- Правду говоришь или болтаешь зря? - посерьезнел сержант.
      - Конечно, правду. Майор хотел застрелить, еле спасся. Бежим быстрей!..
      Бежали они, не жалея сил. Не прошло и получаса, как впереди между деревьями замелькала фигура девушки.
      - Вот она! Стой! Руки вверх! - закричал Сергеев. Девушка юркнула в кусты, и Сергеев дал длинную очередь из автомата.
      - Не стреляйте! - послышался голос Евы.
      - Постой, да это же наша радистка? - удивился Измайлов.
      - Была наша, а теперь стала немецкой. Выходи, кусты тебя все равно не спасут. Шпионка проклятая! - сплюнул Сергеев.
      Ева вышла на дорогу. Лицо ее было бледное, на глазах сверкали слезы.
      - Руки вверх! Аль не слышала? - грозно зарычал Сергеев, подражая своему начальнику. - Иди, Измайлов, отбери у нее оружие!
      Сержант все еще не мог прийти в себя от изумления.
      - Нет у меня никакого оружия! - воскликнула Ева. - Если не верите, можете обыскать. И шпионкой я никогда не была. Оклеветал меня Айгашев. Знаете почему? - спросила она, с надеждой глядя в глаза Измайлову.
      - Почему?
      Делать было нечего: краснея от стыда, девушка рассказала, что произошло в землянке Айгашева.
      - Ах вот оно что! - только теперь сообразил Измайлов.
      И ты ей веришь? - испугался Сергеев.
      - Конечно, верю.
      - Тогда почему она бежала к немцам?
      - Вовсе не к немцам. Я хотела пойти на могилу Турханова... возложить цветы! Отпустите меня, товарищи! - просила Ева.
      - Не могу! Вяжи ей руки! Майор приказал доставить ее живой или мертвой. Давай быстрее! - торопил Сергеев.
      - Плевал я на его приказания! Турханов и Ева сколько раз спасали нас от верной гибели, а мы, вместо благодарности, издеваемся. Ты как знаешь, а я ее отпущу, - решительно заявил Измайлов.
      - Хочешь, чтобы майор нас вместе на одном суку повесил?
      - Как бы не так, повесит... Руки у него коротки... Пойдем со мной! Завтра будем в штабе и расскажем обо всем замполиту. А вы, Ева, можете идти, куда шли.
      Девушка поблагодарила Измайлова и убежала.
      - Ну и подвел же ты меня, Измайлов! - обиженно проговорил Сергеев. Теперь мне одно остается: пустить себе пулю в лоб.
      - Не надо, пули надо беречь! Они еще пригодятся для немцев. Перестань хныкать, идем со мною в штаб. А там нас пошлют служить в другую роту.
      Сергеев посмотрел вслед уходящей девушке и решил прибегнуть к хитрости.
      - Ну что ж... Иди тогда один. Я тут посижу немного и потопаю к своему командиру.
      - Нет, браток, вижу я: хочешь, чтоб я ушел, а сам опять погонишься за Евой. Ничего из этого не выйдет! Беги к своему Айгашеву, но, если повернешь обратно, так и знай: получишь верную пулю в свой медный лоб. Стрелок я неплохой, не промажу. Иди и не оглядывайся! - пригрозил Измайлов.
      Привыкший всегда уступать силе, Сергеев больше не стал спорить, повернулся и затрусил, дрожа от страха. Измайлов долго следил за ним. Тот действительно ни разу не оглянулся.
      "Теперь Ева спаслась, пора подумать и о себе. Айгашеву чужой жизни не жалко, возьмет и отправит за мной погоню. Пока есть время, надо уходить отсюда подальше..."
      Измайлов свернул с тропинки и скрылся в лесной чаще.
      Глава пятая
      Ева знала, что добраться до населенного пункта под названием Камень-гура будет не легко. В лесу она заблудится, а на дорогах везде жандармские посты и военные патрули. Без пропуска комендатуры лучше и не показывайся. В другое время она ни за что не осмелилась бы на такое путешествие; но ей надо было узнать, жив или погиб Турханов, узнать во что бы то ни стало. Если погиб, она найдет его могилу, присядет на свежий холмик и выплачет свое горе...
      Выйдя на шоссе, Ева прошла не больше километра. Идти дальше было опасно: казалось, все немцы, проезжающие на автомашинах, смотрели на нее с подозрением. "Дождусь какой-нибудь гражданской машины и попрошу подвезти. "Может, согласятся за небольшую плату", - решила она.
      Спрятавшись в придорожных кустах, она пропустила несколько грузовиков с солдатами. На некоторое время Дорога опустела. Потом появилась встречная колонна тяжелых грузовиков, груженных скотом. Были тут свиньи, телята и коровы. Должно быть, немцы вывозили в Германию скот, отобранный у польских крестьян. Машины шли медленно, обдавая Еву тяжелым запахом навоза. Наконец вдали показался попутный автобус. Скоро девушка увидела знак красного креста и обрадовалась. "Медики, кто бы они ни были, народ гуманный, не откажутся помочь одинокому путнику", - подумала она и, выйдя на дорогу, подняла руку. Автобус завизжал, тормозя, и остановился. Ева оторопела: в кабине рядом с шофером сидел немецкий майор. Но делать было нечего: бежать поздно и опасно. Пришлось обратиться к нему.
      - Простите, пожалуйста! Не захватите ли меня с собой? - попросила она по-немецки.
      - По глазам вижу - ты полька. Зачем же говоришь на этом собачьем языке? - не то с укором, не то с угрозой спросил майор по-польски на чистейшем краковском наречии.
      Ева растерялась. Она не понимала, с кем имеет дело - с переодетым поляком или же с немецким провокатором, знающим польский язык.
      - Извините, я думала, что вы немцы, - потупилась она.
      - Садитесь, - разрешил майор. Шофер, не вылезая из кабины, открыл дверцу автобуса. Ева поспешно поднялась и увидела, что на том месте, где обычно в санитарных автобусах подвешивают носилки с больным или раненым, стоит гроб, обитый золотистым плюшем с траурной каемкой по краям крышки. Пока она размышляла, что бы это могло значить, машина тронулась.
      - Надеюсь, документы у вас в порядке? - спросил Офицер, обернувшись.
      - Я так спешила, что, кажется, позабыла их дома, - сказала девушка, роясь для виду в сумочке. - Да, забыла.
      - Небось деньги тоже "забыли"? - с явной издевкой процедил сквозь зубы странный майор.
      - Нет, не забыла. Деньги при мне. Сколько мне платить?
      - Сто марок или триста злотых. Только настоящих, а не оккупационных.
      - У меня только оккупационные.
      - Тогда плати в два раза больше.
      Ева отсчитала деньги и протянула офицеру. Тот передал их шоферу.
      - А теперь залезайте в гроб и устраивайтесь там поудобнее. Смотрите только, не подавайте никаких признаков жизни, если кому-нибудь из контрольно-пропускного пункта вздумается открыть крышку гроба. Где вас высадить?
      - У деревни Камень-гура.
      - Знаю. Это далеко. Успеете выспаться, - сказал шафер по-немецки.
      Девушке очень не хотелось ложиться в гроб, но, поразмыслив, она поняла, что иного выхода нет. Ее отказ мог рассердить хозяев автобуса, а главное это единственный способ благополучно миновать проверочные посты. Поэтому пришлось покориться. Она подняла крышку гроба, залезла осторожно, положила сумку под голову и улеглась, а затем осторожно опустила тяжелую крышку. Лежать было жестко и неудобно. От недостатка кислорода и запаха карболки стало трудно дышать. Пришлось чуть приподнять крышку. Это заметили.
      - Эй, ты! - крикнул майор. - Не вздумай вылезать! Особенно когда автобус остановится.
      - Тут нечем дышать. Я задыхаюсь, - пожаловалась Ева.
      - Привыкла у красных в лесу к свежему воздуху! Ничего, скоро над вами окончательно захлопнется гробовая крышка. Тогда не придется жаловаться, - со злобой проговорил офицер. Ева не ответила. Она не знала, что это за люди и как с ними вести себя. Между собой они говорили только по-немецки, и она догадалась, что шофер не знает польского языка. "Значит, он - немец, подумала она. - А майор, очевидно, переодетый поляк, но из правых. Это все равно - черт коричневый или черный. Не надо с ним спорить, не надо раздражать, тогда, может, довезут".
      - Опатув, - послышался голос шофера. - Здесь всегда проверяют документы.
      - Ничего страшного. Мы им заткнем глотку. Останови! - приказал майор.
      Автобус остановился. Послышались голоса, площадная брань, плач и причитание. Кого-то высаживали из машины, тот ругался по-немецки.
      - Документы? - потребовал строгий голос.
      - Пожалуйста! - ответил майор. Некоторое время было тихо. Потом щелкнула зажигалка. Должно быть, закурили - Ева отчетливо почувствовала запах табачного дыма.
      - А это что? - спросил прежний голос.
      - Разве не видишь - гроб!
      - В гробу кто?
      - Наша медсестра. Работала в инфекционном отделении, заразилась тифом и скончалась вчера. Везем в Люблин к матери. Она из фольксдойче. Хотите проверить?
      - Нет, не надо, - ответил проверяющий. - Проезжайте скорее!
      Дверь захлопнулась, и автобус покатил дальше. - Видал, как перепугался! - сказал майор. - Пожалуй, в следующий раз придется запастись настоящим трупом.
      Что на это ответил шофер, Ева не слышала. Дорога была разбита тяжелым транспортом, гроб все время подскакивал. Девушка держалась изо всех сил, чтобы не вывалиться. Казалось, ее немилосердно колотили каким-то тупым предметом. Она закусила губы: было так больно, что хотелось кричать. В конце концов она все же не выдержала и открыла крышку. В это время шофер остановил автобус.
      - Приехали, - сказал он громко. - Вот Камень-гура.
      - Вылезай! - крикнул майор. - Тут недалеко, пройдешь пешком.
      - Спасибо! Я очень вам обязана... Даже не знаю, как отблагодарить...
      - Ее не дослушали - Дверца захлопнулась, и автобус покатил в сторону Завихоста. Ева осмотрелась. Солнце только что закатилось за дальние горы, и дневной свет еще не померк. Деревня действительно была рядом. К ней вела тропинка, проложенная через пшеничное поле. Ева стряхнула с себя опилки и мелкие стружки, прилипшие к одежде, когда она лежала в гробу, поправила прическу и медленно пошла к деревне. Слабый ветерок дул в лицо, приносил сладкий запах свежеиспеченного хлеба. Девушка вспомнила, что со вчерашнего дня во рту у нее не было ни крошки, и от голода сразу закружилась голова. "Деньги еще есть, зайду в крайний дом и попрошу продать мне что-нибудь", подумала она и быстро зашагала по тропинке. Крайний дом оказался большим, каменным. Он прятался в глубине фруктового сада. Ева направилась к калитке, но невесть откуда выскочила здоровенная собака и с диким лаем набросилась на нее.
      - Боже мой! - закричала она в ужасе. - Помогите! Тут же в калитке показалась женщина средних лет.
      - Король! - крикнула она. - Назад! Иди в будку! А ну, кому говорю?
      Овчарка еще раз со злобой взглянула на незнакомку, словно жалея, что не успела разорвать ее на куски, потом обернулась к хозяйке, но, видя, что та сердится, поджала хвост и обиженно поплелась в сад, где между деревьями стояла ее будка. Только тут девушка посмотрела на свою спасительницу. Как большинство женщин этих мест, она была в кошуле <Кошуля - платье из домотканого полотна>, голова повязана хусткой <Хустка - платок>, на ногах трепы <Трепы - тапочки на деревянной подошве>. Очевидно, она месила глину руки были вымазаны до самых локтей.
      - Простите, я вас оторвала... Вечер добрый, пани! - приседая, проговорила Ева.
      - Вечер добрый, панночка! - приветливо откликнулась женщина. - Вы к нам?
      - Я шла мимо, но хотела постучаться к вам, чтобы спросить, как называется эта деревня.
      - Камень-гура. Видать, вы нездешняя.
      - Я оттуда, - кивнула Ева в сторону Вислы. - Скажите, пани...
      - Франтишка, - подсказала женщина.
      - Пани Франтишка, не найдется ли у вас кусочка хлеба? Я вам заплачу, сказала Ева, открывая сумочку.
      - Что ты, господь с тобой! Заходи в дом, накормлю и так. Правда, у нас не очень-то густо, но все же не дохнем с голоду. Вот сказывают, будто у вас, в городах, совсем плохо.
      Франтишка открыла калитку. Пропустив девушку вперед, она задержалась на минутку и внимательно посмотрела по сторонам, словно желая убедиться, не следит ли за ними кто-нибудь. Поблизости не оказалось ни единой души. Тогда она вздохнула с облегчением и тоже вошла во двор.
      - Печка прохудилась, дымит, проклятая. Пришлось обмазать... Вы посидите вот тут, я пойду помою руки и приготовлю вам покушать, - предложила она, показывая на скамейку, и, не дожидаясь ответа, скрылась на кухне. Некоторое время оттуда слышалось бульканье воды, звон передвигаемой металлической посуды, хлопанье дверей, потом в открытом окне появилась голова хозяйки. Она приветливо улыбалась.
      - Добро пожаловать, панночка! - пригласила она. - Заходите, у меня все готово.
      Ева уже больше суток находилась в пути и страшно устала. С трудом поднявшись со скамейки, она посмотрела на запад. День уже погас. Лиловые тучи быстро темнели, а из-за Вислы уже надвигалась темная ночь, зажигая на своем пути мириады звезд. Слабый ветерок, еще полчаса назад ласково трепавший волосы девушки, усиливался с каждой минутой, сердито шумел в листве огромного каштана, росшего посреди двора. "Где же я проведу эту ночь?" - заныло у Евы сердце. Девушка съежилась, опустила голову и медленно зашагала к двери, откуда доносился запах печеной рыбы, поджаренного лука, укропа, петрушки и еще чего-то.
      - Заходите, заходите! - приглашала Франтишка. - Сейчас я задерну занавеску и зажгу лампу. Светомаскировка прямо замучила! Уж второй месяц как вечер, так в деревне тьма, хоть глаз выколи. Ходим и натыкаемся друг на друга.
      Хозяйка закрыла окна, задернула их плотной тканью и зажгла лампу. Яркий свет ударил в глаза. Ева заморгала и тут же увидела на степе портрет молодого мужчины в форменной одежде синей полиции. Это было для нее такой неожиданностью, что она чуть не вскрикнула. Хозяйка внимательно наблюдала за ней.
      Некоторое время они стояли молча. У Евы от усталости и голода не осталось и следа. Ей захотелось тут же выбежать на улицу, уйти как можно дальше от этого страшного дома. Однако она быстро овладела собой и, глядя на портрет, спросила спокойно:
      - Это ваш муж?
      - Нет, младший сын. Старший погиб на войне, среднего увезли в Германию, а этот, чтоб остаться дома, поступил служить в полицию.
      - Где же он сейчас?
      - Поехал с отцом сети ставить. Страсть как любит рыбачить, хоть хлебом не корми. Приходит со службы, сбросит мундир, натянет парусиновые брюки и куртку - и поминай как звали. До полуночи, а то и до утра пропадают с отцом в камышовых зарослях... Сейчас я угощу вас печеным лещом с утреннего улова. Вы поди и не пробовали еще. В городах ведь больше любят жареную и отварную рыбу, а мы, деревенские, едим печеную.
      Хозяйка вытащила из духовки огромного леща, величиной чуть ли не с лопату, подрумяненного, блестящего от жира, который натек даже на противень. При виде этого блюда Ева позабыла обо всем, даже о портрете полицейского, который смотрел на нее с противоположной стены, и набросилась на рыбу ничего вкуснее она не пробовала в своей жизни.
      За рыбой последовали сладкие вареники, а затем натуральный кофе с молоком. "Ничего себе, - думала Ева, - немцы не обижают полицейских. Что ж, хороший хозяин свою собаку никогда голодом не морит".
      - Давно сын служит в полиции? - спросила она.
      - С прошлой осени. Сама ему посоветовала. А то молодым парням стало совсем невмоготу в деревне: либо поступай в полицию, либо иди в партизаны, а то сразу заби2ают в Германию. Мы уж решили - в полицию, - пряча глаза, объяснила хозяйка.
      - Разве тут и партизаны есть? - заинтересовалась Ева.
      -А как же! Где их только нет? На той неделе вот захватили тут переправу, больше часа переходили через Вислу. Потом появились танки. Поднялась стрельба. Аж земля дрожала! Но немцы не успели перейти сюда. Мост взлетел на воздух. Так и разошлись враги в разные стороны.
      Ева сразу догадалась, о каком бое идет речь. Ей хотелось расспросить поподробнее, но она боялась выдать себя. "Как будто не очень-то любит швабов, но все же - мать полицейского. Надо с ней поосторожнее..." Но Ева должна была узнать о Турханове-ради этого она и пришла сюда.
      - Были, наверное, и убитые? - спросила она.
      - Хоронили на другой день. Говорят, погибло восемь человек.
      - Все поляки?
      - Нет, какие-то азиаты. Народ хотел похоронить на кладбище, да ксендз не позволил. Кладбище-то католическое, а партизаны неизвестно какой веры. Жаль, конечно, бедняг. Даже креста не поставили на могиле. Положили какой-то камень, и все...
      - А раненые были, не знаете?
      - Там, где убивают, там и ранят... Но, должно быть, раненых партизаны увезли с собой. Здесь мы не видали ни одного.
      "Да, теперь ясно: Володя погиб возле этой деревни... Куда же мне теперь деваться? На кладбище пойти? И остаться там навсегда..." Опять заныло у нее сердце.
      - Спасибо, пани Франтишка, за гостеприимство, - сказала она, допив кофе. - Поела, попила, а теперь пора и честь знать.
      Ева вышла из-за стола, взяла сумочку. - Ну куда же это вы на ночь глядя? Остались бы; переночевали у нас... Хотите, я вам постелю в отдельной комнате? Жила там моя дочь, да вот зимою вышла замуж. Там вам никто не помешает.
      - Если честно, я и сама не знаю, куда мне идти. Но и оставаться...
      -  "Страшно", хотели вы сказать? - перебила хозяйка, глядя на портрет сына. - Не бойтесь. Он такой славный, даже мухи не обидит.
      - Нет, я хотела сказать, что мне неудобно вас бес покоить.
      - Какое там беспокойство! - замахала Франтишка обеими руками. Пойдемте, пойдемте. Я вижу, вы очень устали. Если торопитесь, завтра могу разбудить пораньше.
      - Спасибо. Разбудите, пожалуйста...
      Глава шестая
      Всю ночь Еву мучали кошмары. Чего только не происходило с ней во сне! Она побывала под бомбежкой, блуждала по бесконечной степи, занесенной глубоким снегом, встречалась с людьми, которых давно уже нет в живых, в том числе со своей матерью, поссорилась с отцом из-за какого-то пустяка. Особенно страшен был последний сон. Почему-то она оказалась, вся голая, в каком-то просторном зале. Вдруг появились эсэсовцы. Лица, мундиры, руки у них были измазаны кровью. Увидев Еву, они начали и ее мазать кровью, но она не приставала к ней. Тогда какой-то фашист вытащил огромный нож, исполосовал все ее тело и начал снимать белую кожу один кусок за другим. Как было ей больно и страшно! Она пыталась вырваться, но не могла, руки и ноги не слушались ее, а когда позвала на помощь, из груди не вырвалось ни звука. Неожиданно грянул гром, и огромная двустворчатая дверь с шумом и грохотом раскрылась настежь. Сразу пахнуло могильным холодом. Фашисты отступили, в страхе прижались к стене. В зал вошел человек во всем белом. Шел он, вытянув обе руки вперед, как слепой, очутившийся, в незнакомом помещении. Поравнявшись с Евой, он остановился, повернулся к ней, медленно провел обеими руками по ее лицу, шее, плечам и, видимо не узнав, зашагал дальше. Ева узнала в нем Турханова, напрягла все свои силы, громко крикнула:
      - Володя, это же я, Ева! Вернись, спаси меня от этих извергов!
      Но Турханов ничего не слышал и не видел, дошел до противоположной стены, и стена сразу разрушилась, а он скрылся во мраке.
      - Ха-ха-ха! - заржали фашисты. - Он мертв. Мы его убили. Не жди теперь. Никто не спасет тебя...
      Тут Ева проснулась. Сердце бешено колотилась в груди, на лбу выступил холодный пот. Судорожным движением она сбросила с себя одеяло, ощупала лицо, руки, грудь, ноги и, только убедившись, что жива и невредима, поняла, что все это видела во сне. "О боже! - возмутилась Ева. - Разве мало наяву мучений, чтоб еще и во сне мучиться? За что такое наказание!"
      Кругом царила тишина, покой. Спать уже не хотелось. В голову лезли всякие мысли, перед глазами, как на киноэкране, мелькали знакомые образы, среди которых, как Гулливер среди лилипутов, возвышался образ Турханова. Мысленно она говорила с ним, и постепенно реальное и вымышленное в ее воображении смешалось. Сон тихо и незаметно снова подкрался к ней, но вдруг где-то хлопнула дверь, послышались шаги, а через мгновение открылась калитка.
      - До свидания, дорогие товарищи! Желаю вам успеха!
      Счастливого пути! - явственно послышался знакомый мужской голос.
      "Да это же его голос! - вздрогнула Ева. - Голос Володи. Но ведь он погиб... Неужели опять начинаются кошмары?"
      - До свидания, товарищ полковник! Счастливо оставаться! - ответил незнакомый голос, и тут же послышался топот коней.
      "Нет, это уже не сон, - догадалась Ева и, вскочив с постели, подбежала к окну. - Разговаривали самые настоящие люди. Одни остались здесь, а другие уехали на конях".
      Лихорадочно нащупала шнур, резко дернула его, и занавеска раздвинулась. Окно выходило на улицу. Там было тихо и пустынно. Только где-то на другом конце улицы вдруг залаяла собака, к ней присоединились другие, но их разноголосая перекличка продолжалась недолго. Скоро все успокоились, и деревня, залитая холодным светом луны, погрузилась в предутренний сладкий сон.
      "Неужели я ошиблась? - начала сомневаться Ева, внимательно вслушиваясь в тишину. - Наверное, все это мне только показалось... Может, я уже схожу с ума? Только этого недоставало! Нет, больше ни за что не лягу... Дождусь утра - и побыстрей отсюда..."
      Вот наконец и утро. Свет луны незаметно потускнел, гасли, звезды одна за другой, все вокруг посерело. Ева открыла окно. С реки поднимался туман. Деревня медленно просыпалась. Пели петухи, скрипели и хлопали двери. Кто-то проехал на повозке. Послышались женские голоса. Пора было собираться в путь. Ева заправила кровать, быстро оделась и стала ждать хозяйку. Она уже хлопотала на кухне. Вскоре она осторожно постучала в дверь. - Доброе утро, панночка! - поздоровалась пани Франтишка. - О, вы уже на ногах. Что ж, ранняя птичка всегда сыта бывает. Я уже приготовила завтрак. Пойдемте покушаем.
      Ева спала плохо, сейчас у нее болела голова. Есть не хотелось. Чтобы не обидеть хозяйку, она проглотила кусочек яичницы, выпила молока и, поблагодарив, вышла из-за стола. Пани Франтишка уговаривала гостью поесть еще, хотела наложить на дорогу домашних пирожков с мясом, но Ева отказалась. Ее мучило, действительно ли она слышала голоса людей, или же это ей только почудилось. Когда пани Франтишка вышла проводить ее, Ева все же осмелилась спросить:
      - У вас ночью, кажется, были гости? Скажите, если не секрет, кто это был?
      Женщина побледнела.
      - Да что вы, панночка, какие могут быть гости в ночное время? Муж с сыном возвратились с рыбалки поздно, с тех пор никто не подходил к нашему дому, - сдержанно ответила она.
      Чувствуя, что вопрос не понравился Франтишке, Ева поспешила переменить тему:
      - А вы не знаете, кто хоронил партизан, о которых мы говорили вчера?
      - Обычно такими делами занимается пан Войцех со своими сыновьями. Кажется, и на этот раз тоже, - ответила пани Франтишка.
      - А где он живет?
      Франтишка показала ей на огромный тополь со сломанной верхушкой, на котором был виден аист, стороживший свое гнездо.
      - Вот под этим тополем дом пана Войцеха, - сказала она,
      Ева еще раз поблагодарила за ночлег, за заботу и, тепло попрощавшись, направилась к тополю со сломанной верхушкой. К счастью, хозяин оказался дома. По просьбе девушки он довольно подробно рассказал, как хоронили погибших партизан, но, когда Ева спросила о раненых, он, как и Франтишка, поспешил замять разговор. Девушка никак не могла понять, почему здесь довольно охотно говорят о мертвых, а о живых не хотят вспоминать.
      - В тот день, когда здесь произошел бой, пропал мой брат. Мне хотелось бы посмотреть, нет ли его среди мертвых. Вы не разроете могилу? Конечно, я вам заплачу, сколько нужно.
      Услышав это, старик замахал руками.
      - Что ты, господь с тобой! - опешил он. - Разве могилу можно разрывать!
      - Но мне это так нужно, - настаивала Ева. - Помогите, пан Войцех.
      - Да нет среди партизан вашего брата! Я в этом не сомневаюсь. Судя по вас, он русоволосый, а погибшие партизаны были все черные.
      - Мой брат тоже брюнет. У нас только мать общая, а отцы были разные. Поэтому мы совсем не похожи. Помогите, дедушка! Ну, пожалуйста, выручите меня!
      В конце концов старик сжалился. Он позвал одного из своих трех сыновей, тихо о чем-то пошептался с ним, потом оба взяли лопаты и через огороды направились к кладбищу.
      Партизаны были похоронены за кладбищенской стеной. Старик с сыном перекрестились и принялись за работу. Грунт еще не успел как следует утрамбоваться, поэтому копать было легко. Скоро показалась плащ-палатка, которой были накрыты покойники. Старик приподнял один край. Лица погибших распухли, посинели, но все же сохранили прежние черты. Ева почти всех сразу узнала. Вот с края лежит каптенармус третьей роты - пожилой боец с седеющей бородой, рядом с ним - ружейный мастер, который как-то починил Еве часы... Турханова среди похороненных партизан не было. В этом Ева убедилась.
      Она расплатилась с могильщиками и хотела уйти, но в это время рядом с ними появился человек в мундире полицейского и, размахивая пистолетом, заставил их поднять руки.
      - А-а, это же пан Войцех со своим сыном - закричал он, издеваясь. - А я-то ломаю себе голову: кто, думаю, лишает партизан заслуженного отдыха? Или хотите воскресить мертвых большевиков, чтобы они снова принялись разорять нашу страну? Не выйдет, дорогие мои! Раз бог наказал их, человек ничем не поможет. Выходите из ямы, давайте прогуляемся немного на свежем воздухе!
      Старик перепугался не на шутку, сын же его только угрюмо опустил голову, сначала сам вылез из глубокой ямы, а потом помог отцу.
      - Пан Леманский, ничего плохого мы не сделали. Вот засыплем могилу и пойдем домой, - взмолился пан Войцех.
      - Не спеши, дорогой мой! - продолжал издеваться полицейский. - Могила, может, еще пригодится. Может, хорунжий захочет зарыть в эту яму и ваши грешные тела. Сейчас мы это узнаем. Пошли в волость. Руки за спину... Шагом марш!..
      Глава седьмая
      Пан Леманский служил оккупантам не за страх, а за совесть. Старик всю дорогу умолял отпустить их, Ева попыталась предложить деньги, но на него не действовали ни уговоры, ни мольбы, ни подкуп. В конце концов девушка рассердилась на отца с сыном. "Не мужчины вы, а трусливые ягнята, - думала она с гневом. - Вместо того чтобы схватить за горло и задушить этого гада, унижаетесь перед ним, клянчите... Тьфу!"
      Так они дошли до волостного отделения полиции. "Мне бояться нечего, решила Ева, глядя на высокие окна с тюремными решетками. - Оружия при мне нет, компрометирующих документов тоже. Здесь меня никто не знает. Скажу, что разыскиваю брата, который занимался сплавом леса и внезапно пропал".
      Однако на деле оказалось, что все совсем не так просто, как она думала. В кабинете начальника полиции, куда Леманский ввел задержанных, за столом сидел поручик Дубовский. При виде Евы глаза его вспыхнули, как у хищника, почуявшего добычу. Очевидно, в его голове с высоким красивым лбом тут же родился какой-то план, ибо он, выслушав полицейского, доложившего, как и где были задержаны эти личности, поспешно удалил всех, кроме Евы.
      - Какая приятная неожиданность! Здравствуйте, товарищ Болеславская! пожал ей руку поручик. - Как хорошо, что вы попали ко мне, а не к кому-нибудь другому. Ну, садитесь, рассказывайте, как дела, как ваше драгоценное здоровье?
      - На здоровье не жалуюсь, а дела, сами видите, не важные: попала в полицию. Думаю, вы понимаете, как это неприятно для честного человека?
      Дубовский закусил нижнюю губу, однако больше ничем волнения не выдал.
      - Не огорчайтесь, не падайте духом, товарищ Болеславская, - заворковал он. - Сейчас мы выполним кое-какие формальности, и вы снова будете на свободе. Даю вам слово польского офицера. Но любовь, как говорится, должна быть взаимной. Если я вам доверяю, то и вы должны отвечать мне тем же.
      - Я вас слушаю, пане поручик, - тихо сказала девушка, внимательно следя за Дубовским сквозь опущенные ресницы.
      - Конечно, вас наверняка удивило мое присутствие в этом учреждении в качестве его шефа. На вашем месте я был бы удивлен не меньше. Другому я ни за что не открылся бы, но вам по секрету расскажу правду. Принял я этот малоприятный пост по прямому приказанию товарища Метека. Знаете такого?
      - Впервые слышу. Очевидно, начальник воеводского полицейского управления, - прикинулась дурочкой Ева.
      - Да нет же! Это наш довудца - командующий войсками Армии Людовой Келецкого воеводства. Я тут на нелегальном положении, - доверительно сообщил поручик.
      - Никогда бы не подумала, что начальников полиции назначает командование Армии Людовой. Видно, я в самом деле оторвалась от жизни.
      - Да вы опять меня неправильно поняли! Конечно, полицейские чины назначаются не командованием Армии Людовой. Но я попал сюда по личному настоянию товарища Метека для подпольной работы, чтобы помогать нашим партизанам.
      - Ах вот оно в чем дело! - воскликнула Ева. - И часто вам приходится им помогать?
      - Почти каждый день. Местные партизанские отряды поддерживают через меня связь с центром. Я же обеспечиваю их пропусками, а если кто-нибудь из подпольщиков попадается в руки полиции, выпускаю его на волю. Вот видите, даже в полицейской форме можно быть полезным родине...
      - Я завидую вам, пане поручик, - вздохнула Ева. Начальник полиции понял, вернее, почувствовал, что ему не удалось обмануть Еву, но начатую игру надо было довести до конца.
      - Теперь расскажите о себе, - предложил он.
      - Не знаю, с чего начать...
      - Начните с той памятной ночи в Яновских лесах, когда мы расстались, подсказал Дубовский.
      - Ах, да! Тогда вы бросили меня в лесу и ушли. Я вас ждала всю ночь и следующее утро, но вы так и не прислали обещанную подводу. Тогда я остановила какого-то лесника, проезжавшего мимо. Он пожалел меня и доставил в больницу. Там я провалялась все это время, а когда выписалась, пошла искать вас или пана плютунового. Тут то и попала в руки пана Леманского, который привел меня к вам. Вот и вся моя история...
      Дубовский буквально кипел от ярости и, чтобы как-то укрыться от внимательного взгляда девушки, начал нервно ходить по кабинету.
      - Мы вас искали по всем больницам и в Янове-Любельском, и в городе Красьнике, но нигде не нашли.
      - Значит, плохо искали.
      - Пусть будет так, - согласился поручик. - Скажите, пани Болеславская, а куда делся полковник Турханов?
      - Какой Турханов? - спросила Ева.
      - Как какой? - вспылил Дубовский. - Да тот советский полковник, который прилетел с нами!