— А генерал? — обижается начальник комнаты матери и ребенка.

Полковник Чуб сопит, но не спорит. Не время для посторонних разговоров.

— Самолет, опознанный специалистами самолетостроения как “Ту-104” отечественного производства, появился над вверенным нам аэродромом одиннадцать дней назад. Три дня ушло на то, чтобы убедиться, что никто отвечать на посылаемые запросы не собирается. Еще два дня начальник вокзала боялся рассказать о происшествии товарищам. В частности нам. Четыре дня мы решали вопрос — ложный вызов или нет. Неделю наблюдали, пытаясь понять, с чем имеем дело.

— Долго наблюдали. А нас-то зачем?

— Мы послали на разведку перехватчики и обнаружили, что на борту “Ту” нет живых существ.

— Простите, — перебиваю я полковника. — Что значит, нет живых существ? Вы подразумеваете, там наверху могли быть не только люди?

— Принимая во внимание обстоятельства, можно предположить все что угодно. Мы давно работаем над проблемой неопознанных летающих объектов. В нашем случае вынуждены признать, что самолет над нами принадлежит именно к таким аппаратам.

— По инструкции неопознанные сбиваются, — шипит Машка, которой милее всего звуки стрельбы, вывихнутых конечностей и канонады победного салюта.

— Никак невозможно, прапорщик. — Полковник внимательно осматривает Баобабову, будто только что увидел. Особое внимание привлекают баобабовские серебряные колечки на пупе. — Министерство обороны весьма заинтересовано в приобретении образца. Самолета то есть. Новые технологии, позволяющие держаться в воздухе две недели, беспилотное управление: все это, хоть и секретно, но жутко любопытно. Перед нами поставлена задача — захватить летающий объект быстрее, чем это сделают иностранные службы. Скажу вам по секрету…

— Полковник Чуб — находка для шпионов, — отчетливо произносит спящий генерал, переворачиваясь на другой бок. Таможенник снова чудом остается на креслах.

— Не надо нам ваших секретов. Если в деле участвуют военные, не понимаю, зачем здесь мы, сотрудники отдела “Пи”? У нас другой профиль. Вот если бы настоящая тарелка летала, тогда с удовольствием. Мы уезжаем.

Полковник Чуб нерешительно топчется, оглядывается на спящего генерала.

— Я не все вам сказал. Существуют обстоятельства, которые указывают на то, что с самолетом не все в порядке.

— Конкретней? Отсутствуют крылья? Хвостовое оперение? Или летает задом наперед?

— Вы, товарищ лейтенант, шутник. Обстоятельства следующие. Кто-то внутри поет песни, и иногда слышится конский топот.

Это совсем другое дело. Топот по нашей специализации.

— Будем сотрудничать. — Пожимаю руку полковника, принимая предложение поработать вместе.

Голоса — это серьезно. Обычно все начинается с голосов. Сначала шепотом с народом общаются, потом песни горланят. За время работы отдела “Пи” бывали случаи всякие. Но чтобы с пустого самолета песни пели? Несомненно, расследуемое дело войдет в учебники. Возможно, в книжках эту странность обозначат как шумовой эффект Пономарева — Баобабовой.

Полковник Чуб приветливо распахивает руки:

— Не желаете ознакомиться с планами самолета? Или в натуре посмотрите?

Генерал со спального места четко проговаривает: “Первым делом, мням, мням, самолеты, а натура, мням, мням, потом”.

Естественно, переворачивается.

Все смотрят на таможенника. По правилам волшебного числа “три” он должен наконец свалиться с пригретого чужим генеральским телом места. Это должно быть смешно. Но таможенник плюет на законы чисел и продолжает с невероятным упорством цепляться за краешек кресел.

— Ну и ладно, — говорит полковник Чуб, отворачиваясь к схеме самолета.

— Рано или поздно, — поддакивают остальные замы, зам замы и мы с Машкой. Закон чисел неумолим, но случаются осечки.

Наваливаюсь грудью на стол и тщательно, под комментарии Баобабовой, тетка которой до стюардесс работала на секретном самолетном заводе главным конструктором по обшивке кресел, изучаю схему.

— Это что?

— Крылья. — Машка чувствует, что время шуток прошло, и работает четко и немногословно. — Хвост. Не знаю. Опять не знаю. Топливные баки. Салон. Подвал. Без понятия. Туда же. А черт его знает. Ящик черный. Ящик белый. Холодильник. Пакеты использованные. Кабина. Командирское кресло. Штурвал.

— Почему круглый?

Откликается полковник Дуб, ответственный за представленные схемы. Стирает круглый руль, пририсовывает половинку баранки. Так гораздо правдоподобнее.

— А колеса где?

Полковник Дуб подрисовывает и колеса.

— Без прицепа?

Полковник тянется к хвосту рисунка добавить необходимую деталь, но его вовремя одергивают гражданские. Мне же сообщают, что прицепы в данной конструкции технически нецелесообразны и не предусмотрены.

— Определенно надо сбивать, — не унимается Баобабова, протирая ладошкой свой любимый пистолет.

— Требуется осмотр места происшествия. Подхожу к большому окну, выходящему на взлетное поле. В целях безопасности все самолеты собраны в кучу у одного из ангаров и оцеплены пожарными машинами. Само взлетное поле чисто. Садись, не хочу. Только редко кое-где высунется голова солдатика из оцепления, которому надоело прятаться в редкой траве.

Подходит начальник штаба, склоняется поближе и, озираясь на гражданских, сообщает, что:

— Есть две кассеты. Последние записи песен с “Ту”. Хотите послушать? За тридцатку уступлю. Нет? Ладно, вы мне нравитесь. Даром отдам. Впрочем, если честно, нет там ничего интересного. Помехи одни.

— Сами же сказали, что поет кто-то.

— Разве это песни? Нытье. Да такое, что сердце пошаливать начинает. Кстати, если понадобится, у нас “Скорая помощь” круглосуточно дежурит. Даже спирт есть. Берете, значит?

— Я послушаю.

Полковник на цыпочках крадется к креслам, где отдыхают, обнявшись, генерал и таможенник. Вытаскивает из уха непосредственного начальника наушники и извлекает из-под шинелей плеер. Приносит добычу мне.

— Только долго не слушайте. В сон тянет.

— Генерал спит, служба не идет, — чеканно, не шамкая, произносит генерал, переворачиваясь на какой, я уже запутался, бок. Запоздало срабатывает магия чисел, таможенника ловят расторопные полковничьи руки в двух сантиметрах от пола. Баобабова в восторге.

— Это наша работа, — смущаются полковники, укладывая таможенника на металлическую лавку, принесенную с улицы.

Отхожу подальше. Втыкаю наушник в ухо. Он все еще хранит тепло генеральской ушной раковины. Надо признать и не бояться того факта, что у генералов горячие уши. Это от природы не дается, а приходит с годами. Включаю плеер на воспроизведение.

— Как хорошо быть генералом!..

— Извините, не та кассета, — полковник самостоятельно меняет вещдоки местами. — Нет, товарищ лейтенант, это из личной фонотеки товарища генерала. Он с этими песнями и в атаку ходит, и с подчиненными разбирается. Наслаждайтесь, не буду вам мешать.

Щелкает кнопка. В мозг впиваются чужеродные, явно нечеловеческие звуки. Через мгновение понимаю, это голос диспетчера с вышки, который не выдержал психологической нагрузки и слегка сорвался. Через какое-то время все приходит в норму.

— “Борт с неизвестным номером! Отзовитесь вышке! Борт! Назовите свой бортовой номер! Уроды! Всем, кто меня слышит на неизвестном борту! Отзовитесь. Если слышите, покачайте крылом. Можно двумя. Если не слышите, помигайте иллюминаторами”.

Диспетчер в ухе неожиданно замолкает, и слышно, как играют волнами эфира всевозможные помехи. Хрипят, посвистывают, жужжат и шипят. Но и эти звуки понемногу исчезают. В голове, так же как на кассете, возникает тишина. Никаких таких запрещенных песен не слышу.

Три длинных гудка. Щелчок.

— Лейтенант… ш-ш-ш…

Вздрагиваю. Голос у меня в голове. Или кажется? Оглядываюсь, может, полковники шутят во время служебно-боевых действий?

— Хи-хи-хи… — Это точно в голове. Полковники, на которых грешил, за столом. Обсуждают что-то. Баобабова тоже не в пределах видимости. Про генерала и таможенника не говорю. Спят. Отворачиваюсь ото всех.

— Кто это?

— Хи-хи-хи….

— Эй! Кто вы?

Мне совершенно не страшно. А по идее должно быть. Но я за время работы в отделе “Пи” видел не только разъяренную Баобабову и недовольного капитана Угробова. Приходилось бывать в переделках более серьезных. Если кто центральную периодику не пролистывает, могу напомнить про историю с обезвреживанием летающей тарелки, которая занималась контрабандной перевозкой иностранных гражданок на территорию нашего города. Воронка от тарелки вот такая, а мне хоть бы что. Небольшая пересадка кожи на некоторые опаленные участки тела. Или хотя бы тот случай, когда…

— Лейтенант!.. Не спи…

Поправляю ухо. Голос в голове отчасти прав. Я, когда хочу быстро заснуть, вспоминаю особо опасные случаи из служебной жизни.

— Я слушаю вас. Назовитесь. У вас есть имя?

— Значит, не узнал.

— Мне для протокола надо.

— А-а… Если для протокола только. Мое имя… Выключаю плеер. Если предположение верно, то голос в мозгах исчезнет. И я не сумасшедший. Голоса не слышно. Включаю плеер.

— …балуешь, лейтенант? Кому нужна информация, мне или твоему отделу? Если не перестанешь отсоединяться, то…

Отключаю плеер. Делаю десять приседаний, пару раз отжимаюсь. Больше настроения нет. Показываю стекольному отражению язык. За спиной затихают полковники. Им впервые приходится воочию наблюдать за работой сотрудников засекреченного во всех отношениях отдела “Пи”.

Голос не подает признаков жизни, из чего делаю вывод — я совершенно нормален. Ненормальна кассета. Генералу слышится одно, полковникам другое. Всем остальным третье. А мне везет больше. Со мной разговаривают.

Подключаемся.

— Старший лейтенант Пономарев на плеере!

— Ну ты сволочь, Пономарев. У тебя совесть есть?

— Здесь вопросы задаю я. Назовите себя и место, с которого вещаете. Але, вы меня хорошо слышите?

— Слышу, — отвечает после некоторого раздумья голос. — А ты, лейтенант, другим стал. Зазнался?

— Не понимаю вас. Если хотите сотрудничать со следствием, сообщите место передатчика. Прием!

— Место хорошее. Санитары, правда, звери. Но я не обижаюсь.

Кажется, я слегка ахаю.

— Догадался, наконец, кто? — Голос хихикает.

— Не может быть. Как же так? Вы?

— А ты думал — мозги запарились?

— Откуда вы…

— Оттуда же, откуда всегда. Подожди минуту, санитарки за неважно чем пришли.

В ухе слышится грохот металлической посуды, кряхтенье и женское ворчание.

— Я на месте. — Голос возвращается. — Какие новости, лейтенант? Судя по тону, очередные неприятности? Или задание слишком таинственное? Баобабова далеко? Привет передавай. Слышал от доверенных лиц — бронежилет новый прикупила?

— К черту бронежилет! — взрываюсь я. Полковники заслоняют грудью спящего генерала. Кто знает, что в голове у старшего лейтенанта, болтающего с пустотой. — Каким образом вы со мной разговариваете? До ближайшего телефона двадцать шагов и толпа полковников.

— Сие таинство мне неизвестно, — признается Садовник. — Звоню тебе в кабинет, а меня напрямую соединяют. Значит, так судьбой прописано. Лейтенант, у меня мало времени. Да и мелочь заканчивается. С мелочью в нашем департаменте тяжело. Боятся, что глотать и выносить будем. Давай о главном. О работе.

Упираюсь лбом в стекло. В том, что Садовник нашел меня в трудную для отдела “Пи” минуту, ничего удивительного. Он нам всегда помогал как мог. Денег, правда, не давал, но морально постоянно находился на нашей стороне. Другой вопрос, каким образом голос Садовника слышен только при включенном плеере? С той самой кассеты, на которую будто бы записаны так называемые песни с летающего над аэропортом пустого “Ту”.

— У нас довольно критическая ситуация. Самолет в небе неуправляемый. Команда отсутствует, пассажиров нет. На запросы не отвечает, садиться не собирается. Но ваше присутствие не требуется. Лечитесь на здоровье.

В голове шорох раздумий.

— Самолет? Тушка?

Я ничего не говорил Садовнику о марке аппарата. А газеты в психушках читать запрещают.

— Думаешь, откуда знаю? — В голове возникает вопросительный знак. — Забыл, лейтенант, кем я до больницы работал? Мне по штату положено все знать. Дело твое пустяковое. Сам разберешься. Верю в тебя и отдел, моими трудами созданный. Я ведь, собственно, по другому поводу звоню. Пономарев! — В ухе явственно слышатся тоскливые нотки. — Лесик! Вытащи меня отсюда! Надоели утки, санитарки, манная каша и придурки. Вокруг ни одного нормального человека.

— Вы ж такой всесильный, — намекаю на членство в неофициальном правительстве Земли.

— Мы можем многое, но не все. Ты ж сам мент, понимать должен. Психушка — учреждение неприступное. За взятки не выпускают, а по уму не лечат. В общем так, лейтенант, монетки заканчиваются. И время. Идут за мной.

В голове шум борьбы, пыхтенье, звуки укусов и лягания. В какой-то момент Садовник прорывается к телефону:

— С самолетом просто. Смотри вокруг, лейтенант. Внимательней смотри. Решение в твоих глазах. И не вся правда в голове. Что ж вы, гады, так больно…

Хруст костей и длинные гудки. На пятом гудке приходит тишина, и почти сразу в ухе возникает музыка. Нечто невозможно тягучее и всепроникающее. Тихие колокольчики, грустная волынка и очень неприятный голос, жалующийся на жизнь:

— Где же ты, где? Машенька ясная? Где же ты, где? Машенька прекрасная?

Не успевает нудная песня дойти до финала, где находится та, кого ищут, как музыка обрывается, и голос, не Садовника, а совершенно чужой и незнакомый, даже мороз по спине, с глубоким продыхом шепчет в ухо:

—Кто?

С трудом вырываю из уха наушник, швыряю плеер на пол. Трескается пластмасса, разлетаются детали.

— Генерал ругаться будет. — Полковник Чуб на корточках собирает остатки некогда рабочего музыкального приспособления. — Вы не волнуйтесь. Мы все прошли через это. Два музыкальных центра, восемнадцать плееров. Это последний. Хорошо по мозгам дает, да? Почище стрельбы в тире. А вам что прислушалось?

Ничего не отвечаю. Не могу прийти в себя. Все перемешалось: Садовник, Баобабова, музыка, генеральский плеер.

— Где мой напарник?

— Напарница? Прапорщик Маша на взлетном поле. Ведет стрельбу по низко летящим целям. Если точнее, пытается сбить преступный самолет. Хотите посмотреть?

Как стреляет Машка, я видел не раз. Но на самолет, о котором столько разговоров, взглянуть стоит.

— От меня не отставать, особо не высовывайтесь, геройствовать не торопитесь. У нас здесь снайперов полно. На всякий случай. Иногда постреливают, так что не обращайте внимания. Ребята пальцы разминают.

Следую за полковником. Снайперам действительно не лежится на месте. Раза два рядом с головой пролетают пули. Полковник на стрельбу не обращает внимания — знает, что в своих солдаты не стреляют. Без особого, конечно, приказа.

Выходим на смотровую площадку. Вот оно — взлетное поле. Русское взлетное поле. Широта для души и самолетов.

К сожалению, полюбоваться стрельбой Баобабовой не получается. Израсходовав боекомплект, Машка пялится в небо.

— Верткий, зараза, — сообщает она, облокачиваясь на перила. — И наглый. Над самой головой специально летает, а попасть не могу. Сейчас на новый круг пойдет. Хочешь попробовать? — Баобабова занимает у полковника патроны, перезаряжает пистолет и сует мне в руки. Я отказываюсь. Головой работать надо, а не огневой мощью.

— Вон, вон, вон! — радостно вопит полковник Чуб, тыча в сторону горизонта палец.

Невольно отступаю от перил. На нас, абсолютно тихо и беззвучно, летит невообразимая громадина. Огромная серебряная птица, отбившаяся от самолетной стаи.

— Стреляй, Лесик! Стреляй, а то уйдет! — кричит Баобабова. Не дождавшись какой бы то ни было реакции напарника, выхватывает у меня пистолет и палит по кабине “Ту-104”. Палит красиво, широко расставив ноги, зажав оружие двумя кулаками. Десять выстрелов за пять секунд. Мировой рекорд, кто не знает.

Беззвучная махина стремительно надвигается на нас, кажется, еще немного и врежется в здание, погребая всех, кто внутри, и всех, кто снаружи. Но неожиданно задирает нос и, невероятно изогнувшись, стремительно набирает высоту. Мелькает хвостовое оперение, и глыба, серая на цвет и беззвучная на слух, исчезает в облаках.

— Нет, ты видел, лейтенант? Видел? Вертикальный взлет! Монументальное зрелище! Даже не скрипнул. — Полковник Чуб явно не в себе. Трясет меня за грудки, пытаясь рассказать то, чему я и сам только что был свидетелем.

Теперь мне все понятно. С такими летными характеристиками просто необходимо посадить самолет во что бы то ни стало. И непременно разобраться в деталях. В технических, конечно. Огромная масса, вертикальный взлет и посадка, завидная беззвучность. Я уже не говорю о двух неделях полета. Такие мелочи, как странное пение, отсутствие экипажа и явно гражданское предназначение, можно обсудить после посадки. А также задать предельно важный вопрос: какого хрена он здесь кружит и не летит на родные аэродромы?

К нашей возбужденной компании присоединяется полковник Куб. Оправдывая фамилию, он толст, низок и широк. Диаметр фуражки соответствует ширине плеч.

— Товарищи оперативные работники! — Он слегка порыкивает от усердия. — Генерал проснулся и просит на общее построение. По дороге товарищ генерал просил подумать над вопросом: куда делся его личный плеер и чем невосполнимая потеря грозит виновному?

Чуб незаметно сбрасывает со смотровой площадки остатки плеера. Я делаю вид, что ничего не замечаю. Мне тоже не хочется отчитываться за поломанную игрушку. С меня еще финчасть не все зарплаты удержала за погубленный в тайге джип.

За время нашего отсутствия на месте расположения оперативного штаба произошли серьезные изменения. Спальные места убраны, территория очищена от гражданского населения. Генерал проводит осмотр личного состава. Полковники построены в жиденькую шеренгу, ждут нашего прибытия.

Как работники совершенно другого направления, пристраиваемся с Баобабовой в конец шеренги. Машка весело вертит бритой головой. Игнорируя строгий взгляд генерала, перебрасывается с рядом стоящими полковниками шуточками служебного пользования.

Для особо недисциплинированных прапорщиков генерал вытаскивает шашку, берет ее на караул и гаркает:

— По званию и ранжиру в одну шеренгу… стнвсь!

Мельтешат полковники, пытаясь определить на глазок рост, звание и ранжир. По правую руку к генералу не лезут. Боевой начальник горяч сабелькой помахать. Может и не заметить полковничьих погон.

Успокаиваются, встав на положенные места, равняются по носкам до зеркального блеска начищенных ботинок.

— Рвнясь! Сми…ррна! — Генерал самолично проверяет выполнение команды. Обходит шеренгу сзади. Делает одному особо выпрямившемуся полковнику подсечку коленями. Полковник смешно приседает. Генерал доволен шуткой. Заходит во фронт. Умело, рукояткой шашки, распрямляет точным и сильным ударом кокарду на аэродромной фуражке полковника Куба. Делает шаг в сторону. Останавливается перед могучим, со следами многочисленных оспинок на лице, полковником Зубом. Упирается лбом в его грудь и кричит:

— Кому служишь, салага?!

— Служу Отечеству! — гаркает полковник, преданно сверля глазами генеральскую седину.

— Сколько до пенсии, салага?!

Полковник смущается, не в силах в уме подсчитать точное число дней и ночей. Что позволяет генералу, не нарушая устав внутренней и наружной службы, вмазать кулаком по грудине плохо считающего подчиненного. Полковник доволен. Быть замеченным и отмеченным на его тяжелой службе ой как нелегко.

Еще один шаг в сторону. Забавно шевелит усами.

— Я не понял?! Смирна стоять! Почему не по форме?

Баобабова, к которой, собственно, и адресована претензия, хмыкает. Дышит специально всей грудью, нарушая душевное спокойствие шеренги полковников. Вытаскивает из нагрудного кармана нового бронежилета удостоверение. Небрежно раскрывает. Генерал на мгновение теряется, но быстро берет себя в руки. Он понимает, что не в его силах что-то изменить. Прапорщик Баобабова — не полковник. И работает автономно, без учета званий собеседников.

— Развели… — что развели, не говорит, но ясно, что не образцовую милицию.

Со мной генерал даже мягок. Заботливо застегивает все пуговицы на пиджаке, разводит сильным ударом сапога носки моих кроссовок. Пытается отыскать на футболке следы плохо пришитого воротничка. Брезгливо рассматривает пузыри на джинсовых коленях и жалуется на плохое качество утюгов. После чего, чеканя шаг хромовыми сапогами, генерал марширует к середине шеренги, где, командуя сам себе, выполняет “стой” и “напра-во!”.

— Личному составу и временно не посторонним лицам приказываю! Приступить, невзирая на личные жалобы и неприятности, к операции по принудительному возвращению самолета марки “Ту” на посадочную полосу. Прапорщик Баобабова! Старший лейтенант Пономарев! Ко мне!

Генерал подходит к схеме “Ту”. Тычет в него шашкой.

— Это самолет. Он нам нужен. Живой или разбитый. Но лучше — целый. Высокие технологии, возможно, секретные. Срок, сверим календари, до завтрашнего обеда. Вопросы?

— Иди и возьми, — Баобабова нагла до неприличия. Но я с ней согласен. Отдавать невыполнимые приказы умеют только генералы и чуть выше.

— Есть вопрос, — опережаю генерала, который желает воспользоваться шашкой по прямому назначению. — Почему мы?

— Ну как же! — Генерал мгновенно добреет лицом. — Кто еще способен, кроме вашего отдела так называемых “Таинственных сообщений от истерического населения”, проделать такую работу? Капитан ваш, Угробов, как только о происшествии услышал, сразу мне позвонил. Предлагаю, сказал, своих ребят, — генерал смотрит на Баобабову и поправляется. — И девчат, конечно, в помощь. Они, то есть вы, такую заковырку любят. Любите же?

— Угробов негодяй, чтоб погоны его! — красиво возмущается Баобабова,

— Кстати, о погонах, — вспоминает генерал, оборачиваясь к топчущимся рядом полковникам: — Приказываю в целях обеспечения безопасности скрыть знаки различия.

Полковники, выполняя повеление начальства, быстро заклеивают погоны скотчем. Сам генерал секретность не соблюдает, игнорируя собственный приказ.

— Товарищ генерал, может, лучше группу захвата послать? — предлагаю я.

— Посылали, но не получилось. — Генерал прислоняется ко мне так близко, что чувствуется запах пороха, оставшегося на его усах со времен прошлой войны. — Я так считаю, сынок. Ребята из спецназа все реалисты. А мы имеем дело с неизведанным. Думаешь, я не понимаю, что с самолетом что-то не так? Думаешь, старик совсем из ума выжил?

— Нет, товарищ генерал, не совсем.

— И правильно. Я как только увидел его, сразу о вашем отделе вспомнил. Старые генералы ничего не забывают, сынок. Ни плохого, ни хорошего. — Генерал косит глаза на грудь, где у него на самом почетном месте болтается значок “За отличие в пат-рульно-постовой службе”, который ему Баобабова подарила в честь успешного завершения операции в тайге. — Я вам не приказываю. Я вас прошу. Дело сложное, может, и живыми не вернетесь. Не зря же специалисты из группы захвата оценили успешность операции как нулевую.

— Маловато. Плюс минус один процент.

— А вам с прапорщиком больше и не надо. И согласись, сынок, кому как не вам разбираться с самолетом, который порхает, словно воробей, хотя весит, как десять тысяч полковников после посещения полковой столовой? Пойми, сынок, у людей билеты на руках, а улететь не могут. Да и мы тут засиделись.

Баобабова, присутствующая при перешептывании с генералом, вздыхает и согласно кивает. Ей не привыкать рисковать бронежилетом. Риск — ее второе имя.

— Отдел “Пи” берется за это дело и согласен довести его до логического завершения. Мне только одно неясно, как мы в самолет проникнем, а если и проникнем, что там делать будем? Я лично в самолетах ни бум-бум.

Генерал от всего сердца обнимает сначала меня, потом Баобабову. Следом за начальством тянутся полковники, но преимущественно к Машке. Генерал останавливает поголовное братание, заявляя, что сегодня не Пасха и целоваться разрешается только после удачного возвращения героических сотрудников отдела “Пи” с задания. Полковники записываются в очередь.

— Теперь детали. — Генерал строг и суров. Куда только девалась отеческая забота и нежность? — У нас два варианта проникновения на самолет. Записывать ничего не надо. Мы работаем в режиме полной секретности. Вариант первый. По веревочной лестнице, которую скинут с пролетающего на бреющем полете “Ту”. Однако в связи с тем, что никто веревочную лестницу за прошедшие две недели так и не потрудился спустить, отметаем данный вариант как невыполнимый и берем за основу вариант номер два.

Баобабова многозначительно подмигивает. Генерал не так прост, как кажется.

— Объясняю суть. — Генерал освобождает руки, вручая шашку на хранение полковнику Чубу. — Внимательно следите за моими ладонями. Эта ладонь как бы “Ту”.

Ладонь-Ту с оттопыренным большим пальцем-крылом пролетает перед моим носом.

— А это… — Генерал запускает в полет вторую ладонь. —…Это специально подготовленный к работе отечественный кукурузник.

Труженик полей и воздушной почты выделывает замысловатые фигуры высшего генеральского пилотажа, демонстрируя высокие летные качества и надежную техническую конструкцию.

— В кукурузнике специально для нашего случая подготовлена выдвижная труба для перехода в другое летательное средство. За три дня механики сработали. Следите за самолетами. Летит “Ту”. Нет, вот это “Ту”. А это кукурузник. Вы внутри. Труба на полной готовности. Заходите на “Ту” сверху. Зависаете. Труба перехода выдвигается. Вы, старший лейтенант, и вы, прапорщик, переходите с одного борта на другой. Доставивший вас самолет уходит на запасной аэродром. Как вам?

Баобабовой, например, никак. Разглядывает ладони генерала, словно кресты на кладбище. Даже рот не закрывает. А я ничего, только нескольких вопросов не понимаю. Прошу повторить ход операции. Генерал старательно повторяет. Догоняем, нависаем, переползаем и отваливаем на запасной аэродром.

— А мы уже там, на “Ту-104”, будем? — Уточнение — мать безопасности.

— Предполагается, что да, — с твердой неопределенностью отвечает генерал, пряча самолеты с оттопыренными крыльями в карманы. — Инженера обещали, что у вас будет достаточно времени, чтобы прорубить отверстие, проникнуть внутрь и заделать пробоину обратно.

Сомневаюсь, но с начальством не спорят.

— После проникновения действуйте по собственному усмотрению. На связи с вами будут лучшие летчики. Пользуясь их инструкциями, постарайтесь посадить самолет. В крайнем случае, к месту падения мы подгоним все имеющиеся в наличии пожарные машины. “Скорая помощь”, опять-таки, на ваше усмотрение.

— Простите, товарищ генерал, — прерывает генерала Баобабова. — А летчика с нами по трубе нельзя спустить? Или сразу двоих. Основного и запасного. А мы, так и быть, с земли им поможем?

Когда генералы закусывают до крови губы, надо ждать убойного довода правильности предложенного плана.

— Прапорщик, я ценю ваше предложение, но извините, что напоминаю об одной детали. О голосе, который поет странные песни в том самолете. Хотите, чтобы летчики, на которых наше государство угрохало столько денег, сошли с ума, даже не приступив к операции?

— А мы не сойдем?

— Вы, прапорщик, давали присягу отделу “Подозрительной информации”. Значит, подготовлены к любым неожиданностям. А старший лейтенант Пономарев просто создан для решения задач, необъяснимых с нормальной, человеческой точки зрения.

Все, что говорит генерал, истинная правда. Что-то есть во мне такого, что позволяет совершенно иными глазами смотреть на, казалось бы, необъяснимые вещи. И я единственный на Земле, кто непосредственно общался с инопланетными пришельцами и остался после этого в твердом уме и с нормальной старшелейтенантской памятью.

— Маш, поговорить надо.

Прячемся от любопытных глаз за игровыми аппаратами.

— Маша…

Баобабова взрывается моментально, предчувствуя тему разговора:

— Что Маша! Я уже двадцать с чем-то лет Маша. До прапорщиков дослужилась. Не дура, если понимаешь, о чем я. Почему нас одних посылают? Две недели штаны на креслах протирали, а сейчас, значит, вспомнили? А то, что песни по ночам в самолете горланят, тебя не пугает? И самолет этот треклятый не пугает? А меня пугает. Все пугает. Я с живыми людьми работать хочу, а не с привидениями.

— Подожди… Дай сказать. Ты одно пойми. Перед нами уникальный шанс. “Летучий Ту”! Вслушайся в этот звук! Такого в мировой истории не было. Корабли, покинутые экипажем, были. Машины на тротуарах, забытые хозяевами, тоже были. Станция наша космическая одна-одинешенька на орбите сколько дней болталась. А вот самолетов… Не перебивай. Мы можем стать первыми. И единственными, кто узнает великую тайну. Прикоснемся, так сказать, к чудовищным познаниям. Тебя это не заводит?

— Меня, Лесик, другое заводит. Стрельба с обеих рук по убегающим от меня преступникам. А на самолете стрелять не по кому. Пустота. Ты у нас герой? А я, поверишь ли, нет. Я — слабая женщина, хоть и прапорщик, долгое время работавшая в специальной группе по борьбе с оголтелой преступностью.

— Значит, не пойдешь со мной?

— Не пойду.

— Бросаешь?

— Иди ты…

— Эх! — Презрительно улыбаюсь, как умеют презрительно улыбаться только брошенные в трудную минуту напарниками старшие лейтенанты особого отдела “Пи”. — Я думал, ты прапорщик, а ты….

В этом месте в иностранных фильмах главные герои, как правило, смачно плюют на ботинок трусливого напарника. Потом они долго дерутся, мирятся и дальше сражаются за счастье иностранного фильма вместе. Но плевать на ботинок Баобабовой рискованно. Прицельный удар с высоты двух метров по лицу любого старшего лейтенанта грозит госпитализацией минимум на месяц. Поэтому я ограничиваюсь имитацией.

— Тьфу на тебя.

Разворачиваюсь и иду к терпеливо ожидающему оперативному штабу. Генерал понимающе вздыхает.

— Женщина в команде, что мужик на кухне. Хочешь, с тобой пойду? Прикрою с тыла.