Герои без вести не пропадают

      - Это замечательно! - воскликнул Соколов. - Теперь незачем держать людей на наблюдательных постах!
      - Действительно, зачем зря подвергать их опасности? Сведения, добываемые таким путем, полнее и надежнее. Они позволят нам освободить весь взвод Волжанина для непосредственной борьбы с немецкими войсками, поддержал его Савандеев.
      - Не торопитесь, - остановил их Турханов. - Посты мы сохраним полностью, а может быть, даже добавим еще пару.
      - Зачем? - разочарованно спросил лейтенант.
      - А вот зачем. Во-первых, разведданные, полученные из одного источника, не подтвержденные сведениями из другого или даже из третьего источника, нельзя считать достоверными. Во-вторых, немцы могут закрыть один из каналов, по которому происходит утечка информации. В нашем распоряжении тогда останется второй канал. А что касается освобождения взвода Волжанина для непосредственных боевых действий, то запомните, дорогие друзья: мы здесь находимся прежде всего для того, чтобы обеспечить успешную работу именно этого взвода. Так что о свертывании разведывательной деятельности не может быть и речи...
      Присутствующим ничего не оставалось, кроме как согласиться с ним...
      Глава двадцать вторая
      Зимняя кампания 1944 года на советско-германском фронте завершилась небывало крупными поражениями немецких войск. Красной Армией были освобождены Ленинградская и Новгородская области на севере и почти вся Правобережная Украина и Крым на юге. Сотни тысяч немецких солдат нашли себе могилу на священной советской земле, сотни тысяч возвратились на родину в санитарных вагонах, чтобы пополнить несметное число калек в германских городах и селах, десятки тысяч фашистских солдат и офицеров сдались в плен. Общие потери гитлеровской армии в зимних беях перевалили за миллион человек. Фронт требовал пополнений. Гитлеровская Германия задыхалась от нехватки резервов. Очередные мобилизации уже не давали эффекта. Чтобы заполнить бреши, образовавшиеся зимою на Восточном фронте, германским генералам приходилось ослаблять или вовсе ликвидировать многие гарнизоны своих войск на оккупированных территориях. Это создавало благоприятные условия для дальнейшего развертывания партизанской войны в глубоком тылу немецких войск. Так случилось и в Польше, особенно на территории Люблинского воеводства, к восточной границе которого приближались части и соединения наступающей Красной Армии.
      Для успешных действий войск в числе прочего необходима и хорошо поставленная разведка. Разведка - глаза и уши армии, без нее немыслима ни одна мало-мальски значительная операция, как в наступательном, так и в оборонительном бое. Турханов это прекрасно понимал, поэтому с первых дней существования своего отряда настойчиво прививал всем своим подчиненным мысль о необходимости разведки. Разведотдел штаба под руководством лейтенантов Соколова и Кальтенберга непрерывно собирал нужные сведения о противнике. Их тут же наносили на оперативную карту отряда. С каждым днем там сокращались белые пятна, то есть районы, о которых партизанам ничего не было известно в отношении наличия там вражеских сил. Глядя на эту карту, легко было определить, где находится в данное время неприятель. Синий круг означал наличие немецких войск, их численность проставлялась внутри круга цифрами. Если рядом с названием города или деревни была нарисована подкова, это означало, что там находится полевая жандармерия.
      Разведчики из отряда Турханова не однажды встречались с разведчиками и других советских партизанских отрядов, базы которых находились в Билгорайских лесах и в Сельской пуще, но установить регулярную связь с этими отрядами пока не удалось. Отдельные мелкие отряды, состоящие из десяти пятнадцати человек, заходили и в Яновские леса, но там они долго не задерживались и на предложение Турханова объединиться отвечали отказом. Сначала полковник не понимал, в чем тут дело. Потом ему это объяснил один из командиров такого отряда.
      - Крупный отряд теряет подвижность. Ему часто приходится вести оборонительные бои, защищать свою базу, обозы с продовольствием и боеприпасами и другие объекты, а такие Зои приводят к большим, зачастую вовсе не нужным, потерям. Мелкий отряд оборону не признает. Он навязывает противнику бой в выгодных для себя условиях. У нас нет ни складов, ни обозов, мы нападаем на такого противника, в победе над которым не сомневаемся. Крупный отряд, как правило, привлекает внимание немецких карателей и часто служит объектом бомбежек, мелкие же отряды почти не знают такой Опасности. Уйти от карателей не представляет особого труда, а авиация на нас вообще не обращает никакого внимания. Мой совет вам - разбейте свой отряд на несколько отрядов и дайте им возможность действовать самостоятельно...
      - А как же отряд Ковпака? - спросил Турханов. - Наверно, вы слыхали о знаменитом зимнем походе одной из дивизий этого партизанского соединения-из Украины до Карпатских гор. Кстати, она тогда разгромила много фашистских гарнизонов и в нашем районе.
      - Слыхал, конечно, - ответил командир. - Но то ковпаковцы, а то мы. Каждому свое...
      "Да, каждому свое, - подумал тогда Турханов. - Вред, причиняемый маленькими отрядами, возможно, беспокоит немецкое командование не больше, чем комариный укус слона, но считать их бесполезными тоже нельзя. Появляясь в различных районах и нападая на мелкие группы противника, они дезориентируют вражескую разведку, мешают ей следить за такими отрядами, как наш".
      Чтобы не подставить весь свой отряд под удар карателей, Турханов сосредоточил подразделения в разных уголках леса, сохранив между ними и штабом постоянную и крепкую связь. Так, например, рота Байдирекова обосновалась на восточной опушке леса, возле грунтовой дороги. С высоты птичьего полета позиция, занятая ротой, наверное, напоминала нечто подобное широко раскрытой звериной пасти, где окопы и другие огневые точки - зубы и клыки зверя, опушки леса - верхняя и нижняя губы, а дорога, выходящая из леса, - длинный высунутый язык.
      Однажды утром весь отряд внезапно разбудила артиллерийская канонада. Люди выскочили из землянок и шалашей.
      - Неужели приближается Красная Армия? - с надеждой спросил молодой партизан.
      - Едва ли! - засомневался партизан постарше. - Скорее всего, каратели.
      - Начинаются дни золотые, - вздохнул третий.
      В эту минуту на взмыленном коне прискакал связной из роты Байдирекова.
      - Товарищ полковник! - обратился он к командиру отряда. - К нашему лесу приближаются какие-то войска, преследуемые неизвестными воинами. Командир роты ждет вашего распоряжения.
      - Алим, коня! - скомандовал полковник. - Два связных со мной!
      Мурзаев подвел к нему двух оседланных лошадей. Командир вскочил на одну, на другую хотел сесть ординарец, но Турханов остановил его жестом.
      - Я должен быть с вами, - сказал Алим по-татарски. - Так велела Ева.
      - Я тебе покажу, что она велела! Иди к блиндажу, держи коней наготове. В случае чего, спасай радиостанцию. Понял? - строго сказал полковник, тоже по-татарски.
      - Очень карашо! - и Алим. приложил руку к пилотке.
      Полковник пустил коня вскачь. За ним поскакали связные. Когда они прибыли в распоряжение второй роты, Байдиреков стоял на мостике, подвешенном между двумя огромными елями на высоте десяти - двенадцати метров, и смотрел в бинокль. Передав коня подбежавшему партизану, Турханов тоже поднялся на наблюдательный пункт.
      Командир роты доложил, что примерно час назад со стороны Билгорайских лесов послышались выстрелы, потом застучали крупнокалиберные пулеметы. Скоро к ним присоединилась артиллерия. Чтобы выяснить, кто с кем воюет, он послал на конях разведгруппу, которая скоро должна вернуться.
      Турханов пожал ему руку и поднес к глазам свой бинокль. Вот опушка леса. Туда выбегают группы вооруженных людей. Их не меньше двадцати пяти-тридцати. Пока вина группа перебегает, другая прикрывает ее огнем из винтовок и автоматов. Потом они меняются ролями. Это - Четко организованный отход одной из воюющих сторон. Видно, они стараются оторваться от преследователей. А вот Ц преследователи. Они лучше вооружены. У них больше пулеметов, четыре пушки батальонной артиллерии. Теперь уже можно разглядеть каждого человека в отдельности. Отступающие одеты в зеленые шинели из английского сукна, на головах у них конфедератки. У преследователей Шинели мышиного цвета, высокие стальные каски. Значит, немецкие каратели напали на какую-то польскую воинскую часть. Хотя силы неравные, поляки все же организованно отошли к глубокому оврагу и заняли оборону вдоль его восточного крутого склона. Немцы попытались ворваться в овраг, но это им не удалось, и они вынуждены были залечь под убийственным пулеметным огнем. Теперь позиции преследователей оказались невыгодными. Противник их расстреливал прицельным огнем.
      Потери немцев увеличивались с каждой минутой, а укрыться было негде. В результате один за другим замолчали несколько немецких пулеметов. Но поляки на этом не успокоились. Они ввели в бой ротные минометы. Мины начали рваться вокруг немецких пушек. Видно было, что одна попала в цель и вывела из строя пушку. Другая мина уничтожила расчет соседней пушки. Каратели стали отходить - возможно, хотели таким образом выманить противника из оврагов. Но поляки не поддались обману: оставив небольшое прикрытие вдоль склона, они двинулись по оврагу к лесу.
      В это время вернулись, разведчики.
      - Товарищ командир! - обратился к Байдирекову старший. - Ваше приказание выполнено. Мы выяснили: батальон немецких карателей, поддержанный четырьмя легкими танками и артиллерийской батареей, сегодня утром внезапно напал на две роты Армии Людовой. Поляки сначала отступили в ближайший лес и там приняли бой. Два танка подбили, но все-таки им пришлось отступить дальше. Мы встретились с командиром одной из рот и указали, где находится наша рота. Теперь поляки отходят к нам... - Только сейчас разведчик заметил полковника и растерялся:
      - Извините, надо было доложить вам...
      - Ничего, - успокоил его Турханов. - Ваше решение считаю правильным. Товарищ Байдиреков, приготовьте роту к бою! - приказал он командиру роты.
      Тот спустился с мостика и отправился к командирам взводов, а полковник остался наблюдать за действиями карателей.
      Должно быть, немцы не поняли намерений противника
      И, вместо того чтобы штурмом овладеть его выгодными огневыми позициями, слишком долго стояли в поле, неся при этом довольно значительные потери от снайперского огня. Когда же они поняли ошибку, было уже поздно: основные силы поляков, умело используя рельеф местности, под прикрытием огня арьергардного взвода ушли в лес, где вместе с партизанами начали подготовку к финальному бою.
      Тем временем к карателям подоспело подкрепление - два танка с автоматчиками на броне и рота пехоты. Усиленный батальон яростно бросился в атаку на... покинутые позиции Армии Людовой. Такая неудача могла вывести из равновесия даже опытного командира, а немецким батальоном командовал всего-навсего молодой оберштурмбанфюрер, видимо командированный из войск СС для организации борьбы с партизанами, который, хотя и наверняка был превосходным палачом, в вопросах тактики разбирался не лучше унтер-офицера вермахта. Не найдя противника там, где, по его мнению, он должен был находиться, командир батальона буквально взбесился. В первую очередь он накричал на командиров передовых рот, обвинив их в трусости и предательстве за то, что своевременно не доложили ему об отходе врага. Потом приказал одной роте с остатками артиллерийской батареи остаться в резерве, а остальных повел в погоню за польским арьергардом. Но догнать его не удалось. Взвод Армии Людовой благополучно добрался до леса и присоединился к своим, а каратели вышли на ту самую поляну, которая походила на звериную пасть. Тут их поджидали объединенные силы советских партизан и Армии Людовой.
      Наступил решительный момент. По команде Турханова в небо взвилась красная ракета. И тут же на карателей обрушился шквал огня. Били минометы и пулеметы, трещали автоматы, гремели ружейные залпы. Специально выделенные бойцы подорвали оба немецких танка, а автоматчиков, сидевших на их броне, скосили автоматным огнем. Враг заметался. Одни бросились бежать в лес, но там их встретил такой же убийственный огонь, и им пришлось залечь в нескольких шагах от партизанских окопов. Бойцы байдирековской роты расправились с ними мгновенно. Другие ударились в паническое бегство, но выйти из огненного кольца удалось немногим. Два станковых пулемета, замаскированных на выступах леса с обеих сторон поляны, отрезали пути к отступлению. Около сотни карателей собрались в центре поляны и попытались организовать круговую оборону, но тут партизаны и роты Армии Людовой по сигналу Турханова бросились в атаку.
      - За Родину! - крикнул Турханов, выбегая на поляну. - За Советскую власть! - присоединился к нему Байдиреков.
      - Ура!
      - Виват!
      Стреляя на ходу, атакующие быстро сблизились с врагом и забросали его ручными гранатами. Начался штыковой бой. Сопротивление врага было сломлено. Только небольшая группа солдат и офицеров, побросав оружие, сдалась в плен. Среди них оказался и, командир батальона.
      - Победа! - закричали партизаны.
      - Да здравствует наша победа!
      - Ура! Виват! - бросали в воздух пилотки и конфедератки бойцы и жолнежы <Жолнеж - солдат (польск.)>.
      К Турханову подошла группа польских офицеров во главе с майором командиром батальона. Это был сравнительно молодой человек, стройный, высокого роста.
      - Командир батальона майор Краковский, - представился он. - От имени офицеров и бойцов батальона разрешите передать вам горячую благодарность за великолепную помощь.
      Турханову этот офицер сразу напомнил кого-то, но он никак не мог вспомнить, кого именно. Услышав его голос, он наконец вспомнил. Дело было в Испании. Под Гвадалахарой шли ожесточенные бои между республиканцами и мятежниками. Подразделения Интернациональной бригады медленно отступали под натиском превосходящих сил противника. Неожиданно из ближайшей апельсиновой рощи выскочила марокканская кавалерия и начала заходить во фланг и тыл республиканцам. Катастрофа была неминуемой. Но тут из оврага показалась колонна республиканской кавалерии. Она бросилась наперерез марокканцам. Произошел встречный кавалерийский бой, носивший в условиях гражданской войны особенно ожесточенный характер. Сверкали сабли, ржали кони, падали изрубленные тела конников. В конце концов наемные войска не выдержали бурного натиска республиканцев. Марокканская кавалерия повернула назад и быстро скрылась в апельсиновой роще. Бойцы и командиры Интернациональной бригады, в том числе и Турханов, побежали к кавалеристам, чтобы поблагодарить за помощь и выручку. Вот тут-то и увидел впервые Турханов этого командира кавалерийского эскадрона. Помнится, он тогда получил сабельный удар в правую щеку. Турханов посмотрел на польского майора. След марокканской сабли до сих пор был хорошо заметен.
      - Адам! - воскликнул полковник. - Это вы? Вот где нам довелось снова встретиться! Помните Гвадалахару?
      - Володя-танкист? - не верил своим глазам Краковский. - Точно, он! Поистине пути участников революционной битвы рано или поздно сходятся на поле боя другой освободительной войны. Ну, здравствуй, дорогой товарищ!
      Они долго сжимали друг друга в объятиях.
      К Турханову подошел Байдиреков. Полковник представил его польским друзьям.
      - Разрешите доложить! - обратился командир роты к Турханову. - Получены предварительные итоги боя. Потери карателей убитыми и ранеными сто шестьдесят три человека, пленными - тридцать два человека, в том числе восемь офицеров вермахта и один оберштурмбанфюрер СС. Захвачены следующие трофеи: винтовок и автоматов сто восемьдесят два, пулеметов десять, минометов шесть, ручных гранат триста, патронов двадцать две тысячи.
      - Хорошо, - прервал его полковник. - Когда закончи те подсчет трофеев, сведения передайте в штаб. Всех раненых отправьте в санитарную, часть. Для организации похорон выделите команду. За отступившими карателями установите непрерывное наблюдение, пока они не уйдут отсюда совсем...
      - Слушаюсь, товарищ полковник.
      Байдиреков ушел выполнять приказ командира. Адам Краковский повернулся к Турханову.
      - Прошу прощения, никак не могу вспомнить вашу фамилию, - сказал он, виновато улыбаясь.
      - И не надо. У меня теперь другая... Турханов.
      - Турханов? Слыхал, слыхал! Об отряде Турханова знают не только в окрестных населенных пунктах, но и в штабе второго обвода Армии Людовой <Обвод - округ>. Вот, оказывается, кто выручил нас сегодня из беды!
      - Расскажите о своем батальоне.
      - Он воюет второй год. Из небольшого отряда Гвардии Людовой превратился в батальон четырехротного состава. Две роты под командованием начальника штаба пока действуют в другом районе.
      - Где вы встретились с карателями?
      - В десяти километрах отсюда. Выдал нас один предатель. На прошлой неделе к нам перешел из отряда НСЗ <НС3 - народные вооруженные силы военные формирования польской реакции> хорунжий. Сперва зарекомендовал себя вполне надежным человеком. Вчера не вернулся с разведки. Была короткая схватка, и мы считали его погибшим. А сегодня в деревню, где отдыхали наши роты, привел карателей. Хорошо еще, дозоры вовремя подняли тревогу. Мы успели отойти к лесу.
      Хорунжего видели наши бойцы в рядах карателей в форме немецкого офицера. Но от нас он не уйдет. Все равно висеть ему на суку!
      - Как вы хотите его схватить? - с интересом спросил Турханов.
      - Обменяем вот на этих мерзавцев! - показал майор на пленных. Конечно, если вы не возражаете.
      - Не возражаю. Только сначала допросим, а потом меняйте на что угодно! - засмеялся полковник. - Но согласятся ли немцы выдать вам своего шпиона?
      - А на что им разоблаченный шпион? Ведь его больше к нам не пошлешь. Как бойцу ему - грош цена. Немцы с радостью обменяют его на пленного оберштурмбанфюрера да в придачу дадут по нашему указанию еще человек десять. Подобным образом не раз приходилось освобождать из немецкого плена нужных нам людей...
      Глава двадцать третья
      Понятно, что в жизни воинской части победа - самое радостное событие. Однако командир должен всегда смотреть на нее трезво - не переоценивать свой успех, не зазнаваться... Чтобы победа над карателями не вскружила голову партизанам, а вселила в них уверенность в своих силах и воодушевляла на дальнейшую борьбу, надо было разъяснить им действительное значение сегодняшнего боя. Поэтому командование решило провести в каждом подразделении митинги при участии руководителей отряда. Турханов решил пойти к Айгашеву: положение дел в его роте по-прежнему вызывало тревогу.
      Получив приказ созвать в своем подразделении митинг и узнав, что на нем будет присутствовать командир отряда, Айгашев надулся, как капризный ребенок. "Будет расхваливать Байдирекова, - подумал он, - ставить лейтенанта в пример майору. Это значит - дискредитировать меня в глазах подчиненных! Нет уж, меня не проведешь! Раз так, я не буду на митинге. Пусть его организуют другие. Да, другие".
      С этой мыслью он вызвал к себе командира первого взвода Колпакова и, рассказав ему, о чем следует говорить на митинге, взял автомат и ушел в лес.
      Константин Сергеевич Айгашев напоминал человека, отправившегося в путешествие в тесной обуви. Когда жмет обувь, путешественник не замечает изумительной красоты природы, не может вникнуть в суть интересного рассказа, которым спутник пытается привлечь его внимание. Он думает только о своих собственных ногах, о муках, которые он испытывает. Подобно такому путнику, Айгашев всю жизнь был занят одними только заботами, грызущими его душу. Ничто его не радовало, ничто не нравилось. Он всегда был чем-то недоволен, всегда кого-то ненавидел, кому-то завидовал. Ему хотелось вырваться вперед, но приходилось плестись в хвосте. Он был уверен, что жизнь балует тех, кто умеет ловчить. "Например, чем я хуже Турханова? - не раз спрашивал он себя. - Почему он в двадцать два года получил звание лейтенанта, а я только курсанта? Почему, когда он стал полковником, я получил лишь звание лейтенанта? Ведь мы с ним родились в один год, в одинаковых деревнях и у нас у обоих родители были неграмотные чувашские крестьяне. Почему же судьба у нас разная?
      Ведь ничем особенным Турханов не отличается. Вот сегодня издал приказ, предлагает проработать его... Чего тут нового, оригинального? Да и победа далась ему чисто случайно. Если бы командир карателей не сунул свою глупую башку в заранее подготовленную Байдирековым ловушку, никакой победы и не получилось бы. Везет же командиру второй роты! Эх, окажись я на его месте вся слава досталась бы мне!" - бормотал Айгашев, распаляясь все сильнее.
      "Нет, вечно так продолжаться не может! - решил он. - В природе ведется ожесточенная борьба за существование. Сильные пожирают слабых, чтобы выжить. В человеческом обществе происходит то же самое, только тут чаще нужна не сила, а хитрость. Более хитрые выдвигаются вперед, завоевывают славу и благополучие, вовремя устранив со своего пути конкурентов. Мой конкурент-Турханов. Боже мой! Как мне избавиться от него?"
      Как раз в эту минуту мысль его прервала сорока, неожиданно застрекотавшая в кустах. Айгашев верил дурным приметам, а в народе говорят, что мысль, прерванная сорокой, никогда не осуществится... Пылая от злости, Айгашев поднял автомат и выпустил в сороку обойму - к счастью для нее, безрезультатно: длиннохвостая трещотка отделалась лишь легким-испугом.
      Пока незадачливый майор пугал сорок, его заместитель по политической части открыл в роте митинг и зачитал приказ о первой крупной победе над карателями и о задачах, вытекающих из этого факта для всего личного состава. Незаметно подошел Турханов, встал сзади. После замполита слово взял командир первого взвода.
      - Товарищи! - обратился Колпаков к партизанам. - Я выступаю здесь от имени командира роты. Он очень занят и не мог явиться на митинг. Он просил передать, что радуется вместе с вами нашей первой победе и поздравляет Байдирекова с успехом, но в то же время предостерегает от излишнего восторга. Победа дается дорогой ценой. Были убитые и раненые не только у врага, но и у нас. Убитых похоронили в братской могиле и поставили столбик с дощечкой, на которой написаны их имена. Но пройдет некоторое время, и столбик сгниет, имена героев смоет дождь, и никто не будет знать, кто лежит под этим холмиком - партизан или фашист. Но это еще не все. Вы знаете, на Родине нас считают пропавшими без вести. А к ним люди относятся с недоверием.
      - Почему? - спросил кто-то.
      - Потому что среди них есть не только честные люди. Вспомните, из кого состоит армия предателя Власова? Разве не из без вести пропавших? А мало ли изменников служит в немецкой армии, в полиции, в лагерной администрации? Все они на Родине числятся в списках без вести пропавших. Партизаны, оставшиеся в живых, после войны докажут, что они не были предателями. Но кто расскажет о тех партизанах, которые лежат в братских могилах? Командир роты сказал: для того чтобы нас не постигла такая участь, нам нужно поскорее перейти линию фронта и соединиться с частями Красной Армии. Тогда в райвоенкоматы по месту призыва сообщат о том, что мы не предатели и опять служим в Красной Армии. Товарищ Айгашев предложил на митинге обсудить этот вопрос и принять специальную резолюцию, в которой просит командование отряда прекратить операции на чужой территории и по вести весь-отряд на соединение с Красной Армией.
      Поднялся шум. Люди заспорили. Одни поддержали мнение Айгашева, высказанное Колпаковым, другие не согласились с ним. Вперед вышел пожилой человек.
      - Командир роты прав, - заявил он. - За что мы воюем здесь? За свободную и независимую Польшу, говорят нам. А скажите, на кой леший нам эта свободная Польша? После революции мы им дали свободу, так они захотели в придачу получить всю Украину. Вот какую метку оставили тогда паны на наших спинах! - Он задрал рубаху и показал обнаженную спину, где ясно были видны рубцы. - Это господа пилсудчики в двадцатом году под Киевом обработали нас шомполами. Еще неизвестно, как они поступят с нами, если мы снова завоюем им свободу. Поляки - наши извечные враги. Чем проливать за них свою кровь, не лучше ли действительно поскорее двинуться на соединение с Красной Армией?
      Турханов увидел, что разговор принимает нежелательный оборот. Пора было вмешаться, и он вышел вперед. Колпаков и Пуяндайкин растерялись. Первым опомнился дежурный по роте.
      - Рота, смирно! - скомандовал он.
      - Вольно! - отмахнулся командир отряда. - Продолжайте, товарищи, говорите.
      - Товарищ полковник, наши бойцы хотят поскорее соединиться с Красной Армией. Скажите, правильно ли это? - спросил Колпаков.
      - И правильно и неправильно, - улыбнулся Турханов. - Стремление соединиться с Красной Армией, без условно, заслуживает одобрения. Но дело в том, когда и как это сделать. Надо выбрать подходящий момент. Вот подумайте сами: когда лучше встретиться с нашими войсками - когда они стоят в обороне, как сейчас, или когда начнут наступление?
      - Конечно, во время наступления легче. Тогда нам не надо будет пробираться к ним через линию фронта, - сказал Пуяндайкин.
      - Правильно, - согласился полковник. - Значит, нам надо подождать, пока наша армия начнет летнее наступление. Но это еще не все. Тут вот один товарищ высказал Опасение насчет будущих действий Польши, если мы, по его словам, еще раз завоюем для нее свободу. Сразу скажу вам: он не прав. Во-первых, мы воюем здесь против нашего Общего врага - немецкого фашизма. Вот, например, сегодня мы вывели из строя около двухсот немецких солдат и Офицеров, из них больше половины убитых. Конечно, это не так уж много, однако и они, двести гитлеровцев, как-никак уже не дойдут до фронта и никогда не убьют ни одного советского человека. В дальнейшем, уверен, счет этот будет расти. Кроме того, на каждого партизана немцы в своем тылу вынуждены держать по крайней мере десять солдат. В нашем отряде более трехсот партизан, - значит, мы оттягиваем от фронта целый пехотный полк гитлеровцев. Как вы думаете, помощь это Красной Армии или нет?
      - Большая помощь! - подтвердили партизаны.
      - Теперь о Польше, - продолжал Турханов. - Той Польши, которая хотела захватить Советскую Украину, на свете уже нет. Она развалилась еще в тысяча девятьсот тридцать девятом году. Завтрашняя Польша, конечно, будет совсем другой. Там не найдется места для Пилсудских, Рыдз-Смиглы и им подобных. В новой Польше к власти придут рабочие и крестьяне. Так что в освобождении Польши из-под фашистского ига заинтересованы не только поляки, но и мы. Поняли, товарищи?
      - Поняли!
      - Все ясно!
      - Где вы прикажете, там и будем воевать! - закричали партизаны.
      Митинг кончился. Люди стали расходиться. Молодой парень из последнего взвода подошел к пожилому партизану, показывавшему рубцы на спине.
      - Ну как, старина? - подмигнул он. - Будем проливать свою кровь за поляков или нет?
      - Не за поляков, дурень, а за нашу общую победу. Я и раньше думал так, да бес попутал, - недовольно проворчал тот.
      Глава двадцать четвертая
      День был на редкость необычный. Солнце светило и грело совсем по-летнему, птицы без умолку щебетали в густой зелени деревьев. Да не только это! Главное - столько событий, одно за другим... Утром - неожиданная схватка с карателями и их разгром. Потом митинги по подразделениям. Днем траурная церемония и похороны павших смертью храбрых. Затем - обмен раненых и пленных, суд над предателем и его публичная казнь (майор Краковский не ошибся: в обмен на своего комбата немцы выдали хорунжего). День длиною в вечность закончился дружеским ужином в партизанской столовой под сенью могучих елей, сквозь ветви которых просматривались яркие звезды.
      До сих пор батальон Армии Людовой, по выражению комбата, жил на зимних квартирах: по договоренности с местными представителями Крайовой Рады Народовой - подпольной организации антифашистского национального фронта, действовавшей во многих населенных пунктах Люблинского воеводства, был определен на постой к крестьянам. Снабжение тоже велось через эту организацию, поэтому батальон еще не развернул тылы. У него не было ни складов, ни кухни, даже посуды - крестьяне кормили солдат из своей. Теперь поляки поняли, что солдат без котелка - как слон без, хобота, даже если и есть еда, не скоро насытишься. Турханов предложил гостей накормить в первую очередь, а партизан - за ними, но Адам Краковский не согласился.
      - Пусть из одного котелка едят по два человека, - сказал он, - один поляк и один русский.
      Так и сделали. Каждый партизан пригласил поляка, и дело пошло на лад, с шутками и прибаутками. Даже языковой барьер не стал помехой. Говорили на двух языках, но понимали все, а где не понимали, догадывались. Вот боец-чуваш, захлебываясь от восторга, описывает прелести родного края, где, по его словам, темные леса полны всевозможных зверей и дичи, реки и озера кишат рыбой, а тучные колхозные поля дают столько хлеба, что им можно прокормить население еще одной такой республики, как Чувашия.
      - Слыхали вы о сурской стерляди? - спрашивал он и сам же отвечал:
      - Первая рыба в мире. Говорят, Петр Первый иной рыбы и не признавал.
      - Говорят, и мачты для своих кораблей он заготовлял в чувашских лесах, - добавлял другой.
      Поляк-жолнеж, понятно, хвалил свою родину, говорил, что Висла по своей красоте - первая река Европы после Волги, что нет ничего прекраснее зеленых вершин Свентокшиских гор и нет в мире девушек красивее варшавянок.
      Им верили, ибо каждый знал: нет на свете ничего краше и милее, чем родина...
      Ева в этот день впервые поднялась на ноги после неудачного прыжка с парашютом. Алина объявила, что опасность полностью миновала и она теперь может не только вставать, но и выходить из блиндажа и совершать небольшие прогулки. Ева так и сделала. Кончив принимать и передавать радиограммы, она пошла в лес, принесла букетик весенних цветов и поставила его на стол Турханову, использовав вместо вазы старую консервную банку. Полковник по достоинству оценил этот подарок, наградив девушку жарким поцелуем. Но тут он заметил, что в глазах Евы не вспыхнула радость, как обычно, а заблестели слезы.
      - Что с тобой? - насторожился он. - Случилось что-нибудь плохое?
      - Не знаю, как ты это назовешь - хорошим или плохим. Нашелся тот батальон, куда я должна была прибыть, - ответила девушка.