— А ты не подстроил вашу встречу?

— Подстроил? Что, черт возьми, это значит? Как будто я знал, кто она такая! Да как бы я узнал, кто она такая? — Он остановился, уловив, что протестует слишком горячо.

— А вас интересовало, как обстояло дело с её первым мужем?

— Нет. Но оказалось, что он женился на ней из-за денег.

— И вы думаете, что я тоже?

— Не знаю. Я не знаю, чего ты хочешь от нас.

— Любви. Семьи. Людей, о которых я забочусь и которые заботятся обо мне.

— И это все? С самого начала?

— С самого начала, — сказал он ровным голосом. Он больше не беспокоился о том, чтобы не солгать Ленни. Он влюбился в Эллисон — он не ожидал этого, но влюбился — теперь только это было важно. Он не солгал бы о двух годах, которые они провели с Эллисон, но он бы что угодно напридумывала о том, что было до того.

Ленни покачала головой:

— К сожалению, я не верю этому, Бен. В тот первый день в аэропорту в тебе было что-то такое. Было не похоже, что ты влюблен в Эллисон; мы тебя интересовали гораздо больше. Ты выглядел… осторожным. И осмотрительным. Ты как будто хотел нас запомнить и вычислить, кто будет на твоей стороне. Ты будто ломал комедию.

— Неправда! О черт, да я не знаю, как я выглядел, но я в первый раз встречался со всеми вами, и я нервничал — да и любой занервничает! В конце концов, кто вы такая, чтобы обвинять меня, что вот я ломаю комедию? Как раз вы-то и притворяетесь: любящая жена, любящая мать, леди прокрадывается и выскальзывает из гостиничных номеров.

— Как он похож на отца, — четко произнесла Ленни, — такой же горячий.

— Мой отец?

— И ты так похож на него. Мне хотелось думать, что не похож, но сходство большое.

— Мой отец? Да что, черт побери, вы знаете о моем отце?

— Мы были любовниками. Мне было девятнадцать, а ему…

— Что? Минуту. Вы и мой отец были… Это какая-го дурацкая шутка?

— Я знаю, это звучит так…

— Вы сказали, что мой отец и вы были любовниками? Что за чушь собачья? А моя мать? А я? Где был я?

— Твоя мать бросила Джада, потому что он пил. Ты жил с ней. Тебе было восемь, почти девять. Я встретила Джада и влюбилась в него, и мы прожили вместе год. Я любила его, — голос ее дрогнул, она остановилась, затем продолжала: — Больше чем кого-либо за всю жизнь.

Бен не мог этому поверить:

— Вы знали моего отца? И не сказали мне об этом?

— Я ждала. Я думала, что ты знаешь — из-за Джада. Не знаю почему, но я не могла придумать другой причины для такого невероятного совпадения. Да я и не знала, как заговорить с тобой о нем. Ведь я никогда ни с кем не говорила о нем; я не знаю никого, кто бы мог понять, на что это было похоже — быть с ним и любить его, в то время когда многое не так, как надо. Она посмотрела на Бена. — У тебя волосы как у него, и профиль почти такой же, и эта морщинка между глаз, и улыбка… Он был очень несчастен, но какое-то время то, что было между нами, это было так хорошо; какое-то время у нас была любовь… и надежда…

Бен смотрел на свои руки, вспоминая загнанные глаза отца в последние месяцы жизни.

— И как бы долго мы ни любили, все равно нам будет мало, — пробормотал он.

— Что? Что ты сказал?

— Это были стихи, которые нравились отцу. Он сказал, что это стихи о сне, который ему однажды приснился, он увидел девушку с нежными… — Голос его задрожал, и он ошеломленно уставился на Ленни. — С нежными руками и любовью, которая не умрет. Так это были вы? Это были вы! Я не могу поверить… что вы были с ним в этой дыре в Виллидже, там были сломанные стулья…

— И матрас на полу. — Она задумчиво улыбнулась — Это была моя единственная попытка устроить бунт. Джад сказал, что я не выдержу, и, может быть, он был прав; хотелось бы мне точно знать, была ли я действительно бунтаркой или только разыгрывала из себя. Но он отослал меня обратно, и я вернулась к родителям, и спала в обычной постели, и в обычное время ела обычную еду, а потом — приличное замужество. Я никогда не была храброй, Бен.

Он нетерпеливо махнул рукой: ему хотелось поговорить об этом, но не теперь.

— А каким он был? Он не любил рассказывать о себе, да и я многое позабыл.

Ленни рассказала ему о Джаде все, что знала. Ей удалось описать крохотную ободранную квартирку, те приятные минуты, которые сделали ее светлой, и те несчастливые, когда она становилась еще темнее и теснее, а иногда и настоящей тюрьмой для Джада. Она рассказывала, как старалась быть ангелом и освободить Джада. Джад у Ленни был как живой, он как будто сидел с ними за столом: с его классическим взглядом, изъеденным алкоголем и яростью; его нежностью и ее обожанием; их смех в те дни, когда ему удавалось превозмочь гнев, разъедавший его изнутри; стихи, которые он читал и которые она помнила до сих пор; их мечты о поездке в Европу и о новой жизни, которой, они оба знали, у них не будет; книги, которые они читали вместе, и шутки, которым они вместе смеялись; их ссоры, когда он выпивал слишком много; и страсть, которой он обучал ее на том самом матрасе на полу; и как он пугал и ее и себя, когда бешенство разрасталось в нем и, казалось, съедало его изнутри.

— Он рассказывал мне об этом, — вслух произнес Бен. Слушая нежные воспоминания Ленни, он забыл, где находился, и, вспоминая отца, завидовал, что Ленни знала отца лучше, чем он. Его снова охватили гнев и жуткое чувство потери, которое он ощутил, когда Джад ушел из дома и они стали видеться один-два раза в неделю, а потом он и этого лишился: Джад умер, когда ему было тринадцать.

Он помнил этот день Он отправился навестить отца, держа в руках книгу, которую украл по случаю дня рождения отца, на развале рядом с «Аргосой». Он нашел его лежащим лицом вниз на матрасе, совсем холодным. Он пытался закрыть ему глаза, но никак не получалось. И сейчас он чувствовал нежность его ресниц, когда дотрагивался до них; и все еще помнил соленый вкус слез, когда рыдал наедине с телом отца. И вновь переживая все это, он «потерял контроль над настоящим.

— Он говорил мне, что ярость поглощает его изнутри. Он знал, что очень болен. Он говорил, что практически у него не было шанса вернуть утраченное и я должен буду сделать это вместо него и отомстить человеку, который его обокрал. — Он втянул воздух с резким свистом, настроение было испорчено.

— Что такое? — спросила Ленни.

Бен взглянул на нее сузившимися глазами:

— Вы не знаете?

— Я знаю, кто-то украл компанию Джада — с этого он и запил. Он потерял и свою фирму, и все деньги, которые вложил в нее, а потом и семью; он потерял все. Однажды он говорил об этом с Феликсом… — На сей раз остановилась она.

— Феликс был там? — спросил Бен. — Но ведь они не виделись после… Вы не говорили мне, что там был Феликс.

Ленни сделала знак официанту и подождала, пока он принесет наполненные рюмки.

— Это другая история.

— Мне хотелось бы ее услышать. — Он посмотрел на часы — Мне нужно отменить назначенную на обед встречу; а вам никому не нужно позвонить?

Она покачала головой:

— Ты уже изменил мои планы на обед.

Он еле заметно улыбнулся и попросил официанта принести телефон. Ленни наблюдала за ним, пока он звонил. У него были светлые, как у Джада, волосы и его голубые глаза, его широкие скулы и большой рот. Но за роговой оправой очков глаза были яснее, чем у Джада, и в нем чувствовалась твердая самоуверенность, которой Ленни никогда не видела у Джада. Возможно, она и была у Джада до того, как они встретились; возможно, Бен унаследовал ее от него. А может быть, Бен сам создал это качество, когда потерял отца и в одиночку пробивал себе путь в жестоком мире Ей было интересно, каким он был с Эллисон: был ли он столь же нежен и вспыльчив, как Джад, и была ли у него уклончивость Джада, которая так раздражала Ленни — ведь она никогда не знала, насколько сильно он любил ее и многое ли мог разделить с ней.

«Не так уж много, — грустно подумала она. — В конце концов он отослал меня».

— Мне бы хотелось узнать об этом, — снова повторил Бен, повесив трубку. — Как вы встретились с Феликсом?

Ленни рассказала. Она не щадила ни себя, ни Джада, ни Феликса

— Они заключили какую-то сделку. Я так и не поняла, в чем она состояла; я просто в это не вникала. Единственное, что я поняла, так это то, что Джад отсылает меня, и я думала, что умру из-за этого. Они сказали, что в колледже были приятелями, жили в одной комнате, и Джад говорил, что мало помнил из прошлого. Но это была неправда; я знала: он помнил, но в ту ночь все потеряло смысл. Я переживала только из-за того, что Джад не позволит мне с ним остаться. Он говорил мне, — голос ее стал очень нежным, — «я ничего не смогу дать тебе, а ты заслуживаешь королевства». Эти слова звучали во мне годы. Он действительно так думал, я знаю это. Я уверена, что он потому и взял деньги у Феликса. Не знаю, почему Феликс их предложил, но знаю, почему Джад взял: чтобы я не могла сказать, что нужна ему, что ему необходима моя поддержка. Он взял деньги у Феликса, а потом отослал меня…

Бен покачал головой. Слишком многое нужно было обдумать.

— А он никогда не говорил вам, кто украл у него компанию?

— Он говорил, что скажет, если будет нужно. И еще он говорил, что расскажет сыну, чтобы тог отомстил за него — слова застряли у нее в. горле. Она посмотрела на Бена долгим взглядом Лицо ее было очень бледным. — Ведь это был Феликс, да? Ну конечно, это был Феликс. Если бы я вникла во все это… Если бы я подумала… Так вот почему Феликс заплатил ему! Чтобы он мне ничего не сказал. Боже мой! Все эти годы я прожила с Феликсом, который раздавил Джада — Она положила голову на руку. Потом внезапно выпрямилась в кресле — Так вот почему ты женился на Эллисон! Чтобы отомстить за Джада.

Бен сидел не шевелясь. Шум и болтовня стихли, они остались вдвоем в комнате. «И все мое будущее», — подумал он. Он попытался объяснить Ленни, что это неправда, что он никогда не думал о мести. Но остановился. Если сейчас он солжет Ленни, она никогда не примет его. Ее подозрения будут расти и терзать Эллисон, пока не захватят се; ведь она была так близка к матери, и та всегда имела на нее влияние. Разумнее было попытать счастье с правдой или, по крайней мере, с полуправдой.

— Я думал об этом, — осторожно сказал Бен. Ленни выпрямилась и отодвинулась в кресле. — Выслушайте меня, пожалуйста. Я не мог подстроить нашей встречи с Эллисон. Дело в том, что я забыл о мести. Было время, когда я мечтал проколоть шину вашего автомобиля; я думал, что это была самая страшная месть, которая заставит Феликса сожалеть о том, что он сделал. Но потом я повзрослел, и все это стало казаться таким далеким; я был в Европе, мне нравилась моя работа… И вот я встретил Эллисон и, разумеется, вспомнил все. Она рассказывала о людях: Оуэн, и Феликс, и Аса — имена, которые повторял мой отец. Вы правы: когда мы летели в Бостон на помолвку, я не был влюблен в Эллисон; я просто хотел войти в вашу семью. Но сейчас я люблю ее. Я люблю ее.

Он остановился, словно это объясняло все. Ленни холодно смотрела на него.

— Ах, как удобно! Теперь, когда ты часть нашей семьи и компании, ты решил, что любишь свою жену.

— Неправда! — Он уставился на нее, злой оттого, что было недостаточно столь простого объяснения. — Я так бы и жил с Эллисон, не любя ее, и старался бы сделать ее счастливой, потому что нуждался в ней, чтобы стать частью компании Феликса. Но я влюбился в нее. Не знаю, когда это произошло; знаю только, что в тот день, когда я сидел у нее в госпитале, когда родился Джад, я уже знал, что люблю ее. Я знал, что вся моя жизнь в ней.

— Замечательно! — сказала Ленни. Кресло, в котором она сидела, все еще было отодвинуто от стола. — Непонятно только, почему мы должны тебе верить.

— Да потому, что это правда! — выплеснулось из него, и опять Ленни подумала, как молодо он выглядит. — И еще потому, что я ей верен и не таскаюсь по отелям…

— О Боже, — устало сказала она.

— Вам не нравится, что я об этом говорю? А мне не нравится, что вы говорите, будто я не люблю свою жену. Послушайте, я не могу сделать так, чтобы вы поверили в то, что я люблю Эллисон, но вы прекрасно знаете, что она верит в это. Она ничего не знает о прошлом, но она все знает о настоящем; она знает, что Джад и она — это все, что у меня есть. Хорошо бы было, если бы вы поверили в это и дали мне возможность стать частью вашей семьи. Этого я хочу больше всего на свете.

— Не сомневаюсь, что это так. — Она придвинула кресло ближе к столу и наблюдала, как официант несет напитки в ответ на знак Бена. — Я слишком много пью.

— Я провожу вас домой, — официально сказал Бен. — А если вы не хотите, чтобы я остался на ночь в комнате для гостей, я перееду в отель

Она расхохоталась, и напряжение неожиданно спало

— Конечно, ты остановишься у нас; мы покупали этот дом, чтобы все могли пользоваться им. — Она замолчала. — Мы, — пробормотала она. — Феликс и я. Ты знаешь, мы женаты уже двадцать восемь лет. Я вышла за него через пять месяцев после того, как Джад отослал меня. Я не знала, что еще делать, а родители думали, что это поможет мне искупить грехи — в то время это казалось так важно… — Она все вертела стакан между пальцев. — Мне необходимо подумать о Феликсе, о том, что делать дальше.

— У вас давно не было с ним близости, — сказал Бен. — Не потому ли вы, — он остановился, — нуждались в других?

Она слегка улыбнулась его деликатности:

— Мне были нужны другие, потому что мы с Феликсом давно уже не спали, а мне не хватало этого, и молодые люди доставляли мне удовольствие, и я чувствовала себя молодой. Ведь ты это хотел узнать?

— Извините, — пробормотал Феликс. — Вы снова чувствовали себя девятнадцатилетней. И снова с отцом?

Ленни уставилась на него:

— Не знаю. Это либо слишком умно, либо очень верно. Я не знаю.

— Возможно, это так и было. И может быть, я чувствую то же самое: если я могу опять вернуться к Феликсу, я как будто снова с отцом. Нас обоих держит прошлое. Может быть, если бы мы доверяли друг другу, нам удалось бы его преодолеть. Они сидели притихшие.

— Я рад, что вы любили отца, — неожиданно сказал Бен. — И уверен, что он вас любил. Я знаю это из того, что он говорил.

Ленни улыбнулась.

— Спасибо. — Она вдруг почувствовала себя утомленной и старой, а Бен казался таким юным. — Спасибо, мой дорогой. И спасибо, что остановил меня сегодня. Это продолжалось слишком долго. И становилось просто нелепо. С этим было трудно жить.

— Так же как и с одиночеством, — сказал Бен.

Она изучала его: минуту назад такой твердый, и вот уже такой нежный.

— Уж лучше жить с одиночеством, — сказала она. Бен потянулся через стол и взял ее за руку:

— Мы поможем вам, если вы нам позволите.

Ленни положила свою руку поверх его. Он был таким сильным, подумала она.

— Конечно, я вам позволю. И я так рада, что ты часть нашей семьи.

С минуту они сидели. Бар совсем опустел, и в первый раз их окружала тишина. Потом Бен широко улыбнулся:

— Поскольку мы оба не заняты вечером, не пообедаете ли вы со мной? Я вдруг почувствовал голод.

На звонок Сэма Колби ответил Луи.

— Вам не удастся поговорить с мистером Фарлеем в течение двух недель, — сказал он. — Мы ведем переговоры о новых телесериях, и, он очень расстраивается, если его прерывают в момент, когда все так неопределенно. Уверен, что вы понимаете.

— У меня за пазухой тоже несколько неопределенных вещей, — пробормотал Колби, но не стал давить; ему нужно было поговорить еще с несколькими людьми. — Я перезвоню через две недели, и мы договоримся о времени. Я полагаю, он будет в стране.

— До марта. Затем на неделю в Париж; документальный фильм из его жизни включен в показ фестиваля, который там состоится.

— О, я слышал об этом фильме. Режиссер ходил за ним по пятам и все такое?

— Поль Дженсен. Работал в Лос-Анджелесе. Разумеется, вы о нем слышали.

Колби не слышал о нем, но не мог в этом сознаться. Он не очень любил документальные фильмы; предпочитал ленты о Джеймсе Бонде и вестерны да время от времени что-нибудь о космических полетах.

— Так он летит в Париж, чтобы увидеть себя на экране?

— Отчасти.

— И он еще не видел этот фильм?

— Нет, по договору с Дженсеном мы не можем просить об этом до того, как фильм выйдет на экраны. И все это касается кражи из квартиры мистера Фарлея?

— Абсолютно все. — Колби выпрямился в кресле, приготовившись объяснять. — В расследовании каждая частичка информации является зернышком. Некоторые из них прорастут, другие нет, но хороший следователь никогда не пропускает и не выбрасывает ни одного зерна, поскольку не знает, какое из них даст росток.

— Отлично, — сказал Луи. — Вы позвоните через пару-тройку недель; мы что-нибудь придумаем.

Колби медленно повесил трубку. Он должен был это знать: менеджеры весьма занятые люди, у них не было времени, чтобы изучать основные положения по расследованию преступлений. Возможно, им и не хотелось; большая часть людей недостаточно любопытна. Вся беда состояла в том, что ему не с кем было поговорить. Все, с кем он когда-то работал, или уволились, или умерли. Молодые люди, работавшие в страховой компании, по вечерам отправлялись домой к женам и ребятишкам, а вовсе не собирались сидеть в баре с Сэмом Колби и коротать время, пока не пора отправляться на покой. Самыми скверными были три недели тому назад, когда надо было продержаться одному Рождество и Новый год, теперь же вечера казались еще длиннее, чем год назад; и чем старше он становился, тем длиннее были они. Конечно, он всегда мог отправиться в номер и смотреть телевизор, но все передачи были или о семье, что заставляло его сильнее почувствовать свое одиночество, или о детективах, и он только фыркал, потому что знал об этом больше всех этих актеришек, вместе взятых.

«Я допрошу кого-нибудь, — подумал он. — Ведь затем я здесь и не против работать по ночам: долгие ночные часы не испугают хорошего детектива». Но вскоре он узнал, что Флавия Гварнери пробудет в Италии до февраля; Сид и Амелия Лейгтон уехали на неделю в Палм-Спрингс; Карлос Серрано был в Мехико, и, разумеется, Бритт Фарлей был расстроен, поскольку положение дел было неопределенным.

— Тогда этот Поль Дженсен, — вслух сказал Колби. — Он, возможно, скажет больше о Фарлее, чем сам Фарлей. — Но Поль был в Лос-Анджелесе. — Что, если я подскочу к вам? — спросил Колби по телефону, когда Поль ответил, что его не будет в Нью-Йорке несколько недель. — Я отправлюсь сегодня и завтра утром увижусь с вами.

— Не знаю, чем смогу быть вам полезен и сколько времени смогу уделить; сейчас я выпускаю фильм, и расписание весьма жесткое. Я вам вот что предлагаю, если вы полетите ночью, приходите к завтраку. — Он дал свой адрес в Бель-Эйр, и Сэм Колби, закончив разговор, счастливо напевал. Дел было много; он будет занят.

На следующее утро он был в доме у Поля в семь, тот уже был одет и сидел за столом. Утро было великолепное, и Сэм приостановился полюбоваться видом.

— Вот что составляет счастье быть человеком, а не птицей; они все это видят, но не воспринимают как мы. Поль улыбнулся:

— Кофе? Пожалуйста, угощайтесь.

На столе лежали булочки с корицей, миндальные рожки, корзинка плюшек с изюмом и ваза, полная фруктов. «Все, кроме миссис Дженсен», — подумал Колби и, наполняя тарелку, задумался, а есть ли она вообще.

— Чем могу быть полезен? — спросил Поль.

— А, — Колби откинулся назад, настраиваясь на продолжительную беседу. — Меня интересует Бритт Фарлей. Мне сказали, что вы все время не отходите от него, наблюдаете за ним, разговариваете с ним и все такое, и я подумал, что вы могли бы сказать, правда ли, что он разорился, как об этом говорят.

— На этот вопрос я не могу ответить, — кратко ответил Поль, — думаю, лучше спросить его самого.

— На самом деле это не всегда выходит. Я следователь страховой компании, мистер Дженсен, и меня интересует, возможно ли, чтобы этот Фарлей инсценировал кражу своих статуэток?

— Ради страховки? — спросил Поль. Колби кивнул и просиял оттого, что его так быстро поняли. — Не знаю. Я не думал об этом. Он казался в бешенстве, когда они пропали, и если это вообще возможно, его больше всего бесило, что посторонний проник в квартиру, причем даже без взлома. Он думал, что его дом — это крепость.

Колби кивнул.

— Но ведь на самом деле это не исключает инсценировку, не правда ли? Видите ли… — Он дожевал рогалик и незаметно облизывал пальцы, затем взял булочку. — Эту возможность надо рассматривать очень серьезно. Не люблю цинично относиться к людям — Господь знает, что мне хотелось бы любить близких и быть милосердным ко всем и каждому со всеми его недостатками, но это непросто для любого, кто работает в моей области. Я очень милосерден, поймите правильно! Но просто в то же самое время я и циник, в противном случае я давно бы был без работы, а я как раз лучший в этом деле.

— На самом деле? — усмехнулся Поль.

— Да, лучший, — заявил Колби. — Спросите любого и вам скажут. У меня и награды и письма благодарности, а однажды обо мне даже написали в книге о подделках произведений искусства. А это уже слава — прочитать свое имя в книге. Это бессмертие, и не думайте, что я богохульствую.

— Я вовсе не думаю, — сказал Поль и еще налил Колби кофе.

— Так вот я и спрашиваю: не мог ли он это устроить? Было это ему нужно или нет? Варит ли у него котелок для таких дел? Как он вел себя и все такое?

— Не думаю, чтобы Бритт это устроил.

— У меня еще вопросы, — сказал Колби.

— Вы бы спросили у него.

— А вообще-то он как, соображает?

— Если я скажу «да», вы подумаете, что я что-то предполагаю.

— Парень соображает. — Колби ухмыльнулся. — Отличные сдобочки. Жена стряпала?

Поль фыркнул, представив себе Эмилию на кухне.

— Нет. Да ее и в городе нет. — Он взглянул на часы. — Вы хотите еще что-нибудь спросить?

Колби видел перед собой длинное утро, когда ему будет абсолютно нечего делать.

— Да, еще кое-что. Вы не могли бы мне сказать…

И он пошел по вопросам, на которые, как он думал, Поль сможет и захочет ответить. Он спрашивал о распорядке дня Фарлея, и когда он был дома, и когда находился в пути, и кто чаще всего приходил к нему, и о приживалах, которые толклись около него. Был ли у Луи доступ в его апартаменты и в комнаты в отелях, когда они разъезжали, и какие Фарлей устраивал вечеринки, будучи на гастролях, сколько денег давал бедным и сколько получал за съемки.

— Нисколько, — ответил Поль. Он встал. — Мне было приятно поговорить с вами, но я должен был быть в студии час тому назад.

— А могу я пойти с вами? — спросил Колби. — Я никогда не видел, как делается фильм. Поль покачал головой:

— Только мой партнер и исполнители, создавшие этот фонд, могут видеть его до выхода на экран.

— И его покажут на фестивале? Луи Гласе упоминал. Это как награда Киноакадемии?

— Не совсем. Фестиваль «Кино реализма» лишь для документальных лент. — Он протянул руку. — Приятно было познакомиться с нами.

— А как насчет обеда? Я хватаю бутылку виски. Времени у меня масса, и я не упустил бы случая угостить вас обедом и узнать о кинобизнесе. А поскольку вашей жены нет, вам, быть может, нужна компания?

Поль поневоле улыбнулся. Но когда Колби покраснел, ему стало его жалко.

— Я бы с удовольствием. Что, если вы подойдете к студии около семи? И мы отправимся вместе. — Он написал на блокноте адрес. — Вот адрес. Мы встретимся. И вы сможете рассказать мне, что значит быть детективом в страховом бизнесе.

— Так и сделаем. Это всегда помогает высказаться начистоту. Может, у вас появится кое-что для меня?

— Я сказал вам о Бритте все, что мог.

— Понимаю, понимаю. Но речь совсем о другом. Я расследую не только ограбление мистера Фарлея; у меня их четыре. Его и три других. Очень похожих. Очень, очень похожих. И я ищу именно нить. Речь идет не об одном; мы не можем предположить… — Поль шел, а он следовал за ним. — Не будем попусту тратить время; у нас масса дел. Вечером поговорим. Может, вы мне поможете найти нить. Ей-богу, между этими ограблениями есть связь, хоть они черт знает как разбросаны по свету — я этого не упоминал — но между ними есть связь. Об этом говорят все пятьдесят лет моей практики, и, Господи, я найду ее.

Поль прошел через гостиную и по ступенькам спустился в гараж, а Колби шел за ним и продолжал говорить

— Сначала, когда люди знакомятся со мной, они часто недооценивают Сэма Колби, а потом убеждаются, что ошибались. В этом и состоит мой успех. Я расскажу вам об этом вечером.

Поль открыл дверцу автомобиля, а Колби пришлось вернуться к такси.

— Но главное, я считаюсь с фактами. Ничего не упускаю. Если связь есть, я ее найду, а потом узнаю, кто все это устроил. Можете быть спокойны.

Поль помахал, когда выезжал, улыбаясь про себя. «И найдет, — размышлял он, — все, что он задумает, он сможет сделать. — Он думал о нем, когда влился в утренний поток на скоростной магистрали. — Потрясающий тип». За болтливостью и отчаянной попыткой найти компанию проглядывал профессиональный сыщик — хваткий, умный, безжалостный, и кроме всего прочего, как человек, списанный в отставку, он мобилизует все свое искусство для этого дела, потому что расследование для него единственный способ не умереть.

«Не хотелось бы мне, чтобы за мной охотился вот такой». И вдруг он почувствовал, что ждет обеда. Ему захотелось побольше узнать о Сэме Колби и о теневом бизнесе краж произведений искусства: кто этим занимается и каким образом, куда потом деваются украденные вещи, часто ли их отыскивают и как часто наказываются воры… Он почувствовал волнение. Яркий, говорливый старик с потрясающей карьерой; целый мир искусства и денег и международных связей; сложный случай четырех ограблений только разворачивался…

Поль думал о своем следующем фильме.