ГЛАВА 17

Ресторан «Девяносто пять» возвышался над Чикаго, располагаясь на девяносто пятом этаже «Центра Джона Хэнкока», что стоит на вершине холма. С этого величественного возвышения огни города, оранжевые и яркие с земли, становились похожими на янтарные гирлянды, заплетенные в кольца, а кое-где казались длинными диагональными полосами, которые тянулись от линии горизонта до темных, беспокойных вод озера Мичиган. Именно здесь, на самой вершине «Центра Хэнкока» Уэс Карриер устраивал коктейли и ужин на двести персон, чтобы встретить Новый год и, что более важно, отметить покупку отеля «Чикаго Сэлинджер» новой корпорацией «Оул».

Название придумала Лора. Вначале Карриер был против.

— Это звучит как шутка. Это будет действовать, как красная тряпка, на банкиров, когда ты обратишься к ним за финансовой поддержкой.

— Мне оно нравится, — решительно заявила Лора. — Именно потому, что это и есть шутка, моя шутка, и мне это важно.

Карриер задумчиво смотрел на нее.

— Оу — это первые буквы от Оуэна, — сказал он после паузы. — Л — от Лоры. Я понимаю, почему тебе нравится это название, но сейчас не время шутить: ставки очень высоки.

— Пожалуйста, Уэс, — сказала она. — Символы очень важны для меня. Я хочу оставить именно это название. И оно осталось.

Смирившись с названием «Оул корпорейшн», Карриер стал помогать Лоре пройти все юридические процедуры, которые превратили компанию в корпорацию. Затем он решил вопрос с финансированием покупки отеля, вложив собственные девять миллионов долларов.

Деньги были поделены: Карриеру досталась одна половина отеля стоимостью в четыре с половиной миллиона, остальные четыре с половиной миллиона долларов он дал взаймы Лоре, чтобы она выкупила вторую половину. Их вложения давали также каждому из них по пятьдесят процентов «Оул корпорейшн». Таким образом, первым долгом Лоры был долг Карриеру на четыре с половиной миллиона долларов.

Карриер спланировал свои командировки таким образом, что, как только Лора переехала в Чикаго, он был с ней очень часто, помогая ей в новой работе. Они еще два раза проводили вместе выходные в Нью-Йорке после их первой встречи там, а всю неделю Лора металась между Чикаго и «Дарнтоном», где помогала Келли и Джону обучать нового помощника управляющего. Карриер и Лора нашли архитектора, и она работала с ним, когда находилась в Чикаго, над изготовлением эскизов для реставрации отеля, опираясь на детальные планы, над которыми когда-то работала с Оуэном. Потом они с Карриером взяли эскизы и отнесли их банкиру, которого Карриер хорошо знал и который, в свою очередь, дал им поручительство и строительные кредиты на покупку и реставрацию отеля «Чикаго Сэлинджер», осуществляемые «Оул корпорейшн». Таким образом, второй долг Лоры был банкиру в размере двадцати миллионов долларов.

Как только деньги были получены, Карриер поручил своему помощнику начать переговоры о покупке отеля, но так, чтобы имя Лоры в них не упоминалось.

Было хорошо известно, что начиная с лета Феликс уже искал покупателя для своего отеля, то есть еще до того момента, как суд вынес решение о завещании его отца. Но два потенциальных покупателя приобрели другие здания, и к концу осени он был сердит на своего агента по продаже недвижимости, в ссоре со своим банкиром и раздражен тем, что он называл мертвым рынком недвижимости Чикаго. Все это тоже было хорошо известно. И поэтому, когда помощник Карриера начал переговоры с чикагским агентством по недвижимости, он смог купить «Чикаго Сэлинджер» за девять миллионов долларов, а не за десять, как предполагал Карриер, с условием немедленного вступления в права владения. Кстати, здание пустовало уже шесть месяцев, после того как Феликс закрыл отель.

Имя Лоры не фигурировало ни в переговорах, ни в документах по купле-продаже отеля. Ее чикагский адвокат представлял ее на встречах с адвокатом Феликса, все делалось от имени «Оул корпорейшн», и когда Карриер представил ее чикагским финансистам, он сказал им, что она будет управляющим отеля, принадлежащего этой корпорации. Лора была уверена, что со временем Феликс выяснит, кому принадлежит корпорация, но сейчас это была тайна. И она намеревалась хранить ее как можно дольше, чтобы успеть за это время найти способы получить другие отели Оуэна.

— Вы понимаете, что название отеля должно быть изменено, — адвокат Феликса сказал адвокату Лоры, когда они подписывали десятки документов своих уважаемых нанимателей. — Корпорация «Оул» больше не может пользоваться фамилией Сэлинджер.

— Мы и не собираемся этого делать, — ответил тот.

— А какое будет новое название? — поинтересовался адвокат Феликса.

— Оно еще не выбрано.

Оно, конечно, уже было выбрано, но знали его только Лора и Карриер. С самого начала она знала, что он будет называться «Бикон-Хилл». И каждый отель, который она сможет купить, с этого самого момента будет иметь то же самое название. Единственной разницей между ними будет название города.

Итак, по указанию Карриера, шеф-повар ресторана «Девяносто пять» сделал торт на Новый год в форме старого здания «Чикаго Сэлинджер» с надписью золотом «Чикаго Бикон-Хилл» над входом и совой, сидящей на его крыше. Торт стоял на столе в фойе; это было первое, что видели гости, собравшиеся к десяти часам. Мужчины были в черных «бабочках», а изящные женщины — в бриллиантах, которые сияли у них в ушах и на шеях. Они вертелись вокруг квадратного, покрытого сахарной глазурью торта, как дети у витрины магазина игрушек, и с трудом могли оторваться от него, чтобы поздороваться с хозяином приема, который стоял вместе с Лорой и Клэем у входа в обеденный зал. Клэй шептал Лоре:

— Сова — это моя идея, но это между нами. Уэс придумал золотые буквы. Он только о золоте и думает.

— Получилось очень хорошо, — пробормотала Лора, ожидая, когда следующий приглашенный подойдет для представления ей. — Спасибо, Клэй.

— Это мелочь, — скромно ответил он. — Раз я собираюсь стать помощником управляющего самого шикарного отеля «Чикаго Бикон-Хилл», я должен стараться, чтобы мой начальник был всегда доволен.

Он поймал взгляд Мирны, которая находилась в другом конце комнаты, и подмигнул ей. Он был счастлив.

— Лора! Разреши мне представить… — сказал Карриер, знакомя ее с одним из своих чикагских друзей, представляя ее как будущего управляющего «Бикон-Хилл». Лора пожала руку и улыбнулась.

— Чудесно, моя дорогая. Просто великолепно, — сказал гость, беря ее руку в свои и заглядывая ей в лицо. — И ты тоже, Уэс, выглядишь хорошо. Хотел бы и я так выглядеть в «бабочке», а не быть похожим на полуживого попугая без кровинки в лице. Ты здорово умеешь носить ее. И дама твоя мне нравится, очень нравится.

Он наклонил голову набок, оценивающе глядя на Лору, и Карриер на мгновение увидел Лору глазами своего друга.

Она выглядела лучше, чем когда-либо за те шесть месяцев, что он знал ее. Она не была уже такая худая, хотя все еще очень худенькая. Ее лицо было оживлено, хотя часто все еще бывало снова замкнутым, а он хотел видеть на ее лице только удовольствие, радость, улыбку и любовь. Она была в узком платье из белого атласа, с длинными рукавами и глубоким вырезом, с ожерельем из аметистов неправильной формы, а у края выреза была приколота брошь в виде ириса, сделанного из голубого опала с золотой серединкой. За свою жизнь Карриер подарил своим женщинам немало драгоценностей и умел отличать хорошую вещь, если таковую видел Брошь Лоры была очень красивой. Он не стал спрашивать о ней Лору — он строго придерживался правила: никогда не спрашивать, откуда у женщины ее драгоценности, — но Лора сама рассказала ему, что подарил ей эту брошь Оуэн. Как подарок его нельзя было сравнить с тем наследством, которое он ей оставил, но оттого, что брошь была подарком очень личным, Карриер осознал, насколько глубока была любовь к Лоре у Оуэна Сэлинджера.

Он обнял Лору за талию с таким видом собственника, что не заметить этого было нельзя. И когда Лора в ответ немного прижалась к нему, он почувствовал гордость, что обладает ею. Карриер давно не испытывал таких чувств к женщине. Он хотел дать ей и делать для нее все на свете, снять любое бремя с ее плеч и взять на себя любые проблемы, чтобы ей ничего не оставалось делать, как только опереться на него и отрешиться навсегда от напряженного взгляда, который замораживал ее черты и не давал полностью раскрыться ее истинной красоте.

— Итак, Уэс… — Гость, заметив руку Карриера, обнимающую Лору за талию, наконец, выпустил ее руку из своих. — Приятно было увидеть тебя снова. Ты в городе надолго? Как насчет ужина вместе?

Пока они договаривались, Лора взглянула через дверь на окна в зале ресторана, которые занимали целую стену. Когда гость отошел, она спросила:

— Никто не будет возражать, если мы немного посмотрим на вид из окон?

— Это твой день, ты можешь делать что хочешь. Я думаю, что все в сборе.

Все еще обнимая ее, он вошел вместе с ней в зал, где группы людей стояли вокруг столов, сервированных хрусталем и фарфоровой посудой в серебре. В центре каждого стола стоял букет гибискусов, а там, где должны были сидеть женщины, стояли отдельные букетики. Большинство гостей собралось в комнате отдыха, которая находилась в нескольких шагах от главного зала, там играл пианист, а два бармена готовили напитки. Но Лору привлекали окна, которые шли от пола до потолка и из которых открывалась панорама оранжевых уличных огней, люминесцентных огней в окнах служебных зданий и белых огней в окнах жилых домов. Город казался игрушечным и резко выделялся на фоне черного пространства озера.

— Ты уже часть этого мира, — сказал ей Карриер. Он стоял за ее спиной, держа руку чуть ниже ее груди. — И ты сделаешь так, чтобы он стал твоим целиком.

Лора прижалась к нему, как и раньше, оперевшись на его сильное тело. В нем не было ничего от худощавого Поля с его нервной энергией; Уэс был почти вдвое старше Поля, человеком, сделавшим карьеру совершенно самостоятельно, решительным и сильным, целенаправленным и абсолютно уверенным в себе.

И даже если он иногда подавлял независимость Лоры, бывал слишком прямолинейным, слишком предсказуемым для нее и ее пристрастия к людям с более сложным характером, он был ей надежным другом, постоянным и заслуживающим доверия. И она знала, что нет ничего более важного и ценного, чем это, если она действительно хотела иметь человека, на которого можно было положиться.

Он был добр даже к Клэю, подумала Лора, взглянув через зал на своего брата, который в этот момент поднимал бокал шампанского в честь Мирны. Карриер не особенно любил молодежь, которая не соответствовала его представлениям о зрелости и чувстве ответственности, но ради нее он стал учить, Клэя некоторым премудростям международных банковских операций и торговли, а Клэй, завороженный размахом сделок, не говоря уже о другом, впитывал их в себя. И ради Лоры он делал даже больше: он учился.

Впервые Клэй хотел прочесть книгу или даже десяток книг, если этого хотела Лора, он даже не сердился, когда Лора проверяла его знания. Он выполнял практически все, что она велела ему делать, и только потому, что она пообещала ему работу помощника управляющего в новом отеле, но при условии, если он сможет быстро и многому научиться, прибавив к тому, что уже успел усвоить в Бостоне, Филадельфии и работая в «Дарнтоне». Поэтому он читал книги, занимался и почти не возражал, частично из-за самой Лоры и ее любви к нему, но и потому — и он вынужден был это признать, — что Мирна действительно гордилась им и не уставала ему это говорить.

— Ты еще станешь биржевым магнатом, — ликовала она, и Клэй был не против ее восторга по поводу его новой работы, потому что, как только она о ней услышала, она стала еще более страстной, чем когда-либо.

Кроме того, и тоже, может быть, впервые в жизни, Клэй никому не завидовал; он больше не чувствовал, что жизнь проходит мимо него. «Наверное, я счастлив», — думал он.

«Все счастливы», — размышляла Лора, глядя на огни Чикаго и прислушиваясь к фортепьянной музыке, переплетавшейся с шумом голосов в ресторане. Все счастливы. Перед ее глазами возникло улыбающееся лицо Оуэна, она почувствовала прикосновение его руки у себя на волосах. Дорогой Оуэн, это твой день; ты должен был быть здесь, чтобы увидеть, что твои мечты, сбылись.

— Ты витаешь в облаках, — сказал Карриер, прижавшись губами к ее уху. — Скажи мне, о чем ты думаешь.

— О мечтах, — ответила она. Она положила руку поверх его, ее пальцы лежали поверх коротких и сильных пальцев Карриера. — Оуэна и моих.

— И моих тоже, — сказал он — Не отделяй меня от себя, Лора.

— Не буду.

Но тем не менее это были мечты Оуэна, они принадлежали только им двоим, и она почувствовала, что ей не хватает его. Как бы она хотела видеть, как он ходит среди гостей, возвышаясь над ними, его усы шевелились бы, когда он разговаривал, он оценивающе разглядывал бы гостей, запоминая их шутки и слова, чтобы потом они с Лорой могли посмеяться, как они делали не раз в Бикон-Хилл и на Кейп-Коде.

Но это была уже другая его мечта: разделить оставшиеся годы с тем, кого он любил и мог научить, чтобы тот осуществил другие его мечты после его смерти. Он умер, веря в это. Я сделала это для него.

И вот в полночь, когда Карриер поцеловал ее, Лора улыбнулась ему с открытостью, которой он раньше не видел в ней.

— С Новым годом, Уэс! Пусть в Новом году осуществятся все наши планы, о которых мы мечтаем!

— Мы всегда будем вместе, — добавил он. — Всегда и во всем.

Когда он поцеловал ее еще раз, он был уверен, что она поняла, что он подразумевает женитьбу.

Лора же поняла это только поздним утром следующего дня, в первый день нового года, после того как она проснулась в своих апартаментах в отеле «Чикаго Мейфэар Риджент». С еще закрытыми глазами она вспоминала вчерашний прием. Она заново переживала тот волнующий трепет, который охватил ее, когда гости подняли бокалы в ее честь, а она стояла одна около пианино, возвышаясь над ними на несколько ступенек, ее белое атласное платье притягивало свет и блестело как бело-голубой бриллиант. Она вспомнила Клэя, смотрящего на Мирну завороженными глазами, архитектора, прогуливающегося среди гостей и получающего профессиональное удовлетворение от предвкушения работы над созданием замечательного отеля; инвесторов, даже на приеме обсуждавших стоимость номера и сравнивающих «Бикон-Хилл» с другими отелями, недавно отреставрированными на Золотом берегу Чикаго. И наконец, ей вспомнился новогодний поцелуй, которым она обменялась с Карриером, страстный и нежный, с мыслями о будущем. Совместном будущем.

Она открыла глаза. Первое, что она увидела, было озеро, казавшееся темно-голубым под ясным, холодным январским небом. В комнате было прохладно, и Лора лениво пошевелилась в теплой кровати. Ей было уютно в этой комнате, выдержанной в приглушенных тонах. Карриер снял эти апартаменты на месяц, чтобы она могла жить здесь, пока не найдет себе квартиру. Комнаты выходили на глубокий изгиб берега, по которому тянулись на север Оак-стрит и Аутэ-драйв; по одну сторону улицы лежало озеро Мичиган с пляжами и парками, на другой стороне за мощной стеной стояли жилые дома. Глядя на этот вид из своей элегантной комнаты, Лора подумала о Бикон-Хилл. Она не могла поверить, что Карриер предполагал, что она откажется от этого отеля и выйдет за него замуж. Она беспокойно пошевелилась. Он должен понимать, что она не сделает этого. Это означало, он считал, что, выйдя за него замуж, она будет продолжать заниматься отелем. Ну да, почему она должна будет что-то менять? Потому что он захочет, чтобы она сопровождала его в поездках, а потом, медленно, понемногу, она начнет отдаляться от дел в отеле и никогда не получит и остальные три.

Но это была не главная причина. «Я не хочу выходить замуж за Уэса, — думала она. — Я не хочу выходить замуж вообще. У меня есть более важные дела, чем все остальные, вместе взятые, и я ни за кого не собираюсь выходить замуж.

Даже за Поля? Если бы вернулся Поль, посмотрел на меня своими теплыми, ласковыми глазами и сказал своим низким голосом: «Я стану мужем, который будет счастлив следовать за своей женой, чем бы она ни занималась».

Она свернулась клубочком, чтобы не чувствовать боли, которая пронзила ее, стоило ей позволить себе вспомнить Поля. «Я не должна делать этого. Сегодня первый день нового года, время для новых идей и новых мыслей. Время забыть прошлое». Но только неделю назад она кончила читать книгу, которая преследовала ее с тех пор, особенно одна строчка о женщине, которая не могла быть вместе со своим любимым: «В ее сердце навсегда останется небольшой шрам, и ей всегда будет помниться его ласковый, как летний дождь, голос». Эти слова запомнились ей; в них она узнала саму себя.

«Все правильно, останется и у меня шрам от прошлого, — думала она. — И Поль будет частью этого прошлого. И чем бы я ни занималась отныне, все будет вертеться вокруг него, потому что он никогда не покинет моей памяти.

А может, я стараюсь сохранить его в своей памяти потому, что хочу быть уверенной, что любовь остается навсегда, даже если эта любовь приносит боль. Даже если эта любовь обречена и должна быть забыта, потому что я должна начать новую жизнь».

Новая жизнь. Новый год. Новые мысли и чувства, новые друзья, секс и работа. И самое главное — «Нью-Йорк Сэлинджер», следующий отель, который она намеревалась купить. А после…

Она пошевелилась в кровати. Она стала частью настоящего и думала о будущем. Ей хотелось поскорее начать действовать.

Ей многое предстояло сделать, у нее много планов. Ей нужно предпринять еще столько шагов, чтобы вернуть то, что Оуэн предназначал ей.

Полусонный, Карриер положил руку ей на грудь:

— Еще рано вставать.

— Уже слишком поздно, почти полшестого. Он широко раскрыл глаза:

— Ты разбудила меня полшестого в первый день Нового года?

— Я хотела узнать твое мнение о новых трубах для ванных комнат в «Бикон-Хилл»…

— Черт возьми, Лора…

Но в этот момент он увидел ее озорную улыбку и, рассмеявшись, притянул ее к себе.

— У тебя на уме совсем другое.

— Наверное, ты прав, — пробормотала она и обняла его со всей страстью, в которой крылась жажда новой жизни и благодарность за его любовь и за то, что он дал ей. Он понимал, сколько ей еще предстоит сделать, он знал, что она хочет разделить с ним все дела, и он обязательно поймет, почему она не может выйти за него замуж. Он всегда ее понимал.

— Никакой работы сегодня, — сказал он позже, выходя из своей ванной комнаты. — Первое января праздник, и мы отправимся на прогулку.

— Куда? — спросила она из другой ванной, надевая на себя тяжелый махровый халат, который отель предоставлял своим клиентам. «Интересно, сколько пропадает таких халатов?» — подумала она и решила выяснить это у управляющего.

— Туда, куда отправляются настоящие туристы.

Деревья, которые росли по северной Мичиган-авеню, были увешаны гирляндами из маленьких рождественских белых лампочек, которые горели днем и ночью. Магазины были закрыты, но народ гулял по улице, рассматривая витрины магазинов «Маршал Филд» и «Сакс»; люди глазели на манекены в магазине «Магнии» и драгоценности в «Тиффани»; фотографировали старую крепость на воде, которая уцелела после пожара в Чикаго и возвышалась на фоне современного отеля «Ритц-Карл-тон» из серого мрамора. Туристы разъезжали в конных экипажах с кучерами в цилиндрах или черных шляпах. Карриер и Лора шли по улице в сторону реки, пригибаясь от ветра, от которого полы пальто прилипали к ногам, а потом повернули обратно. Хотя они порядком замерзли, не доходя квартала до «Мейфэар Риджент», Лора свернула на восток к пустому зданию, который когда-то был «Чикаго Сэлинджер».

Они молча постояли, созерцая его.

— В виде торта с сахарной крышей он смотрелся гораздо лучше, — заметила Лора, улыбнувшись. «Нет более грустного зрелища, чем пустые дома, стоящие в одиночестве посреди живого города», — подумала она. — Но подождите, — добавила она. — Через год никто не узнает его.

— Даже водопроводчики, — согласился Карриер, улыбнувшись. Он обнял ее за плечи. — Каждый раз, когда я вижу чертежи, я все больше удивляюсь. Оуэн был мечтателем. И ты тоже.

Она покачала головой:

— Я многого не знаю, чтобы быть мечтателем. Этот отель — мечта Оуэна. А еще мои фантазии, которые я хочу претворить в жизнь.

Он задумчиво посмотрел на нее:

— Если тебе это удастся, тебя ждет большой успех.

Эти слова звучали в ушах Лоры последующие недели, пока все чертежи не были закончены и не отданы в производство и начались реставрационные работы.

В середине января она сняла квартиру в шестиквартирном доме из серого камня в викторианском стиле, расположенном в районе Де Поль. Окна дома выходили на такие же викторианские дома, и когда поднимался ветер, до нее долетали звуки подвесной железной дороги, которая проходила в двух кварталах от ее дома. В просторных комнатах ее квартиры были высокие потолки и лепнина, настоящий камин и одна свободная спальня, которую она превратила в свой кабинет. Больше всего ей нравилось соседство с университетом Де Поль. В университетском городке жили преподаватели и обслуживающий персонал. Здесь всегда было много людей, с которыми она постепенно познакомилась: молодые семьи с маленькими детьми в колясках, дети постарше, лепящие снежные бабы, подростки, возвращающиеся из близлежащей школы и собирающиеся под высокими, по-зимнему голыми вязами. Они сидели на скрипящих перилах у входа в свои дома, а иногда ненадолго занимали под свое веселье гостиные родителей. Все это напоминало небольшой городок, а во многом и Бикон-Хилл в Бостоне или маленькую деревеньку Остервилл на Кейп-Коде. А когда Клэй с Мирной сняли двухкомнатную квартиру меньше чем в миле от нее, она почувствовала себя дома.

— Почему тебе не нравится Мирна? — спросил ее Клэй как-то после того, как они переехали в новую квартиру. Они с Лорой ехали на автобусе вдоль озера к отелю, и она просматривала список поставщиков, с которыми намеревалась встретиться.

Она сунула список в папку:

— Мне она нравится. Но не могу сказать, что я от нее в восторге.

— Почему?

— А ты в восторге?

— Какая тебе разница? Мы говорим о тебе.

— Ты ее любишь, Клэй?

— Я живу с ней.

— Клэй!

— Ну, может быть, люблю. Я имею в виду, что трудно понять, действительно ты любишь женщину или просто она тебе нравится. Вот ты, любишь Уэса?

— Нет, но он мне нравится. Мне нравится быть с ним, мы, так сказать, делаем одно дело. Тебе нравится Мирна так?

— Иногда. Она иногда давит на меня, ты ведь знаешь, что это бывает довольно утомительно, но с ней мне весело, и она радуется, как ребенок, когда я покупаю ей подарки. После этого она становится такой ласковой…

— Ты покупаешь ей очень много подарков, не так ли? — спросила Лора.

— Почему бы и нет? — спросил он небрежно.

— Покупай, пожалуйста, если тебе нравится.

Она хотела спросить его, откуда у него деньги, но передумала. Она часто задумывалась над этим, зная, сколько он зарабатывал в «Дарнтоне» и сколько она платит ему через «Оул корпорейшн». Но ему было уже двадцать три года, и, хотя он часто вел себя как мальчишка, она не хотела допрашивать его, как будто была его мать или его опекун.

— Но я что-то не слышала, чтобы она купила тебе хоть один подарок, — все-таки добавила она.

— А ей и не надо мне ничего покупать. Она и так знает, как сделать меня счастливым. Она действительно любит меня — кому я еще нужен, кроме тебя? Я помню, что давным-давно Бен говорил, что всегда будет о нас заботиться, и тогда я думал, что это ерунда, что, когда я вырасту, мне он не будет нужен. Но оказывается, что тебе всегда нужен кто-то близкий, правда?

— Правда.

Автобус, лавируя между автомобилями, резко затормозил, и Лору бросило на Клэя.

— Особенно кто-то с сильными плечами, — улыбнувшись, заметила она.

— Ты что-нибудь получала от него?

— Нет, но думаю, что скоро получу. Я всегда получаю открытки на свой день рождения.

— Это на следующей неделе. Он знает, что мы в Чикаго?

— Я написала ему, что купила отель, и послала ему наш адрес. И передала от тебя ему привет.

— Черт, зачем ты это сделала? Я тебя об этом не просил.

Она молчала.

— Я не хочу иметь с ним ничего общего!

— Тогда зачем ты вообще задаешь все эти вопросы? — парировала она.

— Ну… — он пожал плечами. — Не очень просто взять и забыть его. — Он осекся.

— Трудно забыть своего брата, — согласилась Лора. — Несмотря на то, что он сделал.

Автобус довез их до остановки, и они вышли через центральные двери.

Каждый день, приближаясь к отелю со стороны Мичиган-авеню, Лора не узнавала его, как будто раз от раза он становился другим. Но это был ее отель. На самом деле, не считая новых окон, которые были уже установлены, его внешний облик оставался прежним, работы по чистке кирпича и известняка, а также установка новых дверей и вывески будут сделаны в последнюю очередь. Сейчас все происходило внутри, где ломали старые стены и заново прокладывали канализацию и тянули электричество, чтобы превратить двести пятьдесят комнат в сто больших комнат, тридцать номеров плюс сделать квартиру на крыше с отдельной террасой.

Сегодня идя к отелю от автобусной остановки, Клэй воскликнул:

— Мрамор привезли!

Они остановились и стали рассматривать завернутые в бумагу плиты, которыми должны были облицовывать стены ванных комнат, а также поверхности колонн и небольших бассейнов. Весь мрамор был одинаковый: мягкого серо-голубого цвета с темно-зелеными и синими крапинками; сантехника планировалась белой, а полотенца — голубыми. В каждом номере предполагалось две ванны, но они должны были быть одинаковыми, «чтобы и мужчина, и женщина чувствовали себя одинаково хорошо в них», объясняла Лора президенту фирмы по оформлению интерьера Кристиану Деле, которого нанял Карриер.

— Я не хочу, чтобы одна была розовая с золотым ободком, а другая сделанная как будто для футбольной команды «Чикагских патриотов».

— «Чикагских медведей», — поправил ее ехидно Деле.

— «Медведей», — задумчиво повторила она. — Я запомню это. Я жила в Новой Англии и привыкла к «Патриотам». Может быть, вы расскажете мне и другие вещи о Чикаго, а то я чувствую себя приезжей.

Ее улыбка не тронула его. Она и была приезжей, и она принимала слишком много самостоятельных решений, вместо того чтобы с благодарностью следовать его профессиональным советам.

— Многие не любят голубые полотенца, — сказал он, возвращаясь к обсуждению ванных комнат. — Они считают чистыми только белые полотенца.

— А я разговаривала с агентами по продаже в «Маршал Филд», — возразила Лора, — и они говорят, что продают больше цветных полотенец и простыней, чем белых, потому что, вероятно, они больше нравятся людям.