Тай-Пэн - Роман о Гонконге

      -- Да. -- Слруан поднялся в свои апартаменты палубой выше.
      Лим Дин склонился в поклоне:
      -- Ванна оч-чень холодный, одинаково, масса. Твоя хо-чит?
      -- Да.
      Струан снял взмокшую одежду, лег в ванну и попробовал спокойно перебрать в уме и взвесить все последствия того решения, о котором сообщил ему сэр Чарльз. Злость на Кан-нингтона, на его глупость едва не задушила его. Он вытерся насухо и оделся во все свежее, но через несколько минут рубашка опять стала влажной от пота.
      Лучше мне сесть и обстоятельно все обдумать, решил он. Пусть Кулум сам займется землей. Я готов жизнью поклясться, что Тесс рассказала отцу про его планы относительно холма. Может быть, Кулум попадет в ловушку, и они постараются взвинтить цену. Парень неплохо справился с делами в мое отсутствие, я должен доверять его способности справиться и с такой ситуацией.
      Поэтому он послал Кулуму распоряжение участвовать в аукционе от имени "Благородного Дома", а также приобрести небольшой, но хороший участок на Куинз Роуд. И он известил Горацио о болезни Мэри, предоставив в его распоряжение лорку, которая немедленно доставит его в Макао.
      Затем он сел в глубокое кожаное кресло, устремил взгляд через окно на остров и погрузился в раздумье.
      Кулум купил прибрежные и городские участки, гордясь тем, что выступает от имени "Благородного Дома" и приобретает еще большее лицо. Многие спрашивали его, где Тай-Пэн сейчас -- и где он пропадал целую неделю, -- но Кулум лишь раздраженно отвечал, что не имеет об этом ни малейшего понятия, продолжая изображать враждебность, которой уже не испытывал.
      Он купил холм -- и те участки, которые оправдывали это приобретение, -и с облегчением отметил, что Броки не торговались против него, доказав тем самым, что Тесс можно доверять. Но и в этом случае он решил быть впредь осмотрительнее и больше не ставить ее в ложное положение. Опасно, подумал он, быть слишком откровенным, когда это касается чего-то, что известно тебе одному. Опасно и для нее, и для него. Взять, например, то, что сама мысль о ней, мимолет-нейшее прикосновение к ней сводили его с ума, наполняя безумным желанием. Об этом он никогда бы не смог заговорить с ней или со своим отцом -- только с Гортом, который понимал его: "Да, Кулум, дружище. Мне ты можешь об этом не рассказывать. Это ужасная боль, ужасная. Такая, что порой и ходить-то нельзя. Да... и справиться с ней дьявольски трудно. Но не волнуйся, парень. Мы с тобой приятели, и я все понимаю. Надо, чтобы между нами все было начистоту, без недомолвок. И это ужасно опасно для тебя -жить вот так, как монах. Да. Хуже того, все это оборачивается сплошными бедами в будущем, и даже еще хуже: я слышал, из-за этого потом рождается нездоровое потомство. Боль у тебя в животе -- это предупреждение от Бога. Да... эта боль будет сосать из мужчины силы всю его жизнь, и это святая правда, да поможет мне Господь! Но ты не волнуйся -- я знаю в Макао одно место. Не волнуйся, старина".
      И хотя Кулум не верил в душе тем предрассудкам, о которых распространялся Горт, боли, не прекращавшиеся ни днем, ни ночью, лишали его воли противостоять желанию. Он жаждал облегчения. Но даже и так, поклялся он, если Брок согласится, чтобы мы поженились в будущем месяце, я не пойду в публичный дом. Не пойду!
      На закате Кулум и Струан отправились на "Белую Ведьму". Брок ждал их на квартердеке, Горт стоял рядом с отцом. Вечер был прохладным и приятным.
      -- Я принял решение насчет твоей женитьбы, Кулум, -- сказал Брок. -Следующий месяц был бы против приличий. Следующий год, вероятно, подошел бы лучше всего. Но через три месяца Тесс исполняется семнадцать лет, и в этот день, десятого числа, вы можете пожениться.
      -- Благодарю вас, мистер Брок, -- проговорил Кулум. -- Благодарю вас.
      Брок с ухмылкой посмотрел на Струана.
      -- Это тебя устраивает, Дирк?
      -- Тут решаешь ты, Тайлер, а не я. Но по мне так три месяца или два ничем не отличаются от одного. Я по-прежнему за следующий месяц.
      -- Сентябрь тебе подходит, Кулум? Как я сказал? Будь откровенен, парень.
      -- Да. Конечно. Я надеялся, но... в общем, да, мистер Брок. -- Кулум дал себе клятву, что будет ждать эти три месяца. Но в глубине души знал, что не сможет ее сдержать.
      -- Ну, тогда и делу конец.
      -- И то, -- откликнулся Струан. -- Три месяца, так три месяца. -- Да, повторил он про себя, значит три месяца... Ты только что подписал смертный приговор, Тайлер. Может быть, даже два.
      -- И еще, Дирк: может, ты завтра найдешь для меня время? Мы могли бы обговорить приданое и еще целую кучу всего.
      -- В полдень?
      -- Идет. В полдень. А теперь, я думаю, нам пора присоединиться к дамам внизу. Ты останешься ужинать, Дирк?
      -- Благодарю, но у меня еще есть кое-какие дела.
      -- Например, скачки, а? Приходится признать, ты это здорово придумал. Выписав из дома этого Блора, ты никак не прогадал. Парень прямо горит этим делом. Последний заезд на каждых скачках будет проводиться на приз Броков. Мы выделяем призовые деньги.
      -- Да. Я уже слышал об этом. Гонконгу подобает иметь лучший ипподром в Азии.
      Блор сделал свое объявление на распродаже. Лонгстафф согласился стать первым президентом нового жокей-клуба. Ежегодный взнос для его членов был установлен в десять гиней, и каждый европеец на острове тут же записался. Теперь Блора осаждали желающие скакать на лошадях, которых генерал согласился ему предоставить.
      -- Ты умеешь ездить верхом, Дирк?
      -- Умею. Но в скачках никогда не участвовал.
      -- Я тоже. Так, может, нам стоит попробовать, а? Ты ездишь верхом, Кулум?
      -- О, да. Только большого опыта у меня нет. Горт хлопнул его по спине.
      -- Мы можем раздобыть лошадей в Макао, Кулум, по-упражняться немного. Кто знает, может, мы когда-нибудь рискнем потягаться с нашими с тобой Па, а?
      Кулум натянуто улыбнулся.
      -- Это, кстати, вполне осуществимо, Горт, -- заметил Струан. -- Ну что же, спокойной ночи. Увидимся завтра в полдень, Тайлер.
      -- Да. До свидания, Дирк. Струан ушел.
      За столом Кулум всячески пытался смягчить ту неприязнь, которая установилась в последнее время между Гортом и Броком. Он с удивлением отмечал про себя, что они нравятся ему оба и он видит их обоих насквозь: он понимал, почему Горт так хочет быть Тай-Пэном и почему Брок ни за что не уступит своего места, даже на время. И, странная вещь, он чувствовал себя в этом мудрее Горта. Хотя, собственно, не такая уж и странная, подумал он. Ведь Горта не оставляли вот так одного сразу на семь долгих дней, взвалив на его плечи всю ответственность за компанию. В тот день, когда Тесс станет моей женой, я выброшу двадцать соверенов Брока. Будет неправильно, если я стану хранить их и дальше. Что бы ни случилось, мы все начнем заново. Всего лишь три месяца. О Господи, благодарю тебя.
      После ужина Кулум и Тесс поднялись на палубу. При виде мириада звезд над головой у обоих перехватило дыхание. Они стояли, взявшись за руки и изнывая от желания. Кулум легко коснулся ее губ в первом осторожном поцелуе, и Тесс вспомнила грубый поцелуй Нагрека, и огонь, разгоравшийся под его руками, и боль, которую она испытала -- даже не боль, а мучительное наслаждение, воспоминания о котором всегда заставляли ее чувствовать себя родившейся заново. Она была рада, что скоро сможет загасить огонь, сжигавший ее изнутри. Всего три месяца -- потом блаженство и покой.
      Они вернулись в пропахшую потом каюту внизу, и, после того как Кулум ушел, она легла в свою постель. Ее страстно влекло к нему, и она заплакала. Потому что знала, что Нагрек тогда прикоснулся к ней так, как должен был прикасаться только Кулум, и что она должна сохранить это от своего возлюбленного в вечном секрете. Но как? О, моя любовь, моя любовь...
      -- А я повторяю, Па, это была ошибка, -- говорил Горт в главной каюте, стараясь, чтобы его голос звучал тихо. -- Ужасная ошибка!
      Брок с треском поставил кружку на стол, и пиво выплеснулось на скатерть и на пол.
      -- Таково мое решение, Горт, и довольно об этом. Они обвенчаются в сентябре.
      -- И не торговаться за холм тоже было ошибкой. Этот дьявол опять обошел нас на шаг, клянусь Богом.
      -- Пораскинь мозгами, Горт! -- прошипел Брок. -- Сделай мы это, молодой Кулум знал бы наверняка, что Тесс в своем простодушии рассказывает мне, о чем они беседуют, а о чем -- нет. Этот пригорок ничего не значит. Может быть, в следующий раз она скажет нам что-то такое, что позволит враз выпустить Дирку кишки, а только это мне и нужно знать, остальное меня не интересует. -- Брок презирал и ненавидел себя за то, что выслушивал Тесс и использовал ни чего не подозревавшую дочь, чтобы шпионить за Кулумом, превращая ее в инструмент своей борьбы против Дирка Струана. Но еще сильнее он ненавидел Горта и доверял ему теперь меньше, чем когда-либо. Потому что понимал: Горт прав. Больше всего на свете он желал видеть Тесс счастливой, и сознание правоты Горта делало его опасным. Подумать только, плод поганых чресел Струана соединится с его обожаемой Тесс! -- Господом клянусь, я убью Кулума, если хоть волос упадет с ее головы, -- проговорил он, и голос его был страшен.
      -- Зачем тогда, во имя всего святого, разрешать Кулуму жениться на ней так быстро? Конечно, он будет тиранить ее и станет использовать против нас.
      -- А с чего это ты вдруг передумал, а? -- вскипел Брок. -- Ты же горой был за этот брак... прямо из кожи лез.
      -- Я и сейчас за него, но, черт побери, не через три месяца. Это все испортит.
      -- Почему?
      -- Конечно, испортит. Когда я предложил их поженить, Робб был жив, так? Тай-Пэн тогда собирался уезжать этим летом навсегда, и Тай-Пэном стал бы Робб -- а через год после него Кулум. Все это правда. Они поженились бы на будущий год, и все устроилось бы чудесно. Но теперь Тай-Пэн останется. А раз ты согласился, чтобы они поженились через три месяца, он заберет у тебя Тесс и опять настроит Кулума против нас. Так что, я думаю, теперь он вообще никогда не уедет. Уж по крайней мере, пока ты Тай-Пэн "Брока и Сыновей"!
      -- Он ни за что не покинет Азию, что бы он ни говорил Кулуму. Или Роббу. Я знаю Дирка.
      -- А я знаю тебя!
      -- Когда он уедет -- или умрет, -- уеду и я.
      -- Тогда ему самая пора отправляться на тот свет.
      -- Тебе лучше запастись терпением.
      -- Я терпелив, Па. -- Торт едва не рассказал Броку о той мести, которую он задумал против Струана -- через Кулума -- в Макао. Но он не сделал этого. Его отец был больше озабочен счастьем Тесс, чем желанием стать Тай-Пэном "Благородного Дома". Старик уже не обладал той необходимой, не ведающей сомнений безжалостностью, которой Струану было не занимать и которая одна позволяла человеку быть Тай-Пэном. -- Вспомни, Па: он перехитрил тебя с серебром, с их домом на холме, с этой женитьбой, даже с балом. Тесс -- твое слабое место, -- все больше распалялся он. -- Он знал это и подцепил тебя на этот крюк; он поманил тебя неверным огоньком, и ты идешь теперь прямо на скалы.
      -- Нет. Нет! Я знаю, что делаю, -- ответил Брок, сдерживаясь, чтобы не раскричаться. Вены у него на висках вздулись, став похожими на узлы на кошке-девятихвостке. -- И я уже предупреждал тебя: не охотиться за этим дьяволом в одиночку. Он отрежет тебе то, что у тебя между ног, и скормит тебе же в два счета. Я знаю это исчадие ада!
      -- Конечно, знаешь, Па, кто же спорит?! -- Горт уловил запах старости, исходивший от отца, и впервые почувствовал, что действительно может сокрушить его в схватке один на один. -- Поэтому убирайся с дороги и предоставь мужчине делать мужскую работу, клянусь Богом!
      Брок вскочил на ноги, и его кресло с грохотом опрокинулось на пол. Горт стоял и ждал, когда рука отца метнется к ножу, зная, что отныне и навсегда он может позволить себе ждать, ибо до конца измерил его силу.
      Брок ясно видел, что это его последняя возможность подчинить себе Горта. Если он не выхватит сейчас нож -- для него все кончено. Если же выхватит -- ему придется убить Горта. Он знал, что сможет сделать это, но уже лишь хитростью, не силой. Горт -- твой сын, твой старший сын, повторял он про себя. Он тебе не враг.
      -- Нехорошо это, -- медленно проговорил он, подавляя в себе желание убить. -- Нехорошо это, что у нас... у нас с тобой... вот так все. Нет, клянусь Богом. Говорю тебе в последний раз: оставь его в покое или предстанешь перед Создателем до срока.
      Горта захлестнула горячая волна ликования: он победил.
      -- Только йосс поможет нам справиться со всем этим. -- Он повернулся и ногой отшвырнул стул с дороги. -- Я еду на берег.
      Брок остался один. Он осушил до дна свою кружку, потом еще одну и еще. Лиза открыла дверь, но он не заметил ее, и она оставила его наедине с его выпивкой и, улегшись в постель, помолилась за счастливый исход предстоящего брака. И за своего мужа.
      Горт отправился на берег. В дом миссис Фортерингилл.
      -- Я больше не хочу иметь с вами дел, мистер Брок, -- сказала она. -Последняя девушка была избита просто зверски.
      -- Что тебе до этой мартышки, старая ведьма? Вот! -- Горт швырнул на стол двадцать золотых соверенов. -- И вот еще столько же, чтобы ты не раскрывала свою пасть.
      Она дала ему молодую девушку-хакка и проводила в подвал в самой глубине дома.
      Горт надругался над девушкой, со звериной жестокостью исхлестал ее кнутом и оставил умирать.
      На следующий день он отплыл на "Белой Ведьме" в Макао, лежавший в сорока милях к юго-западу. Все Броки собрались на борту, кроме главы семейства. Кулум тоже стоял на юте, он держал Тесс под руку.
      Глава 2
      Через пять дней наступил день скачек.
      И за это время было заложено основание нового города. Следуя примеру "Благородного Дома", торговцы задействовали для бесконечного рытья, подноски, возведения стен все силы и все умение обитателей Тай Пинь Шана. Они не скупясь вкладывали назад в землю то серебро, которое выдал им Лонгстафф. Изготовители кирпича в Макао и поставщики строевого леса из Квантуна, а вместе с ними все те, кто были так или иначе связаны со строительством домов, факторий и причалов, стали работать и днем и ночью, чтобы удовлетворить безудержное стремление торговцев как можно быстрее восстановить все, что им пришлось оставить в долине. Рабочая сила обходилась дороже едва ли не с каждым днем.
      Рабочих рук не хватало, -- один только "Благородный Дом" использовал три тысячи каменщиков, строителей и мастеровых разных профессий, -- хотя с каждым приливом на остров прибывали все новые и новые партии китайцев. Они быстро находили хорошо оплачиваемую работу.
      Тай Пинь Шан раздался вширь еще больше. Воздух вокруг Глессинг Пойнта пульсировал от несмолкающего шума.
      Скачки пришлись на четырнадцатый день после того, как Струан и Мэй-Мэй покинули свой дом в Счастливой Долине и перебрались на "Отдыхающее Облако".
      -- Ты что-то неважно выглядишь, девочка, -- встревожен-но заметил Струан. -- Лучше тебе сегодня остаться в постели.
      -- Наверное, я так и сделаю, -- ответила Мэй-мэй. Она беспокойно спала всю ночь, и с утра у нее начали болеть голова, шея и спина. -- Это пустяки, не волнуйся. Ты выглядишь уж-жасно хорошо.
      -- Спасибо. -- Струан надел новый костюм, который заказал специально к открытию скачек. Темно-зеленый сюртук для верховой езды из тончайшей, самой лучшей шерсти. Белые тиковые брюки со стрелкой, подтянутые штрипками к коротким сапогам из мягкой кожи. Жилет из бледно-желтого Кашмира, зеленый галстук.
      Мэй-мэй повела плечами, прогоняя боль, и А Сам поправила подушку, чтобы ей было удобнее.
      -- Это всего лишь летний демон. Я пошлю за доктором. Ты сейчас едешь на берег?
      -- Да. Скачки начнутся через час. Думаю, мне лучше прислать к тебе нашего врача, девочка. Он...
      -- Я пошлю за доктором. Китайским доктором. И конченный разговор. А пока не забудь: двадцать тэйлов на лошадь номер четыре в четвертом заезде. Астролог сказал, что это абсолютно верная победительница.
      -- Не забуду. -- Струан потрепал ее по щеке. -- Ты главное отдыхай.
      -- Когда я выиграю, я буду чувствовать себя фантастически лучше, хейа? Ну, иди теперь.
      Он подоткнул одеяло со всех сторон, позаботился, чтобы Мэй-мэй принесли свежий чай и наполнили горячей водой керамическую бутылку для ее спины. Потом отправился на берег.
      На скаковом кругу, размеченном к западу от Глессинг Пойнта, было буквально не протолкнуться от желающих посмотреть на скачки. Часть берега рядом с шестом, который отмечал сразу и стартовую и финишную черту, была оцеплена кордоном солдат, отделявшим европейцев от толп любопытных китайцев, теснившихся вокруг. В разных частях ипподрома были поставлены палатки. За эти пять дней здесь успели выстроить паддок и стойки тотализатора. Флажки на бамбуковых шестах отмечали овал скаковой дорожки.
      Играли все безудержно. Генри Харди Хиббс оказался самым удачливым букмекером, собрав у себя наибольшее число клиентов.
      -- Делайте ваши ставки, джентльмены, -- гнусаво покрикивал он, шлепая рукой по крашеной доске, на которую мелом заносил котировку лошадей. -Майор Трент -- на черного жеребца по кличке Сатана, фаворита в первом заезде. Ставки поровну. Остальные лошади идут три к одному!
      -- Черт бы тебя побрал, Хиббс, -- раздраженно бросил Глессинг, оплывая потом на несносной жаре. -- Три к одному для всех остальных означает, что ты в любом случае останешься в выигрыше. Дай мне шесть к одному на серую кобылу. Ставлю гинею!
      Хиббс бросил косой взгляд на доску и хрипло зашептал:
      -- Для вас, капитан, сэр, пусть будет пять. Одна гинея. На Мэри Джейн.
      Глессинг отвернулся. Он весь кипел от негодования, что он не в Макао и что обещанное Кулумом письмо все еще не прибыло. О Господи, думал он, изнывая от тревоги, прошло уже столько времени, я должен был бы получить от него известие. Какого дьявола, чем можно объяснить такую задержку? Хотел бы я знать, что сейчас делает этот мерзавец Горацио. Неужели он опять взялся ее пилить?
      Он угрюмо побрел вниз к паддоку и увидел стоящих вместе Струана и Сергеева, но в эту минуту к ним присоединился Лонгстафф, и он, не останавливаясь, прошел мимо.
      -- На кого вы поставили, ваше высочество? -- с веселым видом спросил Лонгстафф у князя.
      -- На мерина, -- ответил Сергеев, опираясь на трость. Всеобщее возбуждение и запах лошадей взбодрили его, и постоянная боль в бедре мучила его сейчас гораздо меньше. Он было пожалел, что не может сам сесть в седло, но тут же благословил судьбу за то, что вообще пережил такую рану. И вместе с судьбой благословил Струана. Он знал, что без операции Тай-Пэна он был бы уже мертв.
      -- Ла-ла, ваше высочество, -- пропела Шевон, приближаясь к ним под руку с Джеффом Купером. Она была одета в поблескивающее зеленое платье, от солнца ее защищал оранжевый зонтик. -- Вы посоветуете мне что-нибудь? -- Она одарила их всех улыбкой. В особенности Струана.
      -- Если говорить о лошадях, то лучше всех вот этот мерин, но кто лучший наездник, я не знаю, Шевон, -- ответил Сергеев.
      Шевон взглянула на большого каурого коня, его шерсть блестела, он возбужденно поводил глазами.
      -- Да, -- сказала она, и в глазах ее сверкнули озорные искорки. -Бедная лошадка! Если бы я была лошадью и все это делали со мной, клянусь, я бы не ступила вперед ни шагу. Ни для кого! Это варварство!
      Они рассмеялись вместе с ней.
      -- Вы ставите на мерина, Тай-Пэн?
      -- Не знаю, -- сказал он, волнуясь за Мэй-мэй. -- Мне как-то больше по душе вон та молодая кобылка. Но окончательный выбор, я, наверное, сделаю, когда они встанут на линию.
      Шевон на мгновение задержала на нем испытующий взгляд, пытаясь понять, не говорит ли он загадками.
      -- Давайте рассмотрим ее поближе, -- предложил Джефф с принужденным смешком.
      -- В самом деле, Джефф, дорогой, почему бы вам не пойти и не посмотреть? Я останусь здесь и подожду вас.
      -- Я пойду с вами, -- сказал Лонгстафф, не замечая раздражения, промелькнувшего на лице американца. Купер раздумывал секунду-другую, потом они вместе отошли.
      Брок вежливо приподнял шляпу, проходя мимо Шевон, Струана и Сергеева, но задерживаться не стал. Он был рад, что Струан решил не участвовать в скачках, поскольку сам он ездить верхом не любил и вызов, брошенный им вчера Струану, сорвался у него с языка непроизвольно. Будь этот дьявол проклят во веки вечные, привычно подумал он.
      -- Как ваша рана, ваше высочество? -- спросила Шевон.
      -- Прекрасно. Я почти что снова здоров благодаря Тай-Пэну.
      -- О, я здесь ни при чем, -- ответил Струан, смущенный похвалой великого князя. Внизу у паддока он заметил Блора, увлеченно беседующего о чем-то со Скиннером. Интересно, подумал он, не ошибся ли я, поставив на этого парня.
      -- Скромность вам к лицу, сэр, -- сказала Шевон Струану, грациозно приседая перед ним в коротком реверансе. -- Noblesse oblige [Благородство обязывает (фр.)], кажется, так это звучит?
      Струан заметил, что Сергеев смотрит на девушку с открытым восхищением.
      -- У вас прекрасный корабль, ваше высочество. Русская бригантина водоизмещением в восемьсот тонн несла четыре мачты. И много пушек.
      -- Я почту за честь предоставить капитану возможность показать его вам, -- ответил Сергеев. -- Возможно, мы могли бы поговорить с вами о... его отдельных качествах более подробно. Когда вы будете готовы.
      -- Благодарю вас, я с удовольствием принимаю ваше приглашение. -Струан собирался продолжить разговор, но в этот момент к ним подлетел Блор, весь в пыли и запыхавшийся.
      -- Мы почти готовы начать, Тай-Пэн... вы выглядите потрясающе, мисс Тиллман... добрый день, ваше высочество, -- выпалил он единым духом. -- Все ставьте свои деньги на четвертый номер в четвертом заезде, решил скакать на ней сам... ах да, Тай-Пэн, я проверил жеребца вчера вечером. Он взял мундштук, так что мы вполне можем использовать его в следующих скачках... Ваше высочество, позвольте мне проводить вас на ваше место, вы открываете первый заезд.
      -- В самом деле?
      -- Разве его превосходительство не говорил с вами об этом? Черт по... я хочу сказать, вы бы не согласились это сделать? -- Никогда в жизни Блор столько не работал, и никогда еще это не доставляло ему такого удовольствия. -- Пожалуйста, пойдемте, я провожу вас.-- Он торопливо повел Сергеева сквозь толпу.
      -- Приятный молодой человек этот Блор, -- заметила Шевон, радуясь, что наконец осталась наедине со Струаном. -- Где вы отыскали его?
      -- Он сам отыскал меня, -- ответил Струан. -- И я рад этому. -- Его внимание вдруг привлекла перебранка возле одной из палаток. Несколько солдат из оцепления выталкивали за линию какого-то китайца. Большая круглая шляпа свалилась с его головы -- и вместе с нею длинная косичка. Это был Аристотель Квэнс. -- Извините, я оставлю вас на секунду, -- пробормотал Струан. Он торопливо подошел к солдатам и встал перед маленьким человечком, прикрывая его своим огромным телом: -- Все в порядке, ребята, это мой друг!
      Солдаты пожали плечами и отошли.
      -- О, чугунные тестикулы Громовержца, Тай-Пэн, -- задыхаясь, проговорил Квэнс, поправляя на себе одежду. -- Ты подоспел как раз вовремя. Храни тебя Господь!
      Струан нахлобучил шляпу ему на голову и увлек его за полог палатки.
      -- Какого дьявола ты здесь делаешь? -- прошептал он.
      -- Я должен был увидеть скачки, клянусь Богом. -- Квэнс поправил шляпу так, чтобы косичка падала на спину. -- И еще мне нужно поговорить с тобой.
      -- Сейчас не время! Морин где-то здесь в толпе. Квэнс съежился.
      -- Господи, спаси и сохрани!
      -- Вот-вот, хотя зачем Ему это делать, я не представляю. Исчезай, пока тебя никто не видел. Я слышал, она заказала билеты домой на следующую неделю. Если она заподозрит... в общем, сам будешь выкручиваться!
      -- Только первый заезд, Тай-Пэн? -- взмолился Квэнс. -- Прошу тебя. И у меня есть для тебя кое-что важное.
      -- Что?
      Квэнс рассказал пораженному Струану о том, что Горт сделал с проституткой.
      -- Чудовищно! Бедная девочка при смерти. Горт сумасшедший, Тай-Пэн. Просто сумасшедший.
      -- Дай мне знать, если девушка умрет. Тогда мы... ладно, мне еще предстоит подумать о том, что мы предпримем. Спасибо, Аристотель. А теперь тебе лучше исчезнуть, пока еще есть возможность.
      -- Только первый заезд? Пожалуйста, ради всего святого! Ты не понимаешь, что это значит для бедного старика.
      Струан огляделся вокруг. Шевон подчеркнуто не замечала их. Он увидел проходившего мимо Глессинга.
      -- Капитан!
      Когда Глессинг узнал Квэнса, глаза у него полезли на лоб.
      -- Клянусь Юпитером! А я-то думал, что ты давно в открытом море!
      -- Окажите мне услугу, хорошо? -- быстро заговорил Струан. -- Миссис Квэнс стоит сейчас у большого шеста. Не согласились бы вы побыть с Аристотелем, не попадаясь ей на глаза? Лучше всего отвести его вон туда. -Струан указал на теснившихся сбоку от ипподрома китайцев. -- Пусть он посмотрит первый заезд, потом отведите его домой.
      -- Ну, конечно. Господи, Аристотель, я рад тебя видеть, -- Глессинг повернулся к Струану: -- Вы не получали вестей от Кулума? Я ужасно беспокоюсь за мисс Синклер.
      -- Нет. Но я поручил Кулуму навестить ее сразу же, как только он приедет. Письмо может прийти в любую минуту. Я уверен, с ней все в порядке.
      -- Надеюсь, что так. Да, вот только куда же мне проводить Аристотеля после заезда?
      -- К миссис Фортерингилл.
      -- Вот это да! И как там внутри, Аристотель? -- спросил Глессинг, не в силах сдержать своего любопытства.
      -- Ужасающе, мой мальчик, до смерти ужасающе. -- Квэнс схватил его за руку, и голос его сразу как-то осел. -- Я не могу там глаз сомкнуть, и пища отвратительная. Ничего, кроме куэнтуса на завтрак, обед, к чаю и на ужин. Ты не можешь одолжить мне несколько гиней, Тай-Пэн?
      Струан возмущенно фыркнул и отошел.
      -- Что такое "куэнтус", Аристотель?
      -- Это... э... ну, вроде каши. Струан вернулся к Шевон.
      -- Это ваш друг, Тай-Пэн?
      -- Есть друзья, которых замечать не политично, Шевон. Она легонько стукнула его по руке веером.
      -- Совершенно излишне напоминать мне о политике, Дирк. Я скучала по вам, -- нежно добавила она.
      -- Вот как, -- сказал он, сознавая, что жениться на Шевон было бы легко и очень разумно. Но невозможно. Из-за Мэй-мэй. -- Почему вы хотите, чтобы вас написали обнаженной? -- неожиданно спросил он и по выражению ее глаз тут же понял, что его догадка была верна.
      -- Это Аристотель вам сказал? -- Ее голос звучал ровно.
      -- Господи милостивый, нет. Он никогда бы этого не сделал. Но несколько месяцев назад он решил подразнить нас. Сказал, что получил новый заказ. На обнаженную натуру. Так почему же?
      Она вспыхнула, прикрылась веером и рассмеялась.
      -- Гойя написал портрет герцогини Альбы. Дважды, если не ошибаюсь. Она стала знаменитой на весь свет. Его глаза весело прищурились.
      -- Вы воплощенный демон зла, Шевон. Вы действительно позволили ему... э-э... ознакомиться с предметом?
      -- Это было его высокое право художника. Мы обсуждали идею двух портретов. Вы не одобряете?
      -- Держу пари, что ваш дядюшка -- и отец -- подпрыгнули бы до небес, узнай они об этом или попади эти портреты в дурные руки.
      -- А вы бы приобрели их, Тай-Пэн?
      -- Чтобы спрятать?
      -- Чтобы наслаждаться.
      -- Вы необычная девушка, Шевон.
      -- Возможно, я просто презираю лицемерие. -- Она пристально посмотрела на него. -- Как и вы.
      -- Да. Но вы живете в мире мужчин, и некоторые вещи вам просто нельзя делать.
      -- Существует так много "некоторых" вещей, которые я бы очень хотела сделать. -- Раздались приветственные крики, и лошадей вывели для парада. Шевон приняла окончательное решение: -- Наверное, я покину Азию. Не позже чем через два месяца.
      -- Это звучит почти как угроза.
      -- Нет, Тай-Пэн. Я просто влюблена -- но влюблена и в жизнь тоже. И я согласна с вами: ставку нужно делать, когда все участники заезда стоят на линии. -- Она стала обмахиваться веером, молясь про себя, чтобы риск, на который она пошла, оправдал себя. -- Кого вы выбираете?
      Он не повернул головы, чтобы посмотреть на лошадей.
      -- Все ту же молодую кобылу, Шевон,-- сказал он.
      -- Как ее имя? -- спросила она.
      -- Мэй-мэй, -- произнес он, глаза его струили нежность. Ее веер замер на мгновение, потом размеренные покачивания возобновились.
      -- Заезд не проигран, пока победитель не утвержден судьей и не увенчан гирляндой.
      Она улыбнулась и зашагала прочь с высоко поднятой головой, более прекрасная, чем когда-либо.
      Молодая кобыла проиграла заезд. На каких-то полголовы. Но проиграла.
      -- Ты так скоро вернулся, Тай-Пэн? -- чуть слышно произнесла Мэй-мэй.
      -- Да. Скачки мне надоели, и я беспокоился за тебя.
      -- Я выиграла?
      Он покачал головой.
      Она улыбнулась и вздохнула.
      -- Ну и ладно, не беда. -- Белки ее глаз стали красными, золотистая кожа лица посерела изнутри.
      -- Доктор приходил?
      -- Нет еще. -- Мэй-мэй повернулась на бок, поджав ноги, но легче ей от этого не стало. Она убрала подушку, но и это не помогло, поэтому она подтянула ее обратно. -- Твоя бедная старая Мать просто стареет, -проговорила она с вымученной улыбкой.
      -- Где у тебя болит?
      -- Нигде, везде. Мне надо хорошо выспаться, и все пройдет, не беспокойся.
      Он помассировал ей шею и спину, гоня от себя мысли о самом страшном. Он распорядился приготовить свежий чай и легкую пищу и постарался уговорить ее поесть, но у нее совсем не было аппетита.
      На закате в комнату вошла А Сам, она приблизилась к Мэй-мэй и сказала ей несколько слов.
      -- Пришел врач. И Гордон Чен, -- перевела Мэй-мэй Струану.
      -- Хорошо! -- Струан поднялся на ноги и потянулся всем телом, затекшим от долгого сидения.
      А Сам подошла к ящичку, в котором хранились драгоценности, и достала оттуда маленькую статуэтку из слоновой кости. Статуэтка изображала лежащую на боку обнаженную женщину. К огромному удивлению Струана, Мэй-мэй показала на различные части крошечной фигурки и потом долго что-то говорила А Сам. Когда она закончила, А Сам кивнула и вышла; озадаченный Струан последовал за ней.