Тай-Пэн - Роман о Гонконге

За пределами своих факторий только в этом, как его называли, Английском парке европейцы могли передвигаться относительно спокойно. Китайцам, за исключением слуг, запрещалось заходить сюда и в фактории. Всего в поселении было тринадцать зданий, вытянувшихся в один ряд, который в двух местах прерывали узкие улочки -- Хог Стрит и Олд Чайна Лейн. Дома стояли на невысокой насыпи с колоннадой по фасаду. Только Струан и Брок владели отдельными домами. Другие торговцы делили между собой остальные, занимая столько места, сколько им было нужно, и выплачивая арендную плату Ост-Индской Компании, построившей поселение его лет назад.
      С севера границей поселения служила улица Тринадцати Факторий. Стены Кантона находились отсюда в четверти мили. Все пространство между поселением и городскими стенами занимал сплошной муравейник домов, домиков и лачуг. Река казалась буквально запруженной плавучими деревнями ганка. И надо всем этим, не смолкая ни на минуту, висел пульсирующий монотонный шум голосов, напоминающий невероятных размеров улей.
      В одной стороне парка Струан заметил Брока, увлеченно беседующего с Купером и Тиллманом. Интересно, подумал он, о чем они говорят; наверное, американцы объясняют Броку все тонкости чайно-опиумной торговли с испанцами. Что ж, удачи им, подумал он без всякой досады. В любви и в торговле все средства хороши.
      -- Где же, дьявол его забери, этот чертов Дзин-куа, чтобы мне провалиться? -- произнес он вслух.
      Уже двадцать дней Струан пытался добиться встречи с Дзин-куа, и каждый раз посланный им слуга возвращался с одним и тем же ответом: "Его назад нет все лавно. Твоя здать мозна. Завтла его назад Кантон есть, холосо, беспокойся нет".
      Кулум пробыл с ним в поселении Кантона десять дней. На одиннадцатый прибыла срочная записка от Лонгетаффа: возникли сложности с распродажей земельных участков.
      Вместе с этой запиской пришло письмо от Робба. Робб писал, что. статья Скиннера о банкротстве Струана повергла торговцев в ужас, большинство из них тут же отослали депеши домой, распределяя капиталы по нескольким банкам; что все с нетерпением ожидают тридцатого дня; что кредит получить невозможно, и все предложения, с которыми он обращался к противникам Брока, не дали результата; что весь военный флот был взбешен, когда Лонгстафф официально объявил об отмене своего приказа о запрещении контрабанды опиума, и адмирал немедленно отослал домой фрегат с просьбой к правительству разрешить ему действовать самостоятельно; и что Чен-Шеня, их компрадора, осаждают кредиторы, требуя уплаты всех мелких долгов, которые в другое время могли бы подождать.
      Струан понимал, что проиграет сражение, если не увидится с Дзин-куа в течение ближайших восьми дней. Вновь и вновь он спрашивал себя, действительно ли Дзин-куа нет в Кантоне или он просто избегает его. Он, конечно, старый вор, размышлял Струан, но он никогда не стал бы прятаться от тебя. Да даже если ты и встретишься с ним, приятель, действительно ли ты готов сделать этому дьяволу Ти-сену свое предложение?
      За стеной сердито заспорили чьи-то монотонные голоса, и дверь распахнулась, пропустив в столовую молодую перемазанную грязью женщину-танка в вонючей одежде и слугу, который пытался вытащить ее обратно. Женщина была в традиционной огромной конической шляпе, грязных черных штанах и рубашке, поверх которой она носила грязную стеганую куртку.
      -- Остановить мозна нет этот колова чилло, масса, -- сказал слуга на "пиджин-инглиш", цепляясь за вырывающуюся девушку. Только на "пиджин" могли торговцы переговариваться со своими слугами, а те -- с ними. "Корова" означало "женщина", "чилло" -- "ребенок". "Корова чилло" означало "молодая женщина".
      -- Корова чилло вон! Очень быстро раз-раз, ясно?
      -- Твоя хочит колова чилло, хейа? Колова чилло оч-чень холосо постель джиг-джиг. Два долла ладна, -- выкрикнула девушка.
      Слуга схватил ее в охапку, шляпа свалилась на пол, и Стру-ан в первый раз отчетливо увидел ее лицо. Он едва смог узнать ее, так она была заляпана грязью, а узнав, рухнул в кресло, задыхаясь от хохота. Слуга, разинув рот и отпустив девушку, смотрел на него во все глаза, как на сумасшедшего.
      -- Этот корова чилло, -- со смехом проговорил Струан, -- остаться можно, ладно.
      Девушка с гневным видом привела в порядок свою засаленную, кишащую вшами одежду и скороговоркой выпустила вслед удаляющемуся слуге новую порцию оскорблений.
      -- Колова чилло оч-чень холосо есть твоя видеть, Тай-Пэн.
      -- И мне тебя тоже, Мэй-мэй! -- Струан изумленно смотрел на нее сверху вниз. -- Какого черта ты здесь делаешь, и что, черт побери, означает вся эта мерзость, которую я вижу на тебе?
      -- Колова чилло думать твоя делай джиг-джиг с новый колова чилло, хейа?
      -- Кровь Христова, сейчас здесь уже никого нет, девочка! Прекрати говорить на "пиджин"! Я потратил достаточно времени и денег, чтобы ты могла говорить по-английски не хуже королевы! -- Струан поднял ее на вытянутых руках. -- Боже милостивый, Мэй-мэй, от тебя разит прямо до небес.
      -- От тебя бы тоже разило, если ты наденешь эти вонии одежды.
      -- "Если бы ты надел эту вонючую одежду", -- механически поправил ее Струан. -- Что ты здесь делаешь, и к чему все эти "вонии одежды"?
      -- Отпусти меня, Тай-Пэн. -- Он поставил ее на пол, и она печально поклонилась ему. -- Я прибыла сюда тайно и в большой печали, потому что ты потерял свою Верховную Госпожу и всех детей от нее, кроме одного сына. -Слезы покатились по ее перемазанному грязью лицу, оставляя светлые бороздки. -- Жалко, жалко.
      -- Спасибо тебе, девочка. Да. Но это уже в прошлом, и никакая печаль не способна вернуть их назад. -- Он погладил ее по голове и провел рукой по щеке, тронутый ее состраданием.
      -- Я не знаю вашего обычая. Как долго мне следует носить траур?
      -- Никакого траура, Мэй-мэй. Их больше нет. Не нужно ни плача, ни траура.
      -- Я воскурила благовония за их благополучное возрождение.
      -- Спасибо. Ну а теперь, что ты здесь делаешь и почему ты уехала из Макао? Я же сказал, чтобы ты оставалась там.
      -- Сначала мыться, потом переодеться, потом разговаривать.
      -- У нас здесь нет для тебя женской одежды, Мэй-мэй.
      -- Моя ни на что не годная ама. А Гип ждет внизу. У нее с собой моя одежда и вещи, не беспокойся. Где ванна?
      Струан дернул шнур звонка, и в гу же секунду на пороге появился слуга с расширенными от удивления глазами.
      -- Корова чилло моя ванна, ясно? Ама войти можно. Принеси чоу! -Повернувшись к Мэй-мэй, он добавил: -- Твоя говорить, какой чоу можно.
      Мэй-мэй высокомерно протараторила ошеломленному слуге меню и вышла.
      Ее необычная ковыляющая походка неизменно трогала Струана. Ступни Мэй-мэй были перевязаны. Их длина не превышала трех дюймов. Когда Струан купил ее пять лет назад, он разрезал повязки и пришел в ужас от увечья, являвшегося, согласно древней китайской традиции, основным признаком женской красоты -- крошечных ступней. Только девушка с перевязанными ногами -ступнями лотоса -- могла стать женой или наложницей. Те, у кого ноги оставались нормальными, становились крестьянками, слугами, дешевыми проститутками, амами или работницами, и их презирали.
      Ноги Мэй-мэй были искалечены. Боль, которую она испытывала без тесных сдавливающих повязок, вызывала жалость. Поэтому Струан позволил восстановить повязки, и через месяц боль утихла, и Мэй-мэй снова смогла ходить. Только в преклонном возрасте перевязанные ноги становились нечувствительными к боли.
      Струан расспросил ее тогда, пригласив Гордона Чена в качестве переводчика, как это делалось. Она с гордостью поведала ему, что мать начала перевязывать ей ступни, когда ей исполнилось шесть лет.
      -- Повязки представляли собой влажные ленты шириной два дюйма и длиной двенадцать футов. Мама плотно намотала их мне на ноги: вокруг пятки, через подъем и под стопой, подогнув четыре пальца и оставив большой свободным. Высохнув, повязки сжались, и боль была ужасной. Потом проходят месяцы, годы, и пятка приближается к большому пальцу, а подъем выгибается дугой. Раз в неделю повязки снимают на несколько минут, и ноги моют. Через несколько лет четыре подогнутых пальца сморщиваются, отмирают и их удаляют. Когда мне почти исполнилось двенадцать, я уже могла ходить довольно хорошо, но мои ноги были еще недостаточно маленькими. Тогда моя мама спросила совета у женщины, сведущей в искусстве перевязывания ног. В день моего двенадцатилетия эта мудрая женщина пришла к нам в дом с острым ножом и мазями. Она сделала ножом глубокий надрез поперек стопы, посередине. Этот надрез позволил еще больше прижать пятку к пальцам, когда повязку наложили снова.
      -- Какая жестокость! Спроси ее, как она могла вынести такую боль.
      -- Она говорит: "За каждую пару перевязанных ног проливается озеро слез. Но что есть слезы и боль? Теперь я, не краснея от стыда, могу позволить каждому померять мои ноги". Она хочет, чтобы вы измерили их, мистер Струан.
      -- Об этом не может быть и речи!
      -- Пожалуйста, сэр. Это даст ей возможность очень гордиться собой. Ее ноги идеальны в представлении китайца. Если вы этого не сделаете, она будет считать, что вы стыдитесь ее. Она ужасно потеряет лицо перед вами.
      -- Почему?
      -- Она думает, вы сняли повязки, потому что решили, что она вас обманывает.
      -- Почему она должна так думать?
      -- Потому что... видите ли, она никогда раньше не встречалась с европейцем. Пожалуйста, сэр. Только ваша гордость за нее способна оправдать все ее слезы.
      Тогда Сгрузи измерил ее ноги и выразил радость, которой не испытывал, и она трижды низко поклонилась ему.
      Он терпеть не мог эти поклоны, когда мужчины и женщины, стоя на коленях, касались лбом пола. Но древняя традиция требовала именно такого выражения полного послушания от всех подчиненных при обращении к господину, и Струану приходилось мириться с этим. Если бы он начал протестовать, то опять испугал бы Мэй-мэй, и она потеряла бы лицо перед Гордоном Ченом.
      -- Спроси ее, болят ли у нее ноги сейчас.
      -- Они всегда будут болеть, сэр. Но уверяю вас, ей было бы гораздо больнее, если бы у нее были большие, отвратительные ноги.
      После этого Мэй-мэй что-то сказала Чену, и Струан уловил слово "фан-квэй", которое означало "дьявол-варвар".
      -- Она хочет знать, как доставлять удовольствие некитайцу, -- перевел Гордон.
      -- Скажи ей, "фан-квэи" от китайцев ничем не отличаются.
      -- Да, сэр.
      -- И еще скажи ей, что ты начнешь обучать ее английскому. Немедленно. Предупреди ее, что никто не должен знать о ваших занятиях. Никто не должен догадываться, что она говорит по-английски. Перед другими она будет говорить только по-китайски или на "пиджин", которому ты ее также обучишь. И последнее, отныне ты отвечаешь за нее передо мной своей жизнью.
      -- Могу я теперь войти? -- Мэй-мэй стояла на пороге, склонившись в изящном поклоне.
      -- Пожалуйста.
      Чистый овал лица, миндалевидной формы глаза под идеальными дугами бровей. Теперь Мэй-мэй вся благоухала, а длинный просторный голубой халат был сшит из тончайшей шелковой парчи. Волосы были убраны в два полумесяца на затылке и украшены нефритовыми заколками.
      Для китаянки она была высокого роста. Кожа ее отличалась такой белизной, что казалась почти прозрачной. Мэй-мэй была родом из провинции Сучжоу.
      Хотя Струан купил ее у Дзин-куа и много недель препирался со стариком из-за цены, он знал, что на самом деле Дзин-куа подарил ему Тчунг Мэй-мэй в благодарность за многочисленные услуги, которые Тай-Пэн оказывал ему на протяжении долгих лет. Он знал, что Дзин-куа без труда мог бы продать ее самому богатому человеку в Китае -- какому-нибудь маньчжурскому князю или даже самому императору, -- получив за нее столько нефрита, сколько она весила. Что уж тут говорить о пятнадцати тысячах тэйлов, на которых они в конце концов сошлись. Мэй-мэй была неповторима и не имела цены.
      Струан поднял ее и нежно поцеловал.
      -- Ну, а теперь рассказывай, что происходит. -- Не выпуская ее из рук, он опустился в глубокое кресло.
      -- Во-первых, я приехала переодетая из-за опасности, которая грозит не только мне, но и тебе. За твою голову по-прежнему назначена награда. А похищение с целью получить выкуп -- наша древнейшая традиция.
      -- С кем ты оставила детей?
      -- Со Старшей Сестрой, разумеется, -- ответила она. Старшей Сестрой, как то предписывал обычай, Мэй-мэй называла Кай-сун, бывшую любовницу Тай-Пэна. Кай-сун была теперь третьей женой китайского компрадора "Благородного Дома". Тем не менее Мэй-мэй и Кай-сун относились друг к другу с большой теплотой, и Струан знал, что у Кай-сун дети будут в безопасности и она присмотрит за ними, как за своими собственными.
      -- Хорошо, -- кивнул он. -- Как они?
      -- У Дункана синяк под глазом. Он споткнулся и упал; я порола это черепашье дерьмо, его аму, пока у меня рука не отвалилась. У Дункана плохой характер из-за варварской крови.
      -- Твоей -- не моей. А Кейт?
      -- У нее прорезался второй зубик. Это большой йосс. Раньше, чем наступил второй день рождения. -- Она на мгновение прижалась к нему. -- А потом я прочитала газету. Этот Скиннер. Опять плохой йосс, хейа? Этот сын собаки Брок старается разорить тебя с помощью больших денег, которые ты должен. Это правда?
      -- Отчасти правда. Да, если йосс не переменится к нам, мы банкроты. Так что больше не будет ни шелков, ни дорогих духов, ни нефрита, ни домов в подарок, -- поддразнил он ее.
      -- Ай-й-йа! -- воскликнула она, качнув головой. -- Ты не единственный мужчина в Китае.
      Он шлепнул ее пониже спины, и в то же мгновение ее рука с длинными ногтями метнулась к его лицу, но он перехватил ее за кисть.
      -- Никогда больше не говори так, -- сказал он, награждая ее страстным поцелуем.
      -- Кровь Христова, -- выдохнула она, отстраняясь от него. -- Посмотри, что ты сделал с моими волосами. Эта ленивая потаскуха А Тип трудилась над ними целый час. Ну да ладно.
      Она знала, что доставляла ему огромное удовольствие, и гордилась тем, что в свои двадцать лет умела читать и писать по-английски и по-китайски и говорила на английском и на трех наречиях китайского: кантонском, своей родной провинции Сучжоу и мандаринском -- языке Пекина и императорского двора. Кроме этого, она знала многое из того, что Гордон Чен почерпнул в школе, он оказался хорошим учителем, и они сильно привязались друг к другу. О, Мэй-мэй прекрасно понимала, что второй такой, как она, нет во всем Китае.
      В дверь тихо постучали.
      -- Европеец? -- прошептала она.
      -- Нет, девочка. Это всего лишь слуга. Им приказано сначала докладывать мне о любом человеке, который приходит в этот дом. Да?
      Вслед за первым слугой вошли двое других. Все трое избегали смотреть на Струана и девушку, но их явно разбирало любопытство, и они дольше обычного накрывали на стол, расставляя блюда с китайской пищей и раскладывая палочки.
      Мэй-мэй обрушила на них поток слов на кантонском наречии, после чего они нервно поклонились и заторопились к двери.
      -- Что ты им сказала, что они так испугались? -- поинтересовался Струан.
      -- Я просто предупредила их, клянусь Богом, что если они кому-нибудь расскажут, что я здесь, я своей рукой разрежу им языки напополам, отрежу уши, а потом уговорю тебя прико вать их цепями к одному из твоих кораблей и утопить его в океане вместе с их чертовыми женами, детьми и родителями, а перед этим ты еще наведешь свой Дурной Глаз на это проклятое отребье и на их проклятое мерзкое потомство на веки вечные.
      -- Перестань ругаться, дьяволенок ты кровожадный! И не шути насчет Дурного Глаза.
      -- А это и не шутка. Он у тебя как раз такой. Ведь ты и есть дьявол в варварском обличий -- для всех, кроме меня. Я-то знаю, как с тобой справиться
      -- Черт побери, Мэй-мэй, прекрати это. -- Он перехватил ее руки, собиравшиеся интимно погладить его. -- Лучше поешь, пока все горячее, я с тобой потом потолкую. -- Струан легко подхватил ее на руки и отнес к столу.
      Она положила ему на тарелку креветок, обжаренных в масле, постной свинины, грибов, потушенных с соей, мускатного ореха, горчицы, меда, потом занялась своей тарелкой.
      -- Смерть господня, я проголодалась, -- сказала она.
      -- Может быть, ты все-таки прекратишь богохульствовать!
      -- Ты забыл добавить свое "клянусь Господом", Тай-Пэн! -- Она лучезарно улыбнулась ему и с огромным наслаждением принялась за еду.
      Он взял палочки и, ловко орудуя ими, тоже начал есть. Струан нашел обед превосходным. Понадобились месяцы, чтобы он развил в себе вкус к такой пище. Ни один из европейцев не признавал китайской кухни. Струан тоже одно время предпочитал плотные завтраки и обеды доброй старой Англии, но Мэй-мэй убедила его, что для здоровья полезней есгь так, как едят китайцы.
      -- Ну, а теперь расскажи, как ты добралась сюда? -- спросил Струан.
      Мэй-мэй выбрала крупную креветку из тех, что сначала обжарили, а потом потушили в соевом соусе с травяными приправами, изящным движением отломила ей голову и принялась чистить.
      -- Я заказала место на лорке. Я покупила фантастический дешевый билет и вымазалась грязью для безопасности. Ты должен мне пятьдесят монет.
      -- Выплатишь их себе из своего содержания. Я не просил гебя приезжать сюда.
      -- Ай-й-йа! Этот колова чилло деньги достать легко мозна, беспокойся нет.
      -- Прекрати это и веди себя пристойно. Она рассмеялась, предложила ему очищенную креветку и взялась за другую.
      -- Спасибо, мне довольно.
      -- Ешь их больше. Они для тебя очень полезны. Я уже говорила тебе много раз, что они приносят здоровье и дают много-много силы.
      -- Полно, девочка моя.
      -- Нет-нет, в самом деле, -- настаивала она с полной серьезностью. -Креветки очень полезны для тех, кто хочет много любить. Очень важно хотеть много любить! Жена должна следить за своим мужем. -- Она вытерла пальцы вышитой салфеткой и взяла палочками одну из креветочных голов.
      -- Черт возьми, Мэй-мэй, неужели нужно есть и головы тоже?
      -- Да, клянусь Господом. Ты разве не знаешь, что это самая вкусная часть? -- проговорила она, передразнивая его, и расхохоталась так, что поперхнулась. Он похлопал ее по спине, но очень нежно, а потом дал ей выпить несколько глотков чая.
      -- Вперед гебе наука, -- сказал он.
      -- Головы все равно самая вкусная часть, даже так, можешь не беспокоиться.
      -- Даже так, выглядят они ужасно, можешь не беспокоиться.
      Некоторое время они ели молча.
      -- С Броком действительно все так скверно?
      -- Скверно.
      -- Так ужасно просто разрешить эгу скверность. Убей Бро-ка. Теперь пора.
      -- Что ж, это один из выходов.
      -- Этот выход, тот выход -- ты найдешь выход.
      -- Почему ты так уверена?
      -- Ты не захочешь потерять меня.
      -- Почему я должен тебя терять?
      -- Я тоже не хочу довольствоваться кем-то вторым. Я принадлежу Тай-Пэну. Я не какая-нибудь чертова Хакка, или речная женщина, или кантонская шлюха. Чай?
      -- Да.
      -- Пигь чай после еды очень полезно для тебя. Тогда ты никогда не станешь толстым. -- Она налила чай и грациозным движением поднесла ему чашку. -- Ты мне нравишься, когда ты сердитый, Тай-Пэн. Но ты не пугаешь меня. Я знаю, что доставляю гебе слишком много радости, как и ты мне. Когда я стану второю сорта, другая займет мое место и не о чем беспокоиться. Это йосс. Мой йосс. А также и твой.
      -- Откуда ты знаешь, может, ты уже отступила на второе место, Мэй-мэй?
      -- Нет. Тай-Пэн, еще нет. Позже -- да, но пока -- нет. -- Она склонилась над ним и поцеловала его, а потом, когда он попытался удержать ее, легко скользнула в сторону.
      -- Ай-йа, я не должна была давать тебе столько креветок! -- Она со смехом побежала, но он догнал ее, и она обвила руками ею шею и поцеловала его. -- Ты должен мне пятьдесят монет!
      -- Дьявол тебя забери! -- Он опять поцеловал ее, желая ее так же сильно, как она желала его.
      -- Твои поцелуи хороши на вкус. Сначала мы поиграем в трик-трак.
      -- Нет.
      -- Сначала мы поиграем в трик-трак, потом будет любовь. Времени много. Я теперь живу с тобой. Мы играем один доллар за очко.
      -- Нет.
      -- Один доллар за очко. Может быть, у меня болит голова, слишком устала.
      -- Может быть, я не сделаю тебе новогоднего подарка, который собирался сделать.
      -- Какой подарок?
      -- Можешь не беспокоиться.
      -- Пожалуйста, Тай-Пэн. Я больше не буду тебя дразнить. Какой подарок?
      -- Можешь не беспокоиться.
      -- Ну, пожалуйста, скажи мне. Пожалуйста. Это нефритовая заколка? Или золотой браслет? Или шелк?
      -- Как теперь твоя голова?
      Она сердито шлепнула его, потом обняла за шею.
      -- Ты такой плохой со мной, а я такая хорошая с тобой. Ну что ж, пусть будет любовь.
      -- Мы сыграем четыре партии. По тысяче долларов за очко.
      -- Но это слишком огромная ставка! -- Она прочла в его смеющихся глазах вызов, и ее глаза сверкнули в ответ: -- Четыре партии. Я разобью тебя в прах, клянусь Господом!
      -- О нет, клянусь Господом!
      Они сыграли четыре партии, и она тараторила то проклятия, то благословения йоссу, плакала, смеялась, вскрикивала в зависимости от того, как складывалась игра. Она проиграла восемнадцать тысяч долларов.
      -- Смерть господня, я разорена, Тай-Пэн. Разорена. О, горе мне, горе, горе. Все мои сбережения и даже больше. Мой дом... Еще одну партию, -умоляла она. -- Ты должен дать мне возможность вернуть проигранные деньги.
      -- Завтра. По тем же ставкам.
      -- Никогда в жизни я больше не буду играть по таким ставкам. Никогда, никогда, никогда. Только еще один раз завтра.
      Мэй-мэй выскользнула из большой кровати с резным навесом на четырех высоких столбах и подошла к камину. Чугунный чайник тоненько посвистывал на низкой железной полке рядом с огнем.
      Опустившись на колени, она вылила горячую воду из чайника на чистые белые полотенца. Отблески пламени танцевали на ее изумительном по красоте и чистоте линий теле. Ее ноги были обуты в крошечные спальные туфельки, аккуратные повязки плотно охватывали щиколотки. Ноги у нее были длинные и очень стройные. Движением руки она отбросила рассыпавшиеся иссиня-черные волосы за спину и вернулась к кровати.
      Струан протянул руку за одним из полотенец.
      -- Нет, -- остановила его Мэй-мэй. -- Я сама. Это доставляет мне удовольствие, и это моя обязанность.
      Вытерев его насухо, она вымылась сама и мирно устроилась рядом с ним под стеганым одеялом. Свежий ветер шевелил камчатные занавеси на окнах и заставлял шипеть огонь в камине. По стенам и высокому потолку метались тени.
      -- Посмотри, вон там дракон, -- сказала Мэй-мэй.
      -- Нет. Это корабль. Тебе тепло?
      -- Рядом с тобой -- всегда. А вон пагода.
      -- Да.
      Он обнял ее, наслаждаясь прохладной шелковистостью ее кожи.
      -- А Тип готовит нам чай.
      -- Хорошо. Чай -- это будет замечательно. Чай освежил их, они вернулись в кровать, и он задул лампу. Они опять начали рассматривать тени.
      -- Твой обычай говорит, что у тебя может быть только одна жена, хейа?
      -- Да.
      -- Китайский обычай лучше. Тай-тай -- это более мудро.
      -- Что такое "тай-тай", девочка моя?
      -- "Повелительница повелителей". Муж, конечно, главное лицо в семье, но внутри дома первая жена всегда главная из главных. Это закон для китайцев. Много жен -- это тоже закон, но всегда только одна Тай-тай. -- Она поправила свои длинные волосы, чтобы они ей не мешали. -- Ты скоро женишься снова? Что говорит ваш обычай?
      -- Не думаю, что я теперь вообще женюсь когда-нибудь.
      -- Ты обязательно должен жениться. На шотландке или на англичанке. Но сначала ты должен жениться на мне.
      -- Да, -- ответил Струан. -- Может быть и должен.
      -- Да, может быть, ты должен. Я твоя Тай-тай. -- Она теснее прижалась к нему и быстро уснула безмятежным сном
      Струан еще долго наблюдал за пляской теней, потом заснул и он.
      Едва лишь рассвело, он проснулся с предчувствием близкой опасности. Достав из-под подушки нож, он подошел к окну и приоткрыл занавесь. К его крайнему удивлению оказалось, что площадь пуста. Позади площади, на реке, над плавучими деревнями повисла тревожная тишина
      Он услышал приглушенный звук шагов, направлявшихся к его комнате. Струан бросил взгляд на Мэй-мэй. Она спала все так же безмятежно. С ножом наготове он прислонился к стене позади двери и стал ждать.
      Шаги остановились. Через секунду раздался тихий стук в дверь.
      -- Да?
      Мягко ступая, в комнату вошел слуга. Увидев Струана, голого и с ножом в руке, он перепугался и выдохнул, побледнев:
      -- Масса! Ключконосый масса и челноволосый масса сюда ходить. Говолить твоя быстло лаз-лаз пазалуста мозна.
      -- Скажи я приходить быстро раз-раз. Струан торопливо оделся. Он уронил расческу, едва не разбудив Мэй-мэй.
      -- Вставать еще рано Ложись ко мне, -- пробормотала она в полудреме, глубже зарылась в одеяло и тут же заснула снова.
      Струан открыл дверь спальни. А Гип терпеливо ждала на корточках в коридоре, где и спала ночью. Струан давно бросил бесплодные попытки заставить ее спать где-нибудь в другом месте, а не перед дверью своей госпожи. А Гип только улыбалась, кивала головой, говорила: "Да, масса" и оставалась спать у двери. Ее плотное квадратное тело крепко сидело на коротких ногах, улыбка, казалось, навсегда застыла на ее круглом лице с отметинами оспы. Вот уже три года она была личной рабыней Мэй-мэй. Струан заплатил за нее три тэйла серебром.
      Он жестом пригласил ее в комнату.
      -- Мисси спать можно. Ждать эта комната, ясно?
      -- Ясна, масса. Он заторопился по лестнице.
      Купер и Вольфганг Маусс ждали его в столовой. Маусс с задумчивым видом проверял свои пистолеты.
      -- Извините, что побеспокоили вас, Тай-Пэн. Надвигаются неприятности, -- сказал Купер.
      -- Какие?
      -- Повсюду ходят слухи, что вчера ночью в Кантон прибыли две тысячи маньчжурских солдат -- "знаменосцев".
      -- Вы уверены?
      -- Нет, -- ответил Купер. -- Но если это правда, наше положение можно назвать незавидным.
      -- Хау-куа посылал за мной сегодня утром, -- тяжелым голосом добавил Маусс.
      -- Он не сказал, вернулся ли уже Дзин-куа?
      -- Нет, Тай-Пэн. Он по-прежнему утверждает, что его отца нет в городе. Что касается меня, я так не думаю, hein? Хау-куа был сильно напуган. Он сказал, что его разбудили сегодня рано утром. Ему был предъявлен указ, подписанный самим императором, в котором говорилось, что всякая торговля с вами должна быть прекращена немедленно. Я сам читал его. Печати настоящие. Весь Ко-хонг гудит как потревоженный улей.
      Со стороны площади донесся топот копыт. Струан и Маусс бросились к окну. Внизу появилась полусотня маньчжурских; солдат верхом на лошадях, они неторопливой рысцой въехали на площадь с восточного конца и спешились. Это были рослые воины, у каждого имелся мушкет, длинный лук, меч и копье с флажком. Некоторые были бородаты. Их называли "знаменосцами", потому что они являлись императорской гвардией и носили на копьях особые флажки с императорской геральдикой. Китайцев в эти полки не набирали; они составляли элиту императорских войск.
      -- Что ж, как минимум сорок-пятьдесят человек в Кантону имеется точно,-- изрек Струан среди общего молчания.
      -- А если их здесь действительно две тысячи? -- спросил Купер.
      -- Нам лучше быть готовыми к тому, чтобы покинуть поселение в любую минуту.
      -- "Знаменосцы" -- это плохой знак,-- покачал головой Маусс. Он не хотел уезжать из поселения, он желал только одного -- быть со своими новообращенными китайцами и дальше проповедовать среди язычников. Это занимало все его время, когда он не переводил для Струана. -- Schrechlich [Чертовски (нем.).] плохой.
      Струан обдумал возможные варианты развития событий, потом позвонил слуге.
      -- Большой чоу быстро раз-раз. Кофе -- чай -- яйца -- мясо-- быстро раз-раз!
      -- "Знаменосцы" на площади, а вас словно ничего и не беспокоит, кроме завтрака? -- встрепенулся Купер.
      -- Что толку волноваться на пустой желудок,-- ответил Струан.-- Сегодня с утра я голоден.
      Маусс захохотал. До него дошел слух, который шепотом передавали друг другу слуги; слух о том, что таинственная любовница Тай-Пэна приехала к нему под большим секретом. По предложению Струана два года назад он тайно рассказал Мэй-мэй о христианстве и обратил ее в истинную веру. Да, с гордостью подумал он, Тай-Пэн доверяет мне. Благодаря ему, о Господи, по крайней мере одна душа обрела спасение. Благодаря ему и другие смогут унаследовать Царствие Твое и приобщиться благодати Твоей.
      -- Завтрак -- эго хорошая идея.
      Стоя у окна, Купер видел торговцев, спешивших через парк в свои фактории. "Знаменосцы" собрались на площади в тесную кучу и оживленно болтали, сидя на корточках.
      -- Может быть, и в этот раз все будет, как тогда: мандарины захватят нас и потребуют выкуп, -- предположил Купер.
      -- Только не в этот раз, дружище. Если начнется заваруха, они первым делом постараются всех нас перерезать.
      -- Почему?
      -- А зачем еще посылать в Кантон "знаменосцев"? Это воины, они умеют драться в отличие от местной китайской армии.
      Вошли слуги и начали расставлять на огромном столе столовые приборы. Потом внесли завтрак: холодных цыплят, вареные яйца, буханки хлеба, горячее рагу, клецки, горячий мясной пирог, масло, мармелад, джем.
      Струан с удовольствием принялся за еду, Маусс старался не отставать от него. Купер ел без всякого аппетита.
      -- Масса? -- спросил слуга.
      -- Да?
      -- Одноглазый масса ходить сюда. Мозна?
      -- Можно.
      В комнату вошел Тайлер Брок. Его сопровождал его сын Горт.
      -- Доброе утро, джентльмены. Доброе утро, Дирк-при-ятель.
      -- Завтракать?
      -- Благодарствуйте, не откажусь.
      -- Удачно прошло плаванье, Горт?
      -- Да, благодарю вас, мистер Струан. -- Горт был под стать своему отцу, рослый, крепкий, на лице шрам, нос сломан, волосы и борода засалились.-- В следующий раз я приду раньше "Грозового Облака".
      -- В следующий раз, дружок, -- со смехом заметил Брок, -- ты пойдешь на нем капитаном. -- Он сел к столу и начал жадно есть. -- Будьте добры, передайте рагу, мистер Купер. -- Выставив большой палец, он ткнул им в сторону окна: -- Эти черти не предвещают нам ничего хорошего.