Отдел «Пи» (№2) - Легион Безголовый

— Мне кажется, что в подземном переходе был я.

Батареи центрального отопления изготавливают с пятикратным запасом прочности. Особенно для милицейских учреждений. Мария Баобабова пытается освободиться, чтобы дотянуться до пистолетов, но наручники тоже с запасом.

Выслушав несколько оскорбительных выражений в адрес молодого лейтенанта, который и тот, и этот, и даже вот в таком положении, и все кому угодно, пытаюсь перекричать напарницу, выкладывая хронологический ход событий в том виде, в котором я его запомнил.

Не сразу, но Машка успокаивается и остаток чистосердечного непризнания выслушивает молча и с должным вниманием. И про цыган, и про ветер, и даже про грохот копыт. Вопросов не задает. Репликами не перебивает. Только ноздрей, в которой колечко серебряное, дергает.

— Так все и было, — тоскливо закругляюсь я, обхватывая голову руками.

Если Баобабова мне не поверит, не поверит никто. Тем более убойщики. Им лишь бы улики имелись. А этого добра в переходе подземном навалом. Платок мой нестираный со следами понятно чего. Отпечатки кроссовок. Пальчики наверняка тоже оставил. А уж если свидетелей на опознание привлекут, то не возьмут даже подписку о невыезде. Сразу на выход с сухарями.

— А я тебе верю, — неожиданно говорит прапорщик Баобабова.

А я ей не очень. Машку только отстегни, так она с двух рук на поражение. В порядке самообороны от опасного убийцы и поджигателя.

— Нет, правда, Лесик. Я сон сегодня видела. Бежала на работу, хотела рассказать да позабыла в спешке. Знаешь, кто приснился? Товарищ тот, что в самолете нам как бы причудился. Встретил меня в парикмахерской, где я что-то с головой делала, и приставал с вопросами личными. А спрашивал… — Машка многозначительно делает паузу. — “Кто?” — спрашивал. Такие дела, Лесик. Отстегивай, давай, а то руки затекли.

Знаю, что иногда поступаю необдуманно и неосторожно, но кому-то ведь надо доверять?

— Влип ты, Лесик. — Мария за пистолеты не хватается, значит, спокойна и трезво оценивает ситуацию. А может, только ждет, когда руки отойдут. Руками надежнее человека пристукнуть. У Машки на каждую ладонь по сто килограммов сжимающее усилие. Может, и про сон сочинила, чтобы внимание мое усыпить.

Пожимаю плечами. Я устал скрываться от правоохранительных органов. Полчаса на свободе уже много. Сколько еще отмерили прокурорские часики?

— Значит, так… — Баобабова тянется к телефону. — Тебе нужно твердое алиби. Такое, чтоб ни одна собака не подкопалась. Нет, Лесик, не об убойщиках речь. С ними-то все как раз проще. Слушай внимательно. Загремишь ты, меня следом потащат. Факт, А мне еще жить да жить, Родине служить. Поэтому… Эту ночь ты провел со мной.

Изумленно оглядываю двухметровую Баобабову. Начиная с армейских ботинок, с обмотанными липкой лентой шнурками, мимо узкой полоски запреет сованного живота, мимо нового бронежилета с вырезом до пупа и завершая гладко выбритой головой. Про груды бицепсов, трицепсов и прочих второстепенных мышц не говорю. Фотография Машки в полный рост висит на Доске почета отделения. Кто хочет полюбоваться, поднимитесь на второй этаж. Там постоянно толпа топчется. Как из местного восьмого, так и из соседних отделений. Вроде как опытом приезжают делиться, а сами у Доски почета целыми сутками тусуются.

— Не о том думаешь, Лесик. — Мария поправляет липучки бронежилета. — Мы с тобой в аэропорту были. Всю ночь гуляли. Хорошо! Не гуляли, а выслеживали зеленых человечков.

— Может, лучше преступников? — подсказываю я.

— Нет, уважаемый напарник. Мы с тобой из отдела “Пи” и занимаемся расследованием всяких разных, но незаразных, ха-ха, необъяснимых человеческим умом явлений. Как природного, так и искусственного происхождения. Чем глупее ответ, тем меньше взятки.

— Сроки осуждения, — начинаю успокаиваться и шутить.

— Точно! Набери-ка телефон Комалягерова… Петрович! Это Мария. Да, Баобабова из отдела “Пи”. Дурак ты, Петрович. Перхоть на погоны, а ты все с симпатичными прапорщиками мечтаешь в ночную засаду сходить? Не дождешься. У меня вон Лешка есть. По делу я. К той информации, что тебе Лесик мой слил, хочу добавить. Пишешь? Мы с Пономаревым не только видели улетающего подозреваемого, но и через мою тетку, которая ранее в стюардессах ходила, узнали, что на ранее указанном рейсе подозреваемый не прилетал на эти…

— На Каймановы острова, — шепчу я. — Именно. А я откуда знаю, куда он делся? Может, с парашютом по дороге выпрыгнул, может, на транзите сошел. Сами ищите. Там больше двадцати пересадок. На кукурузнике потому что. Но нас с Лешкой в том подземном переходе точно не было.

Баобабова кладет трубку и довольно хлопает меня по плечу.

— Причитается с тебя. Отмазались вчистую. Остается только найти настоящего убийцу. Чайку?

От чая не отказываюсь. Хороший чай — разрядка для напряженного организма.

Пока Баобабова роется в столе, ругаясь на капитана Угробова, который без спроса изымает чужие чайные и сахарные запасы, осматриваю принесенный Марией чемодан.

— Да ты открой, глянь, — не ускользает мое любопытство от напарника. Хорошо, хорошо, от напарницы. Но лучше первый вариант. Мы же в милиции работаем, а не на куриной фабрике.

Чемодан доверху набит пачками американских долларов.

— Это что? Без меня банки грабишь? Или выкуп за кого? А если не выкупать?

В голове также проносятся мысли о коррумпированной сотруднице отдела “Пи”, продавшейся иностранной державе. Но я отгоняю предположения, потому как Машка никогда подобного сделать без меня не сможет. Я ее не первый день знаю. Если бы продалась, то в отдел чемодан ни за что не притащила.

— Это десять миллионов их зеленых рублей. — Баобабова с ногами забирается на стол, усаживается в позе засохшего лотоса и, прихлебывая из кружки чай, задумчиво пялится на перетянутые резинками пачки долларов. — Еле дотащила.

— Предлагаю пятьдесят на пятьдесят? — Руки самостоятельно тянутся к пожизненной сумме милицейского оклада. — Может, объяснишь?

— В утиль соседи из пятого отделения просили сдать. Фальшивые. Наши умельцы постарались.

— На вид нормальные.

— Черта с два. Даю минуту, чтобы ты на глазок определил, почему?

— У тебя лупа есть?

Баобабова копается в косметичке и протягивает увеличительное стекло от разобранного фотоувеличителя. Очень необходимая в хозяйстве вещь. Костер в тайге развести, слова какие на скамейке в тоскливые минуты засады выжечь.

Самым тщательным образом изучаю иностранную денежку. Все как положено. То, что нужно, прощупывается. То, что надо, просматривается. Волоски, портрет, подпись ответственного финансового лица — соответствуют нормам и стандартам.

— Все! — откидываюсь на спинку, довольный проделанной работой. — Как говорил Козьма Прутков…

— Помню, — оживает напарница. — Три года в прошлом году за махинации в особо крупных размерах. Сама брала. Отстреливался сволочь. А ты откуда его знаешь?

— Неважно, — отмахиваюсь я. — Так вот, как Козьма этот, Прутков который, говорил — надо зрить в корень.

— А мне он совершенно другое на уши вешал, — скрипит зубами некогда сотрудник самого злобного отряда по борьбе с организованной преступностью.

— В корень! — кричу я, недовольный, что меня постоянно перебивают, — Вот она в чем фальшивая. “Подделка билетов банка Росии преследуется по закону”. Дураки фальшивомонетчики. Россия с двумя буквами “сы” пишется.

— Кончил дело, попей чайку смело, — хвалит Машка.

Хлебнуть чаю не получается. Осторожно звякает телефон.

— Отдел “Пи” на проводе.

В трубке голос капитана Угробова.

— Хочу видеть обоих. По дороге ни к кому не приставать, секретаршу мою не унижать, детей и омоновцев не пугать.

— Уже бежим.

Баобабова проверяет обоймы личного оружия.

— Живой не дамся.

— Может, и не про наши души, — отвечаю, не совсем уверенный в сказанном. — Мало ли зачем зовет.

Руководствуясь приказом, спешим в кабинет начальства. В точности до ста процентов выполнить указания не получается. Сталкиваемся в коридоре с секретаршей Лидочкой. Такое вот право у гражданских секретарш, на час позже на работу являться.

На временнбй почве между Лидочкой и Машкой завязывается конфликт, в который постепенно вовлекаются сотрудники соседних кабинетов, отряд омоновцев, а также группа юных правонарушителей, ожидающих профилактического собеседования. Пристраиваюсь у стенки и вполуха слушаю о “стервозах, дурах, негодяйках, рыжих бездельницах”. Много чего слушаю.

Конфликт заканчивается только после вооруженного вмешательства выскочившего на шум капитана Угробова. Пальнув пару раз в потолок, Угро-бов силком заталкивает Баобабову в свой кабинет. Меня запихивают следом. На ходу приводим себя в порядок. Счет остался в нашу пользу. ОМОН выведен из строя. Юные правонарушители вместо собеседования отправлены на обследование в поликлинику, секретарша Лидочка побежала рыдать в туалет. Машка умудрилась-таки выдрать клок рыжих волос.

— Вот вы у меня где, — зло колотит капитан реб-Ром ладони по баобабовской шее. Мы не обижаемся. Мы привычные.

В кабинете капитана Угробова идет незапланированный ремонт.

Качаясь на стремянке, тощий электрик корячится с рожковой люстрой. Постоянно замыкает проводку на себя и от этого сильно страдает. Пятеро малярш в перепачканных краской комбинезонах возятся с обоями. По желанию Угробова, жена которого три дня посещала курсы визажистов, стены кабинета оклеиваются развернутыми по ширине газетами “Криминальный вестник”. Лучшие в городе плотники пытаются вставить на место выбитую самим же Угробовым оконную раму, через которую капитан имеет привычку вышвыривать разных бандитских элементов.

Угробов первым пробирается между стремянками на свое место. К табурету в уголке. Там уже ждут нашего появления три товарища из головного министерства.

— Сюда! — зовет Угробов, показывая наиболее безопасный маршрут, проложенный опытным путем с розыскной собакой по имени Муха. Мимо ревущего компрессора, мимо штабелей строительных материалов, мимо пятерых отсыпающихся строителей с больными лицами. — Все в сборе? Предлагаю начать секретное совещание. Эй, потише там! Перекурите.

Ремонтные работы враз прекращаются. Глохнет, выплевывая черный выхлоп, компрессор. По кабинету проносится запах табака, явственно слышится легкий храп одного из отдыхающих. Рабочие, как мужского, так и женского пола, устраиваются у стен и с интересом прислушиваются к раскатистому рыку капитана Угробова.

— Это товарищи из нашего управления, — кивает капитан на полковников. Примета такая — как из управления, так полковники. Нет, чтобы хоть раз майора прислали. — А это отдел “Подозрительной информации” в полном составе. Старший лейтенант Пономарев и прапорщик Баобабова.

Полковники кивают в знак того, что они о нас наслышаны и имеют представление о том, с кем общаются.

— Дело такое… — Внимание капитана на мгновение отвлекает потревоженный прыщик на носу, но многолетняя выучка заставляет его оторваться от увлекательного занятия и перейти к существу вопроса. — Плохое дело. В нашем районе труп.

Баобабова, забыв, что мы не за столом, больно пихается ногой. Мол, начинается. Капитан и полковники делают вид, что не замечают болевой прием прапорщика.

— Труп как труп, — говорю я. — Ничего особенного. Убойщики разберутся. Мы с Машкой, простите, мы с Баобабовой здесь ни при чем.

— Лешка в том подземном переходе и не был вовсе, — поддакивает Мария, подтверждая мое алиби. — А с теми, кто в преступнике Пономарева признал, с теми я лично готова поговорить.

Капитан достает из кармана пустую пачку “Примы”, задумчиво изучает табачные остатки, комкает и швыряет коробку в кучу мусора.

— Баобабова. Ты бы это… помолчала. Не среди подружек.

Угробов поглаживает кобуру, но у прапорщика Баобабовой их больше, поэтому вынимать пистолет капитан не решается. Да и известно всем в отделении, что Машкина скорострельность на порядок превышает все допустимые нормативы. Хоть с упором, хоть без. Хоть по-французски, хоть по-испански, хоть в полете, хоть спросонья.

— Дело, как я уже отметил, убойное. Убили нашего товарища. Постового. Что? Один труп, говорите вы, еще не труп, а всего лишь недоразумение? Мы с напарницей ничего не говорим, но согласно киваем. К нам присоединяются три полковника из министерства и даже рабочие у стен.

— Не спорю. Но! — Капитан оттопыривает указательный палец и задирает его к потолку. Провожает взглядом направление, показанное собственным пальцем: — Хреново потолок побелили.

У стен ропщут, но перебивать капитана стесняются.

— Но мало того, что обнаружен труп нашего товарища по борьбе с коррумпированными преступниками. Так он еще и без головы. Как так, спросите вы? Неужели нет ни одного свидетеля? Ни одного очевидца столь страшного преступления?

Я тяну руку, но Машка громко на меня шикает. Приходится делать вид, что мне тоже потолок не нравится. Рабочие в мой адрес высказывают более разборчивые возражения.

— Положение усугубляется тем, что мы имеем дело с серийным убийцей.

Мы с Машкой переглядываемся. Это для нас что-то новое.

— Вижу, вас заинтересовало сообщение? — Капитан постоянно отвлекается на прыщик, но продолжает связно вести совещание. — Прошу вас, товарищи.

Один из полковников старательно прокашливается, поднимая тучу строительной пыли, вытаскивает из-под себя кожаную папочку и выуживает толстую пачку фотографий.

— Волна страшных преступлений прокатилась по городу. — Голос полковника тих и суров. Строители даже с места встают, чтобы слышать каждое слово большого начальника. — Мы имеем дело с безжалостным маньяком, который нападает на честных наших граждан, убивает их без какой-либо видимой причины и похищает с места преступления головы.

Баобабова тянется к пачке фотографий, но полковник останавливает ее натренированным прищуром.

— Не стану напоминать вам, товарищи, что информация, которую мы обсуждаем здесь, имеет гриф “совершенно секретно”. Никакой прессы, никакой утечки. Жители города должны спать спокойно и видеть, как говорится, спокойные сны.

Со стороны строителей доносится шепоток. Последние слова полковника очень понравились работягам, особенно маляршам.

— Эти фотографии сделаны с места преступлений. Все началось две недели назад. Каждый день в городе обнаруживалось несколько трупов.

Баобабова свистит, но тут же хлопает ладошкой по губам. Вспоминает про секретность.

— Вы не ослышались, товарищи, — понижает голос полковник. — В день по пять и более ни в чем не повинных трупов. И ни одной головы в наличии.

От группы строителей приходит записка на куске “Криминального вестника” с просьбой говорить громче.

— Ни одной головы! — громко повторяет полковник и скромно тупится под благодарными взглядами строителей. — Мы работаем, не опуская рук, не жалея сыщиков и засекреченных информаторов. Однако наши поиски, к сожалению, напрасны. Маньяк продолжает терроризировать городскую милицию, не прерывая свои кровавые злодеяния ни на выходные, ни на праздничные дни.

Баобабова недоуменно фыркает:

— Это что же получается? — Она достает из косметички калькулятор, снимает с пояса мачете и его острием нажимает кнопки. — Минимум пять штук в день. В месяц сто пятьдесят голов. За год микрорайон. За десятилетие вообще жуть. Того гляди все население вырежет и двинется по стране?

— Как раз это нас и пугает, — хмурится капитан, воображая пустые улицы полностью вырезанного города.

— Что наработали оперативники? — Это я задаю вопрос. Всегда интересен результат, достигнутый товарищами по службе.

— Оперативники? — переспрашивает полковник, косясь на работяг.

Строители всех специальностей встают по стойке “смирно”, и я понимаю, что в кабинете нет посторонних.

— В результате оперативно-розыскных мероприятий установлено, что никакой связи между жертвами не существовало. Практически никто из покойных друг с другом по жизни не пересекался. В долг не просили, сами не давали. Установлено также, что головы от вышеназванных тел отделялись неизвестным, предположительно острым, предметом. Места преступлений расположены хаотично и никакой классификации не поддаются.

Угробов, желая подтвердить слова полковника из министерства, поворачивается к карте города и шикает на электрика. Товарищ с типичным лицом постового сержанта карабкается на стремянку, ковыряется в проводах, несколько раз замыкает на себя контуры, но в результате героических усилий и стиснутых зубами контактов на карте вспыхивают огоньки.

Информация достоверна. Красные лампочки натыканы по карте без всякого смысла. Тут больше, а тут чуть меньше. А здесь, в лесопосадках, в самых криминальных местах, вообще ни одного.

— Неужели нет никакого мотива? — удивляется прапорщик Баобабова, рассматривая фотографии обезглавленных граждан.

— Почему же? — морщится полковник. — Есть одна зацепка. Только одна. Но, боюсь, вам, товарищ прапорщик, она не понравится. Причина весьма, э-э, необычна. Именно благодаря этой причине мы намерены передать дело о городском маньяке в ваш секретный отдел, который зарекомендовал себя с самой лучшей стороны при раскрытии таинственных дел. Выдержите ли вы возложенную на вас с лейтенантом ответственность?

— Начхать! — фыркает Баобабова. — У нас все таинственное только в цирках происходит. Выкладывай, полковник, а то мы еще утренний чай не допили.

Полковник долго мнется, смущенный наглостью прапорщика в армейских ботинках и с улыбающимся амуром на плече. С сомнением поглядывает на нас, на Угробова, на притихших работяг. Строители задирают большие пальцы к плохо побеленному потолку, где мается под напряжением электрик.

— Первая необычность, я бы сказал, странность уголовного дела заключается в том, что все убитые были лысыми.

В наступившей тишине капитан Угробов складывает из “Криминального вестника” бумажную треуголку и протягивает головной убор Баобабовой.

— Прикройся.

— Идите вы к черту! — Баобабова слегка бледнеет, слегка возбуждается. В задумчивости перекидывает ногу на ногу, отчего бледнеют и возбуждаются полковники из министерства. Со стороны строителей доносятся улюлюканье и свист.

— Лейтенант, что скажете?

Капитан поглаживает прыщик и одновременно пытается отыскать в карманах сигареты. Трудно капитану без курева.

Что я могу сказать? Ситуация серьезная. Еще в подземном переходе я почувствовал, что ввязываюсь в весьма сомнительное криминальное дело. А новые обстоятельства, доложенные аппаратчиками из головного предприятия, подтверждают еще не окончательно сложившуюся теорию. Работа действительно как раз для нашего отдела.

— Идет поголовное, в буквальном смысле, истребление лысого генофонда города. — Тщательно подбирать слова в данном случае меня заставляет нервная Баобабова, натягивающая подаренную Угробовым треуголку на самые уши. — Мы сделаем все, что в наших силах. Постараемся.

— Ваши первоочередные мероприятия? — интересуется полковник, внимательно рассматривающий новый баобабовский бронежилет.

— Составим поголовный, простите, конечно, за каламбур, список всех лысых жителей города. Проведем разъяснительную работу среди населения. Попросим капитана Угробова приставить к каждому охрану.

— Загрузим в вагоны и вывезем в Сибирь, — добавляет Машка.

— Или купим всем парики, для камуфляжа, — не остаюсь в долгу я.

— Изымем у населения все стригущие предметы.

— Поднимем картотеки на предмет обнаружения лиц, осужденных или привлекавшихся за баловство с отрезанием голов.

— Закроем все парикмахерские и предъявим претензии к производителям шампуней.

Баобабова вопросительно смотрит на меня. С моей стороны больше предложений нет. И так на год вперед работу себе накаркали.

— Молодцы, — кивает капитан, заворачивая в оторванный кусок “Криминального вестника” найденные в карманах табачные крошки. Затянувшись пару раз, Угробов пускает бычок по кругу. Полковники курят не в затяжку, чем вызывают недовольство строителей. Досмаливает самокрутку Баобабова, нервно обрывая крепкими зубами обслюнявленную газету. — Если вопросов нет, можете идти работать.

Капитан Угробов тяжело вздыхает, жалостливо поглядывая на Баобабову.

— Ты вот что, лейтенант, побереги ее. Прикрой в случае чего. Верю, справитесь. Верю, оправдаете. А шапочку, Мария, оставьте себе. Дарю на память.

Мы с Машкой встаем и, не прощаясь, покидаем гостеприимный кабинет капитана.

— Гадская работа, — в коридоре Баобабова дает волю эмоциям. Колотит кулаками слабые стены, по которым мгновенно расползаются трещины. Немногочисленные опера, вышедшие в коридор покурить, благоразумно прячутся в своих кабинетах, оставляя испуганных посетителей наблюдать за буйством самого оперативного из всех оперативных прапорщиков восьмого отделения. Парочка вызванных свидетелей тут же изъявляет желание чистосердечно признаться в убийстве Кеннеди.

— Разберемся, — мычу я, стараясь быть все время за спиной напарницы. Машка во время взрыва эмоций плохо себя контролирует. Может по стене и промахнуться. Потом ходи с синяками неделю.

У двери нашего отдела останавливаюсь, пропуская Машку вперед.

— Я сейчас, — обещаю я, поглядывая на расположенные в непосредственной близости двери с двумя нулями для служебного пользования.

— Лешка, ты только быстро, — почти умоляет Баобабова, с тоской поглядывающая на пустой отдел.

— Мигом, — это только в кино да в плохих книжках герои месяцами вовсю гуляют и никуда по нужде не ходят.

Мягко скольжу по вытоптанному линолеуму, стараясь не наступать на рваные места. Примета такая. Как наступишь на рвань, так и жди птеродактиль, который в архив до конца жизни не сдашь.

Закрываюсь на щеколду, становлюсь в исходную позицию. Только собираюсь мигом, как из вентиляционной решетки вываливается горсть лепестков ромашки.

Пятясь назад, верчу головой, забыв, для чего такого я приперся в туалет.

Дверца за спиной захлопывается с неприятным хрустом. Гаснет лампочка. Самостоятельно спускается вода.

Из-за решетки на меня смотрят чьи-то глаза. И продолжают осыпаться лепестки.

— Алексей Пономарев?

Я знаю, этого не может быть. Садовник в психиатрической лечебнице. Этого просто не может быть. Но ромашка… Лепестки… И знакомый хриплый голос:

— Успокойся, лейтенант.

— Это вы? Но как?

— Долгая история, лейтенант. Сердце подсказало, что помощь тебе нужна.

Глаза за гипсовой перегородкой моргают. На плиточный пол падают три лепестка. Наверное, Садовнику трудно пропихивать их через узкие дырочки вентиляции. Как он сам туда забрался, меня вообще не волнует.

— Захочешь, и не туда залезешь, — ухмыляются глаза, подслушивая мои мысли.

— Что вам нужно? — Растерянность от неожиданного появления Садовника постепенно пропадает.

— Мне? — удивляется Садовник. — Это тебе, лейтенант, нужно. Думаешь, если с самолетом все гладко прошло, то и с трупами без проблем? Ах, молодость, молодость!

— Один раз вы нам помогли, — напоминаю я про все те ситуации, в которые мы с Машкой вляпались благодаря стараниям сумасшедшего Садовника. — Чуть не погибли из-за вас. А с головами, будьте уверены, разберемся. У нас достаточно сил и опыта, чтобы разыскать маньяка.

— Конечно, — миролюбивость Садовника не знает границ. — Найдете. Верю. Несчастного бомжа, на которого спихнете свои неумелые поиски. Знаю я вас. А настоящий преступник продолжит резать головы.

Глаза за вентиляционной решеткой ворочаются, устраиваясь поудобнее.

— Слушай, лейтенант. Не время для старых счетов. Над Землей нависла опасность. И никто, кроме вашего отдела, не способен спасти несчастный мир. С моей помощью, разумеется. Подожди, не перебивай. Здесь тесно и душно. А мне надо многое сказать.

Закрываю рот и слушаю внимательно. Садовник, хоть и обладает способностью втягивать отдел “Пи” в неприятные ситуации, тем не менее на деле показал, что в мировом равновесии сил он и его товарищи играют не последнюю роль.

— Это не просто убийства, лейтенант. Помнишь тот ледяной ветер в переходе? Не хмурься. Я там был, все видел. Вспомни мужичка с балалайкой, которому ты мелочи пожалел. Я видел и слышал все, что видел и слышал ты, лейтенант.

Сжимаю виски. Голова раскалывается от боли при одном воспоминании о конском топоте и холодной силе, швырнувшей меня, как слепого котенка, мордой в пол.

— Сила, о которой ни ты, ни подружка твоя, ни даже наш бравый капитан Угробов не слышали, идет к нам. С каждым мгновением близится час встречи. Земля на волоске от гибели. Это тебе, лейтенант, не зеленопузые пришельцы, которые на свой страх и риск, нарушая галактические законы, пытаются урвать кусок пожирней от слаборазвитой планеты.

— Понимаю, — шепчу я. — Представители Зла придут в наш мир, чтобы поработить наши души.

— Дурак, — рявкает Садовник из-за вентиляционной решетки. — Начитался, лейтенант, желтых газет и кино иностранного насмотрелся. Добро, Зло! Это все в прошлом. Забудь. Господи, до чего тесные у нас вентиляции!

— Мне нужны подробности.

— Будут и подробности, и факты, и комментарии. Внештатное земное правительство, представителем которого, как ты знаешь, являюсь я, уполномочило меня связаться с тобой и получить предварительное согласие на сотрудничество. Согласишься — станем работать дальше.

— Мы с Пономаревой убиваться будем, а вы в шахте вентиляционной отсиживаться, как всегда? Ваша помощь заключается только в глупых словах. Материальная база отдела никудышная, финансирование никакое. Хреновое у вас внештатное земное правительство.

— Помогали, чем могли. Были трудности, не спорю. Все исправим, лейтенант. Но не ожидал от вас такой неблагодарности. Однако не будем о плохом. У меня ноги затекли. Согласны вы с нами сотрудничать, как прежде?

— У меня есть выбор?

— Ответ, достойный внеочередного звания, — ухмыляются глаза Садовника. — Выбор есть всегда. Или работать, или наблюдать со стороны.

— Лучше работать.

— Вот и ладненько. Возвращайтесь в свой отдел. Очень скоро мы встретимся.

В вентиляционной шахте запыхтело, завозилось, глаза погасли. И только лепестки ромашки продолжают медленно падать на коричневую плитку сантехнического узла.

Вылетаю из подсобного помещения с двумя нулями для служебного пользования. С возможной поспешностью заскакиваю в отдел с гордой табличкой “Стучать строго всем”.

За поваленным столом меня встречает засада, состоящая из Баобабовой и капитана. Оба при взведенном оружии, с решительно настроенными лицами.

— Что за странные игры, старший лейтенант Пономарев? — Угробов зол, и палец его того и гляди нажмет на курок.

Осматриваю кабинет. Весь пол покрыт ровным слоем лепестков. Витает запах весеннего сада. За окном миролюбиво ревут бульдозеры, устраивая на свалке гонки на выживание.

Пожимаю плечами, так как ничего не понимаю. К засевшим за столом товарищам не приближаюсь. В процессе мирных переговоров устанавливаю, что капитан был вызван в наш отдел по телефону голосом, принадлежащим, по определению самого Уг-робова, самому молодому и неопытному работнику отделения. Моим голосом. Возражения не принимаются.

— И что же я говорил?

Усыпанный ромашками пол и недавняя беседа с Садовником заставляют меня ничему не удивляться.

— Обещал представить дополнительные улики по делу маньяка. — Угробов чертыхается, засовывая пистолет в кобуру. Баобабова следует доброму примеру, но из-за стола не вылезает. Только торчит поверх крышки бумажная треуголка.

— Раз обещал, значит, представлю.

Театральным жестом распахиваю дверь. Я не знаю, почему делаю так, а не иначе. Называйте это чутьем сотрудника отдела “Пи”.

В дверях топчется почтальон с тощей сумкой через плечо.

— Пономаревы здесь живут?

Предъявляю раскрытые корочки.

— Вам бандероль, — сообщает почтальон после тщательного ознакомления с удостоверением. — Заказная, ценная, с уведомлением. Отправитель пожелал остаться неизвестным. Подпишитесь здесь и здесь. И за доставку заплатите, пожалуйста.

Требуемую сумму занимаю у капитана. Своих нет, а последнюю заначку отдал старой цыганке. Почтальон пересчитывает мелочь, вынимает из тощей сумки здоровый пакет.

— А станцевать?

Под стволами пистолетов остряк отказывается от желания посмотреть, как танцуют сотрудники отдела “Пи”, закидывает сумку через плечо и, бросив напоследок: “Хамы”, растворяется в воздухе.

— Начинается! — шепчет со своего места Машка, поправляя газетную треуголку.

— Ерунда какая-то, — не верит глазам капитан, выбегает в коридор убедиться, что ерунда имеет место быть. Возвращается хмурый и недовольный.

— Что у вас происходит, Пономарев? — Капитан, как лицо официальное и при погонах, верит только фактам и чистосердечным показаниям. — Полы, простите великодушно, цветочками застланы. Посетители шустрые. Письма странные.

— Это от Садовника.

В отдел прилетает непонимание, складывает легкие крылья и с любопытством взирает на вытянутые лица капитана и прапорщика.

— Ему же, если память не изменяет, срок дали с Принудительным лечением.

— Я только что с ним разговаривал, — вскрываю конверт. На настойчивую просьбу Угробова рассказать о знаменательной встрече не обращаю внимания. Не в Кремле встретились. Но когда к уговорам присоединяется Машка, а у нее доводы одни — ствол в ребра, раскалываюсь. Вкратце довожу до слушателей основные тезисы. Баобабова сидит на полу, обхватив голову руками. Угробов задумчиво стоит у окна, любуясь прекрасным летним днем. А может, ячитает, сколько ему осталось до пенсии. Много.

— Силы, которой еще на Земле не было, — повторяет капитан. — Это что же, лейтенант, кранты всем нам? Мы с бандитизмом никак справиться не можем, а с непонятными природе явлениями и тем более. Как смотришь?

Я никак не смотрю. Для заключения у отдела “Пи” слишком мало информации. Надеюсь, Садовник позаботился о том, чтобы увеличить ее объем. Из конверта выпадает несколько исписанных листов. Один падает рядом с прапорщиком. Долг Перевешивает отчаяние. Машка рассматривает лист и выдает заключение:

— Формат А-4. Глянцевая. В пачке двести листов. Из магазина канцтоваров, что на углу. Почерк Мужской. Разведенный. В почках камни. Резус крови первый положительный. Состояние психически Подавленное. Хромает на левую ногу. Правый — минус один, левый — минус три. Очки потеряны в прошлом году.