
      зато в идеале капустные грядки,
      где мы, наконец, мон ами, мон кошон,
      двух деток найдем: Боржом и Крюшон...
      Вспомнил я счастливые времена, смахнул скупую слезу, повертел головой, высматривая, нет ли кого во дворе с домкратом, или с маленьким подъемным краном. Никого с этими предметами во дворе не оказалось, и вообще двор был пуст, словно пустыня Гоби в полдень.
      Что мне оставалось делать? Сидеть и скучать. Не вставать же с коляски!
      Вот я сидел и скучал.
      А то, что происходило в квартире старичков, я узнал позже от них самих.
      глава четвертая
      А происходило там следующее.
      После того, как меня спустили по вертикальной пожарной лестнице, Вовик вплотную подступился к старикам:
      - Ну, пеньки старые, кто из вас мне чайник разворотил? Сознавайтесь по быстрому! Видели картину Репина "Не ждали"? Во! Это про меня! А сейчас мы с вами еще одну картину смотреть будем: "Иван Грозный убивает своего сына". Догадываетесь, кто будет сыном, а кто - Иваном Грозным? Угадайте с трех раз! Ну, кто разворотил мне чайник?! Быстро! Быстро! Рррраззз...
      Вперед выступил бесстрашный и справедливый Арнольдик, и фальцетом заявил, откашлявшись:
      - Мы честные люди! Мы не трогали чужую посуду! Мы чужого никогда не берем, а уж тем более нам совсем ни к чему ломать чайник. Что это вообще за дикость - портить полезные вещи?
      Нинель, несколько более трезво оценившая обстановку, попыталась урезонить своего не в меру расходившегося героя.
      - Арнольдик, дорогой, ты не совсем его понял. Молодой человек чайником называет голову, и спрашивает, кто треснул его по чай... по голове. Теперь ты понял?
      Арнольдик возвел глаза к потолку.
      - Боже мой! Боже мой! Вся страна разговаривает на каком-то птичьем языке! Ужас...
      Его вдохновенный и проникновенный плач по великому и могучему, бесцеремонно прервал грубый Вовик.
      - Ты, дед, либо отвечай на вопросы, которые я тебе задаю, либо сядь и не мельтеши перед глазами. Так кто меня по, гм, кто меня ударил по... кумполу?
      Нинель решительно вышла вперед.
      - Это я.
      Один из дружков Вовика фыркнул:
      - Если кому из братвы рассказать, что Вовика вырубила старушка, божий одуванчик, вот будет кипеж! Прикинь?!
      Вовик прервал его.
      - Ты, Шмыгло, помолчи лучше. А то, смотри, говорить нечем будет. Ты меня понял? Если кому хоть слово вякнешь!
      Шмыгло испуганно зашмыгал носом, отчего сразу же стало ясным происхождение его загадочного прозвища, и испуганно забормотал в оправдание:
      - Да ты что, Вовик? Это я так. Да чтобы я? Да чтобы кому? Я никому...
      Вовик нехорошо улыбнулся.
      - Еще бы ты кому!
      И повернулся к другому "сейфу", который стоял молча, приоткрыв рот, только таращился большими, выпуклыми и круглыми глазами без ресниц.
      - Закрой рот, ворона залетит, станешь тогда не Филином, а Вороном, захихикал Вовик.
      Филин судорожно сглотнул и со щелчком захлопнул рот.
      - Ты, Филин, все понял? - спросил его Вовик.
      Филин с трудом выдавил из себя:
      - А то... - задумался, и после долгой паузы глубокомысленно добавил, - а то!
      - Ну то-то! - удовлетворенно подвел итог своей просветительской деятельности Вовик.
      После чего повернулся к Нинель.
      - Мне, в принципе, без разницы, кто из вас меня сегодня отоварил по... Ну, по организму. Это я так просто спрашивал, любопытства для. А всерьез, по делу, то мне с вами, козлы старые, время тратить некогда. Время - оно денег стоит. Верно? Вот так, исходя из этого и будем рассуждать. Бить мне вас, одуванчики, только себе дороже - рассыплетесь сразу же, облетите. Мы сделаем по-другому, без боли. Вы платите мне и тете Кате компенсацию, или моральный ущерб, как вам будет удобнее, так и считайте. Мне - за повреждение моего чердачного помещения, а тете Кате, он ухмыльнулся. - Подвального.
      - Это как это понять - подвального? - спросил Арнольдик, потрогав себя за зад.
      - В правильном направлении мыслишь, дед, - одобрил Филин. - Тетка на пузе лежмя лежит. Бедолага, ей теперь не скоро сидеть придется.
      - Она же свисток ртом проглотила! - изумился Арнольдик. - Я же сам видел!
      - Проглотила она ртом, это верно, только доставали этот свисток через... - Вовик заржал.
      Но тут же остановился и продолжил сурово, без тени улыбки на лице.
      - Давай, дед, по делам разговаривать. Некогда мне. Ну? Я жду твоих предложений.
      - А каких, собственно? - растерянно поинтересовался Арнольдик.
      - Ты, дед, дуру не гони! - рассердился Вовик. - Я тут с тобой для чего время теряю?! Ты будешь сам платить, или нам так взять? Ты учти, что это моя тебе скидка за твой почтенный возраст, иначе ты знаешь как полагается отвечать за такие штучки?! Итак, я слушаю твои предложения.
      - А нечего слушать, - гордо воздев голову ответил Арнольдик. Никаких денег и никаких компенсаций вы не получите, можете даже не рассчитывать напрасно. Что вы вообще себе позволяете?! Врываетесь в чужую квартиру, как к себе домой. Если я в чем-то виноват, то я готов ответить по закону...
      - Смотри ты, как дед заговорил! Как по писанному! А что же ты тогда удрал поскорее, а не остался на месте, чтобы по закону с тобой разобрались? Что молчишь? Впрочем, дело хозяйское, можешь не отвечать. А вот за чайник мой тебе очень даже ответить придется. Филин, проводи бабулю в другую комнату и посиди там с ней, чтобы она по своему дедушке не скучала. А ты, дедуля, погоди, не спеши так храбриться, мы с тобой не закончили, мы с тобой даже еще не начинали. Мы сейчас с тобой разговаривать будем.
      Арнольдик возмутился.
      - Да не желаю я с вами разговаривать!
      - Пожелаешь! Еще как пожелаешь! Ну-ка, Шмыгло, помоги мне с дедушкой поговорить.
      При помощи Шмыгло он разложил Арнольдика на столе в комнате, смахнув прямо на пол все, что на этом столе находилось, сдернув вместе со скатертью. Потом они привязали Арнольдика к столу бельевой веревкой, принесенной из кухни. Оттуда же Вовик принес утюг.
      - А ну, заверни деду рубаху повыше, - скомандовал он Шмыгло.
      Тот торопливо выполнил приказ. Вовик включил утюг в розетку и поставил Арнольдику на живот.
      - Ну так как, дед, может, заговоришь все же? Может, заплатишь добровольно? Тебе же дешевле обойдется.
      - Уберите с меня утюг! Он холодный! И вообще он...
      - Да замолчи ты, дед! - прикрикнул Вовик. - Потерпи, утюг быстро согреется, скоро тебе жарко станет. Ты попищи тогда, а я пойду пока посмотрю, что в другой комнате. Ты, Шмыгло, пошарь тут, да за дедулей посматривай, позовешь меня, когда ему жарко станет, или он поговорить со мной пожелает.
      Вовик ушел в другую комнату, а Шмыгло нехотя, но тщательно и методически, стал исследовать комнату, в которой он остался наедине с Арнольдиком.
      - Ты, дед, смотри, лучше отдай Вовику бабки, какие есть. Небось на гроб хотя бы, или еще на что, приберег малость? Так что лучше отдай. С Вовиком надо поосторожнее, ты не смотри, что у него все хиханьки, да хаханьки. Он - беспредельщик, бешеный, отморозок...
      Говоря все это, он продолжал искать. Дошел до письменного стола. Сел, стал выдвигать ящики. Лениво перебирал бумаги, что-то сразу же бросая на пол, что-то бросал обратно в ящики.
      Достал пачку писем, очень старых, перевязанную выцветшей ленточкой. Взвесил с уважением на руке, покачал головой:
      - Это кто же тебе столько писем пишет, дед? Ну-ка, давай посмотрим.
      - Нехорошо читать чужие письма, молодой человек!
      - Тебе, дед, может и нехорошо, а вот мне так в самый раз.
      - Но ведь это же чужие письма!
      - Да что ты говоришь, дед?! А я и не догадывался! Ну что же, посмотрим, что другим пишут, раз нам никто писем не присылает. Раз нам писем не шлют, имеем право чужие почитать.
      Шмыгло вытащил наугад одно из писем, развернул его и стал читать вслух.
      - "Дорогая Нинель! Пишу тебе прямо из окопа. У нас идут тяжелые бои..." - Шмыгло недоуменно повертел листок в руках. - Что это за бои? Из Чечни, что ли, он тебе писали?
      - Это не мне писали, это я писал, а потом, была другая война, задолго до Чечни, но если вы не знаете, то и не надо, - задергался Арнольдик. - И вообще, прекратите, вам это совершенно неинтересно.
      - Почему же так? Мы почитаем. "Идут тяжелые бои. Пишу я тебе из Синявинских болот. Ты так близко и так далеко. До города, кажется, рукой подать, а сколько всего между нами! И самое главное, между нами - война. Два месяца мы торчим в этих болотах, вцепившись намертво зубами в эту не землю даже, а в грязь, в болотную жижу, тину, в гиблые эти места. Но это тоже частица Родины. Той самой Родины, которая стала для нас не просто общим понятием, а болотами этими, городом, в котором живешь ты, в котором живут мои родители и друзья. Тот город, за который мы умрем в болотах, но врага в Ленинград не пропустим. Пока мы живы..." Ты что, дед, взаправду воевал? Болота защищал? А на хрена? Кому они нужны, болота эти самые?
      - Вам этого не понять.
      - Это почему же так?!
      - Потому, что вы - другие.
      Арнольдик хотел сказать еще что-то, но Шмыгло знаком остановил его, потому что в руки ему попалась бумага, которая привлекла его внимание.
      Шмыгло усердно читал, шмыгая, не переставая, носом. Он читал, перечитывал, читал сначала, что-то про себя повторяя, беззвучно шевеля губами...
      А комната наполнялась едким дымом, но Шмыгло, увлеченный чтением, ничего не замечал.
      Из соседней комнаты выглянул Вовик, увидел сидящего за столом Шмыгло, поглощенного чтением какой-то бумажки, оглядел комнату, заполнившуюся дымом, подбежал к Арнольдику и выключил утюг.
      - Ты, гад! - заорал он, набрасываясь на Шмыгло. - Читаешь тут, а у тебя дедок глазки закатил. Горелым уже в другой комнате пахнет, а ты даже носом не ведешь. Читатель хренов!
      Вовик орал, топая ногами, пугая Шмыгло, который поднял голову от бумаги, закашлялся от дыма, которого, несмотря на выключенный утюг, становилось все больше и больше, испуганно вскочил и подбежал к лежащему на столе Арнольдику.
      Голова старика завалилась набок, глаза были прикрыты, весь он как-то обмяк.
      - Вовик, Вовик, он же только что со мной разговаривал! - засуетился перепуганный Шмыгло. - Он же ни разу даже не пискнул, я думал, что утюг старый, плохо нагревается. Кто же знал, что он такой железный дед?!
      - Что ты под ногами крутишься?! - продолжал орать Вовик. - Ты хотя бы утюг у деда с живота сними, пока он ему внутрь не провалился, да пульс пощупай, может, откачаем еще.
      Шмыгло бросился к Арнольдику, стал нащупывать пульс, но тут же отпрыгнул, потому что тот начал шевелиться и открыл глаза.
      - Что? Что случилось? - дернулся Арнольдик, забыв о державших его веревках. - Вы извините, я тут задремал немного. Устал я. Утюг сняли? Я же говорил, что он не работает, а вы меня не слушали. Я его пытался чинить, да там все вывалилось, я сложил обратно, а он так и не работает...
      - Ну, дед, ты даешь! Ну ты мастер! - покачал головой Вовик. - Какого черта лезть в инструмент, если ты в нем ни черта не смыслишь?! А дым в комнате тогда откуда взялся, если утюг не работает?
      - Это, наверное, супчик, - робко пояснил, втягивая носом воздух, Арнольдик. - Я его подогреть поставил, надо было выключить...
      - Чего стоишь, смотришь?! - завопил Вовик на Шмыгло. - Иди, выключи этот супчик, пока мы тут все не задохнулись, и пожарные не примчались. Ну, дед! У тебя все, что не должно гореть - горит, а все, что должно наоборот. Ты идешь выключать, Шмыгло?!