Герои без вести не пропадают

      - Думаю, что есть. Как-то муж говорил об аресте одного доктора, большого друга семьи Бохеньских. Будто бы адрес его конспиративной квартиры, где он скрывался, узнали, подслушав разговоры этих женщин. Муж надеялся выяснить у доктора, где скрывается Тадеуш, но он неожиданно скончался в тюрьме,
      - Наверно, не выдержал пыток?
      - Вы думаете, у нас пытают?
      - Не думаю, а знаю. В немецких тюрьмах повсюду творятся беззакония. Тюрьма полковника Планка не исключение, - сухо сказал Конрад, глядя ей прямо в глаза.
      - Почему вы так на меня смотрите? Разве я виновата, что в наших тюрьмах не соблюдают законы?
      Лицо Берты вдруг омрачилось. Она вспомнила о первом допросе, когда она чуть не стала жертвой этого странного человека, то любезного и внимательного, то строгого, жестокого, и невольно съежилась, будто ее облили холодной водой. "Нельзя мне спорить с ним, нельзя раздражать его, - подумала она. - Ни на минуту нельзя забывать, что моя жизнь в его руках".
      - Виноваты все немцы, потому что терпят такие по рядки. Но бог с ним, с этим несчастным доктором... Лучше расскажите, что вам известно о взаимоотношениях вашего мужа с руководителями абвера? Только прошу помнить о нашем уговоре: вы будете откровенны, а я - справедлив к вам.
      Берта хотела было ответить отрицательно, ссылаясь на неосведомленность, но предупреждения Конрада снова подействовали на нее отрезвляюще, и она решила ничего не скрывать. "Ласковый теленок двух маток сосет", - подумала она.
      - В "Лисьей норе", как называли резиденцию адмирала Канариса в Берлине, на Тирпитцуфер, семьдесят четыре, к моему мужу всегда относились хорошо, как к одному из самых исполнительных работников абвера. Особым доверием он пользовался у адмирала и, мне кажется, адмиралу отвечал тем же. Поэтому, узнав об отстранении Канариса, он даже решил подать в отставку...
      Берта вдруг замолчала. Сначала Кальтенбергу показалось, что она силится припомнить что-то, но, посмотрев в ее глаза, увидел страх и отчаяние.
      - Дальше что? - тихо спросил он.
      Вместо ответа она схватилась за голову и горько заплакала. "Черт побери! - выругался про себя Конрад. - Опять хочет разыграть истерику. Как только ей не надоест!" Но, взглянув на нее внимательнее, он понял, что на сей раз она не притворялась.
      - Да, нет мне спасения, - прошептала она сквозь слезы. - Если вы не убьете, со мной расправится муж или еще страшнее - замучают в гестапо. Лучше уж вы расстреляйте! По крайней мере, умру честно, а не как преступница, выдавшая государственную тайну...
      Подлинное горе не может не тронуть отзывчивое сердце. После того как в тридцать третьем году фашистские штурмовики сначала избили мать Конрада, а потом увели в тюрьму и там убили, он стал глубоко презирать мужчин, истязавших женщин. Теперь он сам невольно оказался в роли мучителя. Осознав это, он с другой точки зрения взглянул на драматическую ситуацию, в которой оказалась Берта помимо своей воли, и хотя прекрасно понимал, что она враг, а не друг, но как женщину ему стало ее жаль. Он подошел к ней сзади и положил руки на плечи.
      - Знаете, фрау Берта, есть еще один выход, - сказал он тихо.
      - Какой?
      - Не мучиться из-за этого. Государственная тайна, которую вы собираетесь открыть, является преступной тайной, а раскрытие преступления не может быть бременем для совести...
      - Но они все равно меня убьют.
      - Если узнают. Но в том-то и дело, что ни абвер, ни гестапо никогда не узнают о нашем разговоре, если вы сами не расскажете...
      - Мне страшно, - вздрогнула она. - Но... Да, я рас скажу. Что еще мне остается?
      И Берта рассказала следующую историю...
      Полковник Планк регулярно вел дневник, который хранил за семью замками. Но от любопытной жены ничего не спрячешь. Берта прочитала дневник мужа, в котором с тщательностью были записаны все встречи и переговоры сначала с адмиралом Канарисом, а потом с полковником Ганзеном. Одна из многочисленных записей в изложении Берты звучала примерно так:
      "13 октября 1943 года. Мой шеф (имеется в виду Канарис), несомненно, обладает гениальной способностью предвидеть будущее на основе анализа прошлого и настоящего. Так, например, я еще в прошлом году понял, что он нисколько не верит в нашу победу в этой войне. Теперь он сам ясно дал мне это понять. Когда мы с ним вдвоем выехали на его машине за город, он неожиданно заговорил об истории, вернее, о политике. "Мой друг, - сказал он обычным своим вкрадчивым голосом, - я должен напомнить тебе одну старую истину. Формы правления меняются не так уж редко, еще чаще меняются правители. Но система правления, строй остаются при этом неизменными. Я имею в виду капиталистическую систему, опирающуюся на монополии Крупна, Тиссена, "И. Г. Фарбениндустри", "Сименс" и прочие. Эти монополии определяют политику. После войны наше правительство, отражая интересы монополий, конечно, захочет иметь на своих границах государства, нас поддерживающие. Вот мы и должны уже сейчас позаботиться о том, чтобы во главе этих государств стояли нужные нам люди. Кое-что в этом направлении уже сделано, кое-что делается...
      - Вы имеете в виду Гейнлейна, Квислинга, Лаваля, Хорти, Тисо? - спросил я.
      - Нет. В свое время они нам послужили верой и правдой. Но после войны всем им висеть на одной веревке. Нам нужны другие, которые сейчас будут в тени, а в свое время появятся на политической арене. Меня больше всего беспокоит будущее Польши.
      - Какой Польши? - удивился я. - Вы говорите о генерал-губернаторстве?
      - Генерал-губернаторство просуществует только до тех пор, пока туда не вступит Красная Армия. Потом союзники восстановят независимую Польшу. Вот нам и надо позаботиться, чтобы во главе этого государства был преданный нам и в то же время полностью зависимый от нас человек.
      - Думаю, вы уже подобрали подходящую кандидатуру, - выразил я надежду.
      - Перебрал всех возможных кандидатов. Для нас наиболее подходящим был бы генерал Андерс. Он ненавидит Советы не меньше самого правоверного фашиста. Но, отказавшись воевать с нами на Восточном фронте, Андерс потерял авторитет, и после войны поляки едва ли захотят, чтоб он был премьером. Миколайчик тоже не подходит. Он давно продался со всеми потрохами англичанам и американцам, поэтому будет служить только им. В Варшаве скрывается командующий Армией Крайовой Бур-Коморовский. Но этот гнилой либерал и бездарный генерал еще до конца войны наверняка полностью себя скомпрометирует. Есть еще несколько претендентов, но мы уже не успеем обработать их.
      - Тогда что же нам делать?
      - Как завещал Вольтер: если нет бога, его следует выдумать. Если нет подходящей кандидатуры на пост будущего диктатора Польши, нам следует самим создать его.
      - Как? - не понял я.
      - Подкинем полякам верного человека, как подкидывают ребенка к бездетным супругам. Я подыщу его, а ты выедешь в Польшу и займешься уничтожением всех его потенциальных противников. Операцию мы назовем "Финдлинг". Только запомни: о ней должны знать только два человека - я и ты... Если узнает хотя бы еще один, виновный исчезнет навсегда, предупредил шеф.
      - Неужели вы мне не доверяете? - обиделся я.
      - На свете я доверяю двум существам: моему псу - Зеппелю и тебе. Больше я не верю никому, даже самому себе. Надеюсь, ты оправдаешь мое доверие...
      Сравнение с Зеппелем для меня было не особенно лестным, но оправдать доверие шефа я должен в любом случае..."
      "5 марта 1944 года. В прошлом месяце фюрер отстранил Канариса от должности начальника абвера и на этот пост назначил полковника Ганзена. Для меня это был такой удар, от которого я не надеялся оправиться. Встал вопрос: как быть с планом операции "Финдлинг"? Продолжать выполнять его или предать забвению? Помчался в Берлин. Прежде всего надо было встретиться с Канарисом, только что принявшим пост начальника управления экономической войны. Он принял меня радушно. Казалось, адмирал нисколько не был опечален происшедшей переменой - шутил, изрекал истины, вел себя как обычно. Я спросил о "Финдлинге".
      - Он остается в силе, - кратко ответил он.
      - А если новый шеф спросит, чем занимается абвергруппа 505 в Польше?
      - Полковник Ганзен - наш человек, но о "Финдлинге" должны знать только мы с тобой. А чтобы оправдать в глазах нового начальства существование абвергруппы 505, надо придумать что-то грандиозное. Например, поссорить поляков с русскими.
      - Как? - удивился я.
      - Вот как. Людей, лично знавших Казимира Бохеньского, - а их, по твоему утверждению, в Польше выявлено более двухсот человек - в назначенный день мы думали собрать в костеле деревни Бохеньки и уничтожить силами зондеркоманды, выделенной из нашей дивизии "Бранденбург". Теперь это можно было бы сделать руками советских партизан, натравив их на поляков при помощи нашей агентуры, специально подготовленной для этой цели и засланной в ближайший партизанский отряд. После же того, как партизаны осуществят расправу, солдаты из твоей охраны нападут на них под предлогом защиты поляков, большинство перебьют тут же, а остальных захватят в плен. Потом мы организуем громкий судебный процесс над "извергами", куда непременно пригласим представителей прессы, радио и кинохроники. Тогда о "зверствах русских" заговорит весь мир, что в данных условиях, когда Красная Армия вот-вот ворвется в Европу, весьма выгодно для немецкой пропаганды. Как видишь, мы убьем сразу трех зайцев: во-первых, успешно выполним план "Финдлинг", во-вторых, восстановим польский народ против русских как раз в тот момент, когда их армии подходят к польским восточным землям, и, в-третьих, лишний раз завоюем симпатию фюрера, - закончил адмирал Канарис.
      Это была гениальная мысль. Я тут же отказался от своего намерения подать в отставку, за два дня закончил свои личные финансовые дела и поспешил вернуться в генерал-губернаторство, чтобы с удвоенной энергией, продолжать работу по осуществлению плана "Финдлинг"..."
      Кальтенберг был вне себя от радости. Наконец-то удалось разгадать тайну абвера, которая давно беспокоила не только партизан, но и генерала Барсукова.
      - За это сообщение вы заслуживаете награды! - воскликнул он, улыбаясь.
      - Какой? - с любопытством спросила фрау Планк.
      - Увидите позже. Схожу за ней. Встретимся после обеда. До свидания!
      Глава двадцать пятая
      Предстоящую засылку Соколова в "Осиное гнездо", несомненно, надо было держать в строжайшей тайне, поэтому Турханов о своем замысле сообщил только самому Соколову и Комиссарову, но, узнав о результатах последнего допроса Берты, решил открыть эту тайну и Кальтенбергу. Конрад полностью одобрил планы командования отряда и дал ряд полезных советов. Первоначально перед Соколовым ставились следующие две задачи: первая - получить более подробные данные о характере и сроках выполнения плана "Финдлинг", вторая - тщательно изучить систему охраны и обороны господского двора, превращенного немцами в крепость, с тем чтобы надлежащим образом разработать план нападения на нее. Теперь первая задача отпала. Полковник заменил ее новой: Соколову в первую очередь предстояло узнать, какой из партизанских отрядов будет жертвой предстоящей провокации абвера и на какое время назначено ее осуществление. Опираясь на сведения, полученные от Эльзы и Берты, Конрад подробно охарактеризовал самого полковника Планка и его ближайших сотрудников. Не забыл он сообщить Соколову и о графине с дочкой, заключенных в домике садовника, и о тайном подслушивании всех их разговоров.
      Пока Конрад и Соколов беседовали, Турханов составил радиограмму на имя Барсукова, зашифровал ее и передал в эфир. Ответ пришел открытым текстом. Он гласил: "Вы на верном пути. Продолжайте действовать". Это означало, что полученные сведения частично или полностью совпадали с данными, имеющимися в распоряжении Барсукова.
      - Хорошая штука радио, - засмеялся Турханов. - Но если мы не освободим радистку, оно сведет меня с ума. Азбука Морзе звенит у меня в голове уже не только наяву, но и во сне. Конрад, как обстоит дело с обменом?
      - Юлек сегодня должен встретиться с адъютантом Планка. Если разрешите, он может назначить день и час обмена.
      - Пускай назначает на завтрашнее утро.
      - Слушаюсь! - отчеканил Кальтенберг, но не двинулся с места.
      Турханов заметил это.
      - Вы хотите мне еще что-то сказать? - спросил он.
      - Да, товарищ полковник, - признался Кальтенберг. - Я, кажется, совершил глупость.
      - Интересно! - улыбнулся Владимир Александрович. - Скажите, что же вы считаете глупостью?
      - За ту ценную услугу, которую оказала нам фрау Планк, я обещал ей награду. Если можно, мне хотелось бы дать ей какую-нибудь безделушку из той коллекции, которую мы захватили у штандартенфюрера СС Вильгельма Шмидта.
      Турханов вдруг посерьезнел, задумался, потом кивнул головой в ответ своим мыслями неожиданно засмеялся.
      - Вы поступили совершенно правильно! - одобрил он. - До сих пор Канарисы, Ганзены и Планки искали предателей среди нас, полагая, что в их среде нет продажных людей. Теперь пусть убедятся, что все как раз наоборот...
      Полковник открыл мешочек с ювелирными изделиями и предложил Конраду взять любое. Тот выбрал бриллиантовое ожерелье.
      - Пусть оно напоминает ей о том, как она помогла своим врагам разрушить один из планов абвера!
      - Что вы хотите выбрать для ее золовки? - спросил Турханов.
      - Ничего. Подобные подарки ее могут только оскорбить, она ведь убежденная антифашистка.
      Не только в словах, но и в тоне, которым они были произнесены, Турханову почудилось горячее уважение, а может быть, и что-то большее. Он достал из мешочка золотое кольцо и протянул лейтенанту;
      - Не велика ценность, но может пригодиться. Вручите Эльзе на память о пребывании у советских партизан.
      Глава двадцать шестая
      Сообщение Берты о предстоящем браке Эльзы и Остермана причинило острую боль Конраду. Он хотел забыть, гнал из памяти, но помимо воли снова и снова думал об этом. "Ну, какое мне дело до их брака? - со злостью спрашивал он себя. - Пускай женятся. Не у меня же им спрашивать разрешения!"
      Кальтенберг сердился, отмахивался от своих мыслей, но, они упорно не хотели оставлять его в покое. "Берта говорила только о желании родных, а не самой Эльзы, - размышлял он. - Надо бы узнать, как она сама относится к предстоящему браку, любит она Остермана или нет? Но как узнаешь, что у нее на душе? Спросить ее - бесполезно, она может наговорить все, что угодно. Не лучше ли будет устроить им свидание? Тогда я по их поведению смогу догадаться о ее чувствах", - решил он.
      - За сколько времени ты добираешься до места встречи с Остерманом? спросил Конрад у Юлека.
      - Верхом за час, - ответил тот. - Встреча у нас назначена на девятнадцать ноль-ноль. Я выеду через два часа.
      - Ты говорил, что этот молокосос хочет встретиться с сестрой своего начальника. Задержи его до двадцати одного ноль-ноль. Я постараюсь доставить туда фрейлейн Эльзу. Конечно, если она умеет ездить верхом.
      - А если не умеет?
      - Встретятся утром. Полковник приказал назначить обмен на завтрашнее утро. Примите все необходимые меры, чтобы предупредить возможные провокации. Дорогу патрулируйте всю ночь. Предупредите Остермана, что в случае, если будет замечено какое-либо движение немецких войск вблизи пункта обмена, переговоры придется начать сначала...
      Закончив дела, Кальтенберг вернулся в свою землянку и велел доставить Берту.
      - Прошу извинить меня за опоздание, фрау Планк. Как всегда, дела задержали, - сказал он, когда Берта вошла.
      - Ничего. Я ведь всего-навсего невольница, а с ними не церемонятся...
      - Не прибедняйтесь! Вы и в неволе остаетесь короле вой. Поэтому мы решили сделать вам королевский подарок.
      Берта недоверчиво взглянула на Кальтенберга, словно ожидая какого-нибудь подвоха, но лицо офицера было вполне доброжелательным.
      - Прошу! - и Конрад повесил ей на шею ожерелье, которое тут же заиграло всеми цветами радуги. Берта знала толк в подобных вещах. Глаза ее жадно заблестели, а голос залился колокольчиком.
      - Какая прелесть! - воскликнула она. - Это же на стоящие бриллианты! Неужели вы их дарите мне?
      - Да, сведения, которые вы нам сообщили, стоят куда дороже...
      Но Берта уже не слушала его. Она перебирала пальцами ожерелье, потом достала из сумки зеркальце, повертела перед ним головой, глядя, как играют в бриллиантах лучи солнца, провела камнями по стеклу и, убедившись, что они оставляют глубокие царапины, пришла в неописуемый восторг.
      - Значит, оно и правда мое? - переспросила она, все еще не веря.
      - Да, Берта. Мой вам совет - пока спрячьте его и до поры до времени никому не показывайте, особенно мужу. Увидев подарок, он черт знает что подумает...
      - Не учите ученого! - засмеялась Берта. - Я его обманываю не впервые. Только сами не говорите золовке. Она ничего не скрывает от брата.
      - Хорошо, учту. Теперь идите, скажите Эльзе, чтобы она подготовилась к небольшому путешествию. Вечерами бывает свежо. Пускай наденет пальто.
      - Куда вы ее повезете?
      - К жениху на свидание. Вы же хотели этого, а ваше желание для меня закон, - засмеялся Конрад.
      - Если так, то отложите свидание на завтра... а сегодня... - она многозначительно глядела на Конрада.
      - Невозможно, дорогая! Как говорится, делу - время, а потехе - час. Конрад посмотрел на часы. - Зайду за Эльзой минут через двадцать. Надеюсь, она за это время успеет одеться.
      Ровно в 20.30 Кальтенберг был у дома пасечника. В это же время боец хозяйственного взвода привел туда пару оседланных коней. Конрад похвалил его за точность, но, когда вошел в избушку, увидел, что Эльза лежала на койке, уставив неподвижный взгляд в потолок.
      - Что с вами, фрейлейн Эльза, вы заболели? - участливо обратился к ней Конрад.
      Вместо ответа она повернулась к нему спиной и натянула плащ-палатку на голову.
      - Не хочет ехать к жениху, - ответила за нее Берта. - А мне за болтливость обещала вырвать язык.
      - Ах, вон оно что! - растягивая слова, произнес офицер. - Фрейлейн, очевидно, вы забыли, где находитесь. Поднимитесь немедленно!
      - Но я не хочу к нему.
      - Капризничать будете дома, а здесь вам придется подчиниться. Вставайте!
      - Ладно, выйдите, я оденусь...
      Выйдя из избушки и заметив верховых лошадей, Эльза попятилась, но Конрад охватил ее за руку.
      - Прошу вас, не везите меня к нему!
      - Почему? Ты боишься лошадей? - переходя на "ты", спросил Кальтенберг.
      - Не в том дело. Я люблю ездить верхом, одно время мы с Бертой даже занимались конным спортом. Но я терпеть не могу этого человека! воскликнула девушка.
      - Ты меня удивляешь, Эльза. Чем он хуже других? Любая девушка ухватилась бы за этого мальчика обеими руками.
      - Но этот мальчик, дабы все убедились, какой он храбрый мужчина, в свободное от службы время ходит в тюрьму истязать заключенных, а раза два или три, как он сам мне хвастался, даже расстреливал их.
      Теперь Конрад перестал сомневаться. Свидание с Остерманом было уже ни к чему.
      - Тогда отпустим лошадей и, если хочешь, просто погуляем по лесу, предложил он.
      Солнце было еще высоко, но в лесу уже чувствовалась вечерняя прохлада. В деревьях суетились птички, стараясь перед сном досыта накормить своих птенцов. По прошлогодним пожухлым листьям протопал еж. Только кукушка не знала забот. Устроившись на высокой елке, она, как всегда, звонко распевала свою нехитрую песенку.
      Природа успокаивает нервы. Эльза тоже постепенно успокоилась, начала улыбаться, шутить.
      - Что ты сделал сегодня с Бертой? - спросила она, заглядывая Конраду в глаза. - Она вернулась такая радостная и возбужденная, что я еле-еле отделалась от ее объятий и поцелуев.
      - Берта - натура экспансивная, она всегда бурно проявляет свои чувства, есть к тому какой-либо повод или нет. Впрочем, ты знаешь ее лучше меня, уклонился он от прямого ответа. Он помолчал и добавил:
      - К тому же завтра рано утром мы расстанемся.
      В голосе его слышалась печаль. Эльза насторожилась.
      - Вы с Бертой? - быстро спросила она.
      - С ней и с тобой.
      - Как? Разве ты куда-нибудь уезжаешь?
      - Не я, а вы уедете домой. Ты - к матери и брату, а она - к любимому мужу.
      - Конрад, ты шутишь. Ну, скажи, что пошутил?
      - Мне тоже хотелось бы, чтобы это было шуткой, но, к сожалению, теперь не до шуток...
      -Да объясни ты в конце концов, в чем дело?
      - В чем дело? Что ж, сейчас я могу сказать тебе... Дело в том, что мы захватили вас, чтобы обменять на одну партизанку.
      - На Еву?
      - Да.
      - Ах, вот о ком ты заботишься! А я, глупая, думала... Она закусила губу и замолчала.
      - Что? - тихо спросил он.
      - Сам, наверное, догадываешься...
      - Идет война, Эльза. Если бы судьба нас свела в иное время, кто знает, возможно, счастье улыбнулось бы нам...
      - Неужели ничего нельзя сделать? Ну отложите обмен хотя бы на месяц.
      - Невозможно. Даже на день. Ева - радистка. Она нужна не мне, а отряду. Отряд без радио - все равно что орел без крыльев. К тому же отсрочка ничего не изменила бы.
      - Нет, изменила бы. Мне так много надо сказать тебе.
      - Тогда давай поговорим, пока есть время. До утра я в твоем распоряжении... Если устала, можем присесть, Отдохнуть - вон на той зеленой лужайке.
      Кальтенберг расстелил плащ-палатку на траве под высоким старым дубом, огромная крона которого закрывала вечернее небо, где уже зажигались первые звезды. Они сели,
      - Мне стыдно. Ты можешь считать меня легкомысленной, сумасбродной девчонкой, которая только и думает что об удовольствиях... Но поверь, это не так. Если бы у нас было время, у меня хватило бы силы молчать... Но остается всего несколько часов... И я должна сказать тебе... Конрад, что мне делать? Я не могу расстаться с тобой...
      - Я тоже, Эльза. Мне кажется, я полюбил тебя давно, задолго до нашей встречи... Я был уверен, что где-то есть та единственная девушка, которую я полюблю всем сердцем, всей душой, за которую пойду на подвиг и на смерть. И вот ты явилась...
      Ночь уже была на исходе, когда Конрад и Эльза, прижавшись друг к другу, неторопливо зашагали к лесной избушке.
      - Неужели мы больше никогда не увидимся? - с горечью спросила Эльза.
      - Обязательно увидимся. Красная Армия быстро продвигается на запад. Она скоро придет в Германию. И мы, партизаны, тоже. В одну прекрасную ночь я перелезу через ограду вашего сада, подойду к дому и тихо постучу в твое окно. Ты впустишь меня? - спросил он, нежно целуя ее.
      - Скорее бы наступило это счастливое время!.. Возле дома пасечника их поджидали партизаны: Юлек доложил, что обмен назначен на 6:00.
      - Я только что оттуда. Все идет по плану. Движения войск не замечено. Похоже на то, что полковник Планк пока придерживается наших условий. Вы будете присутствовать при обмене? - спросил он.
      - Нет. Всю процедуру проделайте без меня, - сказал Кальтенберг.
      Эльза вывела из избушки Берту. Та была очень недовольна, что ее разбудили ни свет ни заря.
      - Господин гауптштурмфюрер! - сердито крикнула она, заметив Конрада. Что это значит? Почему нам не дают выспаться?
      - Обстоятельства изменились. Ваш муж больше ни на минуту не хочет оставлять вас здесь. Лошади поданы. Садитесь.
      Она хотела что-то сказать, но партизаны подняли ее и усадили в седло.
      Кальтенберг подошел к Эльзе. Она плакала, не скрывая слез. Он взял ее руку и незаметно вложил в нее обручальное кольцо.
      - Пусть оно всегда напоминает тебе о нашем тайном браке. Прощай, милая Эльза! - тихо сказал он.
      - До свидания, любимый!..
      Пятеро всадников тронулись в путь. Впереди ехал Юлек, за ним две женщины, а позади бойцы из боевой группы Кальтенберга. Скоро все они скрылись за деревьями.
      Глава двадцать седьмая
      Один из друзей Планка, работавший в центральном аппарате абвера, под строжайшим секретом сообщил об аресте полковника Ганзена, нынешнего начальника абвера, и его предшественника адмирала Канариса. Шеф абвергруппы 505 почувствовал себя плохо. Ему казалось, что все летит в тартарары. Стоит кому-нибудь из них назвать его своим сообщником, как гестапо тут же схватит его за шиворот. В довершение всего жена и сестра попали к партизанам. Если об этом прознает гестапо, страшной кары не миновать не только ему самому, но и членам семьи. Следовало обезопасить хотя бы их. Полковник связался с аэродромом. Дежурный ответил, что может оставить четыре места на самолет, отлетающий в 10.00. Планк согласился. Теперь оставалось ждать партизан. "Проклятие! Я в их руках! - сжимал он кулаки от злости. - Остерман повез к ним Еву... Им ничего не стоит убить его или захватить в плен, а жену и сестру оставить для дальнейшего шантажа..."
      Однако партизаны честно выполнили условия обмена, и в семь часов утра голубой "мерседес", а за ним и мотоцикл Остермана остановились перед парадной дверью дворца Бохеньских.
      - Милый! - бросилась Берта к мужу. - Здравствуй!
      Лицо ее сияло. "Вот стерва! Ей и плен не плен. Попадись она в ад, и там будет чувствовать себя хозяйкой!"- подумал Планк, глядя на жену. У Эльзы же на глазах были слезы. Приветствуя брата, она кивнула головой и побежала к матери.
      Берта начала рассказывать о своих переживаниях, но муж прервал ее:
      - Потом, милая, потом. Времени у нас в обрез. Через три часа вы полетите в Берлин, оттуда в Швейцарию. Сопровождать вас будет Остерман.
      - К чему такая спешка? Мог же ты оставить меня хоть на пару дней. Я так соскучилась по тебе... - замурлыкала она.
      - Некогда, Берта. Я не хочу потерять вас еще раз. Здесь кругом враги. Дорога каждая минута. Мы поговорим за завтраком и по пути на аэродром, а пока ты мне коротко ответь всего на два вопроса.
      - Хорошо, спрашивай. Я готова держать ответ, - вскинув голову, гордо сказала Берта.
      - Прости, ты не так меня поняла. Я хочу спросить: что известно партизанам о нас?
      - Да откуда мне знать? Они же передо мной не отчитывались.
      - Но, может быть, они спрашивали, чем мы тут занимаемся?
      - Спрашивали. Я сказала им, что ты руководишь авторемонтной мастерской.
      - И они поверили?
      - Конечно нет. Они подняли меня на смех: им известно, что ты шеф абвергруппы 505. Тогда я сказала, что ты в свои служебные дела домашних не посвящаешь. И они оставили меня в покое.
      - Ну а ... а Эльзу они не обижали? - не вытерпел полковник.
      - Чего нет, того нет. Оказывается, партизаны такие принципиальные, что на нас даже не могут смотреть как на женщин...
      Слова жены успокоили полковника. Он даже повеселел. "Слава богу! Хоть одна опасность миновала! Однако какие дураки эти партизаны! Будь я на их месте, вытянул бы из них все жилы, разузнал бы все об абвергруппе... А они, подобно лошадиным барышникам, думали только, как обменять кобылиц..."
      - Кто они по национальности? Русские или поляки? - спросил он.
      - Не те и не другие. Все они такие же немцы, как и мы. Их вожак, который носит форму гауптштурмфюрера СС, даже служил в немецкой армии, а родители его, богатые пивовары, кажется, до сих пор живут где-то в Баварии.
      "Что ж, это в порядке вещей, - подумал полковник. - Инстинкт самосохранения вступает в действие: крысы убегают с тонущего корабля. Эти сволочи почувствовали: мы скоро пойдем ко дну. Что же делать? Неужели остается только один выход - камень на шею и в воду?" - опять заволновался Планк. Но тут он взглянул на часы и вспомнил о своих домашних, которых надо было скорее, отправить в Германию.
      За завтраком Эльза молчала, Берта же болтала без конца, но никто ее не слушал: все были погружены в свои мысли. После завтрака жена с сестрой стали укладывать вещи, а Планк тщательно проинструктировал Остермана, выдал ему деньги на дорогу и все необходимые документы, согласно которым он должен выехать в Швейцарию на две недели по делам абвера, затем зашел к матери.
      - По всей вероятности, больше нам не удастся поговорить сегодня. Мама, дела у нас пошли кувырком. Хорошо, что я еще зимою догадался перевести все деньги в Цюрих. В банке Баруха на мое имя открыт счет. Вот доверенность, ты можешь брать столько, сколько понадобится на содержание семьи. Особенно не стесняйте себя... На наш век хватит! Без моего разрешения в Германию не возвращайтесь. По крайней мере, до конца войны. Помочь мне вы все равно не сможете. Если фюреру будет угодно, я останусь на своем посту, тогда все уладится, и я вас вызову сам. Береги Эльзу. Она всегда будет нуждаться в помощи.
      На аэродром он доставил их под усиленной охраной. Но все обошлось благополучно. Наконец двухмоторный пассажирский самолет поднялся в воздух и взял курс на Берлин, и полковник впервые за последние дни вздохнул свободно. "Теперь никакие личные дела не отвлекут меня от дел служебных, - думал он на обратном пути. - Только бы мне позволили завершить операцию по плану "Финдлинг", тогда я опять прочно стану на ноги".
      У ворот господского двора его встретил начальник охраны абвергруппы капитан Нордау. На время отсутствие Остермана Планк возложил на него обязанности адъютанта. Нордау доложил о прибытии капитана Астахова.
      - Это еще что за Астахов? - удивился полковник.
      - Из русской освободительной армии. Инструктор по подготовке провокаций и диверсий.
      - Наконец-то прислали! - обрадовался Планк. - Разгильдяи проклятые! Заставили ждать почти месяц. Сколько времени пропало без толку! Ну, какой он, этот инструктор?
      - Видать, хорош гусь. Появился навеселе, предъявил документы и сразу спросил, где тут можно достать водки. Пока Альтаус с экспертом проверяли его бумаги, я повел его в столовую. Не ест, в горле, говорит, пересохло. Пришлось налить стаканчик столового вина. Выпил, сплюнул: не вино, говорит, а моча беременной шлюхи. Но видать, аппетит появился - слопал тарелку супа и пять котлет.
      Полковник весело засмеялся:
      - Узнаю русского забулдыгу. В армии Власова они все такие. Пьянствуют, грабят, дерутся да насилуют. Но пока они нам нужны. Как его документы?
      - Кажется, в порядке. Эксперт установил их подлинность.
      - Где он сейчас.
      - По указанию майора Альтауса я ему отвел комнату в казарме рядом с общежитием унтер-офицеров. Вошел, увидел на стене портрет фюрера, крикнул "Хайль Гитлер!", не раздеваясь, повалился на кровать и тут же захрапел.