Глава одиннадцатая
      Операция, которая впоследствии получила название "Спектакль", началась удачно. Как было предусмотрено по плану, вместе с разведгруппой Кальтенберга Турханов прибыл в дом Славянских сразу же после захода солнца. Хозяева были удивлены, больше того, испуганы, когда Владимир Александрович привел к ним "эсэсовцев", но недоразумение быстро выяснилось, и все приступили к делу. Конрад написал на имя начальника полиции письмо, в котором сообщил, что в районе населенного пункта Камень-тура им задержан неизвестный в форме советского полковника, который категорически отказался назвать себя и давать какие бы то ни было показания. "Зная, что Вы недавно разыскивали в этом районе какого-то полковника Турханова, которого якобы знали лично, - писал далее Конрад, - я решил пригласить Вас на опознание задержанного. Прошу Вас оказать мне помощь в этом важном деле, а следовательно - и великому фюреру, которому мы слупим". Письмо было написано по-немецки на официальном бланке штаба 4-го полка войск СС и подписано гауптштурмфюрером СС. По просьбе Турханова Станислав повез это письмо к Дубовскому на квартиру. Тем временем пани Франтишка накрыла стол, а ее муж достал бельевую веревку, которой связали руки Турханову. Чтобы предстоящий спектакль выглядел убедительнее, волосы его сильно растрепали, а на лице нарисовали синяки и кровавые ссадины. После этого полковника закрыли в отдельную комнату и поставили вооруженную охрану. Два партизана, один в форме шарфюрера, а другой обершарфюрера <Шарфюрер - ефрейтор, обершарфюрер - старший ефрейтор войск СС>, с автоматами наизготове встали у ворот, а остальные расселись вокруг накрытого стола. Теперь надо было ждать прибытия "виновника торжества", ради которого и разыгрывался весь этот спектакль.
      Ждать пришлось дольше, чем предполагалось. Луна давно взошла и, казалось, светила ярче, чем обычно. Небо ясное, звездное, лишь изредка медленно проплывали пушистые облака, сквозь которые все равно пробивался голубоватый свет. Запели петухи. В теплые ночи они поют раньше, вот и теперь ошиблись: до полуночи еще оставалось минут тридцать. Партизаны, переодетые в шарфюреров, тихо переговаривались у ворот. Наконец, вдали послышался топот коней, и они предупредительно постучали в окно. Там ждали этой минуты и сразу зашумели, словно разгулявшаяся компания. Кто-то заиграл на губной гармонике, и "пьяные" голоса тут же затянули популярную в немецкой армии песенку "Лятерне" <Лятерне - фонарь>. Когда конники - их было трое приблизились к дому Славинских, партизаны, стоявшие у калитки, окликнули их по-немецки. В ответ послышался голос Станислава. Он, тоже по-немецки, сообщил, что едут свои, и назвал пароль. Тогда их пропустили во двор. Там конников встретил хозяин дома. Он принял лошадей, а сын вместе с Дубовским и Леманским, который после ареста Евы выполнял обязанности телохранителя шефа полиции, вошел на кухню.
      - Как там? - спросил Станислав у матери.
      - Да вот, шумят, - ответила та. - Каждый уже по бутылке, наверное, выпил. Достала последнюю четверть. Боюсь, и этого не хватит.
      - Пока совсем не опьянели, нужно закончить дело, - поторопил Дубовский.
      - Тогда помойте руки и за стол! - предложил Станислав.
      Гости так и сделали. Славинский ввел их в большую комнату. На почетном месте за столом сидел Кальтенберг и дирижировал вилкой, остальные пели на разные голоса. При появлении новых лиц песня прекратилась.
      - Господин гауптштурмфюрер! - начал докладывать Станислав. - Ваше приказание выполнено. К вам прибыли шеф волостной полиции поручик Дубовский и его охран ник пан Леманский. Прошу любить и жаловать.
      Дубовский шагнул вперед и поднял руку в фашистском приветствуй.
      -Рад с вами познакомиться, - сказал Кальтенберг, изобразив на лице радостную улыбку. - Прошу всех за стол. Оберштурмфюрер, налейте дорогим гостям! - добавил он, глядя на Юлека. Тот налил Станиславу и Леманскому по рюмке, а Дубовскому - целый стакан. - Герр поручик, выпьем первый бокал за великого фюрера! - За великого фюрера! - выкрикнул Дубовский и одним духом осушил стакан.
      - Вы уже знаете из моего письма, почему я вас побеспокоил так поздно, приступил к делу Кальтенберг. - Мои орлы захватили советского офицера. Он отказался отвечать на вопросы. Я уже хотел было разрядить в него свой пистолет, но герр Славинский сказал, что на днях вы тут искали какого-то советского полковника, и я решил показать его вам, прежде чем отправить к праотцам.
      - Очень разумное решение, - одобрил Дубовский. - Ну-ка, покажите его!
      Конрад подал знак, и Юлек привел Турханова. Дубовский, конечно, сразу узнал его.
      - А-а, товарищ Турханов! - заговорил он, издеваясь, по-русски. - Вот поистине правы те, которые говорят, что гора с горой не сходятся, а человек с человеком обязательно сойдутся! Вот и сошлись с вами, хотя вы и запутали тогда свои следы. Ну, как самочувствие? Как успехи? Легко ли строить социализм на моей родине? - Потом, обращаясь к Кальтенбергу, добавил:
      - Вы не ошиблись. Ваши орлы захватили действительно того самого полковника, которого мы ищем еще с ранней весны. Это - Турханов Владимир Александрович, командир Интернационального от ряда советских партизан. Мы с ним прилетели из Советского Союза на одном самолете.
      - Спасибо, поручик! Теперь мы можем его спокойно вздернуть.
      Лицо Дубовского приняло озабоченное выражение.
      - Он вполне заслуживает такой смерти, но пока казнить его нельзя,
      - Почему? Кто может мне запретить повесить партизана? Скажите, кто? закричал Конрад, гордо выпятив грудь. - Оберштурмфюрер, приготовьте веревку!
      - Послушайте, гауптштурмфюрер, нам с вами нужно поговорить наедине. Может, выйдем в соседнюю комнату? - предложил Дубовский.
      Они вышли. Кальтенберг все еще "пылал гневом".
      - Ну что такое? - спросил он.
      - Турхановым очень интересуется полковник Планк, - доверительно сообщил поручик.
      - А кто это такой? - пренебрежительно спросил Кон рад.
      - Начальник абвергруппы 505.
      - Плевал я на него! Абвер нам не указ.
      - Да, это так. Но за Турханова Планк заплатит не меньше пятидесяти тысяч франков.
      - Фюреру мы служим не за деньги. К. тому же эсэсовцам за поимку партизан не дают никаких вознаграждений.
      - Это легко устроить. Советского полковника вы передайте мне, а я отправлю его к Планку. Тогда деньги поделим пополам.
      Кальтенберг сделал вид, что задумался.
      - Не верю я им.
      - Полковнику Планку можно верить. Недавно я передал ему арестованную нами партизанскую радистку. За нее он тут же выложил двадцать пять тысяч.
      - Это меняет дело. Повезем Турханова прямо к нему. Где находится этот плут?
      - В имении графа Бохеньского.
      Конрад смотрел на Дубовского с недоверием. Он слышал, что в этом имении с прошлого года расположилась полевая автомастерская.
      - Не может быть, - возразил он после некоторого молчания. - Недавно мы проезжали мимо и хотели там остановиться на ночь, но часовой у ворот нас предупредил, что весь дворец занят работниками автомастерской.
      Дубовский захихикал.
      - Узнаю полковника Планка, - развеселился он. - Свою оперативную группу он всегда маскирует под какую-нибудь тыловую часть.
      - Выходит, он обманул меня. Ну что же, за это он поплатится: Турханов обойдется ему не в пятьдесят, а в семьдесят пять тысяч марок. Мой заместитель сейчас же отвезет вас к нему. Договоритесь-с ним, до утра привезите деньги и получайте своего Турханова.
      Дубовский боялся партизан. Он знал, что ночью они полные хозяева на дорогах. Поэтому он предложил отложить поездку к Планку на завтра. Но Кальтенберг не соглашался ждать. "Ну что ж, заплачу ему из секретного фонда полиции. А полковник Планк за Турханова не пожалеет и ста тысяч, В накладе не останусь", - решил предатель.
      - Тогда повезем его к нам в полицию, - предложил он. - Там я его сдам под охрану, а вам пока заплачу свои деньги. По рукам?
      - Ладно. Пойдемте, скрепим сделку бокалом вина и поедем к вам.
      Конрад обнял поручика за талию и повел к своим товарищам. При этом он незаметно вытащил из кобуры Дубовского пистолет и спрятал его в свой карман.
      Пока они вели переговоры, в соседней комнате партизаны уже начали разыгрывать следующее действие спектакля. Юлек неожиданно наставил на Леманского пистолет, его товарищи связали онемевшего от ужаса предателя, заткнули ему рот кляпом и бросили на пол. Турханов снял кожаное пальто, умылся и сел ужинать. За этим занятием и застал его Дубовский, когда вернулся из соседней комнаты. Он удивленно уставился на "эсэсовцев". Страшное подозрение вспыхнуло в его мозгу. Он хотел было спросить, что это значит, но, увидев на полу связанного телохранителя, все понял и схватился за пустую кобуру.
      - Пане Славянский! - закричал он, отступая в ужа се. - Помогите!
      Вместо помощи отец и сын схватили его, затянули назад руки, связали веревкой и втолкнули в комнату. Тут на него набросилась пани Франтишка. Она три раза ударила его по лицу, приговаривая:
      - Подлый предатель! Это тебе за польский народ, это - за нашу армию, а это - за Еву.
      - Вы повесите его у нас? - спросил Онуфрий.
      - Нет. Прежде чем изменить своей родине, он дезертировал из армии. Поэтому мы передадим его в руки командования Армии Людовой. А пока обоих повезем на партизанскую базу, - ответил Турханов.
      Глава двенадцатая
      Операция "Спектакль" принесла партизанам двойную удачу. Во-первых, с арестом Дубовского немецкая военная разведка лишилась весьма ценного активного агента, во-вторых, партизаны узнали, где находится их радистка. Но эта радость скоро омрачилась тревожным сообщением о третьей роте. Комиссаров и Соколов, посланные с приказом командования, никого уже на месте не застали. В лесу, где должна была находиться рота Айгашева, они обнаружили только разбитые и разграбленные повозки да трупы лошадей. По всему было видно, здесь произошла жаркая схватка. Валялись стреляные гильзы, предметы солдатского обмундирования со следами засохшей крови. Нашли и братскую могилу - неглубокую яму, засыпанную свежей землей. Там лежали двенадцать бойцов. Большинство из них было убито выстрелом в. затылок. Это давало основания предполагать, что с ними" жестоко расправились, когда они попали в руки противника. Чтобы выяснить, какая судьба постигла остальных бойцов и командиров, отступивших в глубь леса, Соколов с пятью бойцами пошел по их следу, а Комиссаров с остальными партизанами возвратился в отряд.
      Рассказ замполита произвел на Турханова тягостное впечатление.
      - Как ты думаешь, сколько прошло с окончания этого боя? - спросил командир.
      - Думаю, не меньше трех дней. Жалко роту, если ей не помочь, она едва ли спасется, - тяжело вздохнул Комиссаров.
      - Боюсь, мы опоздали, а кроме нас, ее никто не выручит из беды. На всякий случай пошлем на разведку еще несколько групп. Вы с товарищем Савандеевым наметьте маршрут, по которому должны двигаться эти группы, а я ночью постараюсь связаться с командованием Армии Людовой. Может, там уже известно о судьбе роты...
      Вот что произошло с ротой Айгашева.
      Как-то под вечер бойцы обнаружили в лесу корову с теленком, по всей вероятности отставших от стада. Некоторые партизаны предложили отвести их в деревню и возвратить хозяину, что, по их мнению, способствовало бы установлению добрых отношений с местными жителями. Но командир роты отверг это вполне разумное предложение и решил полакомиться телятиной. По его приказанию теленка тут же зарезали и зажарили на вертеле. На еле дующее утро, по следам коровы и теленка, в расположение роты пришла пожилая женщина - жительница деревни Бохеньки. Ее доставили к Айгашеву. Она уже знала от партизан о судьбе теленка, поэтому просила возвратить хотя бы корову, которая стояла недалеко от землянки командира роты и жевала сухие листья. Но вместо того, чтобы вернуть корову, Айгашев затеял с ней спор.
      - Почему пускаешь скотину в лес? - спросил, он.
      - В деревню прибыл отряд НСЗ. Если не спрячешь скотину, обязательно отберут. Вот дочь и оставила корову на ночь в лесу. Пане начальник, верните корову - она единственная наша кормилица, - взмолилась женщина.
      Айгашев не обратил на ее просьбу никакого внимания.
      - Вчера в деревню я послал своих бойцов. Они не вернулись. Ты не знаешь, что с ними случилось? - спросил он.
      - Утром солдаты из отряда НСЗ поймали каких-то, отобрали у них оружие, затем избили до смерти, а третьего передали немцам.
      - И народ за них не заступился?
      - А как тут заступишься, если у бандитов оружие, а у нас ничего нет? удивилась женщина.
      - Вы должны были хотя бы предупредить меня, - упрекнул Айгашев. - Я живо разделался бы с ними. Где они сейчас? Да, сейчас.
      - Пируют у ксендза.
      - Ну, раз вы не заступились за моих бойцов, придется зарезать корову. Передай всем: если и в дальнейшем будет так же, я прикажу сжечь всю деревню, - предупредил Айгашев. - Да, всю деревню! - добавил он.
      - Корову зарезали на глазах у хозяйки, а затем плачущую женщину отпустили домой.
      Объявив себя командиром всего отряда, Айгашев перестал считаться с мнением не только командиров взводов, но и своего заместителя по политической части. Больше того, выйдя из-под контроля штаба отряда, он присвоил себе неограниченную власть над своими подчиненными и начал явно злоупотреблять этой властью. После разговора с хозяйкой коровы Пуяндайкин предложил ему усилить охрану роты, послать патрулей в сторону деревни, предупредить командиров, что надо готовиться к внезапной атаке противника, Айгашев, однако, не принял во внимание эти советы.
      - Не паникуй, замполит! - высокомерно бросил он. - Какая-то там жалкая банда может нагнать страху только "а таких храбрецов, как ты, а мне на них плевать. Да, плевать!
      - Ох, майор! - горестно покачал головой замполит. - Как бы твои плевки не обернулись свинцовым дождем...
      - Не каркай! - разозлился Айгашев. - Если тебе так уж страшно, уходи из роты. Плакать не станем. Да, не станем!
      - И ушел бы, да жалко бойцов. Ты ведь погубишь их. Давай хоть постараемся выяснить численность противника.
      - Истинный герой, когда бросается в бой, не считает врагов, а трус всегда преувеличивает опасность. Подумай ты своей глупой башкой, откуда реакционерам из НСЗ набрать столько сил, чтобы осмелиться напасть на целую роту советских партизан? Страшен не враг, который идет на тебя с оружием, а друг, который недооценивает свои силы и тем самым деморализует собственных бойцов... Иди ты отсюда, иди ради бога! Надоел ты мне хуже горькой редьки...
      И он вытолкнул замполита из своей землянки.
      Расплата за такую беспечность не заставила себя долго ждать. На следующее утро, когда только-только занималась заря и партизаны спали предутренним сладким сном, вдруг загремели выстрелы, грохнули взрывы гранат. Выскочив из своей землянки, Айгашев наткнулся на часового, который лежал, истекая кровью. Обе ноги его были перебиты автоматной очередью. Не обращая внимания на его стоны, перепуганный Айгашев бросился бежать в ту сторону, откуда не слышалось выстрелов. За ним кинулись и другие. Только замполиту удалось собрать небольшую группу коммунистов и комсомольцев, которая оказала организованное сопротивление врагу. Это дало возможность бойцам из хозяйственного отделения навьючить несколько лошадей боеприпасами и под прикрытием огня увести их за бежавшей ротой.
      Враг преследовал партизан почти целый час, но за это время Айгашев не сделал ни одной попытки остановить роту и дать отпор наседавшему противнику. Только смелые действия группы Пуяндайкина позволили роте оторваться от преследователей. При этом ей удалось не только спасти роту от полного разгрома и благополучно выйти из-под огня, но и захватить пленного. Им оказался боец из отряда НСЗ, численность которого, по его словам, не превышала двадцати человек.
      - Позор нам! - бия себя в грудь, воскликнул Айгашев, узнав об этом. Пятеро одного испугались! Кто первый поднял панику? Скажите мне, кто этот сукин сын? Да, сукин сын.
      Ему никто не ответил. "Все побежали - и я за ними, - думал про себя каждый. - Не оставаться же одному на верную гибель".
      Когда подтянулись отставшие, командиры взводов проверили наличие бойцов. Отсутствовало, как выяснилось, пятнадцать человек, в том числе ординарец командира роты Сергеев. Это особенно расстроило Айгашева: он давно привык к этому преданному человеку. Ему очень хотелось есть, а все продовольствие захватил противник. "Сергеев-то нашел бы кусочек хлеба... У него вещмешок и карманы всегда были набиты всякой снедью. Жалко парня. Такого больше не найдешь", - тоскливо озираясь вокруг, думал майор.
      Замполита угнетало другое: он убедился, что боеприпасов осталось всего на несколько часов боя. Многие партизаны хотя и захватили с собой винтовки и автоматы, однако не успели взять подсумки с патронами и запасные диски к автоматам. Пришлось выдать им патроны из тех вьюков, которые смогли вывезти.
      Наступило время завтрака, но в роте не было буквально ни крошки. Надо было что-то придумать. Пуяндайкин подошел к Айгашеву.
      - Куда мы идем? - спросил он.
      - А я почем знаю? - сердито проворчал Айгашев. - Я думал, вот-вот выберемся из этого проклятого леса, а ему нет ни конца, ни края.
      - Давай тогда сориентируемся по карте, - предложил замполит.
      - Карта и все документы были в полевой сумке, а она осталась у ординарца, - соврал Айгашев.
      На самом же деле он забыл сумку в своей землянке.
      - Что же нам делать?
      - Ничего, не унывай. Польша - это тебе не Сибирь, а здешние леса - не тайга. Куда-нибудь да выйдем. Главное - не сбиться с направления.
      Но и эта надежда не оправдалась. Проблуждав более шести часов, они вышли к торной речке, на берегу которой отдыхали еще рано утром, когда только что оторвались от преследователей. Выходит, шесть часов потрачено совершенно зря. Беспомощность командира обозлила людей. Айгашев хотел было перейти речку и продолжать путь, но партизаны без разрешения растянулись на траве и никак не хотели вставать.
      - Давайте зарежем одну из лошадей! - предложил Колпаков.
      Эта мысль понравилась всем, особенно Айгашеву.
      - Пока есть мясо, с голоду не помрем, - обрадовался он и, приставив дуло пистолета ко лбу битюга, выстрелил. Лошадь грохнулась на землю, забилась в конвульсиях и замерла. Только ее фиолетовые глаза по-прежнему смотрели на людей с изумлением.
      Котелков почти ни у кого не оказалось, поэтому мясо просто поделили между всеми партизанами и решили заварить его либо на вертеле, либо на горящих угольях. Это заняло много времени, и обед закончился только вечером. В это время вернулись разведчики, посланные из первого взвода. Они доложили, что лес кончается примерно в трех километрах от места привала. Там, в долине неизвестной реки, раскинулись крестьянские поля, засеянные ячменем и пшеницей. Параллельно реке тянется асфальтированное шоссе. По нему часто проносятся автомашины. На той стороне реки - большая деревня, а дальше, через поле, опять синеют леса.
      - Вблизи деревни нет леса? - поинтересовался Айгашев.
      - На этом, берегу реки есть высотка, покрытая лесом. Река огибает ее с трех сторон, а с четвертой стороны прикрывает заболоченный луг, - доложил разведчик.
      - Прекрасно. Доберемся до этой высотки и заночуем. Может быть, нам удастся договориться с крестьянами о помощи. Давайте, покажите дорогу! приказал майор.
      День клонился к вечеру, когда партизаны вышли на опушку леса. Как и докладывали разведчики, внизу расстилалась долина, посредине которой протекала довольно широкая река. Айгашев прежде всего разыскал глазами упомянутую разведчиками высотку. Она находилась от них примерно в двух километрах. Место это очень понравилось майору. "Если подготовить окопы полного профиля и добыть достаточное количество боеприпасов, одной ротой можно держать эту высоту не меньше трех дней против целого пехотного полка", - решил он. Впрочем, для чего надо было партизанам удержать эту высоту, он и сам не знал.
      Колпаков, чей взвод шел впереди ротной колонны, по собственной инициативе послал разведчиков выяснить, нет ли на высоте немцев. Это не понравилось Айгашеву. После утренней паники он уже не раз замечал, что командиры принимают то или иное решение без его ведома, а если и советуются, то не с ним, а только с замполитом. "Пуяндайкин ходит сегодня в героях, думал он. - Радуется. Еще бы! Но это ведь подрывает мой авторитет! М-да, слишком он зарывается. Придется осадить, напомнить, кто здесь командир... Нашелся бы только подходящий случай..."
      И случай нашелся.
      С вершины высоты разведчики просигналили, что в лесу немцев нет.
      - Прекрасно! Через полчаса рота будет там, - сказал Айгашев. Приготовиться!
      - Не лучше ли подождать до ночи? - обратился к нему замполит. - По шоссе часто проезжают немцы. Они могут засечь нас. А ночью мы перейдем поле незаметно.
      - Не бойся, замполит! - оборвал его Айгашев при всех. - Трусость до добра не доведет. Вперед, орлы!
      Партизаны где шагом, а где и бегом двинулись в путь. Шоссейную дорогу они перешли благополучно, заболоченный луг тоже остался позади, но в это время на дороге показалась колонна грузовиков с солдатами. К каждой машине были прицеплены артиллерийские орудия. Партизаны кинулись к спасительному лесу, но немцы уже заметили их, быстро, развернули орудия и открыли огонь. К счастью, почти все снаряды разорвались впереди или немного в стороне. Рота добежала до леса. Там партизаны залегли и начали рыть окопы.
      Немцы, видимо, решили до наступления ночи разгромить партизан. Под прикрытием артиллерийского огня около двух взводов пошло в атаку.
      - Подпустите ближе! Стрелять только по команде! - крикнул Пуяндайкин.
      Его команду подхватили командиры взводов, а за ними и командиры отделений. Цепи фашистов быстро приближались: в промежутках между взрывами хорошо было слышно, как под их ногами хлюпала грязь. Вот немецкие солдаты уже выбрались из болота и, стреляя на ходу, побежали вперед. Между противниками осталось меньше ста метров. Артиллерия замолкла: теперь снаряды могли попасть и в своих.
      - Огонь! - крикнул Пуяндайкин. - Бей фашистского гада!
      Грянул залп. Затрещали автоматы. Через несколько минут больше половины солдат из передней цепи уже лежало на земле, но им на смену приходили новые. Атака продолжалась. Партизаны усилили огонь. В дело вступили два из трех ручных пулеметов, которые были установлены на флангах для ведения кинжального огня. Ряды противника быстро редели, но не отступали. Вот они подошли на пятьдесят, на сорок метров. Еще немного-и они ворвались бы на огневые позиции партизан. И тут, впервые за долгое время, Айгашев принял правильное решение.
      - Гранаты к бою! - крикнул он. - Огонь!
      Там, где бежали фашисты, мгновенно образовалась стена из дыма, огня, вздыбленной земли и стальных осколков. Немцы не выдержали, повернули назад, бросились бежать.
      - За Родину!
      - За партию!
      - За советский народ! - закричали коммунисты. - Ура!
      - Ура! - подхватили остальные партизаны.
      Люди выбежали из леса и, догнав убегающих немцев, в упор расстреливали их, били прикладами, кололи штыками. Только немногим фашистам удалось спрятаться в высокой болотной траве. Чтобы избежать ненужных потерь, командиры отдали приказ прекратить преследование и, захватив трофейное оружие с боеприпасами, возвратиться в лес.
      Наступила ночь. Надо было решить, что делать дальше. Командиры собрались на совещание. Логика подсказывала, что под прикрытием ночи надо форсировать реку и уйти в леса на том берегу. Об этом и сказали Пуяндайкин с Колпаковым. Но от успеха, как известно, кружится голова.
      - Покинуть без боя такие выгодные позиции может только трус или предатель, - заявил командир роты. - Сегодня мы взяли реванш за утреннее поражение, а завтра, если только немцы не удерут ночью, разгромим их полностью. Уничтожить целый артиллерийский дивизион противника силой одной стрелковой роты партизан - знаете, какое это событие? Наша блестящая победа навсегда войдет в историю партизанской войны. О ней заговорит весь мир! Вы как хотите, но я не покину эту высоту.
      - И я! - решительно стал на его сторону командир второго взвода.
      - Я тоже! - присоединился к ним командир третьего взвода.
      Колпаков начал колебаться. "Кто знает, - думал он. - Может, Айгашев и прав".
      - Хорошо, пусть будет так, - сдался он.
      Чувство ответственности за жизнь людей, за порученное дело не позволило Пуяндайкину согласиться с ними.
      - Давайте спросим у младших командиров и рядовых бойцов, посмотрим, что они скажут, - предложил он.
      Это уже была глупость, и Айгашев не преминул воспользоваться ею.
      - А кто тебе позволит устраивать плебисциты во время боя? - накинулся он на Пуяндайкина. - Уставами Красной Армии подобная чушь не предусмотрена, а отсебятиной заниматься я никому не позволю.
      Замполит понял свою ошибку. Ничего не поделаешь, пришлось прикусить язык.
      Так было принято решение остаться на месте и использовать ночь для укрепления позиций. Заняв круговую оборону и выставив боевое охранение, рота приступила к выполнению приказа командира. Правда, в душе многие надеялись, что немецкий артдивизион, по всей вероятности спешащий на фронт, не станет задерживаться из-за роты партизан и ночью уйдет своим путем. В самом деле, бить по неполной роте плохо вооруженных партизан из тяжелых орудий было бы равносильно стрельбе из пушек по воробьям. Но, как скоро выяснилось, немцы не собирались уходить. Около полуночи к артиллеристам подошли танки. Через некоторое время гул моторов послышался и с противоположного берега реки. Айгашев в это время безмятежно спал. Командир третьего взвода Юркин с трудом разыскал его и с не меньшим трудом разбудил.
      - Что случилось? - спросил майор.
      - С того берега вернулись разведчики, - доложил Юркин.
      -На чем они переправились? - перебил его майор.
      - Нашли небольшую рыбацкую лодку, она берет четырех человек. Сделали четыре рейса. Они видели, как в деревню прибыли солдаты. Насчитали около ста человек. Что будем делать?
      - Как что? Будем бить фашиста.
      - Но они нас окружают. К утру мы окажемся в мышеловке. Пока дверцу не захлопнули, может, переправимся через реку, уйдем отсюда, как советовал замполит? - спросил комвзвода.
      - Об этом не может быть и речи! - строго сказал Айгашев. - Иди и. продолжай наблюдение за противником. Лодку держи наготове. Возможно, я сам переправлюсь на тот берег, посмотрю, чем занимается враг и как его лучше бить.
      Юркин хотел еще что-то сказать, но майор нетерпеливо отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
      "Да, дела, - размышлял Айгашев. - Пожалуй, мы правда попали в ловушку. Как же быть? Неужели это конец?"
      Дрожь пробежала по телу. Впервые смерть предстала перед ним не как нечто отдаленное, возможное, а как вполне реальная опасность. Мысль его заработала лихорадочно. Остался ли хоть какой-нибудь шанс спастись? Вряд ли. В таких случаях люди говорят: "Погибать, так с музыкой". Но Айгашев привык рассматривать все, что делалось вокруг и что предстояло делать ему самому, с точки зрения: "А что мне это даст?", "А что я получу от этого?" И теперь, почувствовав близкую гибель, он не изменил своей привычке. "Конечно, рассуждал он, - если смерть неизбежна, очевидно, следовало бы принять ее героически. Но Что мне это даст? Посмертную славу? Почет, уважение и материальные выгоды моей семье? Предположим, но какое мне дело до всего этого? Ведь меня тогда уже не будет!"
      Тут он остановился и начал вспоминать случаи из жизни, когда люди "погибали с музыкой". Один боец в. сорок первом году, когда наши войска, не выдержав натиска врага, начали отступать, обвязался гранатами и бросился под немецкий танк. Танк взорвался, наши бойцы вернулись в окопы и отбили атаку врага, а героя посмертно наградили орденом Красного Знамени. Другой, молодой лейтенант, будучи в разведке, ворвался в немецкий штаб и из автомата расстрелял более двух десятков офицеров. Ему присвоили звание Героя Советского Союза, но тоже посмертно. Третий, кажется, майор, будучи в лагере военнопленных, лопатой раскроил череп одному из охранников, который особенно жестоко обращался с пленными. Немцы его в тот же день повесили на аппельплаце... "Все они совершили подвиг, но зато их давно нет в живых. А я вот не гонялся за славой и цел до сих пор. Конечно, если заранее знать, что останусь в живых, тоже стоило совершить героический подвиг, но ведь никто не может мне ничего гарантировать. Что ни говори, жизнь героя всегда короче жизни обыкновенных людей. Взять хотя бы ту же пулю, которую мы называем дурой. В кого она легче попадает? В героя, который первым идет в атаку, или в труса, лежащего на дне окопа? Значит, если хочешь дольше жить, не мечтай о славе. Вот мое кредо. Да, мое кредо", - прошептал Айгашев.
      Он встал, проверил оружие, боеприпасы. Все было на месте. Посмотрел на небо - луны не видно, а звезды мерцали так же, как и миллионы лет назад.
      "Лодка берет четырех. Возьму с собой трех бойцов и уйду из отряда, решил он. - Конечно, меня назовут трусом, скажут: бросил роту на произвол судьбы. Ну и пускай говорят! Лишь бы выжить, а там уже что-нибудь придумаю..."
      Он разбудил Колпакова и отвел его в сторону.
      - Послушай, друг мой! - обратился он к нему. - Из всех моих подчиненных ты самый храбрый, стойкий и способный командир. Поэтому я решил оставить тебя временно своим заместителем.
      - А разве вы уходите? - удивился и насторожился командир взвода.
      - Да, друг мой! Только что с того берега вернулись разведчики. Они доложили, что в деревне встретили группу Кальтенберга. Я поеду с Конрадом в отряд и к утру приведу сюда одну или даже обе роты. Тогда мы наверняка разгромим немцев. Только не отступайте ни на шаг, защищайтесь...
      - А если помощь не подоспеет?
      - Об этом и не думай. Немцы до утра не станут атаковать, а на заре мы будем здесь, зайдем к ним с тыла и внезапным ударом уничтожим всех до единого.
      Колпаков почувствовал что-то неладное. Слова майора не внушали ему доверия. Прямо сказать об этом он не мог, но все же не удержался от вопроса:
      - Замполит знает об этом?
      - Жалко его будить. Весь день был на ногах, умаялся, бедняга. Ведь он не строевик, походы ему даются тяжело. Пусть спит, утром скажешь.