ГЛАВА 6

В восемь часов утра все корты были пусты, единственным звуком в огромном зале с высоким потолком был гулкий звук теннисного мяча, отбиваемого на лету сильным ударом, до тех пор, пока Эллисон или Лора не выигрывали очко.

— Черт! — воскликнула Эллисон, когда мяч упал за чертой. — О чем я думала, когда учила тебя играть?

— Ты думала о том, чтобы сделать меня более совершенной, и ты добилась этого, — ответила Лора.

Они играли в сосредоточенном молчании, составляя в игре прекрасную пару — обе были упорными, быстрыми, но все же Эллисон удалось наконец-то сделать решающий удар, который Лора не смогла отбить.

— Чуть не проиграла, — сказала она, задыхаясь, и с нежностью прикоснулась к руке Лоры, когда они менялись сторонами. — Но проиграю, если не буду внимательна. Не могу поверить, что еще три года назад ты никогда не играла в теннис, ты уверена, что не разыгрываешь меня?

— Ты же знаешь, что это так. Я никогда не держала в руках ракетку, пока ты не научила меня. У меня так получается, потому что я очень люблю играть. Разве ты не учишься чему-нибудь быстрее, если любишь это дело?

— Вероятно. Но ты — настоящая спортсменка. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь двигался, как ты — словно кошка.

Казалось, тень пробежала по лицу Лоры, но через мгновение оно снова просветлело.

— Я научилась этому у тебя, — спокойно ответила она. — Еще один гейм?

Эллисон кивнула. А наверху, в ресторане, Поль Дженсен сквозь стеклянные стены наблюдал за стремительной игрой, восхищаясь своей кузиной Эллисон, но невольно его взгляд снова и снова возвращался к Лоре, которую он не видел почти год. Последний раз они встречались прошлым летом, когда он приехал на неделю домой после путешествия на Запад с друзьями. Уже тогда было очевидно, что Лора стала частью семьи, но он едва удостоил ее внимания. Он помнил, что отметил, как она повзрослела и больше не казалась пугливой, неуютно чувствующей себя девочкой, которую он встретил на Кейп-Коде, или, по приезде в Бостон, неуловимо-непонятной, замкнутой, проводящей все время с Оуэном или Розой на кухне, когда не посещала лекции в колледже. Она все еще была несколько угловата, хорошенькая, но погруженная в свои мысли и, казалось, витавшая где-то далеко, и не было в ней той победительной красоты и уверенности, которые так привлекали Поля.

Ему было двадцать восемь лет, и знатоки утверждали, что у него блестящие способности, наблюдательный взгляд и большое будущее художника-фотографа, если он серьезно займется этим. Но он никогда нигде не жил подолгу, чтобы серьезно заняться чем-то или кем-то.

— Ты молод, — говорила мать, — ты остепенишься, когда придет время.

— Ты будешь жалеть об этих годах, — говорил его дядя Оуэн. — Они могли бы стать самыми созидательными, а ты растрачиваешь их на пустяки.

Но его тетя Ленни советовала ему не торопиться:

— Лучше не спешить и не совершать ошибок.

— Ты найдешь свой собственный путь, — сказал ему отец, разочаровав таким ответом Поля, так как он все еще надеялся на его совет.

А его дядя Феликс презрительно выразился:

— Он испорчен, — и Поль, который недолюбливал своего холодного, сдержанного дядю, в данном случае вынужден был признать, что Феликс, вероятно, прав; он был испорчен богатством. Ему не нужно было зарабатывать деньги, и поэтому можно было с легкостью заниматься то тем, то другим, фотографией или чем-то еще, за чем время текло незаметно, не имея никаких обязательств, — неважно, что это было — работа, женщина или даже какая-то определенная страна, так как, покинув одно место, он искал красоту и новизну в другом.

Однако с этим возникли проблемы, и причина, по которой он вернулся в Бостон, была та, что ему все труднее становилось находить развлечения, и после некоторого времени казино и клубы, шикарные рестораны — все стало выглядеть одинаковым. И сейчас, наблюдая за Лорой, он почувствовал к ней интерес. Он удивлялся переменам, которые произошли в ней, отмечая ее очарование, грацию и яркую внешность, и для всего этого «красота» было слишком невыразительным словом.

«Броская, — подумал он, — довольно сложно отнести ее к какому-то определенному типу женщин». Его глаза художника быстро схватили ее тонкое лицо: широкий лоб, огромные глаза с длинными ресницами, высокие скулы, нежные тени на щеках и полные, чувственные губы, без помады, слегка приоткрытые в азарте игры. Она уже не стягивала бантом свои густые каштановые волосы, хотя для удобства надела повязку, охватывавшую лоб, все же свободные пряди волнами ниспадали на ее плечи, и влажные завитки, выбившиеся из-под повязки, обрамляли пылающее личико, делая его маленьким и беззащитным.

Но в то же время в посадке головы чувствовалась решительность, а сильное тело, как распрямившаяся пружина, с взрывной энергией носилось по корту. «Жесткая, но нежная», — подумал Поль. Пылкая, но невинная или, скорее, непознанная; в этом милом личике чувствовался опыт, хотя, не зная ее, нельзя было угадать, что она уже испытала в жизни. В семье ему рассказывали, что она была сдержанна, но очень мила, держалась отдельно от остальных, но была благодарна за доброе к себе отношение, быстро сердилась, но через мгновение могла засмеяться. Наблюдая, как она движется по корту, чтобы принять и отбить низко летящий мяч, он отмечал, насколько она грациозна, но в то же время всеми помыслами устремлена к победе. Изо всех красивых женщин Европы и Америки, которые ожидали, чтобы он напомнил им о себе, ни одна не интересовала его так, как Лора, — эта многогранная, противоречивая девочка.

Он видел, как Эллисон выиграла подачу. Лора пыталась восстановить счет, когда, отвечая на удар, попала в сетку.

— Черт побери, — выругалась она и тут же быстро осмотрелась, чтобы убедиться, что рядом никого нет, кто мог бы услышать. Поль, прочитав по губам то, что она сказала, рассмеялся: прямо, мальчишка-сорванец и в то же время уже совсем женщина. Он открыл дверь и вышел на балкон, который был как раз над кортом.

— Поль! — обрадовалась Эллисон, которая взглянула в ту сторону, заметив, что кто-то показался на балконе. — Когда ты сюда приехал? Правда Лора прекрасно играет? Хочешь сыграть?

Он покачал головой, пытаясь поймать взгляд Лоры, но она отвернулась, набрасывая на плечи полотенце.

— Тогда приходи на вечер, — пригласила Эллисон. — Сегодня. Лора, ты не возражаешь, если я приглашу Поля?

Лора что-то ответила, но Поль не расслышал.

— Да, я знаю, это мой вечер, — продолжала Эллисон, — но ведь устраиваешь его ты. — Она взглянула на Поля. — Лора устраивает потрясающий вечер в честь моей помолвки с самым прекрасным Тэдом Уолкетом-третьим. Я не знала, что ты приехал, иначе непременно пригласила бы тебя. Но ты придешь, да?

Поль смотрел на Лору до тех пор, пока под его настойчивым взглядом она не подняла глаза и не взглянула на него. Их глаза мгновенно пробежали пространство, разделяющее их.

— Да, — ответил Поль Лоре. — Мне очень бы хотелось быть там.

Гости съезжались к семи часам. Элегантный, отделанный терракотового цвета панелями лифт доставлял их на четвертый этаж, в апартаменты, которые занимала Лора в доме Оуэна на Бикон-Хилл. Окна были распахнуты навстречу теплому июньскому вечеру, и тихую, чопорную Маунт-Вернон-стрит несколько тревожили доносившиеся голоса гостей, уже знакомых и только что представленных друг другу, которые весело болтали и переходили от одной группы к другой, перемешиваясь и сливаясь, как камешки в калейдоскопе. Звучала тихая фортепьянная музыка, племянник Розы, Альберт, распоряжался в баре. Другой ее племянник, Ферди, разносил серебряные подносы с закусками, которые Роза прислала с официантом из кухни.

— Комнаты выглядят восхитительно, — заметил Тэд Уолкет, осматривая помещение и небрежно обнимая Лору за плечи. — Ты их полностью переделала.

— С помощью Эллисон, — ответила Лора, но ее глаза сияли от удовольствия, когда она обозревала то, что ей удалось сделать. Она несколько месяцев занималась квартирой, чтобы оттенки красок излучали такое же мягкое сияние, как и сад на восходе солнца. Акварели и картины, написанные маслом, украшали стены, старинные утюги, приведенные в порядок упорной многочасовой работой, стояли у камина, окна обрамляли шелковые шторы. Когда-то она мечтала о собственной комнате, теперь у нее их было три, и такие красивые, какие могли только присниться, и она сделала их действительно своими.

— Я только кое-что предложила, — сказала Эллисон. — Остальное Лора сделала сама. Никому и в голову не придет, что когда-то здесь выросли мой папа и дядя, правда? Тут было мрачно, как в пещере. А теперь мне здесь нравится. Разве у нее не глаз художника?

— В Лоре есть что-то необыкновенное, — восхищенно сказал Тэд. — Ты дружески относишься к ней вот уже три года, а обычно устаешь от людей и начинаешь скучать с ними намного раньше.

Лора, увидев, как краска прилила к лицу Эллисон, холодно проговорила:

— Может быть, мы нравимся друг другу? И Эллисон относится ко мне больше, чем по-дружески. Она очень щедра. Разве ты не восхищаешься моим платьем, Тэд?

Он отступил на шаг и посмотрел на нее:

— Выполнено Кэролайн Херера, от Мортье, собравшее множество комплиментов, когда мисс Сэлинджер появилась в нем на благотворительном балу в прошлом году.

— Тэд никогда не забывает платья, — сухо заметила Эллисон.

— А Лора Фэрчайлд выглядит просто сказочно в шелке цвета ночи. — Он поцеловал руку Лоре. — Это ваш цвет, вы не должны носить никакой другой. Хотя, — он все еще держал ее руку, — насколько я помню, вы восхитительны так же в красном. И изумрудном. И конечно, в белом, и…

— Он также никогда не упустит случай подержать руку дамы, — добавила Эллисон.

Лора высвободила руку, стараясь на ходу придумать остроумную и уместную шутку. Как бы ей этого ни хотелось, как бы она этому ни училась, ей не удавалось это так, как Эллисон и ее друзьям, у которых на кончике языка всегда готово колкое замечание или острота.

— Все пришли? — спросила она, осматриваясь вокруг. — Я должна сказать Розе, когда подавать ужин.

Почему он не пришел? Он сказал, что придет. Он сказал, что ему очень хочется прийти.

— Все, кроме Поля, — отозвалась Эллисон. — Но он часто опаздывает и славится этим. Роза знает, что ужин будет не раньше девяти. Я собираюсь представить Тэда твоим друзьям по университету, не возражаешь?

— Нет, конечно, нет, — ответила она автоматически, думая, почему он опаздывает так часто, что все знают об этом его качестве.

— Я тоже пойду к гостям, я совсем забыла обязанности хозяйки.

В первый раз в жизни она была ХОЗЯЙКОЙ, принимала гостей. Первый раз в жизни на ней было шелковое платье цвета ночи, первый раз в жизни она сама обставляла и украшала квартиру, первый раз в жизни она ждала мужчину, который смотрел на нее восхищенными глазами.

Очень долго все было совершенно новым, начиная с той минуты, когда три года назад она переступила порог дома Оуэна на Бикон-Хилл, идя рядом с его инвалидной коляской, которую шофер вкатил в фойе.

Оуэн поднял руку, давая знак остановиться, и шофер, который вез его, подчинился и замер на полпути к лифту рядом с лестницей.

— Я думал, что больше не увижу этого, — прошептал он. При взгляде на Лору веселая улыбка осветила его лицо. — Но я здесь и привез с собой тебя.

Он протянул к ней руку, и она сжала ее.

— Как я люблю этот дом! Было время, когда я думал, что ненавижу его, и даже собирался продать. — Он покачал головой, и его взгляд пробежал по мраморной статуе в центре фойе, где стояли французские круглые столы с огромными прихотливыми букетами гладиолусов и роз. — Сколько здесь было радости, смеха, и так давно… А теперь все это вернется. Ты заметила, насколько дороже мы начинаем ценить то, что имеем, если можем поделиться этим с кем-нибудь еще? Когда начинаешь ценить то, что уже потерял, — это эгоизм, и совсем другое ощущение, когда делишь это с кем-нибудь. Я надеюсь, ты будешь счастлива здесь, Лора, и говорю тебе: «Добро пожаловать!»

— Да, буду, — ответила Лора. — Я имею в виду — буду счастлива. — Она сжала губы. Почему она не может говорить так же свободно и элегантно, как он? — Спасибо, — выпалила она. Он, конечно, мог думать, что она не очень правильно говорит, но, во всяком случае, он знал, что она благодарна.

Оуэн улыбнулся и сложил руки на коленях.

— Пусть Роза покажет тебе дом, она поможет разобраться в том хаосе, который сотворили Айрис и я. Чувствуй себя, как дома, я пока отдохну, а потом приходи ко мне в комнату, когда я позвоню тебе, дорогая, — добавил он, пока шофер разворачивал его кресло. — Мне так приятно, что ты здесь. — Затем двери лифта закрылись за ним.

Роза появилась в дверях на другом конце фойе:

— Проходите, моя юная мисс. Мы быстренько пройдем по дому, а потом ты распакуешь вещи. Я позабочусь о Клэе, когда он приедет сюда после того, как закончит работу у Феликса и Ленни.

Роза никогда не спрашивала, как случилось, что Лора Фэрчайлд, помощница на кухне, взятая на летнее время, которая появилась из ниоткуда и просто попросила принять ее на работу в середине июня, в середине сентября переехала в дом на Бикон-Хилл как компаньонка мистера Оуэна, да к тому же привезла с собой брата. Оуэн всегда поступал, как хотел, и его семья давно перестала говорить ему, что он — деспот, о его капризах, глупостях и, того хуже — что он идет на поводу у умных людей, которые могут использовать его в собственных целях. Роза знала, что они все так думают, но так как они были очень милы и хорошо воспитаны, то молчали. Она тоже помалкивала, но ей это давалось легко. Ей не причиталась доля в состоянии Оуэна. Кроме того, ей нравилась Лора.

— Не прикасайся к мебели, — сказала Роза, когда они проходили через центральный салон на втором этаже. — Ты знаешь, пальцы оставляют отпечатки.

— Я никогда не оставляю отпечатков, — горячо возразила Лора. — Все-таки меня к этому приучили.

— Ладно, ладно, — мягко успокоила Роза, но удивилась, почему девочка выглядит такой испуганной. — Я совсем не критикую то, как тебя воспитали и научили работать. Я никогда не критикую людей, но откуда тебе знать, что следы пальцев остаются на полировке, поэтому мы стараемся не прикасаться к мебели.

— Извините, — пробормотала Лора.

— Ты ничего плохого не сделала. Я отлично знаю, как нравится людям трогать вещи, которые они видят впервые в жизни. Продолжим наш осмотр, я больше ни слова не скажу.

Лора выдавила из себя улыбку и боялась сказать хоть что-нибудь. Будь осторожна, будь осторожна. Даже теперь, в Бостоне, будь осторожна. Она поймала себя на том, что идет, сдерживая дыхание и на цыпочках, когда они проходили через комнаты, длинные холлы, где висели портреты строгих мужчин и дам, облаченных в шелковые платья, минуя укромные уголки, буфеты, лестницы и оконные пролеты, которые возникали совершенно неожиданно. А потом чары роскоши постепенно окутали ее, она немного расслабилась и скоро уже тянула руку, чтобы дотронуться до шелковистой полированной мебели, спокойно сияющего бархата, плотной шерстяной ткани французских гобеленов, украшавших стены.

Что-то шевельнулось и пробудилось в ней: тоска и желание роскоши и красоты, которые она прятала глубоко внутри, не веря в возможность иметь все это. Казалось, ее пальцы ожили, и она сливалась со всем, к чему прикасалась, и была так далеко от кухни со столом, покрытым пластиком, где сидел Бен и чертил ногтем по поверхности, пока она готовила обед и рассказывала ему о том, как прошел день в школе.

— Мистер Оуэн купил этот дом в качестве свадебного подарка, когда он и миссис Айрис поженились, — между тем говорила Роза. — Двадцать две комнаты. Они всегда мечтали иметь дом и жить на Бикон-Хилл, чтобы у них была семья, и давать большие вечера в огромном бальном зале. И они осуществили это. Вот здесь этот зал, который закрыт с тех пор, как она умерла.

Зал располагался на верхнем этаже. А этажом ниже, на четвертом, были апартаменты Феликса и Асы, и еще две комнаты с ваннами для гостей. Оуэн и Айрис жили на третьем, а помещения для гостей находились через холл. На втором этаже раскинулся просторный салон, который тянулся по всему дому, со столовой и библиотекой за ним, и наконец, на первом этаже были кухня, буфетная, квартира Розы, комната для посетителей и фойе, где был лифт. В цоколе располагались прачечная, кладовая, где хранились запасы Розы — джемы и прочее, и отделанная панелями комната, где стоял бильярдный стол, камин, мебель, обитая кожей, и бар.

— Мистер Оуэн всегда говорил, что те десять лет, что он прожил с миссис Айрис, были самым счастливым временем. В эти десять лет он строил свою компанию, покупая отели, строя новые, по два, а то и три отеля в год. Компания так разрослась, что потом заняла половину верхнего этажа отеля «Бостон Сэлинджер». Ты его еще не видела, он на Армингтон-авеню, сразу за Паблик Гарденс. И он, и миссис Айрис бывали на всех вечерах, их фотографии мелькали в газетах, у них было множество шикарных туалетов… Потом они начали устраивать ужины у себя, один в неделю, в очень узком кругу, на двенадцать персон. Таких вечеров больше никто не давал, и очень скоро все стали просто охотиться за приглашениями. У них был свой собственный стиль — у мистера Оуэна и миссис Айрис, и если бы я могла собрать его, — разлить по бутылкам и продавать, я бы разбогатела. Но стиль — это то, что нельзя купить: или у тебя он есть, или его нет.

«У меня свой стиль, — тихонько раздумывала Лора. — Чем бы это ни было, как бы это ни выглядело, я придумаю, как достичь его. И люди будут восхищаться мной, любить меня и мечтать быть приглашенными на мои вечера».

— Но потом миссис Айрис умерла, — продолжала Роза, пока они ехали на лифте из бильярдной на четвертый этаж, — а мистер Оуэн закрыл их апартаменты и никогда больше туда не входил. Он подумывал о том, чтобы продать этот дом, но не мог заставить себя сделать это, он говорил, что мысль, что кто-то будет жить в доме миссис Айрис, сводила его с ума. Поэтому он остался. Он перебрался в комнаты для гостей, хотя в доме нет гостей и не было с тех пор, как миссис Айрис умерла. Теперь появилась ты.

— Я не гость, я работаю здесь, — сказала Лора.

— Да, это верно. Просто раньше в этом доме не было компаньонок.

Но теперь есть. Я здесь. Я — часть всего этого. Мне не нужно вылезать из окна, оставляя все позади. Я принадлежу этому месту.

На третьем этаже Роза открыла дверь в трехкомнатные апартаменты, где выросли Феликс и Аса.

— Это твои комнаты.

Лора непонимающе посмотрела на нее:

— Что это?

— Апартаменты. Не очень-то красиво, но мистер Оуэн сказал, что здесь будешь жить ты.

Стены были отделаны темной пробкой, мебель цвета темного грецкого ореха — все было коричневым.

— Комнаты отделывали Феликс и Аса, если это можно назвать отделкой, — объяснила Роза. — Это та часть дома, к которой не прикасалась и ничего не меняла миссис Айрис. Это была их половина, только их, и мы не заходили туда, пока они оба не выехали.

Лора осмотрела комнаты. Выглядели они темными и мрачными.

— Измени их, — сказал Оуэн Лоре на следующий день, после того как Роза сказала ему, что для молоденькой девушки это мрачноватое место. — Все измени. Перекрась стены, смени обстановку, а все счета пришли мне. Эти комнаты больше не интересуют ни Феликса, ни Асу, а я одобряю все новое. Сделай их своими.

— Если вы не возражаете, думаю, мне следует немного подождать, — ответила Лора. Она сидела рядом с кроватью, держа на коленях книгу и раздумывая о слове «темные». Темные комнаты выглядели жесткими, неприятными. Темные комнаты Оуэна были украшены бархатом, восточными коврами, тяжелыми шелковыми портьерами цвета золота и изумруда, с сияющими напольными лампами. — Они не такие красивые, как ваши, — продолжила она, — но иметь свои собственные три комнаты — это просто замечательно, я должна привыкнуть жить без Клэя и Бена, — она вонзила ногти в ладони. — Один из друзей Клэя, друзья вечно заходили, и было тесно и шумно, — просто перемени тему разговора! — И я хочу побольше узнать о Бостоне, он совсем не такой, как Нью-Йорк, такой старый и красивый… — Она глубоко вздохнула. — Я займусь комнатами позже, отделаю их, если все будет хорошо.

— Они — твои, можешь делать с ними все что хочешь, — ласково сказал Оуэн.