Она посмотрела на каждого из них: состоятельные, обладающие властью люди, которые желали быть уверенными в том, что ставят на победителя.

— Черт возьми, вы поверили мне однажды; за несколько лет мы создали мощную группу отелей! Даю вам слово сделать все, что в моих силах, чтобы…

— Удержаться у власти, — резко вставил Алкот. — Вы закончили?

Лора взглянула на него:

— …Чтобы сделать отели и «Оул корпорейшн» сильными и прибыльными, какими мы желали их видеть в самом начале. Теперь я закончила, Тим.

— Тогда я хотел бы поставить на голосование мое предложение о смещении Лоры Фэрчайлд с поста президента «Оул корпорейшн». Я — «за».

Желая показать, что он соблюдает правила, Алкот записал свой голос на блокноте, лежавшем перед ним на столе. Он повернулся к инвестору, сидевшему справа от него, ожидая его мнения.

— Да.

Алкот удовлетворенно кивнул и записал.

— Лора?

— Нет

В горле пересохло. Годы мечтаний и упорной работы, чтобы прийти к этому: нескольким людям, произносящим одно-единственное слово.

Алкот записал ее голос.

— Уэс?

— Нет

— Конечно.

Он записал, затем, улыбаясь, повернулся к человеку, сидевшему по левую руку.

— Нет.

Повисла оглушающая тишина. Волна возбуждения прокатилась по Лоре, ее глаза вспыхнули, когда она встретила взгляд того, кто дал ей возможность остаться президентом «Оул корпорейшн».

— Вы совершенно правы: ваши отели — ваше отражение, — сказал он, — и я думаю, это самое лучшее, чем мы обладаем.

Ворча, инвестор, сидевший справа от Алкота, отодвинул стул.

— Одну минуту, — быстро проговорил Алкот, — считаю, что, прежде чем мы разойдемся, нам следует позаботиться еще об одном. Полагаю, все согласятся, что паи необходимы определенные гарантии. У меня очень мало информации, и это обстоятельство всегда крайне нервирует меня. Поэтому я ставлю еще одно предложение: за тридцать дней Лора должна исправить ситуацию. Если через тридцать дней положение останется прежним, тогда она оставляет пост, а мы находим кого-нибудь другого. Даже тридцать дней могут оказаться слишком длинным сроком — кто знает? Мне чертовски не хочется, чтобы всплыло еще что-нибудь новое. Но нам необходимо знать все, что творится! Согласны?

Он оглядел сидевших за столом. Инвестор справа согласно кивнул.

— Будем обсуждать? — спросил Алкот, глядя на Лору. Однако первым заговорил Карриер:

— Мне кажется, тридцать дней справедливый срок, но автоматическое отстранение от должности — нет. Если Тим позволит, я вношу дополнение в выдвинутое им предложение. Скажем так, через тридцать дней мы рассмотрим ситуацию и проведем еще одно голосование относительно дальнейшего пребывания Лоры в должности.

Алкот взглянул на соседа слева и понял, что тот опять будет голосовать против него. Он пожал плечами.

— Что ж, вносите.

Когда поставили на голосование, все высказались «за».

— Тридцать дней, — напомнил Алкот Лоре, когда они поднялись из-за стола. — Для всех нас было бы лучше, если бы ты управилась пораньше.

— Согласна, — ответила она, протянув ему руку.

— Держи нас в курсе, — проговорил он, пожимая се.

Лора стояла около стола, глядя, как они уходят, ощущая внезапную опустошенность и усталость. Тридцать дней. Один месяц. Когда я была девочкой, этот срок казался таким длинным, таким большим.

На следующий день в «Дейли ньюс» появилась информация о совещании, в которой сообщалось о прошлом Лоры, приводилось краткое описание жертв шести краж и единственные слова, которые репортеру удалось выжать из Сэма Колби: «Мы достигли определенных успехов; надеемся на скорый арест преступника».

Эта публикация побудила менеджера телекомпании поинтересоваться, почему Поль Дженсен находится в Европе, тогда как должен снимать для них фильм, посвященный Сэму Колби, который продолжал расследование в Нью-Йорке.

— Через несколько дней возвращаюсь, — ответил Поль менеджеру телекомпании, когда тот позвонил ему по телефону. Поль был объят нетерпением. Он только что возвратился в отель и нашел послание Лоры; держа в руках бумажку с ее именем, он испытывал потребность срочно начать действовать.

— Мне должны позвонить; я перезвоню через несколько минут.

— Подожди. Почему ты торчишь там, когда тут, у тебя под носом, творится черт знает что? Поль вздохнул:

— Я уже говорил, что использую различные дела, чтобы показать работу Колби; мы собрали неплохой материал в полиции и о ряде жертв…

— Другие дела? Да тут горячее дело, которое обсуждают на страницах газет; каждому интересно, как оно движется, а главный режиссер разъезжает по миру. На кой черт тебе какие-то другие дела?

— Горячее дело? Ты о чем?

— О черт, ты же не знаешь… Подожди, сейчас зачитаю…

Он извлек листок из папки материалов, посвященных Колби, и зачитал заявление Феликса, а также выдержки из двух более поздних публикаций в «Дейли ньюс».

— Я спрошу Колби, можно ли прислать оператора, чтобы заснять его беседу с этой Фэрчайлд, чтобы ты не упустил этот материал. Затем, если дело сдвинется, то, как только Колби его завершит, мы получим отличный фильм. Прокрутим его поскорее, пока интерес к делу не остыл. Мы сможем повторить его в любое время. Брось ты эту ерунду относительно других расследований; это дело единственное, что нас интересует.

— Я не занимаюсь этим делом, — сказал Поль и подумал: «Так вот о чем она хотела мне сообщить!»

— Две недели назад я написал вам письмо; в нем указал, что использую для фильма совершенно другое дело. Я сказал об этом сразу, как только узнал.

— Письмо? Я не получал никакого письма. Погоди, может, и получал. Не помню. Впрочем, какое это имеет значение теперь? Дело возникло в последние пять дней, вот что главное. Послушай, Поль, именно такой фильм нам сейчас и нужен: расследование, проводимое Колби по делу о шести кражах, которые зародились в недрах отелей «Бикон-Хилл». Бог ты мой, какие сборы! Кто мог бы предположить, когда начинал?..

— Я не снимаю фильм об отелях «Бикон-Хилл», — сказал Поль. — Мы с Сэмом уже говорили на эту тему. Может оказаться, что отели вообще ни при чем. Он не уверен. Никто ничего толком не знает. Я хочу использовать завершенное расследование — оно проведет нас через весь процесс, поэтому не вижу смысла цепляться за то, что в последнюю минуту может свести на нет все мои усилия по съемке, зайдя в тупик. Привезу материал, как только смогу…

— Мне не нужно то, что привезешь. Я хочу иметь тот фильм, который хочу я. Мне не известны истинные мотивы, по которым ты не желаешь его снимать, но мы уже оплатили солидную часть этого фильма и, черт подери, у нас есть все права подсказать тебе, что нужно делать.

— Ни у кого нет такого права. Ясно? Вы полагаете, что, финансируя этот фильм, вы автоматически становитесь продюсерами или цензорами? С самого начала фильм был моим, и я сделаю его так, как сочту нужным, в противном случае вообще не делаю. По крайней мере, для вас.

— Тогда, разрази тебя Бог, ты не делаешь его для нас. Мне не нравится твое отношение, Поль. Беда с вами, богатыми плейбоями, вы не достаточно голодны: вы слишком мало теряете при проигрыше. Для тебя это хобби, поэтому ты думаешь, что не подчиняешься приказам. Что ж, это приказ, который тебе следует исполнить. Если ты не сделаешь этот фильм вовремя и так, как мы того хотим, мы никогда не покажем по нашей сети ни одной из твоих работ, сократим выплаты. Такой подход заставит тебя немного задуматься?

— Мне нечего думать. Я не поддамся шантажу.

— Грубое слово; не прибегай к нему, Поль. Это переговоры. Ты просто снимаешь фильм, как ты его снимал, затем добавляешь кусок про отели, Фэрчайлд и ее банду, если у нее таковая имеется, это влечет кражи…

— Нет, — с презрением сказал Поль. — Все, конец.

Он повесил трубку и сразу же поднял ее, чтобы позвонить Лоре. Но ее не было в кабинете; секретарша объяснила, что она на совещании и не вернется в этот день на работу.

— Передайте, что звонил Поль Дженсен, — сказал он. — Скажите ей, что я вылетаю домой.

В тот самый момент, когда Поль повесил трубку, Клэй остановился около газетного киоска в центре Мехико и купил номер «Нью-Йорк дейли ньюс», чтобы узнать, как дела дома. Он сидел в кафе, заказав себе кофе и раскрыв газету. На второй странице он увидел большую фотографию Лоры. Он мгновенно прочитал статью, помещенную под ней. Лора подозревалась в воровстве. Ее отели, ее положение оказались под угрозой.

Он разглядывал статью, перечитывал ее весь день и весь вечер. Клэй не верил своим глазам. Но статья лежала перед ним: она была реальностью.

Он мучительно размышлял. Что-то еще давило его. Он был несчастен оттого, что покинул Нью-Йорк; прошло менее двух недель, но уже изнывал от скитаний; он медленно сходил с ума от мысли, что Лора не будет больше его любить, что он, возможно, больше ее не увидит. «О Господи, — подумал он, — как же им удалось сложить все воедино?» А он-то был уверен, что им не сделать этого: он никогда дважды не посещал одного и того же места; никогда не оставлял отпечатков пальцев или иных следов, дающих возможность увязать одно преступление с другим; он продавал украденное только одному брокеру, поставлявшему товар своим клиентам, брокер не знал его имени и понятия не имел об отелях «Бикон-Хилл»; он не мог выдать его. Клэй все так отлично продумал; замысел был великолепен. Как же, черт их всех подери, они вышли на отели?

А Лора? Во всем обвинили Лору. Клэй сидел в библиотеке университета Мехико, читая прошлые номера газеты «Нью-Йорк дейли ньюс». О нем едва упоминалось. Черт возьми, неужели они не считали его достаточно умным, чтобы придумать это самостоятельно? С чего они взяли, что это Лора? Никто не воздавал ему должное; в тот, самый первый раз подозрение пало на Бена, во второй — на Лору. «Черт возьми, ведь это я придумал и совершил то ограбление на Кейп-Коде; именно я похищал дорогостоящие художественные произведения на протяжении трех лет, и никто не догадывался; все шло прекрасно, пока Лора не нашла это дьявольское ожерелье, и теперь оно — Боже, оно не могло всплыть более некстати…»

«О, Клэй, ты все время думаешь только о себе, — голос Лоры настолько отчетливо звучал в голове, что он тревожно огляделся по сторонам, нет ли ее рядом. — Неужели ты не мог хоть раз подумать о других? У всех свои трудности, ты же знаешь; ты не единственный…»

Она сказала ему эти слова, когда он пожаловался ей, что приходилось делить одного секретаря с финансистом Лоры, работавшим неполный день. Клэй не хотел ничего ни с кем делить; он — вице-президент по обслуживанию и контролю над качеством и заслуживал иметь личного секретаря. «Я найму тебе секретаря, когда смогу; я стремлюсь до минимума свести штат. Уверена, ты сможешь понять меня».

«Конечно», — сказал он тогда и поцеловал ее, потому что не хотел злить. В тот вечер он принес ей цветы и бутылку вина. Они вместе приготовили ужин у нее дома, все было замечательно; тогда она еще любила его.

Но теперь Лора не будет его любить. Он впутал ее в эту историю. Она никогда не полюбит его вновь. Она считает, что он никогда ни о ком, кроме себя, не думает.

Клэй покинул библиотеку и направился в бар на Мадейра-стрит. На улицах народу было даже больше, чем в Нью-Йорке, однако от этого он не чувствовал себя как дома; кругом говорили по-испански и здесь он был посторонним. Он сидел в баре, задумавшись над порцией виски, размышляя о себе. Если сам не подумаешь, то кто? Никто не заботился о нем.

Лора заботилась о нем в течение долгого времени. Теперь больше не будет.

Он никогда не сможет возвратиться домой. Там для него больше не было места; ни работы, ни сестры, никого, кто бы заботился о нем.

Да, черт возьми, если он не может вернуться, почему бы не сообщить им, что это он провернул все эти дела, и тогда они не станут обвинять Лору? Здесь он в безопасности; никто не знал, где он скрывается; он может позвонить и обо всем рассказать, на этом дело закончится. Такой поступок не означает отказа от новых дел, когда ему потребуются деньги или вновь захочется испытать возбуждение

Клэй допил виски. Все дело в том, что для подтверждения слов нужно представить доказательства, иначе могут заявить, что он лжет, выгораживая сестру. Что ж, у него были доказательства; он может отослать их. Он позвонит, нет, напишет этому Сэму Колби и поведает всю историю, приложив один из тех плотных коричневых конвертов, которые он прихватил с собой из секретера, покидая свою квартиру. В них лежали две гравюры Дюрера, которые он забрал из дома Лейгтонов, потому что они понравились ему, а не потому, что брокер хотел кому-то их предложить. Кроме того, шесть ключей, вернее, копии, изготовленные с восковых отпечатков, которые он снял в номерах гостей отелей «Бикон-Хилл», пока те где-то приятно проводили вечер. Каждый ключ имел ярлычок: Гварнери, Лейгтон, Фарлей, Серрано… Как, годилось для доказательства? Отлично, лучше не придумаешь. Он отправит ключи Колби. Он может это сделать.

Он пойдет на это ради Лоры. Тогда она не сможет сказать, что он думает только о себе.

— Повторите, — сказал он бармену, и через минуту еще одна порция виски стояла перед ним на стойке. «А если этого мало? Что, если все эти поганые доказательства не вернут клиентов Лоры в отели? Или потребуется несколько месяцев, возможно, даже год, чтобы все стало на свои места? У нее не будет доходов». Тогда его признание не принесет ей никакой пользы. Ей нужны деньги, чтобы платить проценты по закладным, содержать персонал, оплачивать расходы на содержание отеля и тому подобное. Тысячи долларов каждый месяц.

Хорошо, у нее есть этот пай в корпорации Сэлинджеров. Она может продать его. Но это ничего не решит. Во всяком случае, не следует продавать этот пай; она его только что приобрела, она так радовалась этой сделке, наконец-то получив то, что должна была иметь с самого начала, после того как Оуэн оставил ей в своем…

— Сукин ты сын! Я же могу позаботиться и об этом!

На него недоуменно поглядывали люди. Он сидел у стойки бара уже около часа, одинокая фигура, сгибавшаяся все сильнее по мере того, как росло количество выпитых порций. Теперь выпрямился, небольшие усики гордо распрямились поверх широкой улыбки.

— Отлично! Замечательно!

Он направит письмо Оуэна Колби вместе с гравюрой Дюрера и копиями ключей. Он перечитал письмо десятки раз: оно свидетельствовало, что Оуэн был в здравом уме, когда решил оставить Лоре отели, свой дом и два процента от своей доли в собственной корпорации. Что ж, она уже выкупила отели и пай и, возможно, ей больше не хочется иметь дом в Бикон-Хилле, но как насчет двух процентов в капитале корпорации? Еще один кусочек стоимостью в десять миллионов долларов. Наверняка она сумеет воспользоваться этим.

Конечно, при условии, что письмо не слишком устарело, чтобы принести пользу спустя все эти годы. «Мне нужен юрист», — подумал Клэй и рассмеялся. Подобная мысль показалась ему чрезвычайно смешной.

Тем не менее на следующий день с утра он встал совершенно серьезным и направился на консультацию к профессору-юристу в университет.

— Я студент, изучающий юриспруденцию, — «честно» сказал он. — Я на каникулах, но захватил с собой работу. Мне хотелось бы получить некоторую информацию, если бы вы могли мне помочь…

— Я не знаю законов всех ваших штатов, — уклончиво сказал профессор.

— Ну, в целом. Может ли быть отменен приговор, вынесенный судом, многие годы спустя, если будут обнаружены новые доказательства, показывающие, что принятое ранее решение неверно?

— А… эта проблема мне, пожалуй, известна. Невозможно. Если приговор вынесен и если он не был опротестован незамедлительно, то он является окончательным и не может быть изменен.

— Но если он был неправильным…

— Даже тогда. За исключением случаев, когда речь идет о жизни и смерти; новые доказательства сами по себе не могут изменить дела.

— Вот черт, — бросил Клэй.

— Конечно, если вы найдете, что новое доказательство было умышленно сокрыто от суда, тогда это будет квалифицировано как мошенничество. Если вы сможете доказать факт обмана, то с успехом сможете привлечь виновное лицо за мошенничество. Если это то, чего вы хотите.

Клэй медленно поднял глаза.

— Мошенничество.

— Если это то, что вы хотите доказать. Но, как я понимаю, это не совсем для учебных занятий; это личное дело?

— Нет. Ну, допустим, в некотором роде. Я собираю информацию для одного из моих друзей.

— Конечно. Вы еще хотели бы что-нибудь уточнить? Клэй отрицательно качнул головой:

— Вы так доходчиво объяснили. Спасибо, профессор.

Феликс в тюрьме за мошенничество. Мысль была настолько прекрасной, что Клэй почти чувствовал ее вкус. Он пересек двор университета, сел в автобус и направился в центр города. Феликс в тюрьме за мошенничество. Он отомстит Феликсу за то, что тот сделал с Лорой. А что, если вместо того, чтобы упечь его за решетку, они предложат ему сохранить в тайне факт сокрытия им письма Оуэна в обмен на десять миллионов долларов, то есть за сумму, которую он украл у Лоры, лишив ее завещанной ей доли в компании «Сэлинджер-отель»?

Просто чудесно! Они заставят этого подлеца покрутиться.

Оставалось одно — Клэй не знал, как провернуть все это. Если направить письмо Лоре, то кто поверит ей, если она заявит, что Феликс утаил его от суда? Даже если написать Колби или кому другому, сказав, что это он, Клэй, выкрал письмо из стола Феликса, то кто им поверит? Единственный способ состоит в том, чтобы письмо оказалось у самого Феликса и кто-нибудь увидел его у него.

Клэй зашел в кафе «Кордова» и заказал яичницу с пивом. Когда подали пиво, он не спеша, перелил его в стакан. Когда он его наливал, перед глазами внезапно возник образ: сейф, практически пустой, в нью-йоркском доме на Пятьдесят первой улице. Если письмо будет находиться в сейфе Феликса, а он не будет знать об этом и если он откроет сейф при свидетелях, то вряд ли он сможет доказать, что не спрятал этого письма с целью лишить Лору наследства.

«Будь я проклят, — подумал Клэй, уставившись на пиво. — Этот ход должен сработать. Так я помогу Лоре и позабочусь о Феликсе».

Он усмехнулся, чувствуя, как внутри растет возбуждение. Несомненно, он пойдет на это ради Лоры, только ради нее. В то же время это фантастично: совершенно по-новому, по-настоящему опасно. Впервые в жизни он собирался пробраться в дом не для того, чтобы украсть, а чтобы положить кое-что.