Ямато (№2) - Звездные самураи

После этих слов в толпе зашушукались, и у Эллиса упало сердце. Он знал, что выложил все свои козыри, но те на поверку оказались пустышками.

Заговорил Эмбри Дзерник, и голос его был исполнен сладчайшего яда многолетней выдержки.

— Стрейкер, — сказал он. — Насколько я понимаю, вы еще не в курсе, что коммодор Вейль мертв?

Эллис почувствовал, как кровь отхлынула от лица.

— Мертв?

— Именно. От злокачественной лихорадки. Мы узнали об этом на следующий день после вашего отлета на Кагосиму.

Подал голос Зикаиль Мередит:

— Это правда, Стрейкер. В настоящее время эскадрой коммодора Вейля командует капитан Харт. Насколько нам известно, эскадра схватилась с каньцами, но Харт проиграл сражение и отступил на Сеул.

Не может быть, думал Эллис, выбитый из колеи услышанным. Чтобы американская эскадра, имея «Графство Мерримак» и четыре фрегата класса «Конкорд», отступила перед тем мусором, что сейчас болтается над планетой? Нет, просто не верится. Черт, если Вейль действительно мертв, то это, конечно, плохо, но если Харт и вправду рванул на Сеул, то это катастрофа, поскольку в таком случае он либо глупец, либо трус, либо и то, и другое вместе.

Мозг Эллиса отчаянно пытался найти ответ. Какие-нибудь слова, любые фразы, чтобы снова перехватить инициативу.

— Полагаю, мистре Стрейкер, это означает, что вам нечего больше сказать. — Замечание Эмбри Дзерника прозвучало как нельзя более жестко. В уголках его рта змеилась издевательская усмешка.

— Но это же бред какой-то! Харт никогда бы так не поступил. Ведь он не может не понимать, что его отправят в отставку, едва он пересечет границу Тридцатого Градуса.

— Вот его послание, доставленное автоматическим зондом, — Дзерник протянул Эллису лист бумаги. — Причем собственноручное. Думаю, оно достаточно ясно выражает намерения капитана Харта.

Члены Совета молча наблюдали за читающим послание Эллисом. Толпа за его спиной, каких-нибудь несколько секунд назад готовая перевернуть стол заседаний Совета и низринуть Поуп в прямом смысле, потрясенно застыла. Это была настоящая катастрофа. И тут в тишине раздался уверенный смех Эллиса.

— Господи, какие вы идиоты! Это же обычная дезинформация! Неужели вы думаете, что Харт и впрямь послал бы такое сообщение автоматическим зондом через нексус? С описанием своего плана внезапной атаки? Когда каньцы постоянно обшаривают систему всеми имеющимися у них сенсорами? Неужели вы так ничего и не поняли? А если б такое послание перехватили?

Поуп схватила бумагу и потрясла ей над головой.

— А как вы думаете, зачем он тогда использовал метракоровские коды? Здесь все написано черным по белому, Стрейкер! Эскадра Харта действительно ушла на Сеул!

— Да просто Харт доверяет вашим кодам — и вашей храбрости — не больше, чем мы. Это послание предназначалось для каньцев. Даже полоумный синт, и то сразу понял бы его истинный смысл.

— Стрейкер! — Вдоль шеренги метракоровских солдат медленно двигался Джос Хавкен вместе с дочерью. — Ну, как тут у вас?

— Мегадрянь, Джос. Эта идиотка решила капитулировать.

— А где Хайден?

— Скорее всего там, вверху, и сейчас продает нас китайцам по поручению своего папаши! — взвизгнула Поуп.

— А разве вас не захватили китайцы? — спросила Аркали Хавкен. — Как вы здесь оказались?

Зная, что сейчас он должен развеять малейшие сомнения Совета самыми убедительными словами, Эллис повысил голос:

— Послушайте! Вчера вечером я разыграл перед каньским адмиралом совершенно сломленного человека. Кроме того, я заронил в его душу несколько обманчивых идей, и сегодня утром, перед тем как отпустить, он провел меня по своим позициям.

— Не слушайте его!

— Он рассчитывал, что, попав в Каноя-Сити, я заражу всех вас отчаянием и таким образом обеспечу каньцам быструю победу. Но я хочу сказать следующее: у каньцев нет такого оружия, с помощью которого они могли бы сломать оборону Каноя-Сити всего за неделю. Разумеется, в том случае, если мы решим сражаться.

— Не верьте Стрейкеру! Он…

Дальнейшие слова Фостер были заглушены ревом толпы.

Эллис один за другим приводил свои доводы, чтобы убедить колеблющихся:

— Нужно привести в боевую готовность Форт-Бейкер и прочие оборонительные сооружения. Мы докажем, что Каною им не взять ни через неделю, ни через месяц, ни даже, разрази меня гром, через год! У нас здесь двести лучевых орудий и вполне достаточно энергии для них. У нас триста макау-калифорнийцев, из который около сотни — опытные артиллеристы. У нас надежная силовая защита, которая легко, больше чем неделю выдержит любые атаки с орбиты. А ведь Гу Цуну сильнее всего хочется как раз таки нашей немедленной капитуляции. Он искренне верит, что Флот вот-вот обрушится на него, поэтому долго здесь задерживаться не собирается. Но самое главное вот что: у нас нет выбора! Этот маньяк всех поставит к стенке — мужчин, женщин, детей, если только нам не удастся помешать ему… А теперь скажите мне, остались ли еще среди вас трусы, которые по-прежнему считают, что мы должны сдаться?

Эллис уставился на Поуп, чем окончательно привел ее в ярость.

— Да мы вовсе и не собирались сдавать китайцам ни Форт-Бейкер, ни Каноя-Сити… — начала было она, но Эллис оборвал ее.

— Отлично. Значит, с этим покончено. Если нам придется сражаться, то нужно создать временное ополчение, куда войдут все, кто может хотя бы сидеть. Вот ты! Как тебя зовут?

Добродушного вида молодой человек лет двадцати с небольшим — один из мелких служащих МеТраКора — недоуменно приложил руку к груди.

— Меня, сэр?

— Ну да, тебя, сэр!

— Барб Истмен. Бухгалтерская служба…

— Отлично, Барб. Займешься южной стороной периметра. Осмотришь установленные там орудия и проследишь, чтоб их привели в порядок. Даже слушать ничего не желаю, сынок. Просто выполни поручение. Ты и вот ты, солдат. Отправляйтесь с ним. С этого момента подчиняетесь ему. Вперед!

— Есть, сэр!

Потом Эллис вытащил из толпы шерифа.

— А ты бери три роты этих тупоголовых калифорнийцев, которые у вас зовутся солдатами. Пусть рассредоточатся вдоль западной и северной сторон периметра и займут посты у орудий, начиная с номера 34. Поступаешь в распоряжение советника Джонсона. И смотри, выполняй все его приказы, а не то займусь твоей второй рукой.

Когда солдаты ушли, Эллис велел всем торговцам и чиновникам МеТраКора, которых знал по именам, организовать инспекционные группы для проверки боеготовности батарей Каноя-Сити. Кое-кого он отправил в Экваториальную Крепость Западного полушария — передовой бастион на западной оконечности Анклава. Остальных же послал в подземные арсеналы за стрелковым оружием и велел приготовить все необходимые для защиты города от обстрелов, которые вскоре непременно возобновятся. И все то время, пока ураган деятельности набирал силу, Контролер Поуп неподвижно сидела в своем кресле, чувствуя, что полностью и бесповоротно утратила инициативу.

Когда Эллис, выведя своих сторонников из здания МеТраКора, повел их в сторону выходящего к космопорту портала, горячее белое солнце Осуми сразу опалило ему голову сквозь находящийся на высоте мили купол. Катаплазма тут же приобрела синеватый оттенок. Купол был настроен так, что понижал уровень излучения звезды до интенсивности светила типа А-О.

За пределами купола, под открытым небом было жарко и сыровато. Осуми, конечно, раем не являлась, но и на ад не походила: радиус ее был близок к стандартному четырехтысячемильному, правда, планета отличалась несколько более плотной корой, отчего сила тяжести равнялась одной и двум десятым стандартной. У большинства уроженцев других планет, живущих на Осуми, бедра со временем становились, как у футболистов. Светило Осуми — Дзета, самая крупная звезда созвездия Южной Короны, или, как его называли каньцы, созвездия «Пи» — «Черепахи», — было в пятьдесят раз ярче Древнего Солнца (многовато для такого карлика), и, хотя сама Осуми находилась в семь раз дальше от своего светила, чем Земля от Солнца, на экваторе было жарко. Благодаря массе звезды в три целых и шестьдесят три сотых солнечной, Осуми совершала полный оборот вокруг нее за десять лет, а приданное планете терраформистами осевое отклонение в два градуса от плоскости эклиптики, плюс благоприятное соотношение океанов и суши в пропорции два к одному делали климат в районе расположенного на экваторе Каноя-Сити практически неизменным (житель Либерти назвал бы его «тропическим»), за исключением изредка налетавших ураганов.

Эллис окинул взглядом окаймляющую космопорт полоску джунглей, наслаждаясь зеленовато-голубой красотой эко-смеси Осуми. Некоторые представители фауны были чисто осумийскими, как, например, полосатые водяные буффалоиды, мирно жующие травку на грязевых полях вокруг аварийных дренажных стоков; над их стертыми до крови спинами так и вились тучи вездесущих мух-паразитов. Яркая зелень молодых рисовых побегов на далеких полях контрастировала с ярким, чисто белым светом, заливающим все вокруг. Мелководные лагуны, тянувшиеся вдоль всего побережья, исчезали где-то далеко за горизонтом…

Эллис взял себя в руки. Сейчас не время отвлекаться. Впрочем, созерцание красот Осуми помогло ему вспомнить, за что он собирается драться.

Взяв у одного из солдат шестидесятипятикиловольтный бластер «эсандюбуа», он проверил настройку, приподнял прицел и сунул бластер в кобуру на бедре. Взлетное поле они уже осмотрели и увидели все, что нужно. Да, негусто…

«Фззззззт!!! Ффффжанг! Ффффжанг!»

О'кей… вот все и затихло. Эллис улыбнулся. Теперь осталось проследить, чтобы Поуп поскорее убрала отсюда свой розовый зад.

А в это время под куполом Канои воцарился сущий бедлам. Мужчины и женщины сновали взад и вперед под руководством персонала МеТраКора; все шумели, организовывали, перестраивали, в общем, готовились к осаде. Зрелище радовало глаз, как в старые добрые времена, и Эллис наблюдал за суетой с большим удовольствием. Здесь он устроит свой штаб — на первом этаже самого крупного метракоровского здания, но сначала отсюда нужно вынести упаковки шелка, картонные коробки с товарами и прочую дребедень. Это дело Эллис поручил Андерсону.

Он шел все дальше и дальше, наслаждаясь внезапно обретенной властью. Без формального назначения, без присвоения какого-либо официального звания он снова стал лидером. Как и должно быть. Он вспомнил о виденных им батареях каньских орудий, установленных с южной и западной стороны города, на краю Стрекозиных Болот. Десять надежно защищенных китайских лучевых батарей, расположенных вдоль белого взлетного поля метракоровского космопорта, вскоре будут готовы к стрельбе. Стрейкер знал, что с помощью болтающихся в зените тяжелых орудий «Пай Ху» китайцы смогут одолеть маломощные защитные поля и укрепления Каноя-Сити дня за два непрерывного обстрела, но, если в их намерения не входит полное разрушение города, пехоте придется идти на штурм и захватывать Каною врукопашную. А после первых же потерь в американских мужчинах и женщинах проснется дух сопротивления, и они будут стоять насмерть, лишь бы не допустить победы каньцев. Так бывало всегда, если дело доходило до рукопашной схватки с противником.

Самое слабое звено это, естественно, жалкие засранцы макау-калифорнийцы, подумал Эллис. Интересно, сколько их попряталось в японских предместьях города? Те трущобы — идеальное прикрытие для скрытой атаки каньцев. Да, жаль, конечно, симпатичные деревянные домишки, прилегающие к куполу с севера, но ничего не попишешь. Нужно будет эвакуировать и сжечь предместья еще до захода солнца.

В нем нарастало привычное, как всегда сильное возбуждение. Смерть каньцам! — радостно подумал он. Ах, разумеется, этот клич был неоспоримой истиной для любого американца, вот только Джос Хавкен вроде бы напрочь забыл о нем. Он всегда называл этот клич «беспричинной ненавистью». Но на самом деле беспричинной она не являлась.

Через час Зикаиль Мередит доложил по селектору, что из трех рот сил безопасности боеспособными оказалось только двести метракоровских солдат.

— Сами же знаете, как Контролер Поуп экономила средства…

— …нанимая этих раздолбаев-калифорнийцев, дезертиров из армии Сектора с Фриско и Сан-Диего, да?

— Вот именно. Эллис, это самые ненадежные люди в Американо. Еще тридцать четыре человека лежат в санчасти, а человек тридцать гражданских или слишком молоды, или слишком стары, чтобы сражаться.

— Все равно, раздай оружие — всем, кто способен стоять или хотя бы удержать в руках бластер. Подключи к обороне живущих в Анклаве японских феодалов, таможенных чиновников, одним словом, всех у кого имеется по паре глаз и по четыре конечности. А еще приведи самураев-ронинов, которые обеспечивают порядок в японской части города. Если, конечно, они все еще здесь.

— Да ведь они ни на что, кроме рис сажать, не годятся! Они же ни читать не умеют, ни считать!

— Так научите!

— Они не поддаются обучению!

— Разве они не люди?

— Да, но… — Селекторное голоизображение Мередита выглядело куда более жалким, чем он казался вживую.

— В таком случае, постарайтесь снова начать думать по-американски. Это всего лишь вопрос желания. Действуйте!

Мередит колебался.

— Эллис, самураям это не понравится.

— Ну и черт с ними! Здесь метракоровский Анклав.

— Думаю, лучше все-таки с ними не ссориться.

— Мне наплевать, Зи, что они подумают.

— А если они все же откажутся?

— Тогда расстреляйте несколько человек. Они ведь наживаются на нашей торговле, поэтому пусть помогают. Слушайте, по-моему, эти болваны слишком долго пользовались нашей добротой. Некоторые из них куда богаче меня. Кое-кто иногда даже предоставляет мне кредит. — Он облизнул губы. — Короче: настало время платить по счетам. Пусть тащат на рубеж свои задницы и дерутся вместе с нами. Не то им же будет хуже.

Отключая селектор, Эллис почувствовал, что ему на плечо легла чья-то рука. То был Джос Хавкен, и лицо его было пепельно-серым.

— Эллис, ты солгал им! Я понял по твоим глазам. Боже мой, похоже, ты ненавидишь каньцев куда больше, чем я предполагал. Ты отлично знаешь, что с нами сделают их лучевые орудия. Погибнут сотни невинных людей!

— Слушай, нынче мы все солдаты. И нам не остается ничего другого, как драться. — Стрейкер понизил голос. — Ты перевез ауриум под купол?

— Такое впечатление, что ты всю планету готов угробить только ради того, чтобы эти деньги не достались китайцам!

Эллис пристально посмотрел на Джоса.

— Ты о чем? Ведь это практически все, что у нас осталось!

— Совести у тебя не осталось! Собираешься погубить всех нас и продать в рабство собственного сына! Я же помню, как ты явился на борт «Чезапика». На норфолкском космодроме… десять, нет, пятнадцать лет назад. Ты тогда хотел побеседовать со мной с глазу на глаз. И тогда у тебя еще оставались мало-мальские понятия о чести. Но с тех пор, черт возьми, ты стал бессердечным негодяем.

— А ты, Джос, за эти десять лет превратился в сломленного жизнью старика. Прошу тебя, не вставай у меня на пути.

Дочь Хавкена стояла чуть позади Эллиса, дрожа от возмущения и гневно сверля его взглядом.

— Мистер Стрейкер, где он? Где мой Хайден? Как же я могу выйти замуж за вашего сына, если он в плену на китайском корабле?

— Замуж… Юная леди, о чем вы? Вы что, так еще и не поняли, что происходит?

— Мы любим друг друга. И я по-прежнему больше всего на свете хочу выйти за него замуж.

Эллис почувствовал укол вины, но тут же попытался справиться с собой и сбросил ее руку со своей.

— Если, дамочка, вы найдете Хайдена, то можете выходить за него замуж когда вам угодно, мне на это глубоко плевать!

Она немного повысила голос:

— Но ведь он ваш сын!..

— Клянусь Богом, у меня нет больше сына!

Хавкен схватил Эллиса за плечо и развернул лицом к себе.

— О чем это ты?

— О том, что он может отправляться ко всем чертям! — Эллис легко сбросил руку Хавкена и сдернул с головы извивающийся медикопласт, чтобы продемонстрировать рану на голове. — Его работа, а любой, кто поднимает на меня руку, подписывает себе смертный приговор! Он покинул корабль без моего разрешения. Смылся на шаттле, как трусливый воришка, унес в кармане нашу единственную надежду на спасение. Прихватил с собой амигдалу и сына префекта, а потом угодил в ураган, разбился сам и погубил этого чертова Хидеки, будь он неладен, Синго, к чертям собачьим!

— О, нет! — Крик Аркали прорезал воздух.

Лицо Джоса Хавкена страдальчески исказилось.

— Так, значит, они погибли?

— Не знаю и знать не желаю. Если Хайден и погиб, то, надеюсь, Господь Всемогущий отправил его прямиком в адское пекло, чтобы он за свое предательство поджаривался там до скончания времен. А если он все же каким-то чудом остался жив, я все равно лишаю его каких-либо прав. И в этом случае, можете быть уверены, я когда-нибудь разыщу Хайдена, и он сполна заплатит мне за все свои грехи. А теперь прочь с дороги, у меня куча дел, и раз вы не намерены помогать мне, то хоть не мешайте. — И Эллис отправился к своим разношерстным войскам.

Аркали долго смотрела ему вслед. Она дрожала, глаза покраснели и почти ничего не различали в ярком свете полуденного солнца. Какой-то кошмарный сон… Внутри себя она ощущала лишь совершеннейшую пустоту. Не может быть, думала Аркали, чувствуя, как сознание меркнет, погружает ее в темноту. Нет. Не может быть, чтобы ты погиб, Хайден. Не может быть.

На третье утро их пребывания в Курихаре Хайден Стрейкер был совершенно спокоен. Перед ним тянулась извилистая тропка, усеянная ветками, которые наломала буря. Впереди расстилались обширные пространства залитых водой рисовых полей, сверкающих в лучах утреннего солнца. Солнце било ему прямо в глаза, и Хайдену оставалось только удивляться, как это яростное светило может создавать такую спокойную красоту.

Разум его, как наркотик, обволакивало осознание неизбежности судьбы.

Через полчаса он добрался до опушки рощи, где лежал изуродованный остов доставившего их сюда шаттла и где крестьяне на месте найденного тела бедняги Куинна уже установили черный обелиск. Вместо того, чтобы испытывать боль от потери товарища, он ощущал лишь пульс планеты и твердую черную вулканическую породу под ногами, теплый ветерок и палящие лучи здешнего солнца. Хайден кивнул, зная, за чем пришел сюда, и присел на плексовый корпус шаттла.

До крушения удобная, чуть изгибающаяся поверхность была похожа на рыбью чешую — покрытая специальным микрорифлением так, что гладить ее можно было лишь в одном направлении. Теперь же система поддержки не работала, смазка больше не выделялась, и верхний слой засох, точно пыльца с крылышек мотылька постепенно осыпаясь сероватыми чешуйками.

Хайдена охватило чувство безграничного покоя. Все происшедшее с ним, наконец, так или иначе упорядочилось в голове: бегство с корабля, спасение, то, как его вырвали из объятий смерти — все встало на свои места.

Он понятия не имел, почему потерял сознание. Шок, не иначе, подумал Хайден. Сначала вид оторванной головы Куинна. Осознание того, что произошло с кадетом… Тело без головы. Ужасная картина.

Ни разу в жизни он не сталкивался ни с чем подобным. А вот теперь, за считанные дни ему довелось увидеть две головы без тела. Одну за другой. Говорят, беда не приходит одна. Бог любит троицу. События перекликаются друг с другом, как эхо. И это вовсе не совпадение, это фундаментальный закон, влияние пси…

Хайден был совершенно выбит из колеи. Он снова вспомнил Аркали. Та, наверное, не смогла бы понять, что с ним произошло. Почему он подрался с отцом, что случилось с Куинном, зачем Хайдену амигдала. Тем не менее, он был уверен, что, даже не поняв его, Аркали все равно сумела бы простить. Она простила бы ему что угодно — простила бы потому, что слепо и горячо любит его. И что именно поэтому Хайден никогда бы не сможет полюбить Аркали.

Внезапно он почувствовал желание снова встретиться с ней, все объяснить и еще хотя бы раз увидеть ее улыбку… но он знал, что Аркали никогда не услышит его объяснений и ему больше не видать ее улыбки, если только каким-то чудом все же не удастся вручить амигдалу Хидеки Рюдзи.

Он почувствовал, как в нем просыпается новая сила. Это было больше, чем уверенность, больше, чем убежденность — это было похоже на шестое чувство, позволяющее ощущать омывающий его, как воды реки, поток судьбы.

И теперь даже воспоминание об убитом монахе не могло поколебать его уверенности. Очень скоро прибудут всадники из Мияконодзё, а с ними явится и ужас. Хайден понимал, в какой опасности находится, поскольку вокруг него, как готовящийся к прыжку тигр, кружит Синго-сан, но сейчас, сидя на образовавшейся на месте катастрофы прогалине и прикрыв глаза, он чувствовал поток судьбы и знал, что ему всего лишь нужно плыть по течению.

Просидев так примерно час, он поднялся с нагревшегося на солнце плекса и двинулся по тянущейся между рисовых полей тропке. Затем, наконец приняв решение, свернул к деревне.

Когда Хайден Стрейкер добрался до деревни, люди Розей-сана работали на полях, согнувшись в три погибели на земле, каждый комочек которой был перетерт их руками и которая питалась поднимаемой огромным колесом водой из реки Оки. Сама деревушка представляла собой скопление приблизительно тридцати жалких деревянных хижин, установленных на сваях на высоте примерно трех футов над землей, с соломенными крышами, решетчатыми оконцами, окруженных по периметру чем-то вроде открытых веранд. Когда Хайден проходил мимо дома Розей-сана, ему навстречу вышла женщина и высыпало полдюжины ребятишек, которые все еще смотрели на него, точно на диковинку. Старшие дети, увидев иноземца, замерли и склонили головы, как во время молитвы. На пороге дома показался Розей-сан, и лицо его приняло обычное подобострастное выражение.

— Охаё, годзаимасу. Мокаримакка?

— Охаё, — по привычке ответил Хайден. Хотя было уже не так и рано, он согласился: — Да, раненько.

Староста отвел Хайдена в сторонку, и только тогда американец понял, что Розей-сан чем-то встревожен.

— Гомен нахай… — За этим последовал поток ничего не значащих для Хайдена слов.

Стрейкер пожал плечами, поскольку почти не понимал местного говора-хогена. В детстве его обучали стандартному японскому языку, немного китайскому и нескольким исключительно вежливым фразам, принятым на имперском Киото. Он учил все эти три языка, но основной упор делался на искусстве письма. В обиходе было вполне достаточно полутора тысяч слов — лингва франка, принятая в Каноя-Сити, главным образом все же являлась корабельным жаргоном — однако диалекта, на котором говорил Розей-сан, Хайден не понимал. По звучанию тот походил на говор выходцев с Осаки, старого мира в Кансае — части Ямато, находящейся менее чем в шестидесяти световых годах от Древней Земли. Осака обращалась вокруг звезды А-типа и на картах обозначенной как Дельта Нормы. Заселена планета была давно, около четверти тысячелетия назад. Может быть, крестьяне прибыли на Осуми именно с нее? И почему Розей-сан носит такое имя? Разве слово «Розей» по-японски не означает Сириус? Ведь это небольшая звезда в Исламском Секторе, которая с Осаки наблюдается как звезда второй величины, а с Осуми вообще не видна. Кроме того, «розей» — это «старший рабочий», или же просто «опытный человек», и оба эти значения вполне подходят человеку, по наследству получившему должность старосты деревни.

— Ками йо! …Ути но ому ва до сита как Тайван но сумокудзаме во ке-гираи сите имасу!

Полная белиберда. Со времени своего спасения Хайден запомнил совсем немного хогенских слов. Даже странно, что жена самурая легко усвоила и понимала говор крестьян, в то время как ее мужу это оказалось не под силу, подумал Стрейкер. Скорее всего, Синго-сан считает это крестьянское наречие недостойным своего внимания.

Староста же по-прежнему изо всех сил пытался что-то втолковать.

— Каноя-Си-Ти!

Это произнесенное с ужасным акцентом американское слово «сити» — «город» — удивило Хайдена Стрейкера. Он улыбнулся и указал на свой нос:

— Да-да, я пришел из Каноя-Сити.

Голос Розей-сана стих до шепота. Он потряс рукой, топнул ногой, но не слишком яро, словно боясь, что за ними следят.

— Гекихен! Окии абунайи пон пон!

Хайден Стрейкер пожал плечами, и Розей повторил то же самое, подкрепляя свои слова теми же жестами; однако в этот момент к ним приблизилась жена старосты с небольшим деревянным подносом на котором были разложены маленькие кусочки маринованных овощей и завернутый в листья рис, поклонилась и прошептала что-то на ухо мужу. Муж моментально умолк. Бросил выразительный взгляд на дом, занимаемый годзен-самой, потом сложил пальцы щепотью, поднес их ко рту, одновременно протягивая поднос Хайдену, и снова заговорил — по обыкновению негромко:

— Нан годзаимахен га го-ен нак о-медзугари кудахай.

Хайден Стрейкер смекнул, что это официальное приглашение отведать пищи. Подобная форма угощения всегда удивляла его: «Нам нечего вам предложить, тем не менее — окажите честь, попробуйте». Он поклонился.

— Итадакимасу. — Спасибо, не откажусь.

Только сейчас он понял, что чертовски голоден, и уселся на нижнюю ступеньку крыльца старосты. Натянул слишком маленькие для него плетеные из рисовой соломы сандалии, которые поднес ему староста и плотно запахнул юката, похожий на тонкий купальный халат.

Наслаждаясь пищей, Хайден смотрел по сторонам. Мужчины заново крыли соломой поврежденные бурей крыши, женщины направлялись за водой. Эти люди прочны, как кожа, и невероятно трудолюбивы, думал он. С риском для жизни они вытащили нас из-под обломков и гостеприимно оказали нам всевозможную помощь. Розей-сан даже отдал самураю свой собственный дом, а меня поселил в доме своего брата. И как же я был слеп, принимая их спокойное радушие за покорность. Никогда раньше я не понимал, почему самураи с такой жестокостью правят своими подданными и почему держат их в такой бедности, не давая хоть чуть-чуть разбогатеть. Теперь ясно: самураи просто боятся крестьян из-за их внутренней силы.

Интересно, понимает ли это сам Синго-сан? Или считает крестьян слабаками только потому, что те покорны хозяину? Неужели он не чувствует, что когда подданные простираются перед ним ниц и трепещут, это дна из форм сопротивления? Просто не в их привычках противиться насилию, встречать превосходящую силу лицом к лицу; нет, они впитывают насилие, отсасывают его, как катаплазма поглощает инфекцию из раны, и именно поэтому они столь упрямы. Да, их сила реальна, а терпение безмерно, просто раньше я этого не понимал. Ведь Розей-сан мог бы легко перерезать нам всем глотки, а после того, как выяснилось бы, кто мы такие, закопать наши тела на рисовых полях. Вместо этого он согласился отправить своего самого надежного человека в Миякондзё с новостями о нашем спасении — да еще пешком! Староста собрал всю деревню на поиски места крушения. И взамен крестьянам пришлось вытерпеть издевательства и вспышки насилия своего повелителя. А ведь они ни на йоту не утратили самообладания.

Смог бы я так? Нет. Ни за что.

Ни за что на свете.

Хайден внутренне напрягся, заметив, что с крыльца дома старосты за ним наблюдает жена самурая.

— Доброе утро, — вежливо приветствовал он ее по-японски.

Та ничего не ответила, лишь едва заметно кивнула. Затем ее рука поднялась и поправила складку одеяния, закрывавшего тело с головы до ног.

— Не хотите присоединиться? — спросил он. — А то я тут завтракаю. Икага десу ка?

Жена Синго молчала, потупив взор. Затем чья-то рука отдернула полог над дверью, и из темноты дома появился самурай. На сей раз свой смертоносный меч он не заткнул за пояс, а держал в руке, лакированные же ножны угрожающе блестели на боку. Взгляд его был ледяным.

— Я просто спрашивал, не хочет ли ваша супруга…

Синго что-то коротко рявкнул. Его жена тут же поклонилась, выпрямилась и послушно скрылась в доме. Когда она задернула за собой полог, Синго шагнул к Хайдену Стрейкеру.

— Встань и оденься как подобает!

Хайден не шелохнулся, поскольку сознавал, что за ними невольно наблюдают крестьяне. Он проглотил обиду на столь невежливое обращение и равнодушно взглянул на самурая, чувствуя, что на лице у него скорее всего застыло выражение непокорности. Затем, сколь бы невероятным это не казалось, Синго отвел ногу назад и сильно пнул его.

— Я сказал — оденься!

— Клянусь пси!..

— Оденься! И прикройся! Быстро!

Кровь ударила Хайдену в голову. Но он знал, что должен поступиться своей гордостью и подчиниться приказу. Чего бы то ни стоило, делай как он сказал! Инициатива у него, и тебе ситуацию не изменить. Сейчас ты всецело в его власти. Забудь об оскорблении и подчинись! Ради Розей-сана.

Спокойствие. Самообладание. Достоинство. Не теряй эти три качества и, в конце концов, ты выиграешь, подсказал ему внутренний голос. Но услышал Хайден и рев отца, приказывающего ему вырвать сердце у наглого сукиного сына ямбо.

Хайден Стрейкер безмолвно поднялся на ноги, развернулся и, невероятным усилием сдержавшись, скрылся в доме.

Там он нашел свою одежду — выстиранную, высушенную и аккуратно сложенную на деревянном полу возле постели. Отцовские бластеры, унесенные ранее в дом старосты, снова были на месте.

Хайден принялся медленно одеваться, дожидаясь, когда схлынет ярость. Надел брюки, застегнул пояс, защелкнул застежки у коленей, натянул пару белых носков. Рубашка оказалась кадетской — видимо, той, в которой умер Куинн. Зная, что ничего другого не остается, он натянул ее через голову, заправил в брюки, затем перехватил ворот завязывающимися на спине шнурками. После чего причесался и привычно затянул волосы в хвост на затылке. И наконец надел богато украшенную, расшитую золотом отцовскую куртку с шевронами. Куртка изрядно пострадала при крушении, но все дырки были аккуратно и совершенно незаметно заштопаны — флексиплексовая ткань была схвачена мельчайшими шелковыми стежками.

Потом Хайден, заткнув превосходные отцовские «вессоны» за пояс, вышел на улицу, вернулся к дому с занавешенной пологом дверью и постучал в грубый деревянный косяк. Полог мгновенно отдернули. Обнаженный Дайто Синго выставил перед собой острый как бритва, смертоносный изогнутый клинок.