Собираю разлетевшиеся листки, укладываю в пронумерованном порядке на стол и начинаю читать. Баобабова пристраивается рядом, Угробов выглядывает из-за спины. Всем интересно, всем хочется поскорее узнать, что такого любопытного подбросил в отдел “Пи” человек, восставший из психиатрической лечебницы.

“…Была страшная темная ночь. Уехали в парк трамваи. Бродячие собаки попрятались в укромных местах. И только мы, Его служители, собрались в глубине городского кладбища, чтобы восславить Его и призвать Его…”

— Секта неперебитая, — нервничает капитан Угробов, у которого к сектам отношение такое же, как к сексуальным меньшинствам.

— Не мешайте знакомиться с материалами, —ласково перебивает его Машка.

“…Мы встали вокруг камня Его и оросили камень Его кровью десяти зарезанных в полнолуние свиней. Я пел вместе со всеми песню Его и видел глаза слуг Его…”

Покрываются туманом стены кабинета. Гаснет за окном дневной свет. Слова уносят меня в другой мир. Я вижу все чужими глазами. Я там, где был он, и чувствую то же, что чувствовал он.

Я пою вместе со всеми совершенно невнятную песню со словами, смысл которых до меня не доходит. В руках эмалированный тазик с красной жидкостью. К сожалению, поблизости нет никаких приборов, чтобы определить, кому принадлежит кровь. Вопрос, где в наше время можно отыскать десять здоровых и полных крови свиней, оставляю без ответа. Проверим с Баобабовой мясные хозяйства, вдруг у кого пропала продукция.

Прохладно. Под грубой накидкой из мешковины, кроме спортивных штанов и футболки с надписью “Спартак”, ничего нет. А на улице плохонькое лето. Синоптики опять что-то намудрили. Заморозки, со всеми обстоятельствами в виде снега, морозного ветра и свисающих с крестов сосулек.

Лица людей, окружающих меня, скрыты накидками. Практически все босиком. Я смотрю на свои ноги. Кроссовки на глазах тают, и я остаюсь стоять ;на скрипучем снегу разутым. Хорошо хоть в носках. Но холода не чувствую. Я же не совсем с ума сошел, шонимаю, что в данную минуту нахожусь в своем кабинете, а не на темном кладбище.

Пристраиваюсь за спину одного из слуг загадочного Его. Топаю ногами, ворочаю языком, произнося непонятные слова. Кровь в тазике плещется, норовит вылиться. Приходится переключить внимание на тазик. В красном зеркале вижу смутные фигуры, лица. Они смотрят на меня, заставляя проникнуться уважением к действу, которое происходит вокруг.

Спина впередиидущего останавливается. От неожиданности я натыкаюсь на него. Кровь все же яереплескивается и слегка пачкает спину впередистоящего человека.

— Пардон, — говорю я.

Но на мои извинения никто не обращает внимания. Люди, спрятанные под капюшонами, обступают большую каменную плиту, на которой нет ни Одного искусственного венка, ни одного засохшего цветка. Нет даже традиционного в таких случаях стакана с разбавленной дождем водкой и намокшей под открытым небом сигаретой. Плита на удивление гладкая, идеально плоская и черная на цвет. Делаю вывод, что покойник, тот, что под плитой, Уважением окружающих при жизни не пользовался, имел стойкую аллергию на цветы, не пил, не курил.

Людей с подобными характеристиками на земле раз, два и обчелся. Если поворошить статистику, непременно узнаем, кто прячется под черной плитой.

Между тем типы, пришедшие вместе со мной поклониться усопшему, совершенно не спешат поклониться. Встают в большой круг и, мелко постукивая голыми пятками о снег, трясут руками, словно на празднике “Здравствуй, солнце”. Разом вспыхивают сотни свечей, прилепленных без всякого порядка на крестах, надгробных камнях, а то и просто воткнутых в снег.

— Ни хрена себе! — восхищаюсь я, рассматривая гирлянды. — Бардак, а не праздник!

На меня оборачиваются. Очевидно, я сказал совершенно не то, что следовало. Поэтому приходится объяснять:

— Новенький я.

Меня не слушают, подталкивают к черному камню. Тазик, к которому я уже как бы и привык, отбирают. Зачем, понимаю через секунду. Выливают красную жидкость мне на голову, даже не предупредив. Странно, но предположительно кровь оказывается вишневым вареньем, причем горячим. В морозную ночь особенно приятно принять душ из горячего вишневого сиропа.

Но толпа не останавливается. Силком загоняет меня на черную плиту. Там, на подстилке, лежит белая курица со связанными лапами. В моих руках оказывается острый нож. Стоящий рядом товарищ в капюшоне кивает на бедную курицу и говорит собравшимся, что, мол:

— В этот торжественный для всей планеты час, мы, собравшиеся в этом прекрасном месте слуги Его, приносим в жертву белую птицу…

— Курица не птица, — поправляю я выступающего.

Товарищ благодарит и продолжает:

— …Белую не птицу и слезно умоляем Его прийти к нам, чтобы навести в мире должный порядок и возглавить преданные Ему войска.

Сам не знаю почему, прижимаю курицу коленом и с одного замаха отделяю ее голову от ее же, соответственно, тела. Куриная кровь стекает на плиту, образуя пятиконечную звезду. Тушка курицы убегает за кресты. А народ вокруг шумит, воет, машет руками. Про то, что слова непонятные говорит, не упоминаю. Я уже понял, что попал в секту сумасшедших, которые нормальных слов знать по определению не могут.

Плита подо мной вибрирует, снег по краям ее .шипит и с невероятной быстротой тает. Мне пятки не прижигает, но чувствую, что в принципе горячо. Я в истерике. Хочу броситься на плиту всем телом, дабы выразить свое почтение Ему, но сопровождающие меня товарищи волокут мой безвольный организм прочь. Вне плиты аккуратно бросают в сугроб. Остыть и прийти в себя.

Я не теряю сознания. Я все вижу и слышу. На уголке черной плиты появляется светящийся прямоугольник, совсем крошечный. Несколько раз моргнув, гаснет, и на его месте высвечиваются незнакомые знаки, явно кабалистической направленности. Следом вереница цифр, снова знаки, несколько строчек латиницы. Под черным камнем рождается чуть слышный короткий писк. Камень вспыхивает голубым сиянием и вдруг изрыгает из себя музыку такую же, как в самолете, где мы с Машкой сутки промаялись.

Из могильной плиты, умеющей вытворять такие занимательные вещи, прямо в голубое сияние выплывает хорошо отесанный кирпич, на одной грани которого легко читается надпись: “Начните церемонию с нажатия этого кирпича”. К кирпичу тянется один из приглашенных на тусовку и со всей силой вдавливает его в сияние.

Черная плита с неприятным звуком трескается от центра. Узкие и глубокие трещины, как паутина, покрывают прямоугольный камень. Плита выпучивается, и из-под нее доносится дикий крик.

— Да что это такое? — спрашиваю я сам себя, понимая, что в мире происходят невероятно неправильные вещи. Если дурость со свечами и тазиками как-то вписывается в реальность, то горбатая надгробная плита, под которой кто-то неведомый вопит, не лезет ни в какие уголовные рамки.

Окружившие корчащуюся плиту сумасшедшие, подбадривая того, кто под плитой, вопят во все гланды:

— Дыши! Дыши!

— Еще немного!

— Тужься! Тужься!

В центре плиты взрывается стеклянной щебенкой фонтан. Летит во все стороны каменная шрапнель. И в центре поломанного надгробного камня высовывается страшненькая такая рука.

— Это надо немедленно прекратить, — шепчу я и хватаю за рукав ближайшего сумасшедшего. — Товарищ, где здесь телефон?

Капюшон временно задержанного за рукав поворачивается. И на меня смотрит, кто бы мог подумать, прапорщик Баобабова собственной персоной. Знакомого до каждой липучки бронежилета не наблюдаю. Армейских ботинок тоже. Машка босиком, в мешковине. Страшное подозрение возникает в умной лейтенантской голове.

— Ты?.. С ними?.. Как же ты могла?

Мария Баобабова, сотрудник отдела “Пи”, крутит пальцем у виска:

— Лесик, ты совсем или понемногу? Куда с ними? Между прочим, я тоже показания читаю. И капитан просматривает. Вон он у березок. Так что ручонками не балуй.

Вижу капитана. Угробов стоит, прислонившись плечом к статуе плачущей девы без ребенка, смолит одну за другой сигареты, прикуривая их у натыканных вокруг свечек. Взгляд его заинтересован, но паники не замечаю. У капитана Угробова выдержка железная. А то, что он шарит рукой по ребрам в поисках любимой кобуры, еще ни о чем не говорит.

Успокаиваюсь. В самом деле, что это я? Читать показания спокойно и то не могу.

Баобабова толкает меня и говорит:

— Ты лучше посмотри, что двумя параграфами ниже.

Я смотрю во все глаза.

Рука цепляется за выступ и, подбадриваемая многочисленными помощниками, а также привлеченная множеством горящих свечек, выкарабкивается наружу, вытаскивая за собой и все остальное тело.

Слышу, как плюется капитан у монумента девы без ребенка:

— Какая мерзость!

Мне тоже не по себе.

Это не человек. Это только нечто, похожее на человека. Угловатое, цветное, с прилизанными клочками волос и разноцветными зрачками тело. И с .пушкой, каких нет на вооружении нашей доблестной армии.

У меня создается впечатление, что это чудо только что нарисовали безграмотные художники. Рисованный? О чем-то подобном рассказывал гражданин заявитель Иван Силуянович Пейпиво.

Первым делом появившееся из камня чудо озирается. Куда это, мол, я попало? Куда, куда, на кладбище попало. Где ранее положено было. И чего не лежалось?

Чудное существо, сориентировавшись в пространстве, задирает прилизанную макушку к луне, страшно и неприятно воет, нарушая все законы ухогорлоностики, и, с силой оттолкнувшись, бросается в толпу встречающих. Хватает первого попавшегося сумасшедшего, отворачивает ему голову, ненужное тело откидывает метров на двадцать. Запихивает оторванную голову за пазуху и бросается к следующему сумасшедшему.

Естественно, все страшно кричат, пытаются спастись бегством. Мечутся, натыкаются на кресты, вязнут в сугробах, подпаливаются на свечках. Но тщетно. У существа резвые ноги. Догоняет гигантскими прыжками то одного, то другого товарища в мешковине и планомерно отрывает им головы.

А из черного камня появляются другие “нарисованные”, один в один похожие на первое существо. Замирают на мгновение, воют и с остервенением голодных зверей включаются в охоту. Снег вокруг взломанной надгробной плиты обагряется кровью. Лужами крови. Даже кажется, еще немного и побегут красные ручьи.

Я не спеша, трусцой, топаю подальше от места страшной трагедии. Иногда и ползком. Снег глубок, дороги нет. Несколько раз рядом сваливаются безголовые потерпевшие. Одно из тел больно врезается в мою поясницу. В какой-то момент силы покидают меня. Прислоняюсь спиной к одинокому дереву и с ужасом вижу, как могильное существо прыгает в мою сторону. В трех метрах меняет направление, настигает очередного беглеца. Голова жертвы исчезает в безразмерной пазухе охотника. И он уже смотрит на меня. Даже приседает перед прыжком. Но резко останавливается, неторопливо разворачивается.

Вижу, как внимание его привлекает Мария Баобабова, с интересом ковыряющаяся в зубах метрах в десяти.

— Беги, Маша! — кричу.

Но не слышит меня прапорщик. Поглаживает свою бритую голову. Разминает пальцы. И ждет непонятно чего. Дура.

Рисованные, потеряв интерес ко всем остальным убегающим, группируются вокруг Машки. Облизываются, рассматривая ее идеальную голову. И устремляются вперед, к моей несчастной напарнице.

Баобабова непонятно откуда вытаскивает обрез. Не знаю, сами у нее спрашивайте. У прапорщиков масса мест, куда можно спрятать разные полезные штучки. Машка, не целясь, палит с обоих стволов. Как и следовало ожидать, выстрелы звучат только в нашем воображении. Наверняка сейчас Мария дырявит из табельного оружия потолок в кабинете. Она же такая невыдержанная.

Охотники из черного камня как по команде наваливаются на прапорщика, но в том месте, где только что стояла Баобабова, никого нет. Охотники обескуражены, расстроены, но не потеряли желания еще кого-нибудь растерзать. На всем кладбище, кроме меня, никого. Даже Угробова у березок не видать. Надо же было так лопухнуться.

Рисованные, сверкая глазками на все цвета радуги, дружной толпой кидаются на меня.

Я закрываю глаза и прекращаю читать показания.

— Занятная история.

Капитан Угробов, человек несгибаемой воли и железной хватки, стоит за моей спиной, попыхивая сигареткой. Напарница разглядывает потолок, расстрелянный во время чтения. В руках ее дымящиеся стволы.

— Сильно написано, — соглашается она. — Зрелищно.

Я осторожно заглядываю на последнюю страничку признания. Там только непонятные каракули, кляксы и неразборчивая подпись.

— Что скажете, сотрудники? — Угробов выходит из-за моей спины, и я замечаю, как подрагивает его сигарета. Ознакомление с документами и для Угро-бова не проходит бесследно.

— Бред, — коротко высказывается Баобабова, неприязненно посматривая на стопку бумаг. — Не верю ни одному слову. Чушь. На меня, гаденыши, тоже кинулись.

— Скорее всего имела место массовая галлюцинация, — заявляю я. — В последнее время такое часто в наших местах происходит. Однако меня насторожило то внимание, с которым безголовое тело заинтересовалось бритой наголо девушкой, в образе как бы Марии. Что-то в этом есть. Вспомните, что наши потерпевшие тоже все лысые.

— Факт, — капитан щупает собственную макушку и с облегчением вздыхает. Его волосы в порядке. Слегка седые только. — Что хотел сказать нам Садовник, присылая отвратительно написанный очерк с кладбища? О чем он предупреждает? Может, это словесное описание личности маньяков. Это уже кое-что. Жаль, особых примет маловато.

— Да что вы, товарищи! — Возмущенная Мария старается не подходить к окну. Слежка невероятна, но возможна. — Еще неизвестно, кем и при каких условиях была написана эта отвратительная история. Писулька какая-то, в самом деле.

— За выражениями следите, прапорщик. Мужчины кругом.

Дверь в кабинет резко, без стука, распахивается. Все, даже Угробов, вздрагивают, но выясняется, что непосредственной опасности нет.

Это всего лишь генерал. В спортивном костюме, но с шашкой и в каракулевой папахе. Прежде чем закрыть дверь, проверяет, нет ли слежки. Странно, сегодня он без свиты. Но на то он и генерал, чтобы ни перед кем не отчитываться.

— Руководство операцией возлагаю на себя, — говорит генерал с порога, забывая поздороваться. — Я к вам на минуту, довести до сотрудников новые, только что вскрывшиеся факты. Не надо ничего объяснять. Все знаю и все понимаю.

Пододвигает ногой стул, садится. Кивает на стопку бумаги.

— Письмо из психушки? От нашего друга? Ознакомились? Бред сумасшедшего, не находите? А между тем — ценнейшие сведения. Рывок в расследовании. Так или иначе, мы, а теперь и вы трое, знаем, где скрывается банда, терроризирующая наш любимый город.

Капитан, терпеливо выслушав генерала, делает шаг вперед и требовательно тянет вверх руку:

— Подтвердите ваши полномочия. Может быть, вы шпион? Или занимаетесь любительским расследованием в свободное от работы время?

Генерал, как уже отмечалось, все понимает. Обзывает капитана “нудным служакой”, но требованию подчиняется. Протягивает красные с позолотой корочки и свернутое в трубочку направление на работу.

Угробов медленно читает, чуть шевеля губами. Говорит: “Чтоб я так служил”, возвращает документы и кивает нам, подтверждая — генерал в деле.

— А у вас ничего, — новоявленный руководитель крутит головой, рассматривая обстановку. — Грязновато только. Но не это главное. Стержень любого уголовного дела в справедливости закона. Верно говорю, сынок?

Этот человек не так давно хотел меня пристрелить. Но я не держу на него зла. Работа такая у нас.

— Кто он? — киваю на принесенное им признание.

— А! — отмахивается рукой генерал. — Серенький и слабый человек, которому не нашлось места в нашей трудной жизни, — генерал несколько раз странно дергает головой, — извините, издержки конспирации. Одним словом, расходный материал, который тем не менее нашел в себе силы описать события, вскрывающие цепь кровавых убийств по всему городу.

— Я, вообще-то, о том негодяе из могилы спрашивал.

— Ах, этот! Этот тот еще субъект. Генерал наклоняется, ухватывает кончиками пальцев за уголок один из листков и демонстрирует его нам:

— Новая неприятность, свежий гноящийся прыщ на теле матушки нашей Земли. Сначала мы приняли этот бред за бред, но события последних двух недель указывают на то, что в чем-то гражданин из психушки прав. В городе нагло орудуют неопознанные преступники. Нападают на граждан и, да простят меня присутствующие здесь прапорщики, отрезают жертвам головы. Останавливаться, похоже, не собираются.

— Не вижу связи с обыкновенным бандитизмом и отделом “Пи”.

С каких это пор Угробов заботится о нашем отделе?

— Связь самая прямая. Лейтенант, это ваш чай? Прапорщика? Я допью, а то в горле пересохло. Двадцать километров каждое утро, это вам не шутка.

Баобабова инстинктивно пытается защитить кружку, но поздно, генерал одним движением опрокидывает чай. Стоя, за присутствующих в кабинете дам.

— Жадность, запомните все, несвойственна российским прапорщикам. О чем мы говорили? О связи. Верно. Кое-кому из находящихся здесь должно быть известно, что в городе с некоторых пор накаленная обстановка.

Капитан Угробов коротко кивает.

— Почему отдел “Пи”? Объясню. Так получилось, что до недавнего времени в милицию регулярно поступали тревожные сигналы о совершенных преимущественно в вашем районе убийствах. Как раз с обезглавливанием, заметьте. Но оперативные группы, прибывающие на место преступления, ничего не находили. Ни тел, ни крови, ни, сами понимаете, подозреваемых.

— Исчезновение материальных трупов?

— Какой догадливый старший лейтенант, — улыбается генерал, шаря глазами по кабинету в поисках чего-нибудь перекусить после двадцатикилометрового кросса. — Дел никто не возбуждал. Нет тела, нет дела. Заявления о пропажах тоже никто приносить не торопился. Но все изменилось две недели назад.

Две недели, две недели… Слишком много совпадений. Только за вчерашний день я слышал это словосочетание раз пять.

— На чисто подметенных улицах нашего города один за другим стали появляться вполне нормальные трупы. Но без голов, прошу отметить. И уже никто никуда не пропадал. Однако, как опять-таки все понимают, хоронить человека без головы нехорошо, и на самом верху было принято решение задержать ритуалы вплоть до обнаружения верхних мозговых конечностей. На расследование были брошены лучшие наши силы. Сидите, сидите, товарищ капитан. Гордиться-то нечем, да? Потому, что результатов полный ноль.

— В свете новой, только что поступившей информации…

— Полноте, батенька, не в главке на ковре, паясничать не надо. Здесь все свои. Результатов нет, точно так же, как… Капитан, вам еще не докладывали?

Угробов не понимает, о чем речь.

— Жаль. А следовало бы знать, что вчера вечером из моргов города одновременно пропали все тела, которым отхватили, простите, самое дорогое, что было в жизни. И в настоящее время никому неизвестно, где шляется почти сотня мертвецов. Сотня! Лейтенант Пономарев, мы вас выслушаем, но чуть позже. Рвение похвально, но не во время моего доклада. О чем я? О сотне похищенных мертвецов. Именно поэтому решено немедленно и бесповоротно привлечь к расследованию хорошо зарекомендовавший себя отдел “Пи”. Кому как не вам общаться с пропавшими жмуриками. Вы согласны со мной, капитан?

Угробов ругается. Долго и красиво. Только отслужив в органах столько же, сколько он, можно научиться ругаться так интересно и так виртуозно.

Вроде бы и приличными словами, но мороз по коже продирает основательно. Отругавшись и отведя душу, капитан звонит кому-то по телефону, снова повторяет все ранее сказанное, но теперь адресуя крепкие выражения определенному лицу на том конце провода. Бросает в сердцах трубку на аппарат. Трубка не удерживается, слетает, виснет на крученом шнуре.

— Казенное имущество все портить горазды, — ворчит Мария, возвращая инвентарь на место. — Материально отделу помочь никого не допросишься, а работу подкинуть каждый дурак норовит.

Капитан зыркает на прапорщика, нервно оборачивается к генералу:

— Так точно, в моргах ни одного трупа. Свидетелей похищения нет, двери-окна целы, следы взломов не обнаружены. Отпечатков никаких. Отвечать, как всегда, некому. И где мне их искать?

— Товарищ капитан! — У меня есть ответ, и я тороплюсь довести до начальства историю с самолетом.

— Ну и дурак, — шипит Баобабова, рассматривая потолок.

Действительно, что это я? Странно будет выглядеть мой рассказ о трупах, которые перемещаются из моргов в салон самолета, а потом так же бесследно исчезают. Да не одни, а в компании странного безголового всадника.

— Вы что-то хотели нам поведать, старший лейтенант?

— Да нет, ничего. Но мы постараемся сделать все возможное и найти этих, как вы правильно заметили, жмуриков. Только один вопрос: а с вашим заявлением, — я указываю на стопку бумаг, — что делать? Тоже в оборот брать?

— Думаю, капитан не против? — Генерал ловко крутит шашкой, так что воздух свистит.

— Товарищ капитан? — смотрю на Угробова.

— А вы как думаете? — Тот хищно раздувает ноздри. — Ваш отдел? Ваше направление? Так работайте. Оправдывайте зарплату. Ищите пропавшие трупы и параллельно занимайтесь бандой. А то они вот где у меня. — Угробов с силой рубит ребром ладони себя по шее, не рассчитывает силы удара и валится на усеянный увядшими лепестками ромашек пол.

— Все бы так свою работу любили, — говорит генерал, пихая ногами бессознательное тело капитана. — Очухается, не волнуйтесь. Не из той стали человек сработан, чтобы долго от работы отдыхать. Лейтенант, давайте лучше поговорим о вашем новом деле. Есть какие соображения?

У меня целая куча соображений. Путаясь в окончаниях, спешу выложить их все.

— Если поверить, что банда, образно описанная в показаниях, существует, то возникает вопрос, на кой ляд им отрывать головы? Хороший вопрос?

— В точку, — Баобабова нервно поглаживает плечо с татуировкой амура в памперсе. Генерал заинтригован и ждет продолжения.

— Перед тем как ответить на этот вопрос, давайте соберем все имеющиеся данные в одну кучу.

Никто не выступает против подобного предложения. Даже капитан, который понемногу приходит в себя.

Из подручных средств, в виде показаний погибшего сумасшедшего, изготавливаю три наглядных пособия. На трех листках рисую круги и раскладываю их на столе. Генерал и Баобабова с интересом разглядывают условные портреты подозреваемых.

— Первая версия. Эти… — показываю на первый круг, где изображены несколько человечков, — прилетели к нам с других планет и, пользуясь неграмотностью некоторых слоев земного населения, устроили охоту за головами.

— Как в кино? — Машка задумчиво вертит листок.

— А чем не версия? Охотники за головами. Непонятно, правда, зачем им столько экспонатов, но, предположим, что у них крупный заказ. Выясним позже. Вторая версия. Банда… — Второй листок становится предметом пристального внимания как сотрудников отдела “Пи”, так и руководящего состава. — Банда маньяков и серийных убийц лишь плод больного воображения. Нашего, вашего, всего населения. Привидения, если пользоваться общеизвестным определением. Но данную версию я категорически отметаю. Трупы есть и нет голов. Собственно, теперь и трупов нет. Нормальные привидения так не поступают.

— Логично, — кивает генерал и перемещается к третьему листку. — А этот что, по-вашему?

Наступает минута триумфа. Догадка, хоть и невероятная, но вполне убедительная.

— Анализируя материал, который есть на данную минуту, могу предположить — мы имеем дело с самыми настоящими посланниками с того света. Предполагаю также, что некое тело, исторически лишенное головы в результате несчастного либо иного случая, наняло банду негодяев, чтобы вернуть свою голову или, в крайнем случае, найти подходящую замену.

— С того света? — Недоверие генерала меня раздражает.

— Почему бы и нет? Отличная версия.

— Не думаю, но продолжайте.

— Мы не знаем, при каких обстоятельствах некий товарищ потерял голову. Может, отрубили, может, стеклом порезался. Это не важно. Важно другое. Пока ему не найдут подходящий экземпляр, убийства будут продолжаться.

— Гениально! — Угробов закрывает лицо ладонями, поэтому непонятно, действительно ли ему нравится мой вариант или он так волнуется за отдел “Пи”.

— Конечно, — продолжаю я, совершенно ошалевая, — версия сырая, непроверенная, но, как одна из многих, может сработать.

— А почему они преследует только лысых? — данный вопрос сильно волнует Баобабову по вполне понятным причинам.

— Потому, что заказчик раньше был лысым! — торжественно объясняю я и рисую на отдельном листе схематичное изображение хорошо запомнившегося мне безголового всадника. Под рисунком торопливо подписываю “Ориентировка”. — Вот его-то мы и будем искать. Размножить и разослать по постам.

Баобабова восторженно смотрит на меня, своего напарника. Такой силой воображения она не обладает. Вот заломить кого-нибудь в подворотне — это запросто, а сколотить из ничего твердую версию и подвести под нее и трупы, и банду, и безголового с лошадкой… Такое под силу только молодому лейтенанту Лесику Пономареву.

Генерал более сдержан. Шарит в кармане спортивных брюк, вытаскивает конфету, разворачивает, шурша фантиком, и торопливо прячет ее в рот. Мог бы и Баобабову угостить.

— Реально, выполнимо, а главное — все сходится. Только одно дополнение.

Генерал жестом бывалого фокусника бросает на стол фотографию.

Взвод безголовых граждан потасканного вида марширует среди могил с различными режущими предметами в руках. Топоры, лопаты, косы. Выражения лиц, понятное дело, не видно, но по выправке можно смело утверждать, что ребята серьезно подходят к строевой подготовке. Шаг печатают, выправка отличная. Таким на почетных постах стоять, покой охранять, а не по могилам маршировать.

— Снимок сделан час назад случайным посетителем одного из городских кладбищ. Кто такой? Интурист, решивший посетить спокойные российские мемориалы. По его словам, если переводчик ничего не напутал, снимал он красивые памятники. Проявляя фотографии, увидел вот эту гнусность. Хотел продать газетам за большие деньги, но наши службы оперативно узнали об утечке и предприняли все необходимые меры. — Генерал хищно крутанул шашкой, чтобы сразу всем стало понятно, что с иностранным туристом тщательно поработали и он никогда больше ничего не скажет.

— Монтаж? — сомневается Мария.

— Отнюдь, — мудрено выражается генерал. — Мы проверяли. Негативы в порядке. А фотографии вот такие некрасивые получаются.

Тщательно рассматриваю ровные шеренги трупов.

— Вот этого я знаю. Постовой из перехода. С палочкой, зевал все время.

— Теперь не будет, — мрачно шутит Машка.

— Я тоже его помню, — кивает генерал, не принимая во внимание мое неосторожное признание. — Хороший парень. Много не брад. Людям жить не мешал. Так что там с вашими версиями, лейтенант?

— Я не знаю, — признаюсь честно. — Трупы собираются в стаи. Для миграции в другие края? Для подготовки преступления? Вооружаются. Дабы убивать? Обороняться? Надо предупредить администрацию. Может быть, есть смысл эвакуировать население и ввести в город войска?

Баобабова нервно хихикает:

— Мужики, вы хоть сами понимаете, о чем говорите? Какие трупы? Какая эвакуация? Какие, к чертовой матери, войска? На дворе двадцать первый век. Я смеюсь над вами. И в администрации тоже посмеются. На погоны генеральские не посмотрят. Вас, товарищ генерал, на пенсию, а наш отдел закроют без разговоров.

— А капитана Угробова — патрулировать улицы, — делает себе пометку генерал. — Знаете, я не обижаюсь на вас, прапорщик, — генерал откровенно сдержан. — Угроза реальна. Здесь вопросов нет. И мы с вами не шутки шутим. Мы боремся с врагом, перед которым мафия и бандиты разных национальностей кажутся детишками. Это, поверьте моему богатому опыту, не люди. С людьми можно договориться. Людей можно пересажать или уничтожить физически. А как, скажите, уничтожать тех, кто уже уничтожен? Знаете, ребята, — голос генерала неожиданно добреет, — так получилось, что, кроме вас, никто не справится с этим странным и, напомню, страшным делом. Генералитет очень на вас надеется. Сейчас я уйду. Но перед этим скажу вам, прапорщик Мария Баобабова, следующее: вы можете относиться к происходящим событиям как угодно. Верить или не верить, ваше дело. Но вы обязаны помочь своему напарнику прекратить серию убийств. Тем самым вы не только окажете неоценимую помощь обществу, но и побережете свою собственную голову. А за ней, за вашей головой, думаю, уже открыт сезон охоты.

Генерал широким жестом разбрасывает по кабинету письма из психушки:

— На сегодня больше новостей нет. Все за работу. Творческих вам успехов и берегите друг друга.

Генерал не прощаясь уходит, демонстративно хлопнув дверью. Следом за ним с пола поднимается капитан, говорит: “А пошло оно все”, — и тоже удаляется. Ясное дело, притворялся, чтобы лишнюю ответственность с себя снять. Не слышал — не отвечаю. Мы остаемся с Машкой одни.

Баобабова шаркает армейским ботинком по ромашкам, поднимая тучи аллергической пыли. Лицо у нее не то чтобы скучное, но местами невеселое. Не радует ее даже возможность испытать в предстоящей схватке с преступником новый бронежилет на прочность.

— Маш, ты не расстраивайся. Сама подумай, зачем им твоя голова? Она же не от природы лысая, а от парикмахерской. Заказчику, всаднику этому, такая бритая голова вряд ли нужна.

— В том-то и дело, что “вряд ли”. А если наоборот? Или показания плохо читал? Ладно, чего там. Давай, Лешка, работать, пока город под кочерыжку не вырезали. Маньяки орудуют или твой Безголовый, все одно в этом деле таинственного пруд пруди. С чего начнем?

Пожимаю плечами. По уму следует проверить трупы, выявить подозреваемых и причастных к преступлениям лиц. Но трупов, как было отмечено выше, нет в наличии. С остальными пунктами все обстоит не лучшим образом. Как говорится, тухлое дело.

— Вот-вот, полный птеродактиль, — на секунду заглядывает в кабинет капитан, странно хихикает и исчезает.

Баобабова не сдерживается и производит контрольный выстрел в закрывшуюся дверь. Хорошо, что до этого выпустила всю обойму в потолок, иначе остаться бы капитану без пенсии.