-- Ты... ты толкнул меня... заставил меня пройти через ад за эти два дня и две ночи, зная, что на все имелся простой ответ?
      -- Так ли он был прост?
      -- Для тебя был! -- закричал Кулум. Он вскочил на ноги.
      -- Да, -- ответил Струан, сразу посуровев. -- Для меня. Но не для тебя. Однако ты все-таки принял верное решение, и это пошло тебе только на пользу. Теперь ты мужчина. Если бы это я подсказал тебе про "Дом Божий", ты никогда бы не смог осуществить этот план. Никогда. Ты бы выдал себя. Ты должен был верить в то, что ты делал. Если бы Брок хоть на мгновение заподозрил, что вместо тебя это придумал я, он сделал бы нас посмешищем всей Азии. Мы бы навсегда потеряли лицо.
      -- Ты готов пожертвовать мной ради лица?! -- завопил Кулум. -- Ради своего, в господа бога мать, трижды растреклятого лица?
      -- Нашего, Кулум, -- поправил его Струан. -- И мне приятно слышать, как ты, наконец, выругался. Это идет тебе, парень!
      -- Значит, твой гнев, твоя ярость -- все это было притворством?
      -- Ну, конечно, мой милый. Это был спектакль для Брока. И для остальных.
      -- Даже для Робба?
      -- Для Робба больше, чем для кого-либо другого. Съешь что-нибудь.
      -- Чума на твое угощение! Ты дьявол! Ты всех нас затащишь с собой в преисподнюю. Клянусь Господом Богом нашим, я... Струан вскочил и схватил Кулума за плечи:
      -- Прежде чем ты скажешь что-то, о чем можешь пожалеть впоследствии, послушай меня. Я поставил на то, что у тебя хватит мужества решиться, и ты решился. Сам. Без моей помощи. И я благословил тебя. Теперь ты Кулум Струан -- человек, который осмелился пойти против Тай-Пэна. Ты уникален, второго такого нет в целом мире. За один день ты приобрел больше лица, чем мог бы приобрести за двадцать лет. Как, во имя Господа, можно, по-твоему, управлять людьми, двигать ими, как пешками? Только силою руки? Нет. Но силою ума. И магией.
      -- Магией? -- выдохнул Кулум. -- Но это черная магия. Мягко рассмеявшись, Струан сел и налил себе бокал вина.
      -- Те, у кого есть разум, смогут оценить твою мудрость. "Этот Кулум умен", скажут они. "Он отдал холм Церкви. И тем самым не позволил этому дьяволу Струану погубить "Благородный Дом", вложив все богатство компании в никчемный холмик. Но при этом Кулум еще и сохранил Тай-Пэну лицо: этот дьявол не может убить Кулума Струана за то, что тот отдал землю Церкви". -Струан сделал глоток из бокала. -- Даже Брок должен быть потрясен этим, не важно, подозревает он тут тайную сделку или нет. Потому что ты сделал все, как надо. Люди набожные станут благословлять тебя за то, что ты отдал "лучшее" Церкви. Дураки, вроде Лонгстаффа, станут бояться тебя и искать твоего совета. Циники будут благоговеть перед разумностью твоего решения, они преисполнятся ненависти к тебе и скажут: "В Кулуме есть что-то дьявольское от отца. С ним лучше держать ухо востро". Я бы сказал, что со вчерашнего дня ты приобрел достоинство и вес, парень.
      -- Но... но если я... получается, что тогда ты потерял лицо?
      -- Верно. Но у меня его еще много останется. Могу даже поделиться. С тобой и с Роббом. А вот времени на то, чтобы прочно посадить тебя на твое новое место, у меня мало. Присмотрись к людям, парень. Теперь они станут думать: "Один раз это сошло Кулуму с рук, но рискнет ли он ослушаться отца еще раз?" И все они станут надеяться, что мы возненавидим друг друга так сильно, что погубим себя. И это как раз то, что мы с тобой должны попробовать сделать. Открыто. На людях.
      -- Что?!
      -- Ну, разумеется. Холодная враждебность при всякой встрече. И скоро, очень скоро Брок постарается переманить тебя на свою сторону. То же самое попытается сделать и Купер. И Тиллман. Они будут пичкать тебя ложью -- или исковерканной правдой -- в надежде разжечь в тебе такую ненависть, что ты в этой нашей ссоре погубишь меня и себя заодно. И "Благородный Дом". Потому что каждый торговец жаждет этого всей душой. Но теперь, теперь им этого не дождаться. Ты оправдал мои надежды, клянусь Богом!
      -- Я не буду в этом участвовать, ни за что и никогда, -- тихо проговорил Кулум.
      -- Будешь, и самым прямым образом. В течение пяти месяцев и пяти лет. Ты дал мне священную клятву.
      -- Ты будешь настаивать на том, чтобы я соблюдал ее? Теперь? После всего, что произошло?
      -- Ты сам будешь соблюдать ее. Твое жалованье утроено.
      -- Ты полагаешь, деньги имеют какое-то значение в подобных вещах?
      -- Это не большая плата за два дня ада.
      -- Не нужны мне никакие деньги. И я не буду делать того, о чем ты говоришь. Я не могу.
      Струан с задумчивым видом выбрал себе куриную ножку.
      -- Я очень много размышлял о тебе. У меня было искушение вообще не говорить тебе ни слова. Предоставить тебе играть свою роль, ни о чем не подозревая. Но затем я еще раз все взвесил. И решил, что ты справишься с нею, даже будучи посвящен во все детали. Так это будет занятнее для нас обоих.
      -- Ты готов позволить мне прожить всю жизнь и умереть, ненавидя тебя? Только для того, чтобы "Благородный Дом" процветал?
      -- Ты сам знаешь ответ на свой вопрос.
      -- Ты нечестив.
      -- Согласен. В некоторых вещах, -- кивнул Струан, пережевывая цыпленка. -- Я -- все то, что ты сказал, и даже больше. Я нарушаю многие Заповеди, но не все. Я знаю, что делаю, и готов отвечать за то, что я делаю. Но я единственный человек на всей земле, которому ты можешь доверять -- при условии, что ты не пойдешь, сознательно не пойдешь, против нашего дома. Я Тай-Пэн. Через страдания и притворство ты станешь таким же.
      -- Это не стоит того лицемерия. Или зла.
      -- Ах, парень, гляжу я на тебя, и теплеет у меня на сердце, -- сказал Струан, отбрасывая обглоданную кость. -- Ты так молод. Я завидую тебе, тем годам, которые ждут тебя впереди. Не стоит, говоришь? Быть лучшим? Подчинять себе Брока и остальных самим своим присутствием? Управлять Лонгстаффом и через него Короной? Китайским императором? И через него тремястами миллионами китайцев? -- Струан пригубил вино. -- Стоит. Всеобщая ненависть и немного актерской игры -- мизерная плата за это.
      Кулум откинулся спиной на холодный камень, его разум бушевал от неумолимых слов, вопросов, безжалостных ответов. Такова ли воля Твоя, Господи, спрашивал он себя. Сильнейшие выживают за счет слабейших? Ибо Бог создал этот мир и, следовательно, этот закон тоже. Но Иисус сказал: "Кроткие унаследуют землю". Что Он имел в виду: нашу землю или Царство Божье?
      Кротость не раздобыла бы столько серебра и не смогла бы его уберечь. Кротость не спасла бы "Благородный Дом" в этой истории с круглым холмом. Кротость никогда не продвинется вперед, никогда не одолеет жестоких и алчных.
      Если я стану Тай-Пэном, Хартия пойдет дальше. Богатство и цель -бессмертная цель, -- говорил он. Что ж, очень хорошо.
      Ненависть Кулума Струана к своему отцу исчезла. И вместе с ненавистью ушла любовь. Осталось только уважение.
      -- Зачем ты решил подняться сюда? -- спросил Кулум.
      Струан понял, что потерял сына. Он был опечален как отец, но не как мужчина. Он навязал противнику поединок на своих условиях и сам выбрал для него время. Значит, свою обязанность отца он исполнил.
      -- Чтобы утомить тебя трудным подъемом, лишить тебя сил и иметь возможность поговорить и заставить тебя понять, -- ответил он. -- И показать тебе, что, хотя вид с холма прекрасен, отсюда он величествен.
      Кулум в первый раз повел глазами вокруг.
      -- Да. Да, это так. -- Затем он наклонился вперед, выбрал кусок цыпленка и начал есть.
      Струан старался, чтобы его лицо не выдало боли. Улыбка еще вернется к парню, говорил он себе. Дай ему время. Заставить его взрослеть так быстро -это все равно что резать по живому.
      Дай парню время.
      Он испытывал большую усталость. Прислонившись к скале, он повернул бинокль к югу, отыскивая "Китайское Облако". Но клипера нигде не было видно. Он бесцельно осмотрел горизонт.
      Вдруг глаза его напряглись:
      -- Посмотри туда, парень. Посмотри. Это "Голубое Облако".
      Кулум взял бинокль и увидел корабль. Он был близнецом "Грозового Облака" -- те же восемнадцать пушек, столь же быстр и прекрасен. Прекрасен даже для Кулума, который не любил ни кораблей, ни моря.
      -- У него на борту опиума на сто тысяч фунтов, -- сказал Струан. -- Что бы ты предпринял? У нас здесь три корабля, и еще шестнадцать прибудут в течение этого месяца.
      -- Отправим их на север? Чтобы продать груз?
      -- Да. -- По лицу Струана пробежала тень. -- Кстати, это мне напомнило. Ты не забыл Исаака Перри?
      -- Нет. Мне кажется, это было сто лет назад.
      -- Я списал его на берег, помнишь? Потому что он не вступился за Маккея и потому что он по непонятным причинам стал меня бояться. Я дал Маккею пятнадцать дней на то, чтобы разгадать эгу загадку, но он так и не вернулся в Кантон. Вчера вечером я встретил его. Маккей теперь служит на берегу -помощник магистрата и констебль. -- Он раскурил сигару, прикрыв спичку ладонью от ветра, протянул ее Кулуму и раскурил еще одну. -- Так вот, похоже, Перри работает теперь на Купера-Тиллмана. На их судне, курсирующем между Вирджинией и Африкой. Перевозит рабов.
      -- Я не верю этому.
      -- Я узнал об этом от Уилфа Тиллмана. Вчера вечером. Он пожал плечами и сказал, что Перри не захотел больше заниматься чайными перевозками. Поэтому он предложил ему торговать черным товаром. Перри согласился. Он уехал неделю назад. Перед самым его отъездом Маккей все из него выудил. Они напились вместе. Маккей пожаловался, что я его выкинул -- так, собственно, оно и было, -- стал проклинать меня и попросился к Перри на его новый корабль, клянясь отомстить мне за все. Выпивка любой язык развяжет, вот Перри и проболтался. Он рассказал Маккею, что продал список наших секретных торговых стоянок на побережье -- указал их широту и долготу -- и имена китайских посредников, сбывавших для нас опиум, Моргану Броку. Когда последний раз был в Лондоне.
      -- Значит, Броку известны теперь все наши секретные стоянки?
      -- Те, которыми пользовался Перри. За десять лет торговли. Помимо них, остается всего ничего.
      -- Что мы можем сделать?
      -- Найти новые стоянки и новых людей, которым можно доверять. Так что, парень, как видишь, ни на кого нельзя слишком полагаться.
      -- Но это ужасно.
      -- Это закон выживания. А теперь отдохни часок, и мы пойдем.
      -- Куда?
      -- В Абердин. Нужно потихоньку осмотреть окрестности. До того, как придет время выбирать там людей By Квока. -
      Он открыл сумку и передал сыну пистолет: -- Ты умеешь с ним обращаться?
      -- Не очень хорошо.
      -- Тебе, наверное, стоит поупражняться.
      Кулум кивнул головой и осмотрел оружие. Один раз ему довелось стрелять из дуэльного пистолета по поводу какой-то глупой университетской ссоры. И он, и его противник были настолько напуганы, что их пули пролетели в нескольких метрах от цели.
      -- Мы можем идти прямо сейчас, -- сказал Кулум.-- Я уже не чувствую усталости.
      Струан покачал головой:
      -- Я хочу дождаться, когда на горизонте появится "Китайское Облако".
      -- А куда он ходил?
      -- В Макао.
      -- Зачем?
      -- Я послал его туда. -- Струан стряхнул крошки с сюртука. -- Несколько дней назад была назначена награда за голову моей любовницы. И за моих сына и дочь от нее -- если их захватят живыми. Я послал Маусса на "Китайском Облаке" с приказом привезти их всех сюда. На борту корабля они будут в безопасности.
      -- Но Гордон уже здесь. Я видел его вчера.
      -- Эта женщина не его мать.
      Кулум с некоторым удивлением обнаружил, что его ничуть не задела новость о том, что у его отца две -- нет, три -- семьи.
      Три, включая его самого и Винифред.
      -- Похищение -- это ужасная вещь. Ужасная, -- сказал он.
      -- Теперь за твою голову тоже назначена награда. Десять, тысяч долларов.
      -- Неужели я стою так много? Я что-то сомневаюсь.
      -- Если китаец предлагает десять, можешь быть уверен,
      что ты стоишь всей сотни. -- Струан опять навел бинокль на "Голубое Облако". -- Я считаю, что сто тысяч были бы более справедливой ценой. За тебя.
      Кулум прикрыл глаза ладонью от солнца. Он понял скрытый комплимент отца. Но не подал виду. Он думал о его новой любовнице и пытался представить себе, как она выглядит и как выглядит мать Гордона. Его ум работал холодно, бесстрастно, он не чувствовал обиды, лишь презрение к слабости и неразборчивости отца.
      Кулуму показалось странным, что его рассудок так спокоен.
      -- Что Брок станет делать со своим серебром? Пираты не дадут ему покоя, пока оно будет у него.
      -- Ему придется попросить нас забрать часть денег назад. Под вексель. Мы их немедленно примем. Под меньший процент, чем обычно. Скажи Роббу, пусть он займется этим.
      -- Но тогда пираты станут нападать на нас.
      -- Может быть. -- Струан наблюдал, как "Голубое Облако", лавируя против ветра, медленно входит в пролив между Лан Тао и Гонконгом. -- Как только вернется "Китайское Облако", я тут же уеду. Отправлюсь с экспедиционным корпусом и вернусь в Гонконг не раньше, чем за день до начала бала.
      -- Зачем?
      -- Чтобы дать тебе время свыкнуться с нашей "враждой". Тебе нужно будет освоиться со своей новой ролью, поупражняться. Вместе с Роббом вы начнете строительство. Все планы уже готовы. Кроме Большого Дома. Этим я сам займусь попозже. Начинайте возводить церковь на круглом холме. Пусть Аристотель сделает эскизы. Заплати ему десятую часть того, что он запросит в первый момент. Ты и Робб должны будете заниматься всеми вопросами.
      -- Да, Тай-Пэн, -- ответил Кулум. "Тай-Пэн". Не "отец". Они оба услышали бесповоротность этого слова. И приняли ее.
      -- Мой коттедж поставьте на пригородном участке номер семнадцать. У Робба есть план дома. Он должен быть возведен за три недели. С разбитым садом и десятифутовой стеной вокруг него.
      -- Это невозможно!
      -- Чего бы это ни стоило. Поставьте туда сто, двести человек, если понадобится. Меблировка и ландшафт -- строго, как указано в плане. И я хочу, чтобы все наши постройки были завершены не позднее, чем через три месяца.
      -- Там строительства по меньшей мере месяцев на десять. Даже на год, а то и больше.
      -- Верно. Поэтому мы наймем больше людей. Потратим больше денег. Тогда мы закончим значительно раньше.
      -- Почему нужно так торопиться?
      -- А почему не нужно? Кулум посмотрел на море.
      -- Как быть с балом?
      -- Ты всем займешься. Вместе с Роббом и Чен Шенем, нашим компрадором.
      -- А Робб? Он не должен знать, что наша вражда -- всего лишь маскарад?
      -- Я предоставлю тебе самому решать, что лучше. Ты можешь сказать ему обо всем в ночь бала. Если захочешь. На горизонте появилось "Китайское Облако".
      -- Теперь мы можем идти, -- сказал Струан.
      -- Хорошо.
      Струан уложил бокалы и остатки еды в сумку.
      -- Пошли сюда тайно несколько человек, пусть ведут постоянное наблюдение с восхода и до заката.
      -- Наблюдение за чем?
      -- За кораблями. Поставив здесь своего человека, мы будем знать об их прибытии на четыре-пять часов раньше остальных. Особенно это касается пакетботов. Мы вышлем вперед быстрый катер, перехватим его и получим свою почту раньше других.
      -- А потом?
      -- У нас будет преимущество перед всеми. За четыре часа можно многое купить и многое продать. Знать о чем-то на четыре часа раньше остальных может означать разницу между жизнью и смертью.
      Уважение Кулума возросло. Очень разумно, подумал он. Его взгляд равнодушно скользил по большому острову Лан Тай на западе.
      -- Посмотри! -- вдруг воскликнул он, показывая рукой в море чуть южнее острова. -- Там, видишь, дым. Горит корабль.
      -- У тебя острый глаз, парень, -- заметил Струан, направляя туда бинокль. -- Смерть господня, да это пароход!
      Корабль был черным, узким, уродливым, с острым носом. Из приземистой трубы валил дым. Он имел две мачты и парусную оснастку, но сейчас шел без парусов, со злобным пыхтением двигаясь против ветра. На корме трепетал красный кормовой флаг.
      -- Ты только посмотри на этого омерзительного вонючего выродка, который набрался наглости идти под флагом королевского флота.
      Кулума ошеломила злобность, звучавшая в его голосе.
      -- В чем дело?
      -- Этот проклятый ржавый блудодей -- вот в чем дело! Ты только посмотри, как он дышит!
      Кулум поднес к глазам бинокль. Корабль показался ему совершенно безобидным. Ему уже случалось видеть такие колесные пароходы. В Ирландии они использовались в качестве пакетботов уже лет десять. В бинокль он мог видеть два огромных гребных колеса посередине, одно с левого, другое с правого борта, клубящийся дым и пенистый след на воде. На корабле имелись пушки. Много пушек.
      -- Я не вижу в нем ничего страшного.
      -- Ты посмотри на волну за кормой! А курс! Прямо против ветра, клянусь Богом! Он идет прямо на восток. Против ветра. Нет, ты погляди на него! Он обставляет наш корабль так, словно "Голубое Облако" какой-нибудь толстобрюхий бриг в руках безмозглых обезьян, а не клипер с одной из лучших команд на свете!
      -- Но что в этом плохого?
      -- Все. Теперь на Востоке появился пароход. Он совершил невозможное. Этот ржавый, железнобокий, с паровой машиной вместо сердца сукин сын, отвратительное отродье Стефенсона, добрался сюда из Англии, вопреки омерзению океана и презрению всех его ветров. Если смог один, сможет и тысяча. Это и есть прогресс. И начало новой эры! -- Струан схватил пустую винную бутылку и с размаху запустил ею в скалу. -- Вот чем нам придется пользоваться лет через двадцать-тридцать Этими растреклятыми кастрюлями вместо кораблей, клянусь Богом!
      -- Он действительно уродлив, если сравнивать его с парусником. С "Голубым Облаком". Но то, что он может идти против ветра -- вообще забыть о нем, -- означает, что он будет быстрее, экономичнее и...
      -- Никогда! Уж только не быстрее, никак не при бак-штаге. И отнюдь не надежнее на плаву. А взять шторм. Этот ночной горшок перевернется в мгновение ока и камнем пойде г ко дну. И он совсем не так экономичен, как кажется: приходится брать на борт дрова для котлов или уголь. И он никуда не годится для перевозки чая. Чай -- продукт нежный, чувствительный, в этой вони он мигом испортится. Чай придется доставлять парусниками, хвала Создателю!
      Кулума уже стала забавлять горячность отца, но он этого не показывал.
      -- Да. Но пройдет время, и они станут совершеннее. И если один смог добраться сюда, то, как ты говоришь, сможет и тысяча. Я думаю, нам следует покупать пароходы.
      -- Ты можешь покупать их. и правильно сделаешь. Но черт меня побери, если я когда-нибудь приобрету хоть одно из этих смердящих чудовищ. Будь я проклят, если "Лев и Дракон" будет развеваться на нем, пока я жив!
      -- Интересно, все моряки испытывают к ним те же чувства, что и ты? Кулум задал вопрос небрежным тоном, согретый изнутри.
      -- Вопрос прямо-таки дурацкий! Что у тебя на уме. Кулум? -- резко проговорил Струан.
      -- Просто размышляю о прогрессе, Тай-Пэн. -- Кулум оглянулся на пароход. -- Интересно, как он называется.
      Струан подозрительно посмотрел на сына. Он знал, что мозг Кулума сейчас напряженно работает, но не представлял, какие планы рождаются в данный момент у него в голове. Странно, сказал он себе. В первый раз ты подумал о Кулуме как о постороннем человеке, а не как о своем сыне, не как о "Кулуме", "парне" или "твоем мальчике".
      -- Благодарение Богу, моего века не хватит, чтобы увидеть смерть паруса. Но этот сукин сын возвещает нам о смерти Китайского клипера. Самого прекрасного корабля, когда-либо бороздившего океаны.
      Он зашагал вниз по направлению к Абердину. Позже пароход подошел достаточно близко, чтобы они смогли прочесть его название. Это была "Немезида". Корабль флота Ее Величества "Немезида". ---------------------------------------------------------------------------
      Книга третья
      Два фрегата, окутанные клубами порохового дыма, с ревом извергали один бортовой залп за другим по первым из китайских фортов на траверзе Бог, десятимильной протоки, охранявшей подходы к Кантону. Бог была укреплена мощными фортами и имела такое узкое устье, что могло показаться, будто, войдя в него, фрегаты поставили себя в крайне опасное положение, граничащее с самоубийством: места для маневра почти не было, и пушки фортов с легкостью могли в упор расстреливать атакующие корабли, которые, постоянно меняя галс, медленно продвигались вверх по течению. Но пушки прочно сидели на неподвижных лафетах и не могли вести прицельный огонь, а поколения продажных городских чиновников Кантона столетиями предоставляли укреплениям осыпаться и обрастать мхом. Поэтому несколько ядер, выпущенных фортами больше для вида, легли справа и слева от фрегатов, не причинив им вреда. .
      От кораблей отошли катеры, и морские пехотинцы лавиной хлынули на берег. Форты были взяты быстро и без потерь, поскольку их защитники, сознавая свою беспомощность, благоразумно отступили. Солдаты заклепали пушки и оставили в каждом форте по несколько человек. Остальные вернулись на борт, и фрегаты продвинулись еще на милю к северу, где начали обстрел следующих фортов, подавив их сопротивление с той же быстротой.
      Позже их встретил целый флот джонок и брандеров, но и этот флот был потоплен.
      Легкость, с которой два фрегата смогли расправиться с таким количеством джонок, объяснялась их превосходством в огневой мощи, а также тем, что их оснастка и паруса позволяли им двигаться в любом направлении при любом ветре. Джонки не могли лавировать, как фрегаты, не могли они идти и против ветра. Джонки строились для китайских вод и устойчивых муссонов, фрегаты -для завывающей кутерьмы Ла-Манша, Северного моря и Атлантики, где шторм был обычным делом, а буря -- нормой жизни.
      Глава 1
      -- Стрельба по сидячим уткам, и только, -- с отвращением проговорил адмирал.
      -- Верно, -- кивнул Струан. -- Но их потери незначительны, а о наших вообще можно не говорить.
      -- Решительная победа -- вот наша цель, -- изрек Лонгстафф. -- Вот зачем мы здесь Горацио, напомните мне, чтобы я попросил Аристотеля запечатлеть сегодняшний штурм Бог.
      -- Да, ваше превосходительство.
      Они стояли на квартердеке флагмана Ее Величества "Возмездие", отстав на милю от прокладывающих путь фрегатов. Позади них шли главные силы экспедиционного корпуса с "Китайским Облаком" впереди -- Мэй-мэй и дети находились на его борту втайне от всей команды.
      -- Мы отстаем, адмирал, -- недовольно заметил Лонгстафф. -- Неужели вы не можете догнать фрегаты, ну?
      Адмирал подавил в себе раздражение. В последнее время быть вежливым с Лонгстаффом давалось ему нелегко. Месяцы мелочной опеки, месяцы распоряжений и приказов, которые тут же отменялись, эта война, больше похожая на рядовые маневры -- его уже тошнило от всего этого.
      -- Мы продвигаемся достаточно быстро, сэр.
      -- Ничего подобного. Мы все время лавируем: правый галс, левый галс, правый, левый. Абсолютно пустая трата времени. Пошлите сигнал на "Немезиду". Она может взять нас на буксир.
      -- Взять на буксир мой флагман?! -- проревел адмирал, побагровев от возмущения. -- Этому набитому опилками колбасному заводу? Тащить на буксире мой семидесят ичетырех-пушечный линейный корабль? Взять на буксир, вы сказали?
      -- Да, мой дорогой, именно на буксир, -- сказал Лонгстафф. -- И мы окажемся в Кантоне не в пример быстрее!
      -- Никогда, клянусь Богом!
      -- Тогда я переведу свою штаб-квартиру на пароход! Спустите катер на воду. Вся эта ревность просто смешна. Корабль есть корабль, двигает им пар или парус, а нам нужно войну выиграть. Можете подниматься ко мне на борт в любое время, какое сочтете для себя удобным. Я был бы рад, если бы вы отправились со мной, Дирк. Пойдемте, Горацио. -- Лонгстафф удалился, негодуя на адмирала с его невозможными представлениями, на постоянные раздоры между армией и флотом:
      кто, мол, кем командует, и чье мнение имеет больший вес, и кто должен первым выбирать место для килевания кораблей и для своих палаток на Гонконге, и какая это война: морская или сухопутная, и кто перед кем должен иметь предпочтение. К тому же в глубине души он был все еще зол на этого хитрого дьяволенка Кулума за то, что тот обманом выудил у него подпись, лишившую Тай-Пэна его вожделенного круглого холма, -- заставил его поверить, что Тай-Пэн одобрил решение построить там церковь, -- и тем самым поставил под угрозу дружеские отношения, которые Лонгстафф так тщательно и на протяжении стольких лет выстраивал с этим опасным человеком, используя его в своих целях.
      И Лонгстафф был уже сыт по горло строительством колонии, его мутило от льстивых просьб и настойчивых требований, всех этих гнусных дрязг между торговцами. И он был просто взбешен тем, что китайцы отвергли этот чудесный договор, который он, и только он, столь великодушно предложил им. Чертнязьми, думал он, вот я -- тащу всю Азию на своих плечах, принимаю все решения, не даю им всем перегрызть друг другу глотки, веду войну ко славе Англии, охраняю ее торговлю, клянусь Господом, а где благодарность? Да я уже несколько лет как должен быть пэром! Затем гнев его поулегся, ибо он знал, что совсем скоро Азия вновь стане г покорной, колонии Гонконг уже не будет грозить опасность, и отсюда во все стороны потянутся нити британского могущества. По непререкаемому повелению губернатора. Вместе с должностью губернаторы обычно получают и титул. Сэр Уильям Лонгстафф -- черт возьми, это звучит неплохо. А поскольку губернаторы колоний являются одновременно главнокомандующими всеми колониальными силами, и их слово как прямых предст авителеи королевы имеет силу закона, он сможет поступать с этими напыщенными адмиралами и генералами как ему заблагорассудится. Чума на них всех, подумал он и почувствовал себя лучше.
      Итак, Лонгстафф разместился на борту "Немезиды".
      Струан отправился туда вместе с ним. Пароход или не пароход, он будет в Кантоне первым.
      Через пять дней флот бросил якорь у Вампоа, река позади них была усмирена. Тут же прибыла депутация купцов Кохонга для ведения переговоров, их прислал новый наместник Кантона Чинь-со. Но по совету Струана депутацию отослали обратно, гак и не выслушав, а на следующий день англичане заняли кантонское поселение.
      Когда торговцы появились на причале, все старые слуги ждали их у парадных дверей их факторий. Поселение выглядело так, словно европейцы оставили его только вчера. Китайцы ни к чему не притронулись в отсутствие хозяев. Все вещи были на месте.
      Площадь была отдана под палатки морских пехотинцев, а Лонгстафф разместился в фактории "Благородного Дома", Вновь прибыла депутация Ко-хонга, и вновь ее отослали назад. Англичане начали открыто и с большой тщательностью готовиться к захвату Кантона.
      И днем и ночью над Хог Стрит и улицей Тринадцати Факторий не умолкал людской гомон, здесь покупали, продавали, крали, дрались. Бордели и винные лавки не знали отбоя от посетителей. Многие упивались до смерти, некоторые кончали жизнь с перерезанным горлом, другие просто исчезали. Владельцы лавок дрались за место, цены поднимались и падали, но всегда оставались самыми высокими, какие только мог переварить рынок.
      В третий раз депутация наместника запросила аудиенции у Лонгстаффа, и опять Струан убедил капитан-суперинтенданта отказать им в приеме. Линейные корабли расположились на траверзе Жемчужной реки, а "Немезида", спокойно попыхивая, курсировала вверх и вниз по течению, наводя ужас на китайцев. Но джонки и сампаны продолжали заниматься своим делом, поднимаясь и спускаясь по реке, как обычно. Из глубины страны поступали чай и шелка этого года; склады Ко-хонга по оба берега реки ломились от товаров.
      Затем, ночью, прибыл Дзин-куа. Тайно.
      -- Здластвуй, Тай-Пэн, -- сказал он, входя в небольшую столовую в личных апартаментах Струана. Старик опирался на руки двух своих рабов. -Харасо, что ты моя видеть есть. Почему ты моя ходить видеть нет, хейа?
      Рабы помогли ему сесть, поклонились и вышли. Старик казался старше, чем всегда, морщин на лице прибавилось. Однако глаза смотрели молодо и светились умом. Он был одет в длинный шелковый бледно-голубой халат и штаны того же цвета, крохотные ноги были обуты в мягкие тапочки. Легкая куртка зеленого шелка на пуховой подкладке защищала его от сырости и холода весенней ночи. На голове красовалась многоцветная шапочка.
      -- Здравствуй, Дзин-куа. Мандарин Лонгстафф сильно сердитый стал. Нет хотеть, чтобы этот Тай-Пэн повидал друга. Ай-йа! Чаи?
      Струан нарочно принял Дзин-куа без сюртука, в одной рубашке, желая сразу показать, что очень зол на него из-за монеты By Фан Чоя. Чай разлили в чашки, и появились слуги с подносами всевозможных деликатесов, специально заказанных Струаном.
      Струан положил немного дим сум на тарелку Дзин-куа, потом на свою.
      -- Чоу оч-чень сильно харосый, -- похвалил угощение Дзин-куа, с прямой спиной сидя на своем стуле.
      -- Чоу сильно плохой, -- извиняющимся тоном произнес Струан, прекрасно зная, что лучшего в Кантоне не найти. Слуга принес уголь для камина и положил в огонь несколько палочек благовонного дерева. Тонкий аромат наполнил маленькую комнату.
      Дзин-куа аккуратно и с большим изяществом поглощал крошечные дим сум и потягивал китайское вино, которое было нагрето -- все китайские вина подавали теплыми -- как раз до нужной температуры. Он был согрет вином и еще больше тем, что его подопечный вел себя безукоризненно, как вел бы себя тонкий, проницательный противник-китаец. Подав дим сум среди ночи, когда обычай предписывал есть это блюдо только в первой половине дня, Струан не только подчеркивал свое неудовольствие, но и проверял, как много известно старику о его встрече с Ву Квоком.
      И хотя Дзин-куа был в восторге от того, что его наставничество -вернее, наставничество его внучки Тчунт Мэй-мэй -- приносило столь изысканные плоды, его не оставляли смутные опасения. Риск, на который ты решился, когда начал обучать варвара манерам цивилизованного человека, бесконечно велик, говорил он себе. Ученик может слишком хорошо усвоить урок; глазом не успеешь моргнуть, как он сам станет управлять своим учителем. Будь осторожен.