-- Верно. Что вы обо всем этом думаете, Брок? -- спросил Струан.
      -- Ко-хонг сейчас рвет свои поросячьи хвостики с корнем. Стало быть, торговле пока конец. Надо же, первый раз я своими глазами вижу этих проклятых "знаменосцев", чума на них.
      -- Эвакуируем поселение?
      -- Силой меня отсюда не погонят ни китаезы, ни "знаменосцы".-- Брок положил себе на тарелку еще рагу. -- Ну, конечно, я могу немного отступить. Когда сам сочту нужным. Завтра большинство из нас все равно собирались возвращаться назад, чтобы участвовать в распродаже. Но вот совет созвать стоит, и чем скорее, тем лучше. У вас здесь есть оружие?
      -- Недостаточно.
      -- А у нас полно, на любую осаду хватит. Горт привез. Этот дом оборонять удобнее всего. К тому же, он и так почти что наш, -- добавил он.
      -- Сколько у вас людей?
      -- Два десятка. Ребята Горта. Каждый управится с сотней китайцев.
      -- У меня тридцать человек, считая португальцев.
      -- К черту португальцев. Мы уж лучше сами как-нибудь. -- Брок вытер рот, разломил пополам буханку хлеба и намазал ее маслом и мармеладом.
      -- Поселение непригодно для обороны, Брок, -- вмешался Купер. -- У вас ничего не получится.
      -- В этой фактории мы сможем продержаться сколько угодно, парень. Вы за нас не переживайте. Вам и остальным американцам лучше спрятаться в своей и сидеть там потише. Вас не тронут -- это мы им понадобились.
      -- Да, -- согласно кивнул Струан. -- И вы будете нужны нам, чтобы присмотреть за торговлей в случае, если нам придется уехать.
      -- Это, кстати, еще одна причина, почему я пришел сюда, Дирк. Хотел поговорить с тобой в открытую насчет торговли и насчет "Купера и Тиллмана". Я сделал им предложение, которое было принято.
      -- Предложение было принято на том условии, что "Струан и компания" окажется не в состоянии выполнить ранее заключенные договоренности, добавил Купер. -- Мы даем вам тридцать дней, Дирк. Сверх этих тридцати дней.
      -- Спасибо, Джефф. Это великодушно.
      -- Это глупо, парень. Но мне плевать на время, я тоже буду щедр с твоим временем. У тебя еще целых восемь дней Дирк, а?
      Струан повернулся к Мауссу:
      -- Возвращайся к Ко-хонгу и выясни все, что можно. Будь осторожен по дороге и возьми с собой одного из моих друзей,
      -- Мне провожатый не нужен. -- Маусс грузно поднялся с кресла и вышел.
      -- Мы проведем совет внизу, -- сказал Струан, проводив его взглядом.
      -- Хорошо. Может, нам стоит сразу всем сюда перебраться. Места хватит.
      -- Это нас выдаст. Лучше приготовиться и ждать. Возможно, нас хотят просто напугать.
      -- Ты прав, парень. Пока слуги не разбежались, мы можем чувствовать себя в безопасности. Пойдем, порт. Значит, собираемся через час? Внизу?
      -- Да.
      Брок и Горт ушли. Молчание нарушил Купер:
      -- Что же все это может значить?
      -- Думаю, это очередная хитрость Ти-сена. Он хочет заставить нас понервничать. Видимо, решил выторговать какие-то уступки и подготавливает почву. -- Струан положил руку Куперу на плечо: -- Спасибо за тридцать дней. Я не забуду этого.
      -- У Моисея было сорок. Я подумал, тридцати вам должно хватить.
      Совет проходил бурно, но Струану и Броку совместными усилиями удавалось направлять его ход и поддерживать порядок.
      Все торговцы, за исключением американцев, собрались в огромном зале фактории, который служил Струану рабочим кабинетом. Бочонки с коньяком, виски, ромом и пивом выстроились вдоль одной из стен. Вдоль другой тянулись полки с книгами и гроссбухами. Стены украшали картины Квэнса -- виды Макао, портреты, корабли. В ящиках со стеклянными дверцами стояли оловянные кружки и серебряные кубки. На полках -- груды абордажных сабель и мушкетов, порох, пули.
      -- А я говорю вам, все это ерунда, -- горячился Мастерсон, краснолицый торговец тридцати с небольшим лет с двойным подбородком, глава фирмы "Мастерсон, Роуч и Роуч". Он был одет, как все остальные -- темный сюртук из тонкого сукна с шелковой отделкой, жилет яркой расцветки и фетровый цилиндр. -- Китайцы никогда не покушались на само поселение с тех пор, как оно здесь стоит, клянусь Богом.
      -- Верно. Но это было до того, как мы вступили с ними в войну и выиграли ее. -- Больше всего Струану хотелось, чтобы они скорее пришли к какому-нибудь решению и разошлись. Он прикрывал нос надушенным платком, чтобы не чувствовать едкой вони, исходящей от их тел.
      -- А я говорю, выкинуть этих чертовых "знаменосцев" с площади, и дело с концом, -- воскликнул порт, наливая себе еще пива в высокую серебряную кружку с крышкой.
      -- Мы так и сделаем, если будет надобность. -- Брок сплюнул в оловянную плевательницу. -- Я устал от всех этих разговоров. Так мы принимаем план Дирка или нет?
      Сверкая глазом, он оглядел собравшихся.
      Большинство в ответ посмотрели на него в упор не пряча глаз. Их было сорок человек -- англичан и шотландцев. Исключение составляли датчанин Эликсен, представлявший одну лондонскую фирму, и Румаджи, дородный парси в развевающихся одеждах из Индии. Макдональд, Керни и Мольт-би из Глазго и Мессер, Вивиен, Тоуб и Смит из Лондона были наиболее крупными коммерсантами -- все суровые и твердые, как столетний дуб, люди в возрасте от тридцати до сорока.
      -- Я чую беду, сэр, -- сказал Румаджи и дернул себя за длинный ус. -- Я предлагаю отступить без промедления.
      -- Ради Бога, Румаджи, весь план как раз и состоит в том, чтобы не отступать, -- едко проговорил Роуч. -- Отступление только в случае необходимости. Я голосую за план. И я согласен с мистером Броком. Слишком много пустой болтовни, и я устал. -- План Струана был прост. Все они разойдутся по своим факториям и будут ждать. Если начнутся неприятности, по сигналу Струана все они соберутся в его фактории; его люди прикроют их огнем, если потребуется. -- Отступать перед язычниками? Ни за что, клянусь Господом Богом!
      -- Могу я предложить кое-что, мистер Струан? -- спросил Эликсен, высокий светловолосый человек, известный своей молчаливостью.
      Струан кивнул:
      -- Разумеется.
      -- Может быть, одному из нас следует попробовать пробраться на Вампоа и дать им знать, что здесь происходит. Оттуда быстрая лорка смогла бы добраться до нашего флота у Гонконга. На тот случай, если нас окружат и отрежут от реки, как в прошлый раз.
      -- Отличная идея, -- поддержал его Вивиен, человек высокого роста, с бледным лицом и вдрызг пьяный. -- Давайте все пойдем добровольцами. Кто плеснет мне еще виски? Вот спасибо, дружок.
      Тут все опять заговорили хором и начали спорить о том, кто должен пойти добровольцем, и лишь через некоторое время Струану удалось их утихомирить.
      -- Это была идея мистера Эликсена. Если он не возражает, почему не предоставить ему эту честь?
      Все высыпали в сад и оттуда наблюдали, как Струан и Брок проводили Эликсена через площадь к лорке, которую Струан предоставил в его распоряжение. "Знаменосцы" не обратили на них никакого внимания, если не считать издевательского смеха и тыканья пальцами в их сторону.
      Лорка заскользила вниз по течению.
      -- Может быть, мы видим этого парня в последний раз,-- заметил Брок, провожая ее взглядом.
      -- Не думаю, что они его тронут. Иначе я ни за что не отпустил бы его. Брок хмыкнул.
      -- Для иностранца он, как будто, малый ничего. -- Вместе с Гортом он направился в свою факторию. Остальные торговцы заспешили к себе.
      Струан расставил вооруженную охрану в саду и у задней двери фактории, которая выходила на Хог Стрит. Когда каждый занял отведенное ему место, он поднялся к себе наверх.
      Мэй-мэй в спальне не было. А Гип тоже.
      -- Где мисси?
      -- Моя знать нет, масса. Моя колова чилло видеть нет никак.
      Он обшарил каждый уголок здания, но Мэй-мэй и ее служанка исчезли, растаяли бесследно, словно никогда и не появлялись в этом доме. ---------------------------------------------------------------------------
      Глава 5
      Струан спустился в сад. Время близилось к полуночи. Воздух застыл неподвижно, наполненный гнетущей тишиной. Струан знал, что большинство торговцев сейчас спят в одежде, положив оружие рядом с собой. Сквозь щель в воротах парка он посмотрел на "знаменосцев". Некоторые из них спали, другие негромко переговаривались у костра, разожженного на площади. Ночь была холодной. По реке скользили редкие тени.
      Струан отошел от ворот и начал в раздумье бродить по парку. Куда же, черт побери, подевалась Мэй-мэй? Он был уверен, что она не стала бы покидать поселение без особой на то причины. Может быть, ее сумели как-то выманить наружу. Может быть... дьявольщина, оборвал он себя, не смей даже думать об этом. Но он знал, что богатейший военачальник Китая, увидев ее хотя бы раз, не колеблясь ни секунды, постарался бы завладеть ею -- силой, если понадобится.
      Через боковую стену парка переметнулась тень, и в то же мгновение в руке Струана блеснул нож.
      Это оказался незнакомый ему китаец -- короткий тщедушный человечек со сломанными зубами, лицо которого вытянулось и пожелтело от курения опиума. Дрожащей рукой он протянул Струану лист бумаги. На бумаге стоял оттиск печати Дзин-куа, его личной печати, которой он пользовался только для больших контрактов и документов особой важности.
      -- Масса, -- мягко проговорил китаец, -- твоя ходить моя следом. Один.
      Струан колебался. Выходить ночью из-под защиты стен поселения, да еще одному, было опасно. Более того, безрассудно.
      -- Нет можно. Дзин-куа сюда ходить можно.
      -- Нет мозна. Ходить моя следом. -- Китаец ткнул пальцем в печать: -Дзин-куа хотеть, быстла лаз-лаз. Да-да, быстла.
      -- Завтра, -- сказал Струан. Китаец покачал головой:
      -- Сичас. Лаз-лаз, ясна?
      Струан понимал, что печать Дзин-куа могла попасть в чужие руки, и все это легко может оказаться ловушкой. В то же время он не осмеливался взять с собой Маусса или кого-то другого из своих людей, потому что его встреча с Дзин-куа должна была остаться в тайне от всех. И чем скорее он увидит старика, тем лучше.
      Он внимательно рассмотрел бумагу при свете фонаря и убедился, что печать настоящая.
      -- Можно, -- кивнул он наконец.
      Китаец подвел его к боковой стене и перебрался на ту сторону. Струан последовал за ним, готовый в любой миг отразить предательское нападение. Китаец заторопился вдоль стены и повернул на Хог Стрит. К своему глубокому изумлению, Струан увидел, что улица совершенно пуста. Тем не менее он все время ощущал на себе пристальный взгляд чьих-то невидимых глаз.
      В конце Хог Стрит китаец повернул на восток. Там их ожидали два паланкина с занавешенными окнами. Стоявшие рядом носильщики дрожали от страха.
      Их ужас еще больше усилился, когда они увидели Струана.
      Шотландец забрался в один паланкин, его проводник -- в другой. Кули тут же подхватили их и засеменили по улице Тринадцати Факторий. Затем они повернули на юг, в узкий пустынный переулок, где Струан никогда раньше не был. Очень быстро он потерял всякое направление и откинулся на спинку сиденья, проклиная себя за глупость. Однако при этом какая-то часть его сознания радостно предвкушала встречу с опасностью. Через некоторое время кули остановились в узком грязном проходе между высокими, глухими стенами домов. По проходу, заваленному гниющим навозом, в поисках пищи рыскала паршивая собака.
      Проводник дал носильщикам какие-то деньги и, подождав, когда они растворятся в темноте, постучал в неприметную, низкую дверь. Дверь открылась, и он отошел в сторону, пропуская Струана вперед. Струан знаком приказал ему входить первым, потом настороженно последовал за ним и оказался в вонючей конюшне, где его ждал другой китаец с фонарем в руке. Новый провожатый молча повернулся и не оглядываясь зашагал к двери в дальнем конце. Из конюшни они попали в огромный склад, поднялись наверх по шатким ступе ням, потом по другой лестнице спустились еще в один склад. В темноте под ногами сновали крысы.
      Струан знал, что они находятся где-то недалеко от реки -- его чуткое ухо уловило плеск воды и поскрипывание швартовых. Готовый к любым неожиданностям, он пробирался меж тюков, мешков и ящиков, придерживая ладонью рукоятку ножа, лезвие которого он спрятал в рукаве.
      Человек с фонарем нагнулся, проходя под какими-то ящиками, и подвел его к полускрытой двери в стене. Он тихо постучал, потом открыл ее.
      -- Халлоа, Тай-Пэн, -- раздался голос Дзин-куа. -- Долго, однако, не виделись.
      Струан вошел. Это оказался еще один склад, тускло освещенный свечами и весь заставленный дощатыми ящиками и заваленный покрытыми плесенью рыболовными сетями.
      -- Халлоа, Дзин-куа, -- с облегчением выдохнул он. -- Давно не виделись.
      Дзин-куа был глубоким стариком, хрупким, крошечным. Его кожа напоминала пергамент. Тонкие пряди седой бороды спускались на грудь. Его одежда была богато расшита, шапочку украшали драгоценные камни. На ногах -- расшитые туфли на толстой подошве. Длинная косичка блестела словно отполированная. Длинные ногти на мизинцах защищали расшитые драгоценностями чехольчики.
      Дзин-куа закивал с довольным видом и, шаркая ногами, просеменил в угол склада, где уселся за стол, на котором стояли еда и чай.
      Струан сел напротив него спиной к стене. Дзин-куа улыбнулся. Во рту у него оставалось только три зуба. На всех трех были золотые коронки. Дзин-куа что-то сказал по-китайски человеку, который привел к нему Струана, и тот вышел в другую дверь.
      -- Чай? -- предложил Дзин-куа
      -- Можно.
      Дзин-куа кивнул слуге с фонарем. Тот налил им чаю и положил обоим на тарелки понемногу из каждого блюда, что стояли на столе. Затем он отошел в сторону и замер, внимательно глядя на Дзин-куа. Струан заметил, что этот слуга выглядел крепким и был вооружен ножом, висевшим у пояса.
      -- Пазалуста, -- сказал Дзин-куа, жестом приглашая Струана к трапезе.
      -- Спасибо.
      Струан проглотил несколько кусочков и выпил несколько глотков чая, выжидая. Было очень важно, чтобы Дзин-куа заговорил с ним первым.
      Какое-то время они ели молча, потом Дзин-куа спросил:
      -- Твоя хотеть моя видеть?
      -- Дзин-куа хорошо торговал далеко от Кантона?
      -- Дела холосо плохо все одинаково, беспокойся нет.
      -- Торговля теперь есть?
      -- Теперь нет. Хоппо очень плохая мандарина. Солдата много-много есть. Моя за солдата платить больсой мзда. Эи-йа!
      -- Плохо. -- Струан отпил еще глоток чая Сейчас или никогда, сказал он себе. И вот теперь, когда он наконец встретился с Дзин-куа и подходящий момент наступил он вдруг со всей ясностью понял, что не сможет продать Гонконг. К чертям этого мандарина! Пока я жив. никакого паршивого хоппо на Гонконге не будет. Значит придется прикончить Бро-ка. Но убийство -- это не способ избегать банкротства Поэтому Броку ничего не грозит, ибо все ожидают, что именно так я и постараюсь исправить ситуацию. Или все-таки грозит? Куда, черт побери, подевалась Мэй-мэй?
      -- Моя слышать Одноглазый Дьявол Блок взяла Тай-Пэна за го ло.
      -- Я слышал дьявол Хоппо взял Ко-хонг за горло, -- парировал Струан. Теперь, когда он решил отказаться от сделки, он чувствовал себя гораздо лучше. -- Эй-йа!
      -- Все лавно. Мандарина Ти-сен злой-злой стал.
      -- Почему так?
      -- Масса Глозный Пенис писала очень плохо-плохо письмо.
      -- Чай очень первый сорт хороший, -- сказал Струан
      -- Масса Глозный Пенис делай, как Тай-Пэн говоли, хейа?
      -- Иногда можно.
      -- Плохо, когда Ти-сен злой стал.
      -- Плохо, когда масса Лонгстафф злой стал.
      -- Эй-йа. -- Дзин-куа тщательно выбрал себе несколько лакомых кусочков и не торопясь съел их. Его маленькие глазки сузились еще больше. -- Твоя знает Кун Хэй Фат Чой?
      -- Китайский Новый год? Знаю.
      -- Новый грд сколо начинаться есть. Ко-хонг много плохой долги от сталых лет иметь. Холосо йосс начинать Новый год, когда нет долги. Тай-Пэн много-много Ко-хонг бумаги иметь.
      -- Не беспокойся. Ждать можно. -- Дзин-куа и другие купцы Ко-хонга должны были Струану шестьсот тысяч фунтов.
      -- Одноглазый Дьявол ждать можно?
      -- Бумаги Дзин-куа ждать можно. Конец Чоу очень первый сорт хорошо.
      -- Очень плохо. -- Дзин-куа не спеша потягивал чай. -- Слышать, Таи-Пэна Главная Госпожа и чилло мелтвый есть. Плохой йосс, жалко.
      -- Плохой йосс. Сильно плохой.
      -- Беспокойся нет. Твоя сильно молодой. Новый корова чилло много есть. Твой один корова чилло Мэй-мэй есть. Почему Тай-Пэн токка один бык чилло есть? Тай-Пэн хочет лекалство, может. Мозна.
      -- Когда нужно, я спрошу -- добродушно заметил Струан. -- Слышать, Дзин-куа новый бык чилло есть. Какое число этот сын?
      -- Десять и семь, -- ответил Дзин-куа, довольно улыбаясь.
      Боже праведный, подумал Струан. Семнадцать сыновей! И. вероятно, столько же дочерей, которых Дзин-куа по обычаю в расчет не принимает. Он нагнул голову и одобрительно присвистнул.
      Дзин-куа рассмеялся.
      -- Сколька чая хотеть этот год?
      -- Торговли нет. Как торговать можно? Дзин-куа подмигнул:
      -- Мозна.
      -- Не знаю. Продавай Броку. Когда я хотеть чай, я тебе говорить, хейа?
      -- Два дня есть, потом должен знать.
      -- Нет можно.
      Дзин-куа что-то отрывисто приказал слуге, тот подошел к одному из ящиков, покрытых налетом плесени, и открыл его. Ящик был полон серебряных слитков. Дзин-куа показал рукой на остальные ящики.
      -- Здесь солок лак долла есть.
      Лак равнялся примерно двадцати пяти тысячам фунтов стерлингов. Сорок лаков составляли миллион. Дзин-куа еще больше прищурился.
      -- Моя занимать Оц-цень тлудный. Оц-цень дорогой. Твоя хотеть? Дзин-куа давать взаймы, может.
      Потрясенный, Струан напрягал все силы, чтобы не выдать своего состояния. Он не сомневался, что любой заем будет сопровождаться жесткой сделкой, ибо понимал, что Дзин-куа должен был продать душу дьяволу, рискнуть своей жизнью, домом, всем своим будущим, а также будущим своих друзей и сыновей, чтобы тайно собрать столько серебра. В том, что об этом серебре никто не знает, Струан был уверен, иначе Хоппо уже давно украл бы его, а сам Дзин-куа просто-напросто бы исчез. А ведь кроме Хоппо были еще пираты и разбойники, наводнявшие Кантон и его окрестности. Стоило слухам о том, что рядом, под рукой, находится хотя бы сотая часть таких сокровищ, просочиться в одно из их многочисленных тайных убежищ, и за жизнь Дзин-куа никто не дал бы ни гроша.
      -- Много лак долла! -- проговорил Струан. -- Человек услугу получать, должен услугу вернуть.
      -- Этот год чай покупай вдвое прошлый год, такой же цена прошлый год. Мозна?
      -- Можно.
      -- Этот год опиум плодавай такой же цена прошлый год. Мозна?
      -- Можно. -- Струану придется заплатить за чай цену выше текущей рыночной цены, а опиум продать дешевле, но и в этом случае он получит большую прибыль. Если только другие условия будут столь же приемлемы, напомнил он себе. Если только Дзин-куа не нужен мандарин на Гонконге. Струан помолился про себя, чтобы мандарин не оказался частью сделки. Но он понимал и то, что если на Гонконге не будет мандарина, не будет там и Ко-хонга. А если не будет Ко-хонга с его монополией на торговлю с европейцами, Дзин-куа и другие купцы окажутся не у дел. Они тоже являлись частью системы и не могли без нее существовать.
      -- Только покупай Дзин-куа или сын Дзин-куа десять год. Мозна?
      Великий Боже, подумал Струан, если я дам ему монопольное право торговли с моей компанией, он сможет тянуть из нас деньги, сколько пожелает.
      -- Можно -- когда цена чай, цена шелк одинаковый другой Ко-хонг.
      -- Двадцать год. Цена Ко-хонг добавить десять плоцент.
      -- Плюс пять процентов -- добавить пять процент. Можно.
      -- Восемь.
      -- Пять.
      -- Семь.
      -- Пять.
      -- Семь.
      -- Нет можно. Нет прибыль. Слишком сильно большой процент.
      -- Эй-йа. Оц-цень сильно больсой плибыль есть. Семь!
      -- Десять лет шесть процентов, десять лет пять процентов.
      -- Эй-йа! -- горячась, воскликнул Дзин-куа. -- Плохо, сильно плохо! -Он махнул рукой в сторону ящиков. -- Стоить сильно огломный. Больсой интерес платить. Оц-цень много. Десять год шесть, десять год пять, добавить новый десять год пять.
      Струан пытался угадать, действительно ли Дзин-куа разозлился или только притворяется.
      -- Предположим Дзин-куа нет, сын Дзин-куа нет?
      -- Много сын есть, много сына сын есть. Мозна?
      -- Новые десять лет добавить четыре процента.
      -- Пять. -- Четыре.
      -- Плохо, плохо. Оц-цень высокий интерес, оц-цень. Пять.
      Струан избегал смотреть на серебро, но чувствовал, как оно окружает его, надвигается со всех сторон. Не будь дураком, кричал ему внутренний голос. Бери его. Соглашайся на что угодно. Ты спасен, парень! У тебя есть все!
      -- Мандарина Ти-сен говорить один мандарина Гонконг,-- вдруг переменил тему Дзин-куа. -- Почему твоя говорить нет?
      -- Дзин-куа не любит мандарина, хейа? Зачем мне любить мандарина, хейа? -- ответил Струан, чувствуя, как сердце сжалось и провалилось куда-то.
      -- Солок лак долла -- один мандарина. Мозна?
      -- Нет можно.
      -- Сильно легкий. Почему твоя говорить нет мозна? Мозна.
      Нет мозна. -- Струан не мигая смотрел старику прямо в глаза. -Мандарин нет можно.
      -- Солок лак долла. Один мандарина. Дешевый.
      -- Десять раз сорок лак долла нет можно. Умирать раньше. -- Струан решил больше не торговаться. -- Конец, -- хрипло выговорил он. -- Клянусь прахом моих отцов, хватит. -- Он тяжело поднялся на ноги и направился к двери.
      -- Зачем твоя уходить? -- спросил Дзин-куа.
      -- Нет мандарин -- нет долла! Зачем говорить, хейа?
      К изумлению Струана, Дзин-куа весело фыркнул и сказал:
      -- Ти-сен хотеть мандарина. Дзин-куа не давать деньги Ти-сен. Дзин-куа давать деньги Дзин-куа. Добавить новый год пять плоцент. Мозна?
      -- Можно.
      Струан опустился на место, чувствуя, как у него кружится голова.
      -- Пять лак долла покупать Дзин-куа земля на Гонконг. Мозна?
      Зачем она ему, в отчаянии ломал голову Струан. Если Дзин-куа одолжит мне эти деньги, Ко-хонгу конец -- он должен понимать это. Зачем ему своими руками рыть себе могилу? Зачем покупать землю на Гонконге?
      -- Мозна? -- повторил Дзин-куа.
      -- Можно.
      -- Пять лак долла хланить, тлогать нет. -- Дзин-куа открыл миниатюрную коробочку из тика и достал из нее две печати. Печати представляли собой маленькие квадратные палочки из слоновой кости длиной около двух дюймов. Старик ловко соединил их вместе, обмакнул концы, покрытые затейливой резьбой, в густую тушь и сделал оттиск на листе бумаги. После этого Дзин-куа протянул Струану одну из печатей, а другую убрал в коробочку. -- Человек плиносить этот печать, давать земля и долла, ясна?
      -- Ясно.
      -- Следучий год моя посылать один бык чилло на Гонконг. Твоя посылать одинаково как твоя сын школа Лондон. Мозна?
      -- Можно.
      -- Твоя бык чилло Гордн Чен. Халосый? Плохой, может?
      -- Хороший чилло. Чен-Шень говорит сильно хорошо думай-думай есть. -Струан явно должен был что-то сделать с Гордоном Ченом. Но что именно, и почему Гордон вообще фигурировал в махинациях Дзин-куа? -- Я думаю давать Гордон более высокое место, может.
      -- Зачем более высокий место? -- презрительно скривил губы Дзин-куа. -Думать твоя одолжать один лак долла Чен бык чилло.
      -- Под какой процент?
      -- Половина плибыль.
      Прибыли от чего? Струан чувствовал, что Дзин-куа водит его, как рыбу на крючке. Но с большого крючка ты соскочил, парень, хотелось закричать ему во весь голос. Ты получишь свой миллион без мандарина.
      -- Можно.
      Дзин-куа вздохнул, и Струан решил, что сделка закончена. Но ошибся. Дзин-куа сунул руку в потайной карман в рукаве своего халата, извлек оттуда восемь половинок монет и разложил их на столе перед собой. Всего получилось четыре монеты, каждая из которых была грубо сломана пополам. Чехлом, предохранявшим ноготь его мизинца, Дзин-куа подтолкнул половинку каждой монеты на другой край стола.
      -- Последний. Четыле услуга. Человек плиносить один такой, твоя делать услуга.
      -- Какую услугу?
      Дзин-куа откинулся на спинку своего стула.
      -- Моя знать нет, Тай-Пэн, -- сказал он. -- Четыле услуга когда-нибудь. Моя жизнь нет, может, сын, может. Нет знать когда, но плосить четыле услуга. Один половина монета -- услуга. Мозна?
      Спина Струана покрылась холодным потом. Согласиться на такое требование означало добровольно положить голову под топор. Но если он откажется, серебра ему не видать. Ты сам прыгаешь к черту в пасть, сказал он себе. Да, но решай же в конце концов. Нужно тебе будущее или нет? Ты знаешь Дзин-куа вот уже двадцать лет. Он всегда вел с тобой честную игру. Да, и при этом он самый хитрый и проницательный человек в Кантоне. Двадцать лет он помогал тебе, направлял тебя -- и вместе вы увеличили свою власть и приумножили богатства. Так доверься ему, ему ты можешь доверять. Нет, доверять ты не можешь никому, и Дзин-куа в первую очередь. Ты процветал при нем лишь потому, что всегда оставлял за собой последнюю карту. А теперь тебя просят подарить Дзин-куа четырех джокеров из твоей колоды жизни и смерти.
      В который раз Струан поразился изощренности и дьявольской хитрости китайского ума. Его величию. Его безжалостности. Но с другой стороны, напомнил он себе, ставки в их игре были огромны с обеих сторон. Оба рисковали в равной степени, полагаясь на честность друг друга, поскольку не могло быть никаких гарантий, что услуги будут оказаны. За исключением того, что ты обязательно окажешь их, должен оказать, потому что сделка есть сделка.
      -- Можно, -- произнес он, протягивая руку. -- Мой обычай пожать руку. Не китайский обычай, все равно. -- Он никогда раньше не обменивался с Дзин-куа рукопожатием и знал, что китайцы считают этот обычай варварским.
      -- Услуга, может, плотив закона. Моего, твоего, ясна?
      -- Ясно. Ты друг. Ты или сын монета посылать нет плохая услуга просить.
      Дзин-куа на секунду закрыл глаза и задумался об этих белых дикарях из далекой Европы. У них росли волосы на руках, на ногах и на теле, и они походили на обезьян. Их манеры были уродливы и вызывали отвращение. Вонь, исходившая от них, казалась невероятной. Им были неведомы культура, этикет, соблюдение приличий. Даже самый низкий и презренный кули был в десять тысяч раз лучше самого лучшего европейца. И то, что относилось к мужчинам, еще в большей степени относилось к женщинам.
      Он вспомнил свой единственный визит к английской шлюхе, которая жила в Макао и говорила по-китайски. Он посетил ее больше из любопытства; нежели действительно желая получить удовлетворение. Любопытство разбудили в нем рассказы друзей, утверждавших, что впечатление будет незабываемым, поскольку не существовало услуги, которую она не оказала бы самым старательным образом при малейшем поощрении со стороны клиента.
      Он весь передернулся при мысли об ее волосатых руках, волосатых подмышках, ногах и промежности, о грубости ее кожи и черт лица, о запахе пота, смешивавшегося с запахом мерзких духов.
      А какую пищу едят эти варвары -- ужасно. Он много раз присутствовал на их обедах, где ему приходилось терпеливо сидеть и смотреть, едва не теряя сознание от дурноты, как бесконечные блюда сменяются одно за другим, и притворяться, что он не голоден. С отвращением наблюдать за неимоверным количеством полусырого мяса, которое они поглощали, отрезая ножом у самых губ, так что кровавый жир стекал по подбородкам. А реки отнимающих разум напитков, которые они вливали в себя. А их мерзкие вываренные безвкусные овощи. А мясные пироги, которые просто невозможно переварить. Все в чудовищных количествах. Как свиньи, как потные, ненасытные, огромные черти. Невероятно!
      У них нет ни одного качества, которое можно было бы отнести к достоинствам, подумал он. Ни одного. За исключением их готовности убивать, и это они проделывают с невиданной жестокостью, хотя и безо всякой утонченности. По крайней мере, они служат для нас средством зарабатывать деньги.
      Варвары -- это зло во плоти. Все, кроме вот этого человека -- Дирка Струана. Когда-то Струан ничем не отличался от прочих. Теперь он отчасти китаец. Сознанием. Сознание очень важно, потому что быть китайцем -- это во многом состояние ума. Он содержит себя в чистоте, и запах от него чистый. И он усвоил некоторые из наших привычек и обычаев. Конечно, он по-прежнему дик, по-прежнему варвар и убийца. Однако немного изменившийся. А если одного варвара можно превратить в цивилизованного человека, почему нельзя сделать того же со многими?
      Твой план -- мудрый план, сказал себе Дзин-куа. Он открыл глаза, потянулся через стол и легко коснулся руки Струана своей рукой.
      -- Длуг.
      Дзин-куа жестом приказал своему слуге налить им еще чаю.
      -- Мои люди носить серебро твоя фактория. Два дня. Ночь. Оц-цень секретный, -- сказал Дзин-куа. -- Сильно много опасный, ясна? Оц-цень сильно много.
      -- Ясно. Я давать бумага и моя печать за серебро. Пришлю завтра.
      -- Печать нет, бумага нет. Слово лучче, хейа?
      Струан кивнул. Как бы ты объяснил -- ну, скажем, Кулуму, -- что Дзин-куа дает тебе миллион серебром на справедливых условиях, зная, что мог бы навязать тебе любую сделку, дает все, что тебе нужно, под простое рукопожатие?
      -- Три раза десять лак долла платить Дзин-куа, долги Ко-хонг. Теперь Новый год нет долги. Холосо йосс, -- гордо произнес Дзин-куа.
      -- Да, -- кинул Струан. -- Хороший йосс для меня.
      -- Оц-цень сильно много опасность, Тай-Пэн. Нет мозна помогать.
      -- Да.
      -- Оц-цень, оц-цень много опасности. Нужна ждать два ночи.
      -- Эй-йа, какая опасность! -- согласился Струан. Он забрал со стола четыре половинки монет. -- Спасибо тебе, Чен-це Цзин Арн. От всего сердца спасибо.
      -- Нет спасибо, Дилк Стлуан. Длуг.
      Внезапно в комнату ворвался человек, провожавший Стру-ана к Дзин-куа. Он что-то взволнованно затараторил, обращаясь к старому китайцу. Дзин-куа с испуганным лицом повернулся к Струану: