Наследство

У нее были круглые щеки и влажный рот. Она выработала привычку наклонять голову набок, при этом ее блестящие светлые волосы падали ей на глаза: это придавало ей искушенный вид, который несколько не вязался с бесхитростным, немного испуганным выражением ее светло-голубых глаз. Именно этот контраст в ее внешности хотел подчеркнуть Поль в своих фотографиях.

Многие годы, как любительница, она участвовала в демонстрации мод. После того как ей исполнилось двадцать семь лет и она так и не нашла подходящую кандидатуру, чтобы выйти замуж, Эмилия стала относиться к работе модели не как к хобби, а серьезно.

— Тогда мы встретимся с Эллисон и выпьем что-нибудь вместе, — сказал Поль, вешая трубку. — Приятель Эллисон завтра уезжает, а она очень хочет, чтобы мы познакомились с ним.

— Кто он такой?

— Его зовут Бен Гарднер.

— Откуда он?

— Она не рассказывала. Мы договорились на пять тридцать. В какое время мы встречаемся с этим твоим приятелем Маркетом?

— Маркеном, дорогой. И он наш приятель, или скоро им станет. В семь часов. А где мы встретимся с Эллисон?

— Мы выпьем что-нибудь здесь же, в отеле.

— Чудесно. Я успею переодеться после того, как мы сделаем некоторые покупки.

Она надела шапочку от дождя.

— Поль, ты только не обижайся, но ты не забудешь фамилию Барри опять, а? Особенно когда будешь разговаривать с ним. Не очень приятно, когда путают твою фамилию, верно? Тем более что Барри сможет во многом мне помочь. И тебе тоже. Ведь ты этого хочешь, не так ли?

— Пусть поможет тебе, это важнее.

Он молчал, когда они взяли такси до Бетховенстраат, где, как слышала Эмилия, открылся новый магазин. Он сам не знал, чего хотел. В этом было все дело: он не знал и не хотел знать. Ничто не волновало его чувств, ничто не привлекало: ни работа, ни развлечения. Как будто внутри его что-то шло вразрез со всем миром, потому что ему причинили боль и еще потому, что и он сам причинил боль.

В магазине «Валуа», обтянутом атласом, Эмилия примеряла шляпы перед Полем. Растянувшись в кресле рядом, он рассматривал ее отражения в трельяже; в нем было видно ее лицо полностью и два совершенных профиля, как будто обрамленные рамкой, и его пальцы невольно пошевелились в поисках своей фотокамеры. Согнув большой и указательный пальцы, он стал через них смотреть на тройное изображение Эмилии. Она улыбнулась ему в зеркале, зная, почему он это делает.

— Тебе должно быть стыдно, что не взял с собой фотоаппарат; не так часто можно увидеть меня в тройном изображении.

Он опустил руку:

— Я хочу сделать твои новые фотографии.

— Прекрасно, дорогой! Когда захочешь!

Она была отличной моделью, подумал он. Она могла часами стоять или сидеть в любой позе, которую ей предлагали принять, потому что именно в это время чувствовала себя счастливой: в центре если не внимания, то объектива фотоаппарата. Она даже не поинтересовалась, что именно нового будет в его фотографиях; самое главное было то, чтобы ее фотографировали. Но Поля очень заинтересовала идея сфотографировать Эмилию с ее тремя изображениями в зеркале; взятые вместе, они подчеркивали ее безукоризненную красоту. Он знал, что этот интерес окажется сильнее его неприкаянности и тоски и на некоторое время отвлечет его.

— Ты хочешь, чтобы я подождала, пока ты сходишь за камерой? — спросила она.

— Нет, мы можем вернуться сюда завтра. Он взглянул на часы:

— Мне хотелось бы купить Эллисон подарок.

— У нее день рождения?

Он удивился:

— Не думаю. Я просто хочу ей купить что-нибудь, потому что люблю ее и очень рад снова видеть.

— Мне кажется это неправильным. Подарки делают в особых случаях.

— Это и есть особый случай, — ответил он резко. Он подождал, пока она расплачивалась за свои шляпы и отдавала распоряжения, куда они должны быть доставлены.

— Ты не сердишься на меня, нет? — спросила она, когда они бежали под дождем к такси. — Я не хотела критиковать тебя.

— Ты можешь критиковать меня сколько хочешь; я не против и не сержусь.

Она ближе пододвинулась к нему, сидя на заднем сиденье, и, взяв его руку в свои, стала рассказывать о тех изменениях в Амстердаме, которые она заметила с тех пор, как была здесь в последний раз. Через минуту они уже смеялись, и он забыл о своем раздражении.

Поль знал, что не следует обманываться уступчивостью Эмилии. Он хотел, чтобы у них с ней были хорошие, ровные отношения, без раболепия, но он не мог отрицать, что ему было спокойно, что рядом с ним была женщина, умеющая польстить и относящаяся к нему с уважением. «Это как наркотик, — думал он, — мужчина легко привыкает, когда его лелеют».

А вот Эллисон не понимала этого совершенно. Он убедился в этом через несколько минут после того, как они сели за столик в ресторане отеля «Сэлинджер». Зал был огромным. Мужчины и женщины, одетые во всевозможные наряды от модельеров Милана и Парижа, громко разговаривали на десяти разных языках. Эллисон не обращала на них внимания; она разговаривала с Эмилией.

— Вы никогда не возражаете Полю? — спросила она в преувеличенном удивлении. — Но это ужасно скучно, вы не считаете?

— С Полем не бывает скучно, — серьезно ответила Эмилия. — И есть другие способы, чтобы… убедить его.

Эллисон взглянула на нее с любопытством, и Эмилия подумала, что должна быть более осторожной: все-таки это была любимая двоюродная сестра Поля.

— А где твой приятель? — спросил Поль. — И Патриция?

— Патриция решила не приходить. Бен должен уже быть здесь; его, видимо, задержали.

На ней было длинное без рукавов платье черного цвета, в ушах и на шее бриллианты. Поль любовался ее угловатой красотой, которая почти затмевала мягкие, округлые формы Эмилии.

— Бен Гарднер, — задумчиво проговорил он. — Он американец или англичанин? Чем он занимается в Амстердаме?

— Он американец. Работает здесь.

— В Амстердаме?

— В отеле. Он начальник отдела безопасности.

Она вся напряглась, ожидая, что он скажет на это. Но Поль ничего не сказал, Эмилия тоже промолчала, поймав взгляд Поля, означающий, что он не хочет, чтобы она высказывала свое мнение относительно того, что один из Сэлинджеров общается со служащим отеля.

Эллисон резко встала, когда высокий мужчина подошел к их столику.

— Бен, — произнесла она, ее голос был чуть тоньше обычного. — Это мой двоюродный брат Поль Дженсен. А это Эмилия Кент. Познакомьтесь. Бен Гарднер.

Все обменялись рукопожатиями. Оба мужчины были одного роста и имели одинаковую худощавую, мускулистую комплекцию, но во всех других отношениях они отличались друг от друга: Бен был светловолосым, с голубыми глазами, которые прятались под тяжелыми веками и очками в роговой оправе; Поль же был с черными волосами, густыми и непослушными, его выразительные черные глаза были глубоко посажены, а руки тонкими и беспокойными.

— Рад познакомиться с вами, — сказал Бен, размышляя о человеке, сидевшем перед ним. Поль Дженсен. Что думала о нем Лора или он о Лоре?

— Эллисон рассказывала мне о вас, но я не знал, что вы в Европе.

— Боюсь, это моя вина. Я потерял связь со многими людьми. А вы давно здесь живете?

— Два года в Амстердаме, пять в Европе.

— Слишком долго вдали от дома.

— Да и вы тоже. Поль пожал плечами:

— Я всегда путешествую. А где вы жили до того, как приехали в Европу?

— В Нью-Йорке. Эллисон говорила, что ваш дом в Бостоне.

— Да. Но я не уверен, куда отправлюсь отсюда. Может быть, в Нью-Йорк. А вы собираетесь когда-нибудь вернуться туда?

— Не знаю.

— А ваша семья живет там? Бен развел руками.

— У него нет никого, — вмешалась Эллисон. — Не могу представить, как такое может быть.

— Она с самого начала не была большой, — сказал Бен. — Потом одни умерли, а другие… исчезли.

— Очень драматично, — заметил Поль с улыбкой.

— Да, так и есть. Мы пережили много бурных событий.

— А потом вы приехали в Европу?

Бен кивнул:

— А вы сами? Вы уехали тоже из-за семейных конфликтов?

— Я кое-что рассказала Бену о нашей семье, — обратилась к Полю Эллисон почти извиняющимся голосом. — Но не о тебе именно и… Только совсем немного. Если ты сам хочешь рассказать о себе, это дело твое.

— Я с удовольствием послушаю.

Поль покачал головой:

— Все уже в прошлом. Я не люблю о нем говорить. Хотя сам не прочь послушать о вашем прошлом, не так часто случается, чтобы вся семья взяла и исчезла только потому, что случилась… ссора, не так ли?

— Предательство, — ответил Бен и заметил удивление, а потом и боль, которые промелькнули в глазах Поля. — То же самое, что случилось и в вашей семье.

— Может быть, такое случается часто, — сказала Эллисон, нервно рассмеявшись.

— Будем надеяться, что нет, — мрачно ответил ей Бен.

Поль почувствовал, что этот человек заинтересовал его Он, конечно, проявлял больше любопытства, чем следовало, относительно их семьи, но его можно простить: достаточно увидеть, какими глазами он смотрел на Эллисон.

В нем чувствовалась напористость, которая нравилась Полю, как будто он примеривался к миру, который собирался завоевать, но в нем было еще что-то от исследователя, он искал то, что было утеряно и не найдено. По-видимому, именно это привлекало в нем Эллисон, размышлял Поль. Он надеялся, что она не кинется снова осуществлять еще один замысел сделать чью-то жизнь лучше, но опасался, что именно это она и делала. Вот по этой причине и потому, что Бен ему понравился, он хотел узнать его ближе.

— Давайте как-нибудь пообедаем вместе? — предложил он ему. — Вы сможете уйти из отеля?

— Я смог бы, но я уезжаю завтра в Лондон на две недели.

— Черт, жаль. Мы не пробудем здесь так долго.

— Ну, в следующий раз, когда приедете в Амстердам…

— Ой, Поль, останься здесь подольше, — обратилась к нему Эллисон. — Разве у тебя есть другие дела?

— Поль хочет работать, — вмешалась в разговор Эмилия. — Мы оба хотим работать.

— Работать? Поль? С каких это пор? — Эллисон заметила, что Поль нахмурился. — Извини, ты, видимо, исправился.

— Подумываю об этом, — оказал он сухо и взглянул на Бена. — Вы часто бываете в Штатах?

— Время от времени, не очень часто. Но я думаю, что теперь все изменится.

— Если изменится, то заглядывайте ко мне. — Он вынул свою визитную карточку. — Это телефон моей справочной службы в Бостоне; они скажут, где меня найти.

Бен тоже вынул свою визитку:

— Это если вы первый приедете в Амстердам.

Они улыбнулись друг другу, почувствовав взаимную симпатию. В итоге Поль и Эмилия просидели с ними дольше, чем планировали. Все четверо разговаривали о Европе, пили вино, закусывали датским сыром с крекерами, пока Эмилия наконец не сказала решительно:

— Поль, нас ждут. — После этого все поднялись и стали прощаться.

Выйдя из отеля, Поль с Эмилией сели в такси, а Бен с Эллисон, взявшись за руки, пошли вдоль улицы Рокин Дождь перестал, воздух был свежим и прохладным.

— Ты не сказала им, что через несколько дней приедешь ко мне в Лондон, — сказал Бен.

— Еще есть время. Мне кажется, Поль считает, что я что-то затеваю.

— Он прав?

— Возможно. Я должна кое-что сказать тебе.

Он ощутил мгновенную тревогу и остановился;

— Что-то случилось?

— Ты имеешь в виду плохое? Нет, конечно. С тобой всегда так. Ты прежде всего думаешь о плохом. А я хочу, чтобы ты думал о хорошем.

Она замолчала, а потом выпалила:

— Я сегодня сняла квартиру.

Он резко взглянул на нее:

— Ты сняла…

— На Принценграхт. Очень симпатичная, очень маленькая квартирка, но достаточно большая, чтобы мы с тобой смогли гораздо ближе узнать друг друга.

На его лице появилась улыбка, которая становилась все шире.

— Ты типичная американка. Берешь быка за рога.

— А что в этом плохого?

— Это просто чудесно. Прожив в Европе столько времени, я совсем забыл, что это так чудесно. А как же Патриция?

— Она собирается в Париж. Она говорит, что шести недель вполне достаточно для Амстердама. Я совершенно с ней не согласна.

Бен взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза.

— Это не какой-нибудь порыв? Ты действительно хочешь этого?

Про себя Эллисон сказала: «Я хочу только тебя», — но вслух произнесла:

— Может быть, это и порыв. Но даже если это и так, мы должны наслаждаться, пока он длится. Он продолжал смотреть ей прямо в глаза.

— Я хочу купить что-нибудь для тебя, — сказал он. — Мне давно хотелось сделать это. Давай пойдем сейчас, до ужина.

— Мне ничего не надо, — попыталась отказаться Эллисон. — Я хочу, чтобы мы просто побольше были вдвоем.

— Ты уже все сделала для этого. А сейчас сделаем то, что хочу я.

— Бен, уже все закрыто.

— Нет, магазин закрывается через пятнадцать минут. Если мы поторопимся, то как раз успеем.

— Какой магазин?

Он ответил ей улыбкой и зашагал быстрее. Через несколько минут Эллисон увидела огромную мраморную арку, которая была входом в амстердамский Центр по продаже бриллиантов. Некоторые мастера собирались домой, но управляющий приветствовал Бена теплым рукопожатием.

— Я хотел бы представить вам мисс Сэлинджер, — сказал Бен. — Эллисон, это Клаус Кейпер. Клаус! Мы пришли не слишком поздно, чтобы купить что-нибудь для мисс Сэлинджер?

— Если вы не собираетесь все здесь осматривать, то времени хватит.

— Отлично. Эллисон, ты сама выберешь?

Эллисон отрицательно замотала головой. Она чувствовала неловкость. С того момента, как она сообщила Бену о квартире, ситуация вышла из-под контроля. Она не была уверена, что хочет получить в подарок от Бена бриллиант, во всяком случае, не сейчас, она бы еще помечтала об этом. Но она не хотела ставить его в неловкое положение перед Клаусом Кейпером.

— Нет, я пока посмотрю, как работают огранщики, — пробормотала она и отошла, оставив мужчин совещаться без нее.

В ослепительно яркой комнате за длинными столами на крутящихся стульях сидели мужчины и женщины, обтачивающие и шлифующие бриллианты, которые были уже проверены на вес и цвет, придавая им нужную форму. Эллисон наблюдала, как одни мастера распиливали бриллианты, другие шлифовали камни, а третьи окончательно их гранили.

— Надеюсь, что ты будешь носить это, — сказал Бен, нарушая ее одиночество. — У Клауса был один уже готовый бриллиант в оправе, примерно то, что я хотел.

Он разжал ее руку и положил что-то маленькое на ладонь. Камень был дымчатого цвета, меньше карата, и вставлен в серебряную филигранную оправу, воздушную, как кружево.

— Какой красивый! — тихо произнесла она. Она уже знала, что не сможет отказаться. Это было не кольцо, а скромный, выбранный с большим вкусом медальон. Таким мог быть подарок от хорошего знакомого или от мужчины, который чувствовал себя счастливым. «Он и был счастлив, — подумала Эллисон. — Гораздо счастливей, чем когда мы впервые встретились с ним. Я уже кое-что сделала для него».

Она надела цепочку себе на шею.

— Спасибо. Я, наверное, буду носить его, не снимая, пока тебе не надоест видеть его на мне.

— К этому времени я уже куплю тебе что-нибудь другое.

Обеими руками он взял ее лицо и поцеловал ее. Поцелуй был сдержанный, поскольку они были не одни.

— Я люблю тебя, Эллисон, — сказал он.

В кабинете главного редактора журнала мод «Ай» на Манхэттене были слышны рождественские песни, которые распевали на улице, а в его кабинете искусственная елка была увешана разноцветными глазами, горящими красными, зелеными и белыми зрачками, которые светились от маленьких лампочек, вставленных в них. Эмилии достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что сделаны они в дурном вкусе, и она отвернулась.

— Барри хотел, чтобы я обратилась к вам, — сказала она главному редактору журнала мод, которого звали Джок Флин, пока он жил в итальянском квартале. Но, переехав в верхнюю часть города, в Рокфеллеровский центр, стал называть себя Джейсон д’Ор. — Он сказал, что не осмеливается навязывать вам свои желания.

— Он также сказал вам, чтобы вы не говорили мне этого, — заметил Джейсон, сухо улыбаясь; в его голосе слышались визгливые нотки. — Но вы решили передать мне его слова, потому что надеялись, что это поможет установить дружескую атмосферу между нами.

Эмилия промолчала. Он был прав, но вел себя так же дурно, как был украшен и сам его кабинет.

— Итак, давайте посмотрим, что у вас есть. Его голос стал деловым.

— Барри присылает ко мне своих друзей со старыми шутками, если он действительно увидел в них нечто интересное.

Он открыл кожаный альбом, который Эмилия тверда решила взять с собой, несмотря на протесты Барри, считавшего, что фотографии должны были прийти из его агентства, а она — остаться дома.

— Я не могу сидеть и ждать дома, — объяснила она ему. — Лучше будет встретиться лично. Вспомните, как хорошо все получилось, когда мы встретились с вами в Амстердаме.

— Фотографии вашего приятеля Поля действительно мне понравились в Амстердаме, — сердито огрызнулся он. Он хотел тогда переспать с ней, но она осталась верна Полю, хотя они просто жили вместе. — Но личный контакт не имеет никакого отношения к этому делу.

— Этого вы знать не можете. Тогда я вас очаровала, а сейчас постараюсь очаровать и Джейсона д'Ора. Господи, что за имя!

— Только не говорите ему, что вам не нравится его имя. Или его новогодняя елка.

— А почему елка?

— Увидите сами.

Закончив просматривать альбом, Джейсон вернулся в его начало и стал медленно переворачивать страницы.

— Вам здорово повезло с вашим фотографом. Чертовски хорошо.

— Работа или модель? — вырвалось у Эмилии.

— И то и другое. В них ощущается искренность и кажется, что вы только притворяетесь искушенной.

— Или наоборот, — весело заметила она. Он пожал плечами:

— Я думаю, что Барри сказал вам, что у нас есть фотомодели, которых мы регулярно используем.

— Он сказал мне, что вы ищете новые лица.

— Поэтому мы обращаемся к ним, когда возникает необходимость.

Эмилия ждала, что он скажет дальше.

— И когда же она возникает? — спросила она, все-таки стараясь скрыть нарастающий гнев.

— Не имею представления. — С этими словами он закрыл ее альбом. — В настоящий момент мы работаем над майским номером. Я не могу сказать, что именно нам понадобится на июнь. Может быть, мы вам позвоним.

Он открыл дверь и встал около нее, ожидая, когда она уйдет.

С холодным выражением лица Эмилия взяла со стола альбом:

— Извините, что отняла у вас время. Она полностью владела собой, но внутри вся кипела от негодования.

— Да как он смел?! — набросилась она на Поля, вернувшись к нему домой, где жила после возвращения в Нью-Йорк из Европы. — Меня ему рекомендовал Барри, я не с улицы к нему пришла. Кроме того, моя фамилия Кент, это кое-что значит в Бостоне. Я не бедная родственница. Кем он себя воображает, чтобы так поступать со мной?

Поль держал в руках спичку, стараясь разжечь огонь в камине; когда пламя вспыхнуло, он закрыл стеклянные дверцы и обнял ее за плечи. Расстроенная, она поцеловала его.

— Ты меня слышишь? — спросила она его.

— Да.

Он отошел от нее:

— Выпей что-нибудь, это тебя успокоит. В маленьком баре, устроенном в нише, он смешал два мартини.

— Иди сюда и сядь. Похоже, что ты стала камнем преткновения.

— Как это?

— Твой хороший приятель Барри и твой новый знакомый Джесон, должно быть, давно оспаривают право принимать решения. Джесону пришлось не по вкусу, что тот прислал тебя прямо к нему, вместо того чтобы соблюсти обычные формальности.

— Какие обычные формальности? Но она уже поняла какие, и это отразилось у нее на лице.

— Так, значит, Барри говорил тебе, что агентство само должно было переслать ему твой альбом?

Ее рот был упрямо сжат.

— Если имеешь дело с цивилизованными людьми, личный контакт — гораздо лучше.

— Ты, может быть, и права. Но он предупреждал тебя. Они, случайно, не любовники?

— Сомневаюсь. Барри глаз положил на меня.

— Неужели? Сообразительный парень. Она рассмеялась, чувствуя себя лучше:

— Но он не может конкурировать с тобой, и он понимает это, или, во всяком случае, он понимает, что я знаю это. Можно, я выпью еще?

Он направился к бару:

— Я заказал столик, чтобы мы могли поужинать в «Ле цирке».

— Как тебе это удалось? Там столик заказывают за три недели!

— За две.

— Правда? У тебя есть какой-то повод?

— На следующей неделе у тебя день рождения. А через три дня после него — Рождество. Разве это не повод?

— Ну, ты мог решить сделать мне предложение. Извини, — добавила она быстро. — Я веду себя дурно, все равно что Джесон д’Ор.

— Ты никогда не ведешь себя дурно, моя дорогая, — спокойно ответил Поль.

Эмилия опять замолчала. Стоя у бара, он видел, что она смотрела на огонь. Она сидела на бархатном диване в библиотеке со стенами из панелей, которые он украсил тремя фотографиями Оуэна, сделанными им самим. Ковер в серо-черных тонах лежал на полу; на стеллажах стояли книги в кожаных переплетах. В этой темной комнате, освещаемой только камином, златокудрая красота Эмилии, казалось, была окружена мерцающим ореолом. Но он продолжал созерцать ее красоту, отмечая, как черты ее лица меняются в игре теней, отбрасываемых языками пламени. За внешней маской он увидел и другие лица Эмилии Кент.

Гнев все еще таился в уголках ее плотно сжатых губ, потом ему показалось, что на нем промелькнуло выражение упрямства, потом высокомерия, быстро сменившееся сомнением. Эмоции на ее лице менялись одна за другой. Он отступил назад, увеличивая расстояние между ними и меняя угол, под которым он смотрел на сидящую на диване Эмилию, и ее лицо изменилось снова, сначала она, казалось, что-то рассчитывала, потом лицо ее сделалось почти страстным. Через мгновение, когда в камине упало полено и искры ударились о стеклянные дверцы, ему показалось, что он заметил на ее лице грусть.

И вдруг лицо Эмилии превратилось в лицо Лоры, уголки ее губ были горестно опущены.

Потрясенный, разъяренный этим видением, Поль размахнулся и бросил свой стакан через комнату, где он разлетелся на куски, ударившись о стенки камина. Эмилия вскрикнула, но он едва слышал ее крик. Будь все проклято! Уже прошло полтора года, а он не мог выбросить ее из головы. Каждая связь имеет свой конец. Так было и с их романом. Почему, черт возьми, он не мог жить нормально и любить других без того, чтобы не видеть ее везде, куда бы он ни посмотрел!

— Поль!

Эмилия в ужасе глядела на него, и лицо Лоры исчезло.

— Господи, что произошло? Ты сам не свой! На тебя это непохоже!

— Непохоже разбивать стаканы или думать о чем-то, кроме тебя? — грубо спросил он. Когда она вздрогнула, он подошел к ней и протянул ей бокал, потом опустился на диван.

— Извини меня. Но ты заметила, что разбил я свой стакан, а не твой? Значит, я все-таки думал о тебе, даже тогда, когда повел себя так грубо.

— О чем ты думал, если не обо мне?

— О старом друге. И о том, чтобы сделать фотографии.

— Мои?

Ему не нужно было опасаться, размышлял Поль, что Эмилия захочет глубже заглянуть в его мысли; она была слишком поглощена собой. В какой-то степени это было к лучшему: ее никогда нельзя было обвинить в том, что она хочет казаться не той, которой была на самом деле.

— Конечно, твои, — ответил он. — Ты — моя любимая модель.

— И компаньон.

— Да, — задумчиво согласился он. — Это правда. — Он резко поднялся. — Пойдем ужинать.

— На какое время ты заказал столик? — Он совсем забыл об этом.

— На восемь часов, но мне хочется немного пройтись.

— Какая хорошая мысль!

Она вскочила на ноги:

— Я только надену сапоги: на улице шел снег, когда я пришла.

Поль с улыбкой наблюдал, как она вышла из комнаты. Он знал, что ей совсем не хотелось идти пешком от Саттон-Плейс до «Мейфэар Риджент», особенно в декабре и особенно когда шел снег. Но прелесть Эмилии частично заключалась именно в ее интуиции. Когда она хотела, то могла точно угадать, с каким его настроением и каким его желанием она должна была считаться, даже претерпевая собственные неудобства. И Поль, сознавая, что такое качество встречается довольно редко, ценил это и был благодарен ей.

Они пошли пешком вдоль реки и завернули за угол на Пятьдесят седьмой улице. Лицо Эмилии выделялось на фоне меха, а ее отороченные мехом сапожки оставляли маленькие следы на снегу, который тихо падал на фоне уличных фонарей и новогодних елок в окнах домов. Все здания, казалось, были двойниками дома, где жил Поль, — спереди у каждого подъезда стояли привратники в униформе с золотыми галунами, за занавешенными окнами каждый жил своей жизнью. Поль купил эту квартиру много лет назад и еще однокомнатную квартиру рядом, которую превратил в студию и фотолабораторию. После того как он обставил квартиру, он жил в ней очень редко, только бывая в Нью-Йорке, в остальное время сдавал своим знакомым.

С Эмилией они жили здесь уже месяц, и впервые Поль пользовался фотолабораторией каждый день.

После Амстердама они побывали в Африке, Индии, где Поль сделал сотни фотографий, на большинстве которых была Эмилия. Впервые он использовал природу, внутренние помещения и людей, чтобы на контрасте подчеркнуть искренность и искушенность Эмилии, которые он постарался запечатлеть в целой серии превосходных фотографий, — и он почувствовал прилив гордости, когда Эмилия рассказала ему, что Джейсон понял это. «Не такой уж тот дурак, — подумал Поль сухо, — если понял, что я стараюсь воплотить в своих фотографиях». Именно необыкновенное удовольствие, которое он получал в работе и способность уйти в работу с головой, поддерживали его большую часть времени.

За эти годы его желание всерьез заняться фотографией то вспыхивало, то угасало, как пламя в камине, всегда отступая на второй план, когда к нему возвращалось чувство неприкаянности, и мысли о бессмысленности своего существования вновь одолевали его: дети, которые построили песочный замок, вернулись домой; Лора исчезла; Оуэн умер; его друзья по университету, которых он фотографировал, когда вместе занимались спортом или готовились к лекциям, все разъехались кто куда. Сейчас, идя рядом с Эмилией по тихой улице и глядя на ее лицо, скрытое в тени, он думал о тех перепадах ее настроения, свидетелем которых он стал в своем кабинете, освещаемом камином, и неожиданно почувствовал острую потребность стать действительно настоящим фотографом, выйти из тех рамок, которыми он добровольно ограничивался из-за своей лености все эти годы, когда он довольствовался тем, что был немного больше, чем просто дилетант.

В своих фотографиях ему хотелось показать, что скрывалось за внешним фасадом людей и событий; он хотел, чтобы в его работах раскрывались секреты: лица за каждым отдельным лицом, пейзажи за каждым отдельным пейзажем. Он намеревался делать фотографии, в которых бы люди смогли увидеть самих себя и понять что-то новое о себе и своем окружении.

Впервые в жизни Полю захотелось работать не только для удовлетворения честолюбия. Ему захотелось, чтобы люди поняли и оценили его работу. Он захотел этого с такой страстью, что она пришлась бы по душе Оуэну Сэлинджеру.

Эмилия свернула за угол, и он последовал за ней, давая возможность разглядеть в витрине магазина что-то, понравившееся ей. Улица была ярко освещена и многолюдна; густой поток машин двигался по ней, то останавливаясь, то снова срываясь с места, а на тротуарах по обеим сторонам улицы горели вывески кинотеатров, у входа которых продавали горячие сосиски, модных баров и других увеселительных заведений.

Двери маленьких магазинчиков, украшенные рождественскими венками, не закрывались из-за потока туристов и желающих купить подарки, а у входов в бары стояли холеные молодые профессионалки и обсуждали вечерние развлечения.

В молчании Поль рассеянно шел рядом с Эмилией, витрины не привлекали его, и он больше обращал внимание на людей, идущих по тротуару, Санта-Клаусов с колокольчиками в руках и добровольцев Армии спасения, играющих на тромбонах на перекрестках.

Они свернули на Шестьдесят третью улицу, где снова стало тихо. Это была улица с солидными домами из коричневого кирпича, которые выстроились в ряд как представители старинных семей Бостона, отгородившиеся от шумного города. Наконец они вышли на Парк-авеню. Эмилия рассказывала что-то об антикварной картинной раме, когда они подошли к «Мейфэар Риджент». Вдруг Поль резко остановился.

Из отеля выходила Ленин Сэлинджер. Она улыбалась очень молодому человеку, который держал ее под руку.

Они все одновременно увидели друг друга.

— О, Поль! — весело воскликнула Ленни, и Поль подумал, что впервые увидел, что она волнуется. — Эмилия с тобой? Гуляете под снегом, это просто очаровательно. Совершенно не ожидала встретить здесь кого-то… гуляющего вечером вот так. Хотя, конечно, совсем не холодно, просто… О, извините. Тор Грант, это Поль Дженсен и Эмилия Кент.

Возникла небольшая пауза, в течение которой мужчины жали друг другу руки, а ей удалось взять себя в руки.

— Я опаздываю, а то мы могли бы вместе что-нибудь выпить. Вы идете ужинать?

— Да, в «Ле цирк», — ответил Поль.

— Ну, не будем вас задерживать. Может быть, выпьем вместе как-нибудь в другой раз. Я бываю в городе довольно часто; мы ищем квартиру.

Невольно Поль взглянул на молодого человека.

— Мы с Феликсом… — продолжала уже спокойно Ленни, — обсуждали эту идею уже давно. Но все оказалось совсем не просто. Какой ты оказался предусмотрительный, Поль, что успел купить квартиру вовремя. Я позвоню вам на днях. Эмилия! Была рада увидеть тебя. Желаю приятно провести вечер. Поль, дорогой… — она наклонилась вперед и поцеловала его в щеку. — Я позвоню тебе. Идемте, Тор.

Мужчины снова пожали руки друг другу.

— Дурацкий обычай, — пробормотал Поль, когда Ленни с молодым человеком ушли. — Почему я должен дважды жать руку человеку, которого совсем не знаю, и е которым не обмолвился ни еловом, и, если моя тетка не имеет ничего против, которого никогда больше не увижу?