- Но ведь не все немцы - палачи! - запротестовала девушка.
      - К сожалению, палачами можно считать не только тех извергов, которые рубят головы, но и тех респектабельных граждан, которые вручают им топоры.
      - Выходит, и мы - я, жена моего брата, моя мама, не говоря уж о самом брате, - тоже палачи?
      - Подумайте хорошенько, и вы сами ответите на свой вопрос. Я видел позади господского двора, где вы жили до вчерашнего дня, новое кладбище. Оно расширяется с каждым днем. Подумайте, кто ответствен за гибель мучеников, которых хоронят на этом кладбище?
      - Боже мой, мне страшно! - схватилась за голову девушка. - Я давно подозревала, что убийство этих несчастных происходит не без участия моего брата... Впервые я подумала об этом после одного странного случая...
      - Какого? - быстро спросил Кальтенберг.
      - Парадный зал дворца Бохеньских украшен различными произведениями искусства. Особое место занимают среди них две картины знаменитого художника Садковича. На одной из них изображен торжественный выход семьи графа к местным крестьянам, пришедшим поздравить их с праздником Христова воскресения. По парадной лестнице спускаются граф и графиня, за ними идут их дети: старший сын Казимир в форме кавалерийского ротмистра, его брат поручик Тадеуш и их сестра Марианна. В раскрытые двери видна ликующая толпа крестьян и крестьянок. На втором полотне был запечатлен момент встречи графини со старшим сыном. На фоне дворца Бохеньских красовалась нарядная легковая машина с раскрытой дверцей, из которой, должно быть, только что вышел и бросился в объятия матери старший сын Кази мир, одетый в дорожный костюм. Тут же стоят Тадеуш и Марианна. Вот эти картины почему-то не понравились моему брату. Художника разыскали, привезли во дворец и заставили переделать свои творения, как угодно было моему брату.
      - А как ему было угодно?
      - В то время у нас гостил некто по фамилии Матковский. На обеих картинах лицо Казимира заменили физиономией этого человека, а когда Садкович завершил работу по подделке собственных произведений, его пристрелил часовой. Правда, нам сказали, что убийство произошло случайно, но я этому не поверила.
      - Почему?
      - Потому что во владениях моего брата никаких случайностей не бывает. Очевидно, в смерти талантливого художника виновен не один только часовой.
      - А для чего вашему брату понадобилось заставлять художника подделывать картины?
      - Я много думала об этом. По-моему, в данном случае решающее влияние оказали соображения политического характера.
      - Что вас заставляет думать так?
      - В день отъезда Матковского брат устроил прием. Обычно на торжественных обедах мама сидит за столом в центре, по правую руку от нее брат, по левую - Берта. На сей раз Ганс предложил посадить Матковского между мамой и Бертой. "Чтобы я сидела рядом с каким-то прощелыгой? Никогда!" закричала мама. На это Ганс спокойно возразил: "Говорят, Юзеф Пилсудский не был дворянином, но на официальном приеме сидел рядом с самим Гинденбургом. Ежи Матковский сейчас всего-навсего мелкий плутишка, но кто знает, кем он будет после войны? А вдруг - вторым Пилсудским?" После этого мать уже не возражала...
      Конрад в душе ликовал. Все, что он услышал сегодня от Берты и Эльзы, по его мнению, было очень важно для дальнейшей борьбы с абвером. Об этом надо было немедленно доложить командованию отряда, и он поспешил закончить допрос. Эльзе это явно не понравилось.
      - Говорят, на фронте убивают пленных, после того как выпытают нужные сведения. Я вам рассказала все, что знала. Неужели теперь меня ждет такое же наказание? - спросила она изменившимся голосом.
      Конрад взял ее за плечи и внимательно посмотрел в лицо.
      - Подобным образом расправляются с пленными только фашисты. Мы невинных не трогаем. На сегодня хватит, больше я вас не стану мучить. Возвращайтесь в дом пасечника и спокойно отдыхайте.
      - Но зато у меня к вам масса вопросов, - улыбнулась Эльза.
      - Мы еще поговорим. Впереди у нас много времени. До свидания! - сказал он, пожимая ей руку.
      Глава двадцать первая
      Доклад Кальтенберга вызвал огромный интерес у командования отряда. Было решено продолжать допросы женщин еще несколько дней. Поэтому Юлеку, который должен был вести переговоры с полковником Планком об обмене его сестры и жены на радистку отряда, приказано было ждать особого распоряжения.
      Турханов поспешил сообщить генералу Барсукову новые сведения об абвергруппе 505. В тот же день был получен ответ. Партизанам предлагалось усилить бдительность, добытые сведения до поры до времени хранить в строжайшей тайне и, продолжая держать "Осиное гнездо" под неусыпным наблюдением, попробовать внедрить в него своего представителя. Это озадачило командира отряда. Кого же послать? Конрад исключается, его уже видели члены семьи начальника абвергруппы, и, кроме того, на него наверняка в абвере имеется досье. Можно было бы послать Яничека, но его тоже знают жена и мать полковника Планка; кроме того, Зденек прочно обосновался в Кельцах, связался с представителями различных оккупационных учреждений, в том числе даже с одним из гестаповцев, и через них добывает весьма ценные сведения. Юлек также не подходит, у него уже была встреча с адъютантом Планка. В отряде больше нет ни одного человека, которого можно было бы выдать за немца и который мог бы справиться с таким важным поручением.
      Пока Турханов ломал голову над этой трудной задачей, Яничек и его шофер Вацлавик, молодой поляк, принятый в отряд по рекомендации Келецкой подпольной организации ППР, ввели в штабную землянку связанного человека в форме капитана вермахта, но с повязкой на рукаве, на которой было написано "РОА" - опознавательный знак армии предателя Власова.
      - Привез к вам земляка, - сообщил, показывая на него, Яничек. Познакомился в поезде. Я проиграл ему пятьсот злотых, и он, видно, решил совсем ограбить меня.
      Не отставал, не отпускал ни на шаг. В Кельцах вместе зашли в комендатуру, он отметил командировочное предписание и спросил, как добраться до резиденции полковника Планка. Ему объяснили. А когда вышли из комендатуры, я предложил ему доставить его "к моему другу Гансу". Он и поверил. В лесу мы его с шофером скрутили, заткнули рот, завязали глаза и прямым маршрутом доставили сюда. Но самое интересное - его физиономия. Вот сами посмотрите!
      Он снял тряпку, которой была обмотана голова власовца, и вытащил изо рта кляп. Турханов посмотрел на него и чуть не ахнул: он был так похож на Соколова, будто они были близнецами.
      - Как его фамилия? - спросил полковник.
      - Вот документы. Если верить им, его зовут Астаховым.
      Яничек выложил на стол бумажник с деньгами и документами. Из удостоверения личности, выданного на имя капитана Астахова, следовало, что он с осени сорок второго года служит в разведотделе штаба армии Власова, за успешное выполнение заданий командования дважды награждался орденом железного креста. Там же были документы на эти кресты, а сами они были приколоты к кителю предателя. В. командировочном предписании было сказано, что капитан Астахов временно командируется в распоряжение абвергруппы 505. Оно было подписано самим Власовым и его начальником штаба, что свидетельствовало о том, что миссия эта была весьма важной.
      - Ты чуваш? - спросил Турханов.
      - С чувашом - чуваш, с русским - русский, с немцем - немец, - нагло ответил изменник.
      - С сатаной - сатана? - усмехнулся Турханов. - Значит, не очень-то разборчив?
      - Я не гурман, что подают, то и лопаю.
      - А больше всего - фрицевы объедки. Так, что ли?-- Полковник подождал, но ответа не последовало. - Чем конкретно занимаешься в штабе РОА?
      - Подготовкой агентуры для засылки к партизанам.
      - И много подготовил?
      - Достаточно. Одни только мои бывшие ученики помогли уничтожить двенадцать партизанских отрядов в Белоруссии.
      - Правда или хвастаешься?
      - Не верите - не спрашивайте, а идите и сосчитайте сами.
      - Лично убивал партизан или пленных военнослужащих Красной Армии?
      - Когда надо было, не церемонился.
      - Сколько человек убил?
      - Не считал.
      - Как настоящее имя? Откуда родом.
      - Не помню. А зачем это вам?
      - Чтобы сообщить родным о твоем расстреле.
      - Не стоит беспокоиться: у меня нет родных.
      - Так я и думал, что без рода без племени. С какой целью ехал к полковнику Планку?
      - Спросите у него. Он вызвал меня, а не я его. Но думаю, он хотел воспользоваться моими услугами, чтобы уничтожить вас.
      - То есть заслать к нам?
      - Возможно. Думаю, если бы я попал сюда при иных условиях, обдурить своего земляка мне было бы проще простого.
      - А не слишком ли ты о себе высокого мнения? На словах ты смел как лев, хитер как лиса, а на деле трусливее мыши и глупее осла. Не успел подойти к партизанам, а уже очутился в плену. Не знаю, за что только кормят немцы вас, дармоедов, - с презрением взглянул на него Турханов. Потом, обращаясь к Зденеку, добавил:
      - Отведите и сдайте в разведотдел. Пусть там допросят как следует и о результатах доложат мне вечером.
      Вацлавик схватил предателя за шиворот и потащил из штаба. Яничек последовал за ними, а Турханов остался один и задумался. Сначала в голову ему пришла мысль перетянуть этого предателя на свою сторону, взять у него подписку и заслать к полковнику Планку. Ради спасения своей шкуры, возможно, Астахов и пошел бы на сотрудничество с партизанами. Но где гарантия, что он второй раз не предаст Родину? А возиться с изменником только ради того, чтобы выяснить, можно ли на него положиться, не было ни времени, ни смысла. Тут Турханов вспомнил о поразительном сходстве этого негодяя с лейтенантом Соколовым. "А что, если послать Соколова к Планку с его документами?" Чем больше он думал, тем больше убеждался, что эта мысль заслуживает серьезного внимания. Тогда он решил посвятить в свои планы замполита.
      Однако Комиссаров отнесся к ним без особого энтузиазма. В душе он недолюбливал молодого лейтенанта.
      - Справится ли он с такой сложной задачей? - усомнился замполит. Слишком уж много в нем детского, Несерьезного. А идти в абвергруппу - все равно что в ад спуститься...
      - Конечно, задача не из легких, и Соколов, как все люди, не без недостатков. Но, во-первых, в верности его сомневаться не приходится, думаю, в этом и вы убеждены. Во-вторых, он, когда надо, умеет быть и серьезным и находчивым. Вспомните, ведь это он организовал партизанский отряд. Причем привлек на свою сторону не только товарищей по плену, но и немецкого офицера. Я уж не говорю, о том, что настоящий - момент как нельзя лучше подходит для засылки в "Осиное гнездо" нашего агента.
      - Что вы имеете в виду? - не понял Комиссаров.
      - Покушение на Гитлера.
      - А какое отношение это имеет к нашему плану?
      - Самое прямое. По радио передают о повальных арестах в Германии. Причем на этот раз не среди коммунистов, а в высших сферах. За решеткой очутились уже многие генералы и даже фельдмаршалы. Видно, у них переполох и неразбериха. Я уверен, что все это затронет и абвер. Враг в панике, и нам следует этим воспользоваться.
      Замполит чувствовал, что аргументы Турханова весьма убедительны. Паникой во вражеском стане, несомненно, надо воспользоваться. После некоторого размышления он согласился с идеей командира.
      - А пойдет на это Соколов? - вдруг усомнился полковник.
      - Соколов? - удивился Комиссаров. - Да он будет в восторге! Предложи ему сейчас поехать и убить Гитлера, через час он уже будет в пути.
      - Такой человек нам как раз и нужен. Главное, не надо даже подделывать документы. Соколову достаточно сбрить усы и надеть форму власовца...
      Глава двадцать вторая
      В стане врага и в самом деле было неспокойно. Правда, в абвергруппе 505... до паники еще не дошло, но нервы были напряжены до предела. Началось с того, что из Берлина была получена радиограмма о покушении на жизнь "великого фюрера", совершенном в его ставке. В радиограмме, говорилось, что при этом погибло много лиц высшего командного состава армии и флота, но Гитлер не пострадал - само провидение, несомненно, на стороне фюрера. В заключение сообщалось, что создана особая комиссия для расследования обстоятельств покушения и решительной ликвидации заговора.
      Полковник Планк немедленно собрал офицерский состав в парадном зале Бохеньских и, сообщив о содержании радиограммы, предложил помолиться богу за фюрера, после чего отпустил, приказав провести среди солдат соответствующую работу, а сам вернулся в кабинет и задумался о возможных последствиях этого события. По опыту он знал, что каждое покушение на жизнь фюрера - а их было не мало всегда влекло за собой чистки и террор, причем жертвами пали не только явные противники фашистского режима, коммунисты и социалисты, но и те, кто были как будто бы сторонниками фюрера, но почему-либо не нравились сначала Гейдриху, потом заменившему его на посту начальника имперского ведомства безопасности Кальтенбруннеру или же неугодны были самому рейхсфюреру Гиммлеру. Полковник Планк знал, что начальники абвера, и Канарис и полковник Ганзен, у этих лиц никогда не пользовались особой симпатией. Отсюда он делал вывод, что на сей раз удар может обрушиться и на некоторых деятелей абвера.
      Полковник Планк нервно зашагал по кабинету. Кроме грозы, которая явно собиралась на политическом горизонте, он еще почувствовал какую-то неприятность личного порядка. Сначала он никак не мог понять, откуда исходит эта тревога. Вдруг он обратил внимание на бой часов. Было три пополудни. Обычно в это время он со своей семьей заканчивал обед, а сегодня почему-то никто не пригласил его к столу. Удивленный неаккуратностью своей матери, в обязанности которой входило строгое соблюдение режима дня, он позвал адъютанта.
      - Узнайте, почему запаздывает обед, - попросил он.
      - Обед давно готов, но женщины еще не вернулись с озера, - доложил лейтенант Остерман.
      - Как так не вернулись? - удивился Планк. - Надо съездить за ними. Может, машина испортилась или еще что-нибудь случилось.
      - С вашего позволения, я сейчас поеду. - Поторапливайтесь!..
      Исполнительный молодой офицер сел на мотоцикл с коляской, который находился в его личном распоряжении, и тут же помчался по направлению к озеру, а через считанные минуты вернулся назад вместе с насмерть перепуганной фрау Планк.
      - Что с вами, мама? - бросился к ней Ганс. - Где остальные?
      Но мать не могла произнести ни слова, только обнимала сына и плакала навзрыд. Сын подал ей стакан воды. После этого она немного успокоилась и начала рассказывать:
      - Когда мы купались, внезапно появились эсэсовцы, убили солдат из охраны, а затем арестовали и увезли с собой Эльзу с Бертой...
      - Да что вы говорите! - перепугался полковник. - Зачем же гестаповцам убивать наших солдат? Они и без того могли арестовать их. Может, это были партизаны?
      - Да нет! Я слышала, как они говорили. На чистейшем немецком языке. Кстати, они оставили какое-то письмо. Тебе лично. Вот оно... Прочти!
      Фрау Маргарита отвернулась и, достав из-за лифчика запечатанное письмо, протянула его сыну. Тот разорвал конверт и, быстро пробежав глазами записку, упал в кресло.
      - Что случилось? - теперь уже бросилась к нему мать. - Где они? В гестапо?
      - Нет, мама. Они в другом месте... Ты пока иди, распорядись насчет обеда, а мы с лейтенантом подумаем, как им помочь.
      Мать вытерла слезы и ушла в свою комнату, а полковник предложил адъютанту сесть. Такое торжественное начало совсем перепугало Остермана.
      - Вот что, мой милый Фридрих! Для тебя, как и для всех нас, наступает решительный момент. Но прежде чем посвятить тебя в некоторые тайны, мне хотелось бы узнать, каковы твои намерения относительно моей сестры...
      - Самые серьезные, господин полковник. Я женился бы на ней хоть сейчас. Но фрейлейн Эльза ведет себя со мной как с мальчишкой и на все мои ухаживания отвечает шутками...
      - Ничего, избалованная девчонка всегда капризничает. Теперь она и Берта попали к партизанам, и, если ты мне поможешь освободить их, в глазах Эльзы ты будешь прямо-таки сказочным героем...
      - Ради нее я готов идти в огонь и в воду.
      - Пока этого не требуется. Партизаны предлагают обменять Эльзу и Берту на их радистку, которая находится в наших руках. Я пойду на такой обмен. Но опасность в том, что наши могут пронюхать о такой сделке, что весьма нежелательно.
      - О, я понимаю! - просиял Остерман. - Сохраню все в строжайшей тайне, чего бы это мне ни стало, а если понадобится, унесу эту тайну с собой в могилу...
      - Я тебе верю, мой милый Фридрих! Значит, договорились: о наших переговорах с партизанами должны знать только мы с тобой. В награду за верность получишь мою сестру.
      - Приказывайте, господин полковник. Я к вашим услугам!
      - Прежде всего возьми мою машину и отвези трупы двух солдат из охраны куда-нибудь подальше от озера и оставь в лесу. Для всех они пропали без вести. Потом иди к старшему надзирателю тюрьмы, пусть освободит партизанку, а ты сам отведи ее в лазарет. Пусть с ней до поры до времени обращаются наилучшим образом, а по том ты же отвезешь ее к партизанам и привезешь наших женщин.
      - Я понял вас! Разрешите выполнять?
      - Действуй, дорогой!..
      Остерман, обласканный начальником, которого не просто уважал, а прямо-таки боготворил, ободренный обещанием выдать за него Эльзу, поспешил выполнять приказание.
      Глава двадцать третья
      Карцер в абверовской тюрьме представлял собой железобетонную коробку, без окон и вентиляционных устройств. Койки не было, вся обстановка состояла из прикрепленного к полу металлического стула и грязного ведра без дужки. Стены этой каморки всегда были покрыты плесенью, а с потолка капала вода. Человек, попавший сюда, чувствовал себя заживо похороненным. Спать приходилось только сидя, но если заключение в карцер сопровождалось лишением сна, то вместе с человеком запирали сюда здоровенного пса, который тут же набрасывался на человека, если тот садился или же падал на пол в полном изнеможении.
      Человек, брошенный в эту яму, часто терял не только представление о времени, но и рассудок. Некоторые, не выдержав, кончали жизнь самоубийством.
      Еве тоже назойливо лезли в голову мысли о смерти. Особенно тяжко было, когда после двух-трех дней вынужденной голодовки приносили страшно соленую рыбу, а потом сутками не давали ни капли воды. Возможно, она и на самом деле покончила бы с собой, но мысль о том, что Турханов жив и не может не прийти, ей на помощь, удерживала ее. "Он меня спасет. Спасет.!.. Спасет!.. твердила она себе, стоя перед собакой, которая бдительно следила, чтобы она не присела. - Раз они предлагают написать ему письмо, значит, он жив. А если жив, обязательно выручит меня..."
      Последний раз сам начальник абвергруппы полковник Планк направил ее в карцер на пять суток, причем трое из них без пищи и без сна. Она уже не надеялась увидеть больше дневного света. Ей казалось, что она вот-вот лишится сознания, упадет на пол и злая овчарка загрызет ее до смерти. От слабости кружилась голова, она оперлась о стену, и собака угрожающе зарычала. Вдруг темноту прорезал яркий свет.
      - Выходите, фрейлейн Ева! - послышался ласковый голос старшего надзирателя.
      Так еще к Еве никто здесь не обращался. Сначала она подумала, что все это ей почудилось, что она бредит, но, когда ее чуть ли не на руках вынесли из карцера и она увидела солнечный свет, пробивающийся в коридор через решетчатое окно, она поняла, что это не бред и не сон.
      - Разве уже прошел срок? - удивилась она.
      - Нет, оставалось сорок восемь часов, но поступил приказ освободить вас. Вот, идите с господином лейтенантом, - тихо проговорил надзиратель, показывая на Остермана.
      Ева ничего хорошего не ждала от немцев, она знала, что чувство жалости им незнакомо. Тогда почему же ее освободили из карцера преждевременно? "Я никого не предала, ни на одно их предложение не согласилась. В чем же дело? - со страхом думала измученная девушка. - Может, они собираются затеять со мной новую игру? Надо быть начеку".
      Они вышли из мрачного здания тюрьмы. От яркого света и свежего воздуха у нее закружилась голова, и, чтобы не упасть, она схватилась за перила.
      - Что вы тут рассматриваете? - рассердился лейтенант. - Идите! Мне некогда с вами возиться...
      Девушка с гневом посмотрела на него. "Молокосос! - выругалась она про себя. - Тебя бы в этот карцер! Вот посмотрела бы я, как бы ты тогда запел!"
      - Подождите, - попросила она. - У меня ноги подкосились.
      - Это от радости, - буркнул лейтенант. - Вам повезло.
      - Хотела бы я, чтобы вам так повезло, - со злостью сказала Ева и, собравшись с силами, зашагала рядом с офицером.
      Тот ее ввел в лазарет и передал женщине в белом халате.
      - Приведите ее в порядок, обмойте, накормите, поместите в отдельную палату, но, кроме нижнего белья, никакой одежды не давайте. В ожидании дальнейших моих распоряжений содержите в строжайшей изоляции. Пусть ест, пьет и спит когда хочет и сколько хочет.
      - Понятно, - кивнула женщина-врач. - Будет исполнено.
      Довольный, что первая часть задания выполнена в точном соответствии с указаниями, Остерман вернулся к полковнику Планку. Тот выслушал его и в знак одобрения похлопал по плечу, отчего молодой человек даже зажмурился, как кошка, когда ее гладят по спине.
      - Теперь садись на мотоцикл и поезжай к партизанам. Они будут тебя ждать вот в этом лесу у перекрестка дорог, - показал полковник точку на карте.
      - Ехать без охраны? - трусливо пряча глаза, спросил Остерман. - Ведь они и меня могут захватить в плен.
      - В данном случае охрана бесполезна. Если захотят, расправятся с тобой и при наличии охраны. Особенность обстановки заключается в том, что как мы, так и они вынуждены играть честно, ибо на карту поставлена жизнь трех женщин, в сохранении которой мы все заинтересованы. Будь осторожен, ни в коем случае не затевай ссоры.
      - Даже если они оскорбят фюрера?
      - Даже тогда. Было бы наивно ждать от врага похвал в его адрес. В данном случае ты выполняешь дипломатическую миссию. А дипломат должен быть бесстрастным. В этом его сила и мудрость. Не забывай об Эльзе. Ее судьба в твоих руках.
      - Я понимаю.
      - Вот и прекрасно. Выслушай их условия обмена. Причем, пока не доложишь мне, не принимай их, но и не отвергай. Предупреждаю еще раз, никому об этом ни слова. Особенно остерегайся людей из гестапо... Итак, к вечеру жду тебя обратно. А пока желаю всяческих удач!.. Да, чуть не забыл: захвати вот этот мешок. Здесь одежда для наших женщин, - добавил полковник.
      Глава двадцать четвертая
      Редко кто сомневается в беспредельной силе любви. Вспыхнув в сердце, одних она делает счастливыми, других испепелит в своем жарком пламени. Впервые в своей жизни Конрад почувствовал это на Келецщине летом сорок четвертого года.
      С самой весны, когда вся природа пробуждалась от зимнего сна, он ощущал: ему чего-то не хватает. Конечно, он был рад, что наконец-то наступило долгожданное время, когда он может отомстить фашистам за гибель родителей, за свое раннее сиротство, за то, что миллионы подобных ему молодых людей оторваны от родных и близких, от любимых занятий, от своей матери-родины, гибнут в чужом краю за бредовые идеи фюрера о мировом господстве. Советские партизаны приняли его как родного брата, облекли доверием и даже представили к правительственной награде. И все же оторванность от родного народа, от страны, где он родился и вырос, порою нагоняла на него тоску. Иногда он чуть ли не физически ощущал боль разлуки. "Вот кончится война, - думал он, сидя где-нибудь на замшелом стволе поваленного дерева, - мои товарищи по отряду вернутся на свою родину, где их встретят родные и близкие с почетом и уважением, как встречают победителей. А куда мне деваться? Вернуться в Мюнхен? Но там меня никто не ждет. Поехать в Гамбург, где когда-то работали мои родители-коммунисты? Но там едва ли остался в живых хоть один человек, кто их знал. Нет у меня ни дома, ни родных и близких... Неужели весь век так и бродить по свету, не зная ни счастья, ни любви?.."
      И вот в его жизнь вдруг ворвался яркий луч света. Каким-то шестым чувством Конрад уловил, что в Эльзе он нашел то, чего ему всегда недоставало. Как всякий молодой человек, да еще офицер, много повидавший, он встречал немало женщин и девушек, но ни одна из них не произвела на него такого впечатления, как Эльза, ни одна из них до сих пор не нашла места в его сердце. Эльза же, хотя и была родственницей врага, с которым он вступил в смертельную схватку, сразу завладела его душой. Почувствовал он это, еще когда они ехали на повозке в домик пасечника. Девушка тогда сидела с завязанными глазами и ничего не видела, зато он ее разглядывал, как яркое творение гениального художника, которое, будучи выставлено в музее, сразу привлекает к себе пристальное внимание любителя искусств. Правда, своей внешностью она уступала жене брата. Та была красавица. Природа, создавая ее, строго учла все пропорции, не пожалела самых ярких и сочных красок, Эльзу же многим обделила. Но, несмотря на это, худенькая девушка растрогала его до слез и, когда он заметил, как она начала дрожать от вечерней прохлады, снял с себя китель и накинул на ее узенькие плечи. Это было с его стороны первым знаком внимания, вызвавшим в ней ответное теплое чувство.
      В тот вечер больше ничего не произошло, а на следующее утро они встретились на допросе. Девушка безо всякого нажима с его стороны рассказала все, что его интересовало. Вот тогда-то они оба особенно остро почувствовали, как родственны их души. К сожалению, Конрад не мог продлить их встречу хотя бы еще на час. Девушка, привыкшая по своему усмотрению распоряжаться временем друзей, была разочарована таким необычным для нее поведением. Чего только не передумала она в тот день, ожидая его вызова!
      На следующее утро Берта и Эльза еще крепко спали, когда Конрад вошел в избушку пасечника.
      - Здравствуйте! - весело крикнул он, приветствуя их. - Просыпайтесь! И посмотрите, что я вам привез!
      Он положил на стол две кучки аккуратно сложенной одежды, поставил небольшую корзину с едой и на пол - две пары дамских туфель.
      - Боже мой! - воскликнула Берта и, сбросив с себя плащ-палатку, которой накрывалась вместо одеяла, полуголая подбежала к столу. - Это же мое платье, мое пальто, мои туфельки!
      Эльза с укором посмотрела на нее и покраснела.
      - Берта, в каком ты виде? Постеснялась бы чужого мужчины...
      - Милая ты моя девочка! - покачала головой Берта. - Если бы женщины стеснялись мужчин, мы с тобой никогда бы не появились на свет божий! К тому же господин гауптштурмфюрер вовсе не чужой, а, как ты сама уверяла, чистокровный немец.
      - Бесстыдница... - пробормотала девушка.
      - Ошибаешься, милая, - просто я не ханжа. Потому не стыжусь показываться людям в таком виде, в каком нас создал господь бог по образу и подобию своему.
      Берта взяла свое платье, взглянула на Конрада, словно ожидая от него одобрения, но, не дождавшись, надулась, повернулась к нему спиной и начала медленно одеваться.
      - Извините, милые дамы, не буду вам мешать... Одевайтесь, позавтракайте, а примерно через час начнем работать, - сказал Кальтенберг.
      - Кого из нас вы сегодня вызовете первой? - поинтересовалась Берта.
      - Кого бог пошлет, - пошутил Конрад.
      - Бог всегда милостив ко мне. Значит, встретимся через час?..
      Кальтенберг действительно решил начать с допроса Берты. В назначенное время конвоир привел ее в землянку. Она была уже одета, скромно и аккуратно, как женщина, идущая на работу в учреждение или контору. На ней было темное шерстяное платье с длинными рукавами, закрывающее шею и колени. По всей видимости, сама Берта была недовольна своим нарядом. Конрад заметил это и решил подтрунить над ней:
      - Извините, фрау Берта, но мне кажется, что полковник Планк не особенно балует вас нарядами...
      - Все мужья глупы как пробки, - презрительно надула она губки. - Мой Ганс в этом отношении не составляет исключения. Присылая мне это платье, он, конечно, надеялся, что в нем я буду выглядеть как настоящее пугало и не привлеку внимания чужих мужчин. Но у него, как всегда, не хватило ума, чтоб сообразить простую вещь: женщина в случае необходимости может снять платье...
      Конрад прервал ее.
      - Нам предстоит серьезный разговор, фрау Планк, - сказал он строго.
      - Надеюсь, сегодня вы не станете пугать меня расстрелом?
      - Нет, беседа у нас будет мирной... Вчера вы упомянули о лейтенанте Остермане. Вчера же вечером мой помощник встретился с ним. Адъютант вашего супруга попытался подкупить моего помощника, чтоб тот за определенную плату устроил ему свиданье с Эльзой. Меня это удивило. Если он выполнял волю своего начальника, то должен был бы прежде всего встретиться с его любимой женой. Не так ли?
      - Конечно, так. Но на этот раз он выполнял не его волю, а свою собственную...
      - То есть?
      - Бедняга по уши влюблен в мою золовку, а мы вся чески его поощряем, ибо он единственный сын очень богатых родители и к тому же - славный малый. Если можете, устройте им свидание.
      Конраду хотелось спросить, как относится к нему сама Эльза, но, поразмыслив, решил, что Берта сразу же истолкует его вопрос так, как ей будет удобнее. "Спрошу лучше у самой Эльзы, - подумал он. - Если захочет, расскажет..."
      - Я подумаю, - пообещал он. - Вчера вы также упомянули о графине Бохеньской и ее дочери. Где они находятся в настоящее время?
      - В домике садовника, в строжайшей изоляции. Входить к ним могут только трое: мой муж, старший следователь и солдат, доставляющий им еду.
      - К чему такие строгости, не понимаю...
      - Чего тут непонятного? - удивилась Берта. - С одной стороны, они служат приманкой для Тадеуша Бохеньского, с другой стороны, систематически подслушивая их разговоры между собой, мой муж узнает о польском сопротивлении...
      - Неужели ваш муж, полковник вермахта, стоит за дверью и подслушивает разговоры женщин?
      - Зачем же ему делать это самому? - презрительно фыркнула жена полковника. - За него работает техника. В стенах дома садовника установлены микрофоны.
      - Вот оно что! А польза-то есть от такого подслушивания?