Ему посчастливилось застать ее дома – Ритка только что вернулась из института. Ему повезло даже дважды: она пребывала в замечательном настроении. Обменявшись несколькими вежливыми фразами – исключительно с целью предварительной разведки, Игорь намекнул, что неплохо бы встретиться.
Она согласилась и, похоже, даже обрадовалась. Когда он заехал, девушка была уже одета, а в прихожей стояла сумка, с которой Ритка ездила на учебу. Судя по всему, ночевать она собиралась у Игоря.
– У тебя есть, что пожрать? – спросила Ритка.
– Да как тебе сказать… Утром мать приезжала, но я не смог есть то, что она сварила. Дрянь какая-то.
– Значит, закажем пиццу, – решила Ритка.
И только в лифте Игорь вспомнил, что у него дома хозяйничает кукла, которую девушке лучше не показывать. Пока Ритка раздевалась, он метнулся в комнату.
Куклы не было.
Мало того – диван был сложен, пол подметен, а пыль вытерта.
Игорь осторожно, задом выполз обратно в коридор. Заверил себя, что это, конечно, мать приезжала второй раз, убралась, а потом уехала и даже записки не оставила. Каприз у нее такой. Разве не может быть у нее капризов?
Но ужинали они с Риткой на кухне. Девушка удивилась.
– Ты прямо на себя не похож. В доме чисто, пьешь не пиво, а минералку…
– Я пить бросил.
– Надолго ли?
– Совсем. Мне тут хреново было, решил завязать. И вообще я из морга увольняться буду.
Она недоверчиво улыбалась, качала головой.
– И куда пойдешь работать? Дворником?
– К отцу. Он будет счастлив, что я одумался.
– А ты одумался?
– Знаешь, когда меня прихватило, я понял, что хватит играть в бирюльки. Мне двадцать четыре, пора бы и делом заняться.
– Надо тебя к рукам прибирать, пока не поздно.
Сначала Игорь решил, что ослышался. Посмотрел исподлобья – Ритка глядела честно и открыто. И ждала его ответа.
– Ты мне предложение, что ли, делаешь?
– Я?
– Ну да. В своей манере. Ты ж не пережила бы, если б я тебя опередил.
– А ты хочешь на мне жениться, да?
Игорь замялся. Отодвинул тарелку с куском пиццы, помолчал, подбирая слова. Сказал, конечно, глупость:
– Ну, в общем, не возражаю.
Ритка торжествовала:
– Тогда я подумаю над твоим предложением, – ока голосом подчеркнула слово «твоим». – Три дня.
У него тряслись руки и хотелось выпить. Тем более такой повод! Тут бы в ресторан да шампанского ведерко… десятилитровое… и голову в него опустить, чтоб пузырьки в уши затекали и там лопались. Но Игорь сдержался. Он же заявил, что бросил пить.
В девять вечера Ритка начала зевать – она была «жаворонком», ложилась рано.
– Пойду, постелю нам, – обронила она. – А ты пока посуду помой.
Игорь, обалдевший от счастья, кивнул. Сложил тарелки в раковину, включил воду… И чуть не умер от страха, услышав Риткин визг.
Он столкнулся в ней в коридоре. Ритка, не переставая орать, вырвалась из его рук и принялась хватать с вешалки в прихожей свои вещи. Игорь притиснул ее к стене, но девушка расцарапала ему все лицо. Из потока обвинений Игорь понял, что он убийца и маньяк и специально положил труп на диван. Он хотел, чтобы Ритка заранее знала о своей участи и готовилась. Маньяки такие, им важно, чтобы жертва тряслась от страха.
Удержать ее Игорь не сумел. Она не стала дожидаться лифта, поскакала вниз по лестнице, держа в одной руке пальто с шапкой, в другой – сапоги и сумку с учебниками.
Игорь сел на ступеньку, перебарывая желание немедленно открыть подъездное окно, да и выброситься из него. Наверное, та блондинка из реанимации, покончившая с собой, тоже пережила что-то подобное. Сначала – неуемная радость, потом – все надежды и планы рухнули. Из-за чепухи. Из-за полтергейста, который поселился в квартире без спросу.
Вышел сосед. Игорь с трудом вспомнил, как его зовут.
– Паш, помоги мне, а?
– А чего надо?
– Кое-что вынести и сжечь.
– Ща оденусь.
Сосед схватился за сердце, увидев, что Игорь заворачивает в простыню женский труп.
– Кукла, – не дожидаясь расспросов, пояснил Игорь. – Друзья, чтоб им пусто было, на день рожденья подарили. А у меня девчонка ее увидела… ну и труба. Девчонку я потерял.
– Труп-то как настоящий…
– В том-то и фигня. Я б тоже обосрался, если б в морге не работал. На, сам глянь. Да потрогай ты, не бойся!
Сосед потрогал куклу. Успокоился.
Упакованную в простыню и обмотанную бечевкой, куклу вынесли на лестничную площадку. Тут началась та самая чертовщина, из-за которой предусмотрительный Игорь и позвал соседа на помощь. Кукла цеплялась за все углы, не пролезала в лифт, будто сопротивлялась. Еще она внезапно потяжелела, и перемещать ее пришлось вдвоем и волоком. А на первом этаже лопнула бечевка, и покров свалился, обнажив мертвое лицо как раз в тот момент, когда в подъезд заходили две женщины.
Не обращая внимания на крики за спиной, мужчины дотащили свою ношу до помойки. Игорь слил из машины немного бензина, окатил куклу. Подъехал милицеский патруль, вызванный бдительными бабами. Тоже поудивлялся – надо же, как похоже на настоящий труп! Предложили выкупить за бутылку водки: над коллегами издеваться. Игорь представил, что кукла сбежит и вернется к нему домой, – и отказался.
Когда вспыхнуло пламя, ему показалось, что в голове что-то лопнуло.
* * *
– А дальше что было? – спросила заинтригованная Лена.
– Сгорела она. Жженой резиной еще дня три во дворе воняло. Я-то не знаю, меня в больницу с микроинсультом увезли. Сосед рассказывал. Говорил, эти же три дня кто-то по ночам выл на лестнице. Ничего, сходил в часовню, принес святой воды и все стены облил. Вой прекратился. А я выписался, уволился из морга и поменял квартиру. Хотел к отцу сначала устроиться, потом передумал. Лучше от него не зависеть. Однокашник мне пару клиентов подбросил, с них и начал.
Лена приоткрыла ротик. Губы у нее соблазнительно блестели, в глазах светился неподдельный восторг. Игорь не удивлялся: он знал, что нравится этому типу женщин.
Зато он не понравился Михаилу, ее шефу, с которым, собственно, Лена и пришла в кабак. Встав, Михаил нервно поправил галстук и, задыхаясь от гнева, произнес:
– Ну, знаешь, это уже чересчур. Я знал, что ты враль, но не подозревал, что ты еще и подонок. Твоим обществом я сыт по горло. И имей в виду: появишься у меня в офисе, тебя охрана вышвырнет.
Игорь молчал. Михаил, не скрывая презрения, швырнул на стол несколько купюр и удалился, негодуя. Компания проводила его недоумевающими и сочувственными взглядами. Лена, будто извиняясь за шефа, пробормотала:
– Он очень изменился. Женился – как подменили его.
– Вот что с хорошими людьми делают плохие бабы, – поддакнул один из знакомых.
– У меня не было случая, чтобы я рассказал эту историю и кто-нибудь не ушел бы вот так, назвав меня подонком и мерзавцем, – обронил Игорь. – И всегда это были люди, недавно женившиеся. И всегда их жен никто не видел, на свадьбе у них никто не гулял, и всегда их друзья говорили: да мужика будто подменили…
Компания замолчала. Все переглядывались.
– Думаешь, это как-то связано с твоей историей? – выдохнула побледневшая Лена.
Игорь красиво пожал плечами. Историю эту он выдумал. У него не было преуспевающих родителей, а те, которые были, трудились в магазинчике возле дома. Квартиру он снимал, и то смог позволить себе такую роскошь недавно. Единственное, что было правдой, – его юридическое образование. Трупы Игорь видел, но не в морге, а на практике. В морге он не работал никогда. Он три года пахал в консультации, хватаясь за самые скучные и бесперспективные дела, потому что лучшие места давно были разобраны. Он старался, унижался и терпел. Он хотел выбраться из той ямы, где ему предназначено было жить по рождению.
Но эту историю, без сомнения, характеризовавшую его с лучшей стороны, женщины слушать не хотели. Они скучали и ждали, что он поведает нечто героическое. Они предпочитали быть обманутыми, лишь бы не сталкиваться с прозой жизни. Игорь возмущался, расстраивался и горевал. А потом сочинил нелепицу про самоходный труп блондинки. Сначала это был настоящий труп, потом он заменил его на куклу. Байку никогда не рассказывал в присутствии клиентов, важных людей или тех, кто Игоря знал давно и хорошо. Фактически он приберегал страшную историю для случаев, когда собиралась малознакомая и бесперспективная для работы компания, в которой есть симпатичные девушки. Мужчины, как правило, скептически хмыкали, а женщины ему верили. Особенно такие, как эта Лена.
Сегодня вечером она уйдет с ним. Они проведут умопомрачительную ночь, утром Лена выпросит у него телефончик и позвонит еще несколько раз. Со временем ему станет тухло: он поймет, что Лена не так наивна, как глупа. Тогда они расстанутся, и он найдет кого-нибудь другого. Подцепит в кабаке такую же глупую блондинку с эмалевыми голубыми глазами.
Конечно, лучше бы ему не размениваться на курочек с красивыми перышками. Лучше бы найти умную женщину, которая примет его таким, какой он есть. Но на умную женщину Игорь пока не заработал.
– Я подозреваю, что с такими людьми происходит, – признался он. – И знаю куда больше, чем говорю. Но мне лень разбираться. – Театрально вздохнул: – Я мог бы спасти мир, если б не был таким ленивым. Но я ленив, и миру придется спасаться без меня.
Лена хихикнула, взмахнула рукой и задела бокал. Мартини вылился ей на юбку. Игорь ободряюще улыбнулся ей:
– Чтоб не ехать в мокрой одежде, могу предложить зайти ко мне. Обсохнешь и поедешь домой.
– Эта юбка, – притворно вздохнула Лена, – из такого материала, что сохнуть будет до утра.
Игорь посмотрел ей в глаза. Девушка улыбалась.
– Лена, только я должен тебя предупредить. У меня после того случая с блондинками… не получается.
– А может быть, тебе неправильные блондинки попадались?
Он рассмеялся. Она тоже.
* * *
Михаил поставил машину на подземную стоянку. Высокомерно кивнул охраннику в подъезде. Долго звенел ключами, отпирая бесчисленные замки. На пороге постоял, впитывая ставший привычным и любимым затхлый воздух помещения, в котором никогда не открывают окна.
– Дорогая, я дома! – радостно объявил он. Разулся, разделся, помыл руки. На кухне его уже ожидал богато сервированный стол.
– Извини, дорогая, я задержался, – в его тоне слышались заискивающие нотки. – С ребятами посидел, выпил… Совсем чуть-чуть. Да-да, я помню, что обещал больше не пить, но тут нельзя было отказаться, ты ж понимаешь компания. Ты ведь понимаешь? Ну конечно, ты у меня умница. Но я больше с этими ребятами встречаться не стану. Ни за что. В последнее время мне попадается очень много мерзавцев. И куда только катится наше общество? Так что ты не волнуйся: сказал, что брошу пить, – значит, брошу.
Он с аппетитом поужинал, сложил грязную посуду в мойку. Принял душ, почистил зубы.
– Ну вот, теперь можно и баиньки, – сказал он, глядя на свое отражение в зеркале. Он плохо выглядел, четыре недели семейной жизни состарили его на двадцать лет. Но Михаилу казалось, что он стал солидней и представительней. Да и какая разница, если он любит и любим?
В спальне под белоснежным пуховым одеялом его ждала кукла, изображавшая мертвую блондинку.
Андрей Валентинов,
Марина и Сергей Дяченко,
Генри Лайон Олди.
Спасатели
(из цикла «Пентакль»)
Дорогие читатели!
Когда Г.Л.Олди, М. и С.Дяченко и А.Валентинов впервые решились объединить свои усилия, результатом этого соавторства стал роман «Рубеж». Прошло несколько лет, и авторы снова отыскали творческую задачу, которую не грех бы распотрошить сообща. Одной из отправных точек послужил «Миргород» Гоголя – малороссийские истории, провинциальные байки, сложившиеся в Мир-Город, в картину Странного Мира…
Перед вами – три рассказа трех авторов. Ни Олди, ни Дяченко, ни Валентинов не скажут вам по доброй воле, кому именно принадлежит каждый рассказ. Таков принцип построения новой книги – это единый цикл, состоящий из отдельных самостоятельных новелл. Единство места (Украина с ее городами, хуторами и местечками), единство времени (XX век – «волкодав») и наконец единство действия, можно сказать, даже взаимодействия пяти человек, желающих, соответственно, разного и по-разному видящих жизнь, но пишущих одну общую книгу. Как видите, мы вольготно устроились в рамках классической драмы. Подобно тому, как у Луиджи Пиранделло шесть персонажей искали автора, мы вышли на поиски персонажа – однажды переступив порог кофейни, где вместе обсуждали замысел. И разошлись до срока по разным улицам, чтобы в финале встретиться под часами на главной площади. Или в полдень у старой мельницы. Или в полночь возле разрушенной церкви…
Предлагаем ли мы сыграть в игру «угадай автора»? Разумеется. Хотя и не питаем иллюзий – искушенному читателю зоркости не занимать. Насколько цельной получится будущая книга – покажет время. А пока предлагаем вашему вниманию фрагмент будущего цикла.
Искренне ваши, Марина и Сергей Дяченко, Дмитрий Громов и Олег Ладыженский (Г.Л. Олди) и Андрей Валентинов.
Туфли
Зимой Кирилл покупал абонемент в бассейн «Чайка», именовавшийся также банно-прачечным комплексом. Несмотря на оскорбительное название и малый размер, бассейн пользовался оглушительной популярностью среди окрестных школьников и пенсионеров. Дабы не плескаться, как в корыте, в толпе детей и стариков, Кирилл выбирал всегда самое позднее время – с половины одиннадцатого до половины двенадцатого ночи.
В это время в бассейне, кроме Кирилла, было еще человек пять-шесть. Все они молча плавали от бортика к бортику – сосредоточенно и далее торжественно. Один был научный сотрудник, уверявший, что особо ценные мысли приходят к нему именно в эти часы ритуального плавания взад-вперед. Другой был журналист, очень заботящийся о своем здоровье. Прочие трое-четверо все время менялись.
В бассейне были высокие окна под самым потолком. В ясные дни плывущий Кирилл мог видеть над собой звезды, а иногда и луну в морозной дымке; тогда жизнь казалась ему пронзительной, емкой и полной смысла.
Сезон в «Чайке» заканчивался рано – в апреле. В последнюю пятницу накануне Пасхи Кирилл явился поплавать в последний раз.
Он добросовестно проплыл триста метров. Полежал на спине, глядя в требующий ремонта потолок; прыгнул с трехметровой вышки. С сожалением выбрался из воды (земное притяжение заново навалилось на плечи) и побрел в душ, а потом в раздевалку, где к тому времени почти никого не было.
Оделся и ушел, попрощавшись до осени, научный сотрудник. Потом ушел журналист; Кирилл остался один, и недовольная тетушка-гардеробщица заглянула в раздевалку не раз и не два, пока он кое-как высушил слабосильным феном свои слишком длинные, по мнению многих, волосы. В кармашке сумки имелось два номерка – на куртку и на кроссовки (в «Чайке» было твердое правило: сдавать обувь на хранение перед входом в раздевалку). Сонная и злая гардеробщица поставила перед ним на стойку пару черных туфель – очень дорогих и модных, как показалось Кириллу.
– Это не мои, – сказал он, – у меня кроссовки.
Гардеробщица поджала губы:
– Номерок-то ваш? Шестьдесят три? Там они и стояли!
– Но это не мои. – Кирилл улыбнулся, пытаясь задобрить строгую тетку. – Посмотрите, пожалуйста, там должны быть кроссовки, синие с белым…
– Смотрите сами, – гардеробщица распахнула перед Кириллом деревянную дверцу.
Он вошел и сразу понял, что кроссовок нет. Ячейки с номерками были все до одной пусты; кое-где в них остался песок от грязной обуви, а в одном месте – троллейбусный талончик, скомканный и серый, прилипший, видимо, к подошве, а потом в тепле отклеившийся. Но кроссовок не было; были щегольские черные туфли, и были резиновые шлепанцы на ногах у Кирилла. Все.
Хрипло распевал приемник на кособокой тумбочке. «Над тобою солнце светит, Родина моя-а…»
– Что же мне делать? – спросил Кирилл.
– Не задерживать, – посоветовала гардеробщица. – Бассейн закрыт.
– Но это не мои! А мои пропали!
Гардеробщица ткнула пальцем в написанное от руки объявление: «За сохранность сданных в гардероб вещей администрация ответственности не несет». Но, оценив жалкий вид Кирилла, смягчилась:
– А может, вы сами забыли, в чем пришли? И кроссовки ваши дома?
– Это даже не мой размер, – безнадежно отозвался Кирилл.
– А ну примерьте…
Кирилл взял со стойки правую туфлю (на вид она была сорок пятый примерно, а Кирилл носил сорок третий). Надел, дабы продемонстрировать гардеробщице всю вздорность ее предположения, притопнул ногой – и вдруг понял, что размер подходящий. Более того – обувь сидит, как влитая.
– Это не мои! – он тут же стянул чужую туфлю, будто чего-то испугавшись. – У меня были крос-сов-ки! Я за ними полтора часа в Москве в очереди стоял…
– Эти тоже ничего себе, – сказала гардеробщица. Она внимательно разглядывала оставшуюся на стойке левую туфлю – сгибала и разгибала подошву, щупала кожу, пыталась прочесть «лейбл». – А знаете что? Пишите заявление, что у вас кроссовки пропали. А эти я заберу сэбе. Может, кто-то вспомнит да придет за ними?
– Э, нет, – Кирилл, спохватившись, снова натянул правую туфлю и завязал шнурок. – В чем я домой пойду?
Он замолчал, и стало тихо. Во всем здании «банно-пра-чечного комплекса» в этот час было пустынно и мрачно; гардеробщица смотрела на него, не выпуская из рук левой «спорной» туфли.
– Заявление на ноги не наденешь, – сказал Кирилл тоном ниже. – Если кто-то за ними придет – я оставлю свой телефон… То есть телефон соседей, они позовут.
Гардеробщица молчала.
– И пусть он отдаст мои кроссовки, – сказал Кирилл. – Что за безобразие! В шлепанцах мне домой идти, что ли? И на работу – в шлепанцах?!
Насчет работы он слукавил – работа у Кирилла была такая, что в кроссовках на нее не пускали.
Гардеробщица наконец выпустила из рук левую туфлю. С легкой брезгливостью отодвинула ее к краю стойки:
– Который час?! У меня рабочий день давно закончен! Давайте не задерживайте…
Кирилл обулся (туфли сидели как родные). Нашел в сумке ручку, вырвал листок из блокнота. Написал., привычно попадая цифрами в клеточки, телефон соседей. Приписал внизу: «Позвать Кирилла Стержева из пятьдесят седьмой».
– До свидания, – сказал гардеробщице.
Та не ответила. Возилась зачем-то под стойкой.
* * *
Утром, пока Кирилл заливал в себя горячий чай, мама долго рассматривала его неожиданное приобретение.
– Кроссовок жалко, – сказала наконец. – Но эти вообще-то подороже. Импортные, сразу видать… Может, ты их в школу наденешь?
– Не буду я их носить, – отмахнулся Кирилл, доедая пшенную кашу с маслом. – Тот растяпа, что ушел в моих кроссовках, вернется и отдаст. А я тогда отдам ему.
Мама с сомнением покачала головой:
– Странно как-то… Пьяный он был, что ли?
– Не знаю. – Кирилл уже был в прихожей, натягивал свои рабочие, с черными круглыми носками, грубоватые башмаки. – Если позвонит – отдашь ему, ладно?
– В обмен на кроссовки, – твердо сказала мама.
– Ага… Ну, я побежал?
На остановке было полно народу, но троллейбусы в этот час шли один за другим. Кирилл протиснулся в салон и проехал три остановки, покачиваясь на поручне, как обезьяна на лиане. Выбираться обратно было трудно, Кириллу оттоптали все ноги, и, если бы не мощные круглоносые башмаки, он хромал бы весь день, наверное.
– …Здравствуйте, Кирилл Владимирович!
– А макулатуру сейчас сдавать?
– А субботник на втором уроке или на третьем?
– А Петренко плюется!
– Тихо! Тихо!..
Он поставил сумку на скрипучий стул. Оглядел всю эту ораву красногалстучных, шумных, ни хрена не способных к математике; обвел их взглядом, и они замолчали. Молоденькая физичка Лариска, второй год работающая в школе, страшно завидовала этой его способности. Сама-то надрывалась до хрипоты, грохотала по столу тяжелыми предметами, бывало, и за уши хватала… Ничего не получалось, дети у нее на уроках орали, будто в зверинце.
– Здравствуйте, пятый «А». Кто принес макулатуру, поднимите руки. Мало, мало… Девочки, красные косынки есть у всех? У кого нет? Плохо, плохо… На первый урок вы идете на ботанику. На второй – собираетесь здесь, и я скажу, кто что будет делать…
Впереди был безумный день, тем более безумный, что Пасха в этом году совпала с Днем рождения Ильича, и видит бог – ни переругиваясь с завучем, ни добывая своим школьницам дополнительные красные косынки, ни руководя побелкой деревьев на школьном дворе, Кирилл не вспоминал ни о пропавших кроссовках, ни об импортных туфлях, доставшихся ему волей странного, довольно-таки дурацкого случая.
* * *
Через несколько дней (была, кажется, среда), в дверь позвонили, и соседка Марья Павловна позвала Кирилла к телефону.
– Добрый вечер, – сказал незнакомый голос. – Это Кирилл Стержев?
– Да, – отозвался Кирилл, почему-то предчувствуя недоброе.
– Я по поводу туфель… Простите, это моя вина. В бассейне вам выдали мои туфли. Черные, производство Великобритании. Вы слышите?
– Да… конечно. А кроссовки?
– Какие кроссовки?
– Ну, у вас должны быть… По ошибке… Мои кроссовки, которые пропали… в обмен…
– Да, – отозвался голос после паузы. – Кроссовок ваших у меня нет, но я готов взамен дать вам деньги. Скажем, сто рублей. Этого достаточно?
Кирилл молчал. В месяц ему платили сто тридцать.
– Я заеду к вам, если вы не против, – продолжал голос. – Назовите адрес.
Кирилл молчал.
– Алло, алло! Вы меня слышите?
– Да, – сказал Кирилл. – Хорошо.
И назвал адрес.
* * *
Туфли стояли на полочке под зеркалом. Мама начистила их бархаткой, и они выглядели во всех отношениях блестяще.
В половине девятого в дверь снова позвонили. Пришедший был человек лет сорока, высокий, светловолосый, с улыбчивым ртом и неподвижными голубыми глазами.
Кирилл пригласил его в переднюю. Человек вошел и остановился, с неделикатным любопытством разглядывая убранство самой обыкновенной «учительской» прихожей.
– Неловко получилось. – Кирилл потер ладони. – Но, поверьте, у меня пропали кроссовки, а идти домой в шлепанцах я же не мог…
– Ну разумеется, – обладатель неподвижных глаз улыбнулся, показывая блестящие зубы. – Вот, однако, деньги… Где же мои туфли?
– Мне неловко брать с вас деньги, – сказал мужественно Кирилл. – В конце концов это ваши туфли. Это просто ошибка. Я не могу пользоваться вашим, э-э…
– Где же, однако, туфли? – мягко повторил визитер.
Кирилл обернулся к полочке под зеркалом. Полочка была пуста.
– Мама… Ты взяла туфли?
Мама выглянула из кухни. Настороженно поздоровалась с визитером, обернулась к Кириллу:
– Какие туфли? Те? Нет, я их поставила вот здесь… – Она посмотрела на полочку и в свою очередь разинула от удивления рот: – Своими руками поставила вот здесь! Четверть часа назад!
Кирилл долго рылся в шкафчике для обуви. Вытряхнул оттуда все; туфель не было. Сгорая от стыда, Кирилл обшарил прихожую, оглядел комнату, заглянул во все шкафы…
– Мама! Ну где же…
– Я не брала, – отозвалась мать твердо, и по ее голосу Кирилл понял, что шутки кончились. Мама, проработавшая в школе тридцать лет, слишком серьезно относилась к таким понятиям, как «вранье» и «правда».
– Я, – Кирилл прятал глаза, обращаясь к визитеру, – я ума не приложу, куда они делись… Они были вот здесь, мы приготовили их к вашему приходу…
– Не волнуйтесь, – сказал визитер неожиданно мягко. – Не стоит так расстраиваться… Они найдутся. А когда они найдутся, позвоните, пожалуйста, – он вытащил из внутреннего кармана прямоугольник визитной карточки, – вот по этому телефону… Хорошо?
– Обязательно, – пообещал красный, как свекла, Кирилл. – Непременно… Обещаю!
* * *
Ночью Кирилл проснулся от грохота. Подскочил на скомканной постели; рывком включил лампу-бра над головой. Дверца платяного шкафа была приоткрыта, оттуда наполовину вывалилась старая обувная коробка от маминых сапог. Крышка коробки валялась посреди комнаты, и рядом лежала на боку знакомая черная туфля производства Великобритании.
– Ч-черт, – пробормотал Кирилл.
Вторая туфля обнаружилась в коробке – вместе с ворохом каких-то стелек, полиэтиленовых кульков и оберточных бумажек.
Мама выглянула из своей комнаты – производимый Кириллом шорох разбудил и ее тоже.
– Кирюша! В чем дело?
– Ну, мама… – проныл Кирилл трагически-укоризненно, указывая взглядом на туфли.
В следующую секунду, глядя на ее лицо, он вынужден был отбросить всякое подозрение.
Мама не прятала туфли в шкаф.
* * *
– Ну может быть, – сказал Кирилл, сдаваясь.
– Да-да, – мама закивала. – Иногда так бывает – сам засунешь куда-нибудь и совершенно не помнишь куда. Ты их автоматически спрятал в шкаф.
– Или ты.
– Или я, – согласилась мама просто затем, чтобы не начинать все сначала. – Слава богу, у этого… странного человека есть телефон. Ты позвонишь ему и скажешь, что туфли нашлись.
Туфли стояли посреди комнаты ровно и строго, будто в почетном карауле. Черные блестящие шнурки тянулись к Кириллу, как умоляющие руки игрушечных негритят.
– У меня сегодня уроки, – напомнила мама.
– У меня тоже, – вздохнул Кирилл. – Вот черт, не выспался из-за этой ерунды…
Пока мама умывалась, Кирилл приготовил два бутерброда с вареной колбасой. Снял с веревки два выстиранных и высушенных полиэтиленовых кулька, положил в каждый по бутерброду и по яблоку. Отправился в комнату – в поисках своего портфеля; едва переступив порог, споткнулся о черные туфли и чуть не выронил сверток с бутербродом.
Туфли отлетели к стене – правая, а за ней и левая. Кирилл чертыхнулся, открыл портфель, сунул сверток в пространство между книгами, щелкнул замочком – и тогда только сообразил.
Все эти несколько минут мама не выходила из ванной. Туфли, как он помнил, стояли посреди комнаты – как в почетном карауле…
– Эй!
Он зачем-то заглянул в мамину комнату (кровать аккуратно убрана, зато на письменном столе – беспорядок, стопки тетрадей и три стакана из-под чая и кофе). Потом, поколебавшись, заглянул в шкаф; там не было ничего, кроме пары маминых платьев да рыжего Кириллова пальто, короткого по ушедшей моде. Он выглянул в окно – пятый этаж, голуби на карнизе, поток хмурых утренних прохожих на тротуаре…
Он резко обернулся. Туфли снова стояли под дверью – там, где он споткнулся о них полминуты назад.
– Тю-у, – сказал Кирилл. Универсальное междометие Тани Яковенко из пятого «Б» прилипло к нему еще в прошлой четверти. Толстенькая Таня искренне поражалась свойствам дробей и, глядя на доску, не могла сдержать своих чувств.
– Полвосьмого, – мама вошла в комнату с чашкой кофе в руке. – Что ты… – ив свою очередь запнулась о неожиданное препятствие, расплескала кофе на старый выщербленный паркет. – Да кто же ставит туфли вот так под ногами?!
– Они сами, – сказал Кирилл, давясь от нервного смеха, – бегают.
– Я заметила, – проворчала мама желчно. – Я опаздываю, ты опаздываешь… Туфли то прячутся, то выпрыгивают ночью из шкафа, то бегают под ногами… Если этот чудак их не заберет, они в конце концов прыгнут в мусорный бак – с моей помощью… Все, я пошла.
За мамой захлопнулась дверь.
Кирилл осторожно закрыл окно, оставил только форточку. Вздохнул. Подошел к туфлям – они теперь снова стояли посреди комнаты, но не уверенно и строго, как прежде, а как-то жалобно, привалившись одна к другой, будто в поисках защиты и поддержки.
– Кроссовок жалко, – сказал Кирилл сквозь зубы.
Правая туфля вдруг опрокинулась подошвой вверх. Кирилл отскочил как ужаленный.
* * *
– Закрыто, – сказал сапожник.
– У вас написано, что вы до пяти…
– А сегодня санитарный день. Закрыто, – и окошко с нарисованным на нем красным сапогом захлопнулось.
Кирилл вполголоса чертыхнулся. Если бы не воспитательный час – а по четвергам у них обязательно воспитательный час… Если бы не завучиха с ее идиотскими придирками (стрижки в его классе, видите ли, не соответствуют стандартам! Волосы касаются воротников, а виной всему классный руководитель, у которого патлы висят, как у Бабы Яги!)… Если бы не вся эта ерунда – с набойками давно было бы покончено, Кирилл позвонил бы странному растяпе с голубыми глазами, отдал бы ему туфли и вздохнул бы спокойно…
Странно. Когда Кирилл обувался в бассейне, набойки черных туфель были целы. А теперь они стерты так основательно, будто туфли без хозяина прошагали много километров. Не может же он, Кирилл, возвращать туфли хозяину в таком виде…
Раздумывая, он дошел до следующего сапожного ларька – на углу. Синее окошко было, по счастью, открыто; Кирилл приободрился.
– Вот…
Сапожник, не выпуская изо рта сигареты, взял туфли у Кирилла из рук. Наметанным глазом глянул на набойки; осмотрел туфли, отогнул стельку, присмотрелся…
Снова поставил на стойку перед Кириллом.
– Не возьмусь.
– То есть как?
Сапожник вынул сигарету изо рта. Раздавил, недокуренную, в круглой жестянке из-под гвоздей; Кириллу показалось, что рука у него дрожит.
– Не возьмусь, – повторил сапожник. – Они импортные… Дорогие… Испортить можно…
– Да это же набойки! Всего только!
– Ты глухой? – тихо поинтересовался сапожник. – Не возьму я твои туфли! И вообще проваливай…
Кирилл взглядом сказал наглецу все, что он нем думал. Взял туфли с прилавка и снова упаковал в холщовую сумку с ручками – на одной стороне сумки была когда-то нарисована Алла Пугачева, а на другой Михаил Боярский, но с тех пор в сумке переносили столько овощей и молока, консервов и хлеба, что лица их сделались почти неотличимы друг от друга.
