Мрачная скорлупа Форт-Бейкера окуталась тьмой, когда станция медленно вплыла в тень Осуми. Плоское, похожее на раковину сооружение теперь, после того как зеленый нимб был сброшен и вращался по своей собственной орбите, было едва различимо. Хотя радиомолчание и активная маскировочная сцинтилляция по условиям договора об Анклаве были запрещены, вполне достаточной альтернативой им стало полное затемнение. Силуэт, заслоняющий яркую туманность Млечного пути и вращающийся по орбите спящая космическая крепость. При ближайшем рассмотрении становилось ясно, что на поверхности не работают ни люди ни роботы. Ничто не говорило о том, что что-либо иное чем заброшенное космическое сооружение, если бы не призрачные огоньки пульсирующие тут и там в инфракрасном диапазоне и подмигивающий маяк, указывающий на местонахождение док-шлюза в экваториальной плоскости форта. Массивные конические выступы по обе стороны от шлюза говорили о наличии двух сверхмощных огромных дальгреновских орудий, мощности которых вполне хватило бы, чтобы обеспечить прикрытие отважному шаттлу.

Боско Шадболт хлебнул из своей фляжки и почувствовал как пятизвездочное обожгло горло. Парк был сброшен два дня назад когда стало ясно, что Ю Сюйень готовится к нападению. И теперь он собирался проверить как несут вахту его операторы сканеров.

Они пристально следили за развитием событий в Анклаве. Все время прошедшее с того вечера, когда комендант Рохан устроил праздник, каньцы были заняты тем, что переправляли войска и оружие с космодрома на три или четыре корабля остающиеся на орбите и сосредоточились на сооружении артиллерийских укреплений к югу от Каноя-Сити, задачей которого было прикрытие экваториальной орбиты. Поскольку Форт-Бейкер теперь обращался по меридиональной орбите проходящей над городом, он появлялся в небе над Каноя-Сити под углом в девяносто градусов минус градусы широты — то есть восемьдесят два градуса. Любое каньское орудие ориентированное на азимут 180 и угол подъема 82 означало бы, что станция может быть расстреляна из него в упор. А любые наземные батареи, сооруженные с тем, чтобы сосредотачивать огонь на расстоянии в 20075 миль грозили серьезнейшими неприятностями.

Поэтому требовалась большая бдительность, особенно ночью или когда небо над планетой было затянуто тучами и визуальное слежение за территорией Анклава было невозможно. Никогда еще, мрачно думал он, атмосфера ни на одной из космических станций, где ему приходилось бывать, не была столь напряженной.

Во время такой вахты, когда человек по несколько часов подряд должен был пялиться в сканер, человек запросто мог вообразить все что угодно. Ситуация становилась просто невыносимой — в системе появились еще четыре каньских корабля и в данный момент тормозили, готовясь лечь на орбиту вокруг Осуми. Корабль Ю тоже появился откуда-то с внешних границ системы. Два небольших корабля взлетели с космодрома и висели на парковочных орбитах, в настоящее время скрытые от глаз наблюдателей форта диском планеты. У всех офицеров Бейкера было ощущение, что пси-силы готовили события не поддающиеся контролю обычных людей. Все боялись, что ситуация на Осуми неудержимо двигалась к кровавой и окончательной развязке.

Если это не предвидение, то отчего же тогда у меня мурашки бегают по спине? подумал он. Он снова вытащил фляжку и еще раз приложился к пятизвездочному. Может быть это от того, что полковник сегодня днем неожиданно проявил столь удивительный интерес к состоянию защитных полей? Что у него на уме? Несомненно, вскоре произойдет что-то важное. Может быть Истман знает. Но если и знает, то скажет ли мне?

Он поправил фуражку и принялся вспоминать то, что произошло днем.

На станцию прибыл опытный отставной армейский полковник Зев Лоутон. Направленный метракоровским советом директоров из Линкольна в Каноя-Сити этот отставной армейский полковник от метракоровских синекурщиков успел натерпеться всякого. Его корабль вошел в систему Дзеты Южной Короны после долгого пути через созвездие Скульптора и совершенно не подозревал о том, как обстоят дела после вторжения каньцев. Его корабль причалил к Форт-Бейкеру и уже через час он объявил о том, кто он такой, принял командование над всем метракоровским персоналом форта и ввел на станции военное положение. Он тут же рьяно принялся за организацию обороны станции, разделив весь личный состав Бейкера на семь вахт. Драконовский военный устав, согласно которому строго наказывалось любое малейшее неповиновение означал, что столь необходимая реорганизация прошла без сучка, без задоринки.

Затем несколько дней назад Эллис Стрейкер снова исчез, уведя «Шанс» обратно на Сеул и громогласно предупредив, что в системе вот-вот появится новая каньская эскадра, прошедшая по цепи Цветов Лотоса. Она кончалась нексусом, который даосские матенавты именовали «Лянь Хуа 1327» — иными словами Тет-Два-Девять. Гриффин обратил на это внимание и расположился у самого выходя из Тет-Два-Девять, поскольку не хотел быть захваченным врасплох на орбите холодного газового гиганта Досей. Каньские корабля показались на следующий день, но тут же отошли на внешние цепи системы Дзеты Южной Короны, несомненно для того, чтобы спокойно разморозить там долгожданные подкрепления для Ю Сюйеня.

Теперь же несколько дней назад на станции было получено известие о том, что на подмогу движется еще одна американская эскадра с Айдахо — группа из шести больших и пяти маленьких кораблей, на борту которых размещалось две тысячи десантников. Предполагалось, что командует эскадрой никто иной как сам адмирал Эдд Маскулл, Адмирал Союза, человек покрывший себя неувядаемой славой как командир «Нью-Джерси» с экипажем всего из сорока одного человека захватил Ульсан, затем на «Джеймсе Декатуре» захватил «Шаньси», а затем загнал «Нин Ся» в самую гущу флота адмирала Льюиса.

Я слышал, что Маскулл погиб во время взрыва в ходе операции на Парацелле, подумал Шадболт, но по-видимому это не так. Если эти новые слухи верны, и Маскулл действительно движется сюда с солидными силами, то каньцы к моменту его появления обязательно захотят овладеть Форт-Бейкером.

Снова взглянув на сканеры, Шадболт вдруг почувствовал жар в животе. Черт бы побрал наши разногласия с Истманом, подумал он. Меня все еще выводит из себя то замечание, которое он сделал полчаса назад — совершенно дурацкий спор, кажется по поводу натуральной пищи. И с чего это он вдруг стал так горячо отстаивать достоинства дуврской пищи? И какого лешего я с ним сцепился? Вообще, после того праздника мы с ним только и делаем, что спорим. Да, именно вечеринка стала поворотным пунктом в наших с ним отношениях. В тот вечер он перестал быть тем Барбом Истманом, которого я знал. Тогда я увидел в его глазах что-то ужасное. Нечто такое, о чем бы я с радостью предпочел забыть, но не могу.

Он внезапно огляделся. Но ведь я совершенно уверен, что это не из-за него у меня по спине бегают мурашки, это что-то другое. У меня такое чувство будто за мной кто-то наблюдает — как будто кто-то целится в меня.

Он вздрогнул. Рука его снова опустилась было к карману где была фляжка с пятизвездочным, но он сдержался. Ему показалось, что в наушнике он услышал какой-то щелчок, похожий на интерференцию, выдающую попытки создать ложный сигнал на интерпретаторе. Он подавил порыв остановиться и повторить сканирование и направил сканер на почти завершенные артиллерийские позиции, проверяя, подтверждаются ли его предположения.

Но там внизу ничего не изменилось.

Он встал. Подошел к своим подчиненным и заглядывая им через плечо проверил чем они занимаются. Они были хорошими ребятами, отлично знающими свое дело. Услышав его шаги, они оторвались от экранов. Если там в этой мешанине черных теней вдруг появится что-либо заслуживающее внимание, его востроглазая команда обязательно это заметит. Полковник Лоутон велел им быть особенно внимательными в эту вахту.

Он сделал замечание третьему оператору, корейцу, за то, что ремешок фуражки слишком слабо затянут.

— Ки о цукете кудасай, — мягко заметил ему Шадболт. Будь внимательнее. Оператор тут же выпрямился в своем кресле и Шадболт двинулся дальше.

По словам Истмана, полковник Зевания Лоутон был армейским ветераном, который за рекордно короткое время дослужился от рядового до офицера. В возрасте двадцати лет он получил назначение в 512 тактический полк генерала Клейтона с его зловещим девизом «Смерть или Слава». Он служил на Соломоне II и на Хива Оа и дослужился до полковника. Затем МеТраКор назначил его на пост командующего гарнизоном Каноя-Сити вместо умершего майора Куинси с окладом в двести пятьдесят тысяч кредитов в год. Удивительно, подумал Шадболт, что МеТраКор вдруг решил воспользоваться услугами столь преданного и способного солдата, когда все, на что его хватало в прошлом — это нанять жалкую кучку макоу-калифорнийских пьяниц и отщепенцев, собранных из всех злачных мест родного сектора. Это показывало что на Либерти было известно о каких-то грядущих политических событиях.

Истман нашел в Лоутоне родственную душу. Казалось, он готов поручить ответственное дело любому, кто заслуживает доверия и готов работать, а Истман разумеется отвечает обоим этим условиям. Если бы полковник видел то, что довелось увидеть мне в вечер праздника, он возможно еще подумал бы… ну вот, легок на помине…

Шадболт увидел направляющегося к нему Истмана. Он снова вспомнил темную страсть охватившую Барба Истмана после праздника: после разговора с Аркали он вернулся один и залпом выпил подряд несколько стаканов стрейкеровского пунша перед тем как удалиться в поисках компании, подходящей к его состоянию души.

Начал он с того, что подсел к нескольким аристократического вида флотским офицерам, игравшим за столом в карты. Они видели что этот сукин сын пьян как сапожник и нарывается на скандал. После игры настало время рассчитываться.

— А я говорю сыграем еще один последний раз по двойной ставке! Или у вас во Флоте не любят риска?

Офицерам его замечание пришлось явно не по душе, но она из них все же решила спустить дело на тормозах.

— Да брось ты, сумма-то ерундовая, — сказала она. — Всего каких-то тринадцать сотен. Плати, МеТраКор, и продолжим.

— А по мне так вовсе не ерундовая.

— Плати, кому сказано, и дело с концом. Что такое несколько кредитов для человека в красном кителе? Мы тут все американские офицеры — так или иначе.

— Может вы и офицеры, — с вызовом возразил Истман, — но только вот американцами вас назвать трудно.

При этих словах все разом перестали улыбаться, но Истман продолжал говорить в наступившей тишине, вполне сознательно нагнетая обстановку. Он ткнул пальцем в одну из них.

— Можете отправляться прямо к дьяволу, леди.

— Слушай, ты, шут гороховый, давай плати и отваливай, понял?

— А я говорю, она мухлевала.

Лейтенант с «Айзека Халла» восприняла его оскорбление серьезно. Она заговорила холодно и резко.

— Вы отдаете себе отчет в том, что если вы немедленно не возьмете свои слова обратно, мне останется только одно?

Истман сидел развалившись на стуле до тех пор, пока ему не был брошен вызов. После этого он упрямо заявил:

— Что ж, отлично. Здесь и сейчас.

Я просто не мог не вмешаться, подумал Шадболт, вспоминая эту сцену. Если бы я не вмешался, я бы никогда себе этого не простил. Ведь кроме всего прочего он был на три четверти пьян. Даже в тот момент в его глазах было что-то такое, что испугало меня до смерти. Какая-то пугающая пустота.

— Барб! Ради пси, дружище! Позволь мне рассчитаться за тебя.

— Не лезь не в свое дело.

Как я мог сказать такое? Конечно же они мошенничали! Это было ясно как божий день. И все отлично знали, что именно эти офицеры занимаются шулерством. Они были широко известны как очень опасные и всегда готовые на риск картежники и буквально нежились в лучах такой славы. Он нарочно вклинился в их игру, прекрасно зная, чего можно от них ожидать. Так что Истман совершенно сознательно пошел на конфронтацию с ними. Совершенно один и на неприятельской территории он практически дал их лидеру прилюдную пощечину. И поэтому они просто не могли не ответить на вызов. Конечно, вопрос был чисто формальный, и касался он в основном их довольно странных понятий о чести. Так что вызов был совершенно неизбежен.

Но даже при этом, то как подобные вещи обычно происходили как правило являлось вопросом хвастовства и бравады, которые в конце концов могли ни во что и не вылиться. Блеф, блеф и еще раз блеф до тех пор пока тем или иным образом вопрос не будет улажен. Но здесь блефовал сам Истман. Он бросил вызов лейтенанту Кин с «Айзека Халла» и сомневаться в этом не приходилось.

Они незаметно покинули личные тропики Рохана и нашли тихое местечко в четырнадцатом отсеке. Обратной дороги не было. Миром уже ничего уладить было невозможно. Теперь впереди была только грязная игра. Неразрешимый спор. Твердый как железо. Смертельный поединок воли с волей. Бледная как полотно лейтенант, как лосось попавшаяся на крючок собственной несгибаемой гордости и офицерской чести, вынуждена была браться за бластер в темном пульсирующем пространстве в самой глубине станции. Истман, с его вызывающим поведением, полностью настроившийся либо на самоуничтожение, либо на убийство, чтобы освободить себя от мучающей его страсти. И ему было безразлично чем закончится поединок. Это становилось совершенно ясно, стоило лишь взглянуть на него. О, они совершили серьезную ошибку, приняв его за тихого метракоровского мальчишку, а напоролись на сущего маньяка. Какая оплошность. Мне еще никогда не доводилось видеть подобных глаз. Совершенно пустых. Затянутых пеленой какого-то дьявольского радиомолчания.

Шадболт вытер внезапно вспотевший лоб, вспоминая как он тогда повел себя. Наверняка пот прошиб меня как раз из-за воспоминания о той сцене, подумал он. Он почувствовал соль в уголках глаз. Но это показывает насколько быстро алкоголь и заносчивость может превратить человека в труп. Ведь еще за какие-нибудь пару часов до того, он как бабочка порхал вокруг Аркали Хавкен. А я в это время как мог наслаждался праздником, устроенным комендантом, хотя и страшно переживал нашу с Барбом ссору и его дурацкие угрозы. Затем буквально через несколько минут вечер превратился в какой-то кошмар. Он перешел в пси-дуэль в темном отсеке.

Он отправился в эту ледяную дыру, зная что просто должен, ради Истмана, попытаться найти возможность примирить противников. Но там не было ничего такого. Никакого Дуэльного Кодекса. Никаких Правил маркиза Квинсберри.

Все произошло очень быстро. Истец и ответчик достали свои бластеры и произвели в них строго запрещенные но общеизвестные изменения, превращавшие «вессоны» в дуэльные пистолеты. Потом они разошлись, в указанном месте Истман развернулся и выстрелил из своего отрегулированного на стрельбу одиночными выстрелами бластера.

Несомненно, пси-дуэль давала победителю ощущения восстановления справедливости. Несомненно она окончательно решала все разногласия. Остаться в живых в подобной ситуации было делом слепого случая, а какой же человек не считал, что в основе судьбы лежит справедливость? «Пси все решит!» обычно говорят адвентерские дети, когда внезапно становится известным какое-либо их маленькое преступление или шалость. И они были совершенно правы. Пси действительно решало. Почти всегда.

Работающий с большой перегрузкой бластер изрыгнул длинную змеящуюся молнию, плохо управляемую, плохо направленную. Пятьдесят шансов из ста было за то, что эта молния вообще поразит того, кто выпустил ее на волю и превратит все — от пальца на спусковом крючке до самого локты в пепел. Истман понимал это. Ему как истцу было предоставлена «привилегия» стрелять первым.

Он выбрал для выстрела момент так, как это делают пси-игроки, попытавшись ощутить локальный индекс, дождался пока тот не достигнет пика и выстрелил. Яркая вспышка и адский грохот когда аргентиумовая трубка рассталась с одним процентов запасенной в ней энергии. Отдачи не было. Но лейтенант осталась стоять на месте, явно невредимая. Настоящее чудо. Луч лишь слегка задел ее белую как мел щеку и прожег отверстие в стальной переборке за ее спиной.

В этот момент женщина осознала что произошло и качнулась на каблуках: теперь она стала полной хозяйкой положения! Совершенно свободной делать все что угодно. От этой мысли лицо ее мгновенно залилось краской, похожей на красное вино. Она медленно опустила свой «вессон» и направила его прямо в сердце Истману. Все присутствующие оцепенело как лунатики наблюдали за происходящим, от ужаса не будучи в состоянии произнести ни слова и даже подспудно желая чтобы что-нибудь наконец произошло. Но Кин передумала стрелять.

Это было неслыханным нарушением этикета, но лейтенант Флота, настоящая стерва, медленно приблизилась к Истману. Она была настоящей маленькой тиранкой, понаторевшей в жестокостях и издевательствах жизни младшего офицера. Для нее, как и для всех прочих служащих Флота на свете просто не существовало такой вещи, как ничья.

Кин поднесла оружие к голове Истмана. Точнее — к его левому глазу.

— Ты сказал, что я мухлевала.

Истман продолжал смотреть на нее. Теперь, когда один глаз его был почти закрыт дулом бластера, выражение его лица казалось каким-то нечеловеческим. Агни Кин явно собиралась заставить его умолять о пощаде.

— Так вот, метракоровский щенок, сейчас ты возьмешь свои слова обратно.

Но Истман продолжал стоять не подвижно, как бы прикидывая в ледяном холоде с заряженным «вессоном» всего лишь на расстоянии движения курка от того, чтобы испепелить его мозги, что может случиться дальше. Казалось, пси полностью изменило ему. Его шансы доказать свою правоту теперь были равны нулю. Это был полнейший тупик.

— Не возьму.

— Еще как возьмешь!

— А я вам говорю: если хотите, можете стрелять. Я продолжаю утверждать, что вы мошенничали. Это так, и вы отлично знаете, что это так. Платить я вам не стану.

Воля Истмана схлестнулась с волей лейтенанта.

Бластер дрогнул, замер… и был убран.

Может быть, Истман что-то прочитал в лице Кин, услышал как забилось ее сердце от облегчения и торжества, и решил блефовать и дальше. А может он решил поиграть со смертью. Скорее всего так оно и было. Но как бы то ни было, внешне все это выливалось во наводящий ужас взгляд единственного глаза.

Кин бессильно поникла. Вокруг началась суматоха — флотские офицеры тревожно пытались прикрыть позор своего товарища. Наконец им удалось найти выход в том, что они между собой принялись оскорблять Истмана.

— Он спятил! Совсем крыша поехала!

— Ага. Двинулся. Видать пересидел в космосе.

— Черт! Пусть подавится своим проигрышем!

— Пошли отсюда. Озоном воняет! Пошли.

В их голосах явственно слышался страх. Они удалились поджав хвосты, немного похожие на свору собак облаивавших берлогу из которой вдруг вылез неожиданно крупный медведь — но еще больше похожие на обычных людей, которым пришлось встретиться с чем-то столь же непонятным сколь и могущественным, и в чем-то даже ужасающим их.

На следующий день началось расследование проводимое типично по-метракоровски: поначалу ненавязчивые расспросы с целью выяснить суть происшедшего, затем угрозы чудовищных последствий для виновных. В четырнадцатом отсеке в переборке зияла весьма многозначительная дыра. Наказание за дуэль было предусмотрено довольно суровое. Был вызван Истман, но называть кого-либо он отказался. Наконец он совершенно спокойно заявил Лоутону и Рохану, что его анонимная противница подарила ему жизнь, а следовательно он у нее в долгу и не станет закладывать ее, чтобы не лишать свободы. Он не собирается ни объединяться с ней, ни свидетельствовать против нее. Наконец Рохан с подачи Лоутона решил замять это дело, а Стрейкер по их просьбе умаслил адмирала Гриффина, послав ему ящик пятизвездного.

Такое мужественно поведение во время расследования вызвало восхищение всех метракоровских офицеров на Форт-Бейкере, вспомнил Шадболт. Людям нравилась храбрость и вся эта история здорово подняла дух защитников станции. Но ни восхищение ни слава не способны были залечить сердечную рану Истмана. В душе этого человека поселился червь, постоянно грызущий его изнутри, ни на секунду не дающий ему покоя, ожесточающий его. Только уж больно много мне понадобилось времени, чтобы понять в чем дело.

Шадболт допил остатки пятизвездного. Для храбрости. Какой смысл беречь хороший напиток, если завтра он может превратиться в пар на орбите. Оказавшись футах в двадцати от Шадболта, Истман приветственно взмахнул рукой.

Господи, подумал Шадболт, с чувством неосознанной вины отвечая на приветствие. Как бы я хотел, чтобы мы могли вернуться в день накануне прибытия Аркали на планету. До праздничного вечера я просто не представлял, что она со временем будет для тебя значить. Глупо, что ты сделал ей предложение. И глупо то, как грубо она отвергла тебя. И совершенно бестактно с моей стороны было объяснять тебе, какие чувства она к тебе испытывает. И вот теперь ты в темной яме души, с разбитым сердцем, недоступный ни для кого, и ведешь себя так, будто жизнь больше ровным счетом ничего для тебя не значит. Барб, теперь ты стараешься играть со смертью и вызываешься на любое опасное дело. Ух. Ничего удивительного, что полковник считает тебя настоящей находкой.

Истман с удобством расположился в кресле перед пультом и перед тем как заговорить с Шадболтом, скомандовал операторам «вольно». Невероятно, но похоже он был в очень приподнятом настроении и совершенно избавился от тьмы, в которую был погружен еще три часа назад.

— Господи, ты только глотни этого чертова воздуха! Он пьянит как вино! Настал момент, которого мы все так ждали. И вроде как раз вовремя, а?

— Ты, похоже, очень в этом уверен, — осторожно заметил Шадболт. — От полковника идешь, что ли?

— Ну да. Я только что узнал хорошие новости. Мониторы недавно перехватили утечку сведений на планете. Догадайся-ка, чьи жучки находились в помещении штаба Ю?

— Чьи?

— Эллиса Стрейкера. Оказывает он прослушивал все помещения на протяжении аж двух лет. Ну не сукин ли сын?

— Господи.

— Хотел быть в курсе всех решений МеТраКора. Когда он сказал об этом Рохану, тот чуть в обморок не упал. А полковник от смеха чуть со стула не свалился. Очевидно, Стрейкер свалил все это на Хавкена. Нет, этим человеком можно только восхищаться, скажи?

— И что же должно произойти?

— Они пришли к выводу, что нет смысла пытаться выкурить нас при помощи корабельных лучевых орудий. Это займет слишком много времени. Нет, нас решено брать на абордаж. Каньцы готовятся к высадке десанта, который и захватит станцию. Восемьсот кадровых солдат и тысяча размороженных набросятся на нас с резаками и другим подручным инструментом.

— И когда?

— Очень скоро. Надеюсь. А почему бы и нет? — Он потер ладони в предвкушении неминуемой битвы.

— Хорошо узнать, что каньцы делают именно то, чего мы от них ожидали, — бодро заметил Шадболт. — Интересно, а никому не приходило в голову, что они тоже могут знать о жучках?

— Зев не дурак.

— Да неужели? — Шадболт помолчал, а затем понял, что очень хочет, чтобы они с Истманом вот так весело и непринужденно поболтали подольше. Сейчас в этом человеке горело совсем другое пламя чем мрачное пламя алкоголя. — Что ж, если уж Зев такой умный, почему же он приказал снять людей с верхних уровней кормовой части? Любому дураку ясно, что это прекрасный путь внутрь станции. У каньцев появляются реальные шансы добраться до энергоблоков и отключить наши поля. А если адмирал Маскулл скоро тоже подоспеет сюда…