Тай-Пэн - Роман о Гонконге

      -- Да. Поздравляю. -- Струан спокойно проверил выдвижной ящик своего стола и запер его на ключ. Он улыбнулся про себя, довольный тем, что его разговор с Броком прошел по задуманному плану. Он получил именно то, что хотел.
      -- Ты хочешь сказать, что он согласен? А сам ты согласен?
      -- Да. Тебе, правда, придется обратиться к нему официально, но он сказал, что готов отдать за тебя свою дочь. Нам еще предстоит обсудить приданое и некоторые детали контракта, но он подтвердил, что вы можете пожениться уже в следующем году.
      Кулум порывисто обнял Струана за плечи:
      -- О, отец, спасибо тебе, спасибо!
      Он не слышал, как у него вырвалось слово "отец". Но это услышал Струан.
      Треск выстрелов разорвал ночную тишину. Струан и Кулум подскочили к окну как раз в тот момент, когда передние ряды толпы у западного входа на площадь откатились назад под ружейным огнем. Но сотни человек продолжали напирать сзади, и в следующую минуту поток визжащих китайцев, поглотив, словно огромная волна, горстку солдат в алых мундирах, разлился в дальнем конце площади.
      Толпа несла с собой факелы, топоры, копья -- и знамена Триад. Китайцы окружили ближайшую к западному концу факторию, которая принадлежала американцам. В окно по-летел факел, потом были сорваны с петель двери. Толпа начала жечь, крушить и грабить здание.
      Струан схватил мушкет.
      -- Ни слова Тесс, держи все в большом секрете, пока не повидаешься с Броком. -- Они выбежали в холл. -- Бросай все это к чертям, Варгаш! -крикнул Струан, заметив португальца, тащившего огромную кипу дубликатов накладных. -- Быстро на борт!
      Варгаш бросился к лорке.
      Площадь перед факторией Струана и сад были заполнены торговцами, спешащими к своим судам у причала. Несколько солдат забрались на стену сада и приготовились стоять до последнего. Струан присоединился к ним, чтобы помочь прикрывать отступление. Краем глаза он увидел, как Кулум забежал назад в факторию, но его тут же отвлекла еще одна толпа, появившаяся на дальнем конце Хог Стрит. Солдаты, защищавшие подход к площади с той стороны, дали залп и отступили, сохраняя боевой порядок, к английскому саду, где заняли позицию рядом с остальными, прикрывая последних из торговцев, бежавших к лоркам. Те, кто уже сел на корабли, приготовили мушкеты, но толпа целиком сосредоточилась на факториях в дальнем конце площади и, к огромному удивлению европейцев, почти не обращала внимания на самих торговцев.
      Струан с облегчением вздохнул, увидев Купера и остальных американцев на палубе одной из лорок Он-то думал, что они еще не успели покинуть факторию.
      -- Чес-с-е-слово, вы только полюбуйтесь на этих мерзавцев, -- произнес Лонгстафф, не обращаясь ни к кому в отдельности. Он стоял у стены снаружи сада с тросточкой в руке и смотрел на толпу. Ему было ясно, что это означало превращение всяких переговоров и делало войну неизбежной -- Армия и флот Ее Величества скоро положат конец'этому вздору. -- Он вернулся через ворота в сад и разыскал Сергеева. Тот невозмутимо наблюдал за сумятицей, рядом стояли два его ливрейных лакея, вооруженные и беспокойно озирающиеся по сторонам.
      -- Может быть, вы согласитесь подняться вместе со мной на борт, ваше высочество, -- предложил князю Лонгстафф, стараясь перекричать шум беснующейся толпы. Он понимал, что если с Сергеевым что-нибудь случится, это может вырасти в международный инцидент, который даст царю превосходный предлог направить в китайские воды военные корабли и солдат в качестве ответной меры. А этого, черт возьми, нельзя допустить ни в коем случае, сказал он себе.
      -- Существует только один язык, на котором можно говорить с этой падалью. Вы полагаете, ваша демократия здесь уместна?
      -- Разумеется. Нужно лишь дать им время, ну? -- небрежно ответил Лонгстафф. -- Давайте пройдем на корабль. Нам повезло, сегодня приятный вечер.
      Один из русских слуг начал что-то говорить Сергееву, который в ответ лишь посмотрел на него. Слуга побледнел и умолк.
      -- Как вам угодно, ваше превосходительство, -- ответил Сергеев, не желая уступать Лонгстаффу в его явном презрении к толпе. -- Только я думаю, нам следует подождать Тай-Пэна. -- Он достал из кармана табакерку и предложил ее англичанину, с удовлетворением отметив, что его пальцы при этом не дрожали.
      -- Благодарю вас. -- Лонгстафф взял понюшку. -- Скверно все это, черт меня побери, ну? -- Он подошел к Струану: -- Какого дьявола, Дирк, что это на них нашло?
      -- Приказ мандаринов, можете не сомневаться. Такой толпы раньше никогда не было. Никогда. Нам лучше поспешить к лоркам. -- Струан следил за площадью. Последний из торговцев сел на корабль. Не было видно только Брока. Горт со своими людьми по-прежнему охранял двери фактории Броков, расположенной с восточной стороны, и Струан пришел в ярость, увидев, что Горт стреляет в толпу, которая грабила факторию американцев и не угрожала ему непосредственно.
      Он испытывал искушение отдать приказ о немедленном отступлении, а потом, в сумятице, поднять мушкет и пристрелить Горта. Он знал, что в таком шуме и суматохе его никто не заметит. Это избавило бы его от еще одного убийства в будущем. Но Струан не стал стрелять. Он хотел получить полное удовольствие, увидев ужас в глазах Горта в тот миг, когда он действительно убьет его.
      Севшие на лорки торговцы торопливо отчаливали, и уже многие суда вышли на середину реки. Толпа по-прежнему странно игнорировала их.
      Над факторией Купера-Тиллмана клубился дым. Но вот налетел порыв ветра, все здание разом вспыхнуло, как свеча, и языки пламени принялись лизать ночную тьму"
      Струан увидел, как из своей фактории выскочил Брок. В одной руке он держал мушкет, в другой -- саблю, карманы его сюртука оттопыривались, набитые бумагами. Его старший клерк Алмейда побежал впереди него к лорке, согнувшись под тяжестью бухгалтерских книг, Брок и Горт со своими людьми прикрывали его. В этот момент еще одна толпа, смяв солдат, прорвалась на площадь с востока, и Струан понял, что пора уносить ноги"
      -- Все на корабль! -- прорычал он, устремляясь к воротам сада. Вдруг он остановился как вкопанный: Сергеев прислонился спиной к стене с пистолетом в одной руке и рапирой в другой. Лонгстафф стоял рядом с ним.
      -- Пора удирать! -- крикнул он, покрывая шум. Сергеев рассмеялся.
      -- В какую сторону?
      Раздался оглушительный взрыв -- пламя добралось до арсенала американцев, -- и здание американской фактории рухнуло, забросав толпу горящими обломками, которые некоторых убили и многих покалечили" Знамена Триад пересекли Хог Стрит, за ними следовала неистовая толпа грабителей, которая одну за другой захлестнула восточные фактории. Струан уже выбежал за ворота, когда вдруг вспомнил о Кулуме. Он крикнул своим людям, чтобы они прикрыли его и бросился назад.
      -- Кулум! Кулум!
      Кулум появился на лестнице и запрыгал вниз по ступенькам.
      -- Я забыл кое-что, -- на ходу бросил он отцу и помчался к лорке.
      Сергеев и Лонгстафф все еще ждали у ворот вместе с людьми Струана. Третья толпа, хлынув через площадь и набросившись на соседнюю факторию, отрезала им путь к отступлению. Струан показал на стену, и они перелезли через нее. Кулум упал, но Струан помог ему подняться, и вместе они побежали к лоркам. Сергеев и Лонгстафф не отставали.
      Толпа дала им пройти, но как только они двинулись через площадь, открыв дорогу к фактории, ее вожаки ринулись в сад, у многих в руках были факелы. И они набросились на "Благородный Дом".
      Теперь уже большая часть факторий была объята пламенем, где-то с тяжелым вздохом провалилась крыша, и новый огненный дождь обрушился на тысячи людей, собравшихся на площади.
      Брок стоял на главной палубе своей лорки, безжалостно понукая команду. Все его матросы были вооружены, пушки смотрели в сторону берега.
      Со своего места на юте Горт видел, как отдали носовой и кормовой швартовы. Когда лорка начала медленно отходить от причала, он схватил мушкет, прицелился в китайцев, теснившихся в дверях их фактории и выстрелил. Он увидел, как один человек упал, и губы его изогнулись в дьявольской усмешке. Горт взял другой мушкет и в этот момент заметил Струана и остальных -- они прорывались к своей лорке, круша китайцев, наседавших и спереди, и сзади. Он огляделся и, убедившись, что на него никто не смотрит, тщательно прицелился. Струан находился между Кулумом и Сергеевым, Лонгстафф -- чуть сбоку. Горт нажал на курок.
      Сергеев крутанулся на бегу и с размаху врезался в землю.
      Горт схватил третий мушкет, но на ют ринулся Брок.
      -- Давай на нос, встанешь у носовой пушки! -- крикнул он сыну. -- Не стрелять, пока я не дам команды! -- Он подтолкнул Горта вперед и зарычал на матросов: -- Переложить руль, клянусь Господом! Отдать рифы, все паруса -хоу! -- Он взглянул на берег: Струан и Лонгстафф склонились над Сергеевым, Кулум стоял рядом, толпа китайцев стремительно надвигалась на них. Брок схватил мушкет, который Горт уронил на палубу, прицелился и выстрелил. Вожак китайцев упал, и толпа остановилась.
      Струан взвалил Сергеева на плечо.
      -- Стреляйте поверх голов! -- приказал он. Его люди растянулись в линию, прикрывая его своими телами, и дали залп в упор. Те китайцы, что были впереди, отпрянули назад, задние продолжали рваться вперед. Возникла давка, в толпе раздались истошные выкрики, тем временем Струан и его люди успели благополучно добраться до цели.
      Маусс ждал их на причале рядом с лоркой, неподалеку от него стоял тот самый новообращенный китаец, который не так давно привлек внимание Струана. Оба были вооружены. Маусс держал в одной руке Библию, в другой абордажную саблю и кричал:
      -- Славен будь, Господи, и прости этих несчастных грешников.
      Его клинок со свистом рассек воздух, и толпа попятилась.
      Когда все были на борту, и лорка вышла на стремнину, они оглянулись назад.
      Все поселение было в огне. Танцующие языки пламени, клубы дыма, леденящие кровь вопли -- все слилось в одну картину ада.
      Лонгстафф стоял на коленях рядим с Сергеевым, которого положили на квартердеке. Струан поспешил к ним.
      -- Беги на нос! -- прогремел он на ходу Мауссу. -- Встань там впередсмотрящим.
      Сергеев, с лицом белым, как мел, держался рукой за пах с правой стороны. Из-под пальцев сочилась кровь. Его телохранители, стуча зубами, подвывали от ужаса, Струан оттолкнул их в сторону и разорвал спереди брюки Сергеева. Потом распорол ножом и снял одну штатину. Мушкетная пуля оставила глубокую косую царапину внизу живота, на долю дюйма выше детородного органа, и проникла в правое бедро. Кровь текла обильно, но не толчками. Струан возблагодарил Бога за то, что пуля не угодила в живот, как он опасался. Он перевернул Сергеева, и русский издал горлом сдавленный стон. Сзади на бедре зияла кровавая рваная дыра, отмечавшая то место, где вышла пуля. Струан осторожно прозондировал рану и извлек оттуда маленький кусочек раздробленной кости.
      -- Принеси одеяла, бренди и жаровню, -- резко бросил он матросу. -Ваше высочество, вы можете пошевелить правой ногой?
      Сергеев попробовал чуть-чуть передвинуть ее и сморщился от боли, но нога подчинилась.
      -- Думаю, бедро ваше в порядке, дружите. А пока -- лежите, не двигайтесь.
      Когда принесли одеяла, он укутал в них великого князя и помог ему устроиться поудобнее на сиденье позади рулевого. Потом дал ему бренди.
      Вскоре принесли жаровню. Струан обнажил рану и щедро палил ее из бутылки. Потом нагрел свой нож, воткнув его в уголья жаровни.
      -- Держите его, Уилл! Кулум" ну-ка помоги нам. -- Они опустились на колени: Лонгстафф в ногах, Кулум рядом с головой.
      Струан поднес раскаленное докрасна лезвие к ране, бренди вспыхнуло, и Сергеев потерял сознание. Струан прижег рану спереди и быстро прошел глубже, торопясь закончить прежде, чем Сергеев придет в себя. Потом перевернул князя и занялся выходным отверстием. Воздух наполнился запахом паленого мяса. Лонгстафф отвернулся, и его вырвало, но Кулум Продолжал держать князя и помогать отцу, и Лонгстафф заставил себя опять повернуть голову.
      Струан заново накалил нож, вылил еще бренди на рану и глубоко и тщательно прижег ее. От тяжелого запаха у него разболелась голова, с подбородка капал пот, но руки двигались уверенно, и он знал, что если сделает прижигание недостаточно тщательно, рана нагноится, и тогда Сергеев обязательно умрет.
      Да, с такой раной умерли бы девять человек из десяти.
      Вскоре операция закончилась.
      Он перевязал Сергеева и сполоснул свой рот бренди; коньячные пары прогнали запах крови и горелого мяса. Затем он сделал большой глоток и посмотрел на русского. Лицо князя было серым и безжизненным.
      -- Теперь он в руках своего собственного йосса, -- сказал он. -- Ты в порядке, Кулум?
      -- Да. Кажется, да.
      -- Ступай вниз. Распорядись насчет горячего рома для всех матросов. Проверь наши запасы. Ты теперь Номер Второй на борту. Разберись, кто есть кто на судне, у нас тут люди из других компаний.
      Кулум покинул ют.
      Оба русских слуги стояли на коленях рядом с Сергеевым. Один из них тронул Струана за руку и что-то сбивчиво проговорил, благодарно глядя на него. Струан знаком приказал им оставаться подле своего господина.
      Он устало потянулся, положил руку на плечо Лонгстаффу, отвел его в сторону и наклонился к самому его уху:
      -- Вы видели у китайцев мушкеты? Лонгстафф покачал головой:
      -- Ни одного.
      -- И я тоже, -- сказал Струан.
      -- Выстрелы там раздавались повсюду -- Лонгстафф побледнел и выглядел крайне озабоченным. -- Видимо, один из тех несчастных случаев, которые неизбежны в такой суматохе.
      Струан помолчал несколько секунд.
      -- Если он умрет, нас ждут большие неприятности, а?
      -- Будем надеяться, что этого не случится, Дирк. -- Лонгстафф закусил губу. -- Я немедленно поставлю министра иностранных дел в известность об этом происшествии. Нужно будет провести расследование, -- Лонгстафф бросил взгляд на посеревшее, как у трупа, лицо. Дыхание Сергеева было частым и неглубоким. -- Чертовски некстати все это, ну?
      -- Судя по расположению раны и по тому, где он стоял перед тем, как упасть, не приходится сомневаться, что пуля была выпущена из нашего мушкета.
      -- Это был самый обыкновенный несчастный случай.
      -- Верно. Но пуля могла бы быть и направлена.
      -- Невозможно. Кому придет в голову убивать его?
      -- Кому придет в голову убивать вас? Или Кулума? Или, может быть, меня? Мы все держались очень тесной группой.
      -- Кому?
      -- У меня здесь врагов не меньше десятка.
      -- Брок не стал бы хладнокровно стрелять в вас из-за угла.
      -- Я этого и не говорил. Назначьте награду за информацию. Возможно, кто-то что-то видел.
      Вместе они посмотрели на поселение. Теперь оно осталось далеко за кормой: лишь дым и пламя над крышами Кантона указывали то место, где оно находилось.
      -- Это безумие грабить и разрушать все подобным образом. Раньше никогда такого не было. Зачем им понадобилось это делать? Зачем? -- говорил Лонгстафф.
      -- Я не знаю.
      -- Сразу же после прибытия на Гонконг мы отправимся на север -- на этот раз прямо к воротам Пекина, клянусь Богом. Император очень и очень пожалеет, что отдал такой приказ.
      -- Да. Но сначала вы снарядите экспедицию против Кантона. Немедленно.
      -- Но это же пустая трата времени, ну?
      -- Будьте готовы штурмовать город не позже, чем через неделю. Вам не придется доводить дело до конца. Вы опять потребуете с Кантона выкуп. Шесть миллионов тэйлов серебром.
      -- Зачем?
      -- Вам нужен месяц или даже больше, чтобы флот подготовился к походу на север. Погода пока против нас. К тому же нужно дождаться подкреплений. Когда они должны прибыть?
      -- Через месяц-полтора.
      -- Хорошо. -- Лицо Струана стало жестким. -- Тем временем Ко-хонгу придется где-то отыскать шесть миллионов. Это научит их предупреждать нас в другой раз, клянусь Богом. Вы непременно должны показать наш флаг здесь, прежде чем отправитесь на север, или мы потеряем лицо. Если им сойдет с рук сожжение поселения, мы больше никогда не сможем чувствовать себя в безопасности. Прикажите "Немезиде" встать у стен города. Дальше -ультиматум и двенадцать часов на раздумье, или вы сравняете Кантон с землей.
      Сергеев застонал, и Струан подошел к нему. Русский все еще пребывал в шоке и едва сознавал, что происходит вокруг.
      Потом Струан заметил, что обращенный Мауссом китаец наблюдает за ним. Человек стоял на главной палубе у правого фальшборта. Он осенил Струана крестным знамением, закрыл глаза и начал молча молиться.
      Глава 2
      Струан выпрыгнул из катера на их новый причал в Куинз Тауне и торопливо зашагал вдоль пирса к огромному, почти законченному трехэтажному зданию. Солнце палило нещадно с раскаленного добела неба, и он сегодня хромал больше, чем обычно. На верхушке флагштока развевался "Лев и Дракон".
      Струан отметил про себя, что многие жилые дома и постройки помельче в разных концах Счастливой Долины были полностью закончены и уже началось возведение церкви на холме. Причал Брока на дальнем конце залива был достроен, и примыкающая к нему фактория тоже выглядела почти готовой. Другие здания и дома по-прежнему стояли в бамбуковых каркасах строительных лесов, на которых добавились новые ярусы. Куинз Роуд замостили камнями.
      Несмотря на то, что уже минул полдень, работающих кули оказалось немного. Воздух был горячий и очень влажный. Приятный восточный ветерок то тут, то там легкими порывами пробегал по долине.
      Струан вошел в главный холл фактории; его рубашка взмокла и прилипла к спине. Португальский клерк, обливавшийся потом за рабочим столом, поднял к нему изумленное лицо.
      -- Madre de Deus [Матерь Божья (порт )], мистер Струан! Добрый день, сеньор. Мы не ждали вас сегодня.
      -- Где мистер Робб?
      -- Наверху, сеньор, только там...
      Но Струан уже взбегал по лестнице. Коридоры с первой лестничной площадки вели на север, восток и запад, в глубину здания. Многочисленные окна смотрели и на море, и на сушу. Он увидел флот, неподвижно стоявший на якоре в заливе; у причалов других торговцев было пусто: его лорка первой добралась сюда из Кантона.
      Он повернул на восток и пересек наполовину законченную столовую; звук его шагов сухим гулким эхом прокатился по голым каменным плитам. Постучав в дверь, он открыл ее. Дверь вела в просторную комнату. Она была уже частично обставлена: кресла и кушетки, тот же каменный пол, картины Квэнса на стене, богатые ковры, пустой, холодный камин. Сара сидела в кресле с высокой спинкой подле одного из окон, держа в руке бамбуковый веер. Она не мигая смотрела на него.
      -- Здравствуй, Сара.
      -- Здравствуй, Дирк.
      -- Как Карен?
      -- Карен умерла.
      Голубые глаза Сары поблекли, взгляд застыл, кожа на лице покраснела и была сальной от пота. В волосах блестели седые пряди, лицо постарело.
      -- Мне жаль. Мне так жаль.
      Сара рассеянно обмахнулась веером. Легкий ветерок, рожденный этим движением, подхватил выбившуюся прядь волос, и она упала ей на лицо, но Сара не стала убирать ее.
      -- Когда это случилось? -- спросил он.
      -- Три дня назад. Может быть, два, -- произнесла она ровным, безжизненным голосом. -- Не знаю.
      Веер продолжал качаться из стороны в сторону, словно сам по себе.
      -- Как малыш?
      -- Еще жив. Локлин еще жив.
      Струан пальцами снял каплю пота с подбородка.
      -- Мы первыми вернулись из Кантона. Китайцы сожгли поселение. Письмо Робба мы получили перед самым отплытием. Я только что прибыл.
      -- Я видела, как подошел твой катер.
      -- Где Робб?
      Она показала веером на дверь, он увидел тонкие бледные кисти рук с голубыми прожилками вен.
      Струан вошел в спальню. Комната была большая, и кровать под балдахином на четырех столбах в точности повторяла его собственную.
      На кровати лежал Робб. Его глаза были закрыты; посеревшее, изможденное лицо утонуло в потемневшей от пота подушке.
      -- Робб? -- позвал Струан. Но веки не дрогнули, а губы так и остались чуть-чуть приоткрытыми. У Струана сжалось сердце.
      Он коснулся лица брата" Холод. Холод смерти.
      Неподалеку залаяла собака, муха с лета врезалась в оконное стекло. Струан повернулся, вышел из комнаты и тихо прикрыл дверь за собой.
      Сара все так же сидела в своем кресле. Веер продолжал медленно качаться. Туда-сюда. Туда-сюда.
      Он ненавидел ее за то, что она не сказала ему.
      -- Робб умер час назад, -- проговорила она. -- Два или три часа, или час. Я не помню. Перед смертью он попросил меня передать тебе несколько слов. Это было сегодня утром, кажется. Может быть, ночью. Кажется, это было сегодня утром. Робб сказал: "Передай Дирку, что я никогда не хотел быть Тай-Пэном".
      -- Я сам займусь всем, что нужно, Сара. Тебе и детям лучше перебраться на "Отдыхающее Облако".
      -- Я закрыла ему глаза. И я закрыла глаза Карен. Кто закроет глаза тебе, Тай-Пэн? Кто закроет их мне?
      Струан отдал необходимые распоряжения и затем направился вверх по пологому склону к своему дому. Он вспоминал тот первый день, когда Робб прибыл в Макао.
      -- Дирк! Всем нашим бедам конец, я приехал! -- провозгласил Робб со своей удивительной улыбкой. -- Мы раздавим Ост-Индскую Компанию и сотрем в порошок Брока. Мы станем как лорды и положим начало династии, которая будет править в Азии вечно! У меня есть девушка, на которой я собираюсь жениться! Сара Макглен. Сейчас ей пятнадцать, мы помолвлены и поженимся через два года.
      Ответь мне, Господи, вопрошал Струан, где, в какой момент своей жизни мы сбиваемся с истинного пути? Как? Отчего люди меняются? Как получается, что ссоры, жестокость, ненависть и боль рождаются из красоты, юности, нежности и любви? И почему? Ибо именно так всегда бывает с людьми. Так было с Сарой. Так было с Рональдой. И Так же будет с Кулумом и Тесс. Почему?
      Он остановился у ворот в высокой стене, окружавшей его новое жилище. Открыл их, посмотрел на дом. Его поразила полная тишина: ему почудилось в ней что-то зловещее. Слово "малярия" тут же вытеснило из головы все остальные мысли. Легкий ветерок пробежал по высоким побегам бамбука. Сад уже обрел свой настоящий вид: цветники, кусты, пчелы жужжа перелетают с цветка на цветок.
      Он поднялся по ступеням и открыл дверь. Но сразу не вошел, а прислушался с порога. Он не услышал ни приветственного смеха, ни приглушенного монотонного разговора слуг. Дом казался покинутым.
      Струан взглянул на барометр: 29,8 дюйма, "ясно".
      Он медленно двинулся по коридору, вдыхая необычно густой, тяжелый запах благовоний. Ему попалась на глаза пыль в таких местах, где раньше ее никогда не было.
      Он открыл дверь в спальню Мэй-мэй. Кровать была застелена и пуста, комната показалась ему как-то по-особенному чисто прибранной.
      Комната для детей тоже пустовала. Маленькие кроватки и игрушки исчезли.
      И тут он увидел ее в окне. Она вышла из глубины сада со срезанными цветами в руках. Оранжевый зонтик прикрывал ее лицо от солнца. В следующий миг он был уже снаружи, крепко сжимая ее в объятиях.
      -- Кровь Господня, Тай-Пэн, ты помял мои цветы. -- Мэй-мэй положила букет на землю и обвила его шею руками. -- Откуда ты взялся, хейа? Тай-Пэн, ты меня раздавишь! Ну, пожалуйста. И почему у тебя такое странное лицо?
      Он подхватил ее на руки и присел на скамейку, залитую солнцем. Она умиротворенно приникла к нему, согретая его силой и ясно читавшейся на его лице радостью от того, что он видит ее. Она улыбнулась ему.
      -- Ну вот. Ты скучал по мне фантастически, хейа?
      -- Я скучал по тебе фантастически, хейа.
      -- Хорошо. Почему ты несчастный? И почему, когда я теперь вижу тебя, ты весь как призрачный?
      -- Плохие вести, Мэй-мэй. К тому же я думал, что потерял тебя. Где дети?
      -- В Макао. Я отправила их в дом Чен Шеня под присмотр Старшей Сестры. Когда началась лихорадочная болезнь, я подумала, что это будет уж-жасно мудро. Я отправила их с Мэри Син-клер. Почему ты думал, что потерял меня, хейа?
      -- Так, пустое. Когда дети уехали?
      -- Неделю назад. Мэ-ри должна была позаботиться о них в дороге. Она возвращается завтра.
      -- А где А Сам и Лим Дин?
      -- Я послала их за едой. Когда мы заметили твою лорку, я подумала: "ай-й-йа", Дом такой ужасно грязный и еды нет, вот я и заставила их быстро-быстро чистить дом, а потом послала за едой, так что ладно. -- Она вскинула голову. -- Этим ленивым, ни на что не годным блудням нужна хорошая порка. О, я так уж-жасно рада, что ты вернулся, Тай-Пэн, честно-честно. Расходы на дом ай-ай как возросли, а у твоей старой бедной женщины совсем нет деньгов, так что придется тебе давать мне больше, потому что мы кормим еще весь клан Лим Дина и А Сам тоже. Ха, не то что я против помогать их ближним родственникам -- это, конечно, справедливая мзда, ладно, -- но все их кланы целиком? Тысячу раз нет, клянусь Богом! Мы богаты, да, но не настолько, и мы должны сберегать наше состояние, а то быстро останемся без гроша. -- Тараторя все это, она неотрывно следила за его лицом и теперь нахмурилась: -- Что за плохие вести?
      -- Робб умер. И крошка Карен.
      Ее глаза широко раскрылись, и радость на лице погасла.
      -- Я знала про девочку. Но не про брата Робба. Я слышала, что у него лихорадка... три, четыре дня назад. Но не знала, что он мертвый. Когда это случилось?
      -- Несколько часов тому назад.
      -- Какой ужасный йосс. Лучше нам перебраться из этой проклятой долины.
      -- Она не проклятая, девочка. Но лихорадка в ней действительно есть.
      -- Да. Только -- прости, что я говорю об этом снова, -- не забывай: мы живем на самом глазу дракона. -- Она возвела глаза горе и выпустила длинную череду кантонских и мандаринских слов, моля богов о защите. Немного успокоившись, она добавила: --Не забывай, что наш фен шуй здесь уж-жасающе жутко плохой.
      В эти дни Струан вплотную занялся решением проблемы, которая мучила его последние недели. Если он уедет из долины, вслед за ним уедут и все остальные; если он останется, Мэй-мэй может заболеть лихорадкой и умереть, а на такой риск он никогда не осмелится. Если о" останется, а она уедет в Макао, умрут другие, которые могли бы в противном случае еще жить и жить. Как уберечь всех от лихорадки и при этом сохранить Куинз Таун и Гонконг?
      -- Тай-Пэн, до нас здесь дошли слухи, что у вас были большие неприятности в Кантоне?
      Он рассказал ей обо всем, что произошло.
      -- Фантастическое безумие. Зачем было грабить и Жечь, хейа?
      -- Да.
      -- Но это было уж-жасно мудро со стороны всех не жечь поселение, пока не закончится торговля. Очень разумно. Что будет теперь? Вы нападете на Пекин?
      -- Сначала мы раздавим Кантон. Потом Пекин.
      -- Почему Кантон, Тай-Пэн? Это же все император виноват, а не они. Они лишь делали то, что им было приказано.
      -- Верно. Но они должны были бы предупредить нас обо всем. Они заплатят шесть миллионов выкупа и заплатят их быстро или у них не будет города, клянусь Богом. Сначала -- Кантон, потом -- на север.
      Мэй-мэй нахмурилась. Она понимала, что должна немедленно известить об этом своего дедушку Дзин-куа, предупредить его. Потому что на этот раз Ко-хонгу придется-таки собрать весь выкуп, и если Дзин-куа не подготовится к этому заранее, он будет разорен. Она еще никогда не передавала дедушке никаких сведений, и никогда не использовала тайно от Струана ту информацию, которую доставляло ей ее исключительное положение наложницы Тай-Пэна. Но на этот раз она чувствовала, что должна это сделать, И мысль о том, что она станет частью большой и сложной интриги, наполнила ее радостным возбуждением. В конце концов, говорила она себе, без заговоров, интриг и секретов жизнь лишится огромной доли своей привлекательности Интересно, почему толпа так буйствовала, грабила и крушила все подряд, когда в этом не было никакой необходимости. Глупо.
      -- Мы будем соблюдать стодневный траур, скорбя о твоем брате? -спросила она.
      -- Я не могу скорбеть о нем больше, чем сейчас, девочка, -- ответил Струан, чувствуя себя совершенно без сил.
      -- Сто дней траура предписаны обычаем, -- настойчиво заметила она. -- Я договорюсь с Гордоном Ченом о китайских похоронах. Пятьдесят профессиональных плакальщиц. С барабанами, трещотками и флагами. У дяди Робба будут похороны, которые люди запомнят на долгие годы. В таких делах мы денег не жалеем. Ты будешь доволен, как будут довольны и все боги.
      -- Мы не можем устраивать ничего подобного, -- ошеломленно поднял глаза Струан. -- Это не китайские похороны. Мы не можем нанимать профессиональных плакальщиц!
      -- Тогда как же ты собираешься прилюдно почтить своего брата и дать ему лицо в глазах всех настоящих людей Гонконга? Конечно, мы должны нанять плакальщиц. Или мы больше не "Благородный Дом"? Можем мы позволить себе потерять лицо перед самым презренным носильщиком? Даже не говоря о том, что это безобычайнейшая неучтивость и плохой йосс, мы просто не можем так поступить.
      -- Но у нас нет такого обычая, Мэй-мэй. Мы делаем все по-другому.
      -- Ну, разумеется, -- радостно закивала она. -- Я как раз об этом и говорю, Тай-Пэн. Ты сохраняй лицо перед варварами, а я буду делать то же самое перед своим народом. Я буду скорбеть сто дней наедине сама с собой, потому что я, конечно же, не могу показываться ни на твоих, ни на китайских похоронах. Я оденусь в белые одежды, потому что цвет траура -- белый. Я закажу табличку, как всегда, и по ночам мы будем кланяться ей. Потом, когда сто дней пройдет, мы сожжем табличку, как всегда, и его душа благополучно воскреснет, как всегда. Это йосс, Тай-Пэн. Твой брат понадобился богам, ничего не поделаешь.
      Но Струан не слушал ее. Он напрягал мозг в поисках ответа: как победить лихорадку, и как сохранить долину, и как защитить Гонконг?
      Глава 3
      Три дня спустя Робба похоронили. Рядом с могилкой Карен. Вольфганг Маусс отслужил службу в недостроенной церкви, под высоким безоблачным небом вместо крыши.
      Присутствовали все тай-пэны за исключением Уилфа Тиллмана, который по-прежнему лежал в своей каюте на плавучем складе Купера-Тиллмана, едва живой от лихорадки Счастливой Долины. Лонгстаффа в церкви не было. Вместе с генералом и адмиралом он уже отплыл в Кантон -- со всем флотом, десантными кораблями и всеми солдатами, которые могли держаться на ногах. Нутряная хворь -- дизентерия -- заметно сократила их ряды. Корабль Ее Величества "Немезида" был выслан вперед.