Ямато (№2) - Звездные самураи

Гу Цун снова откинулся на спину, рассеянно положив руку на обнаженный зад девушки. «Все очень просто: Ю Сюйень, министр по делам территорий, председатель совета директоров „Чайна Продактс“ и губернатор Анклава Сацума — хотя сам он и называет себя генерал-губернатором! — твердо верит в то, что значительно превосходит меня и в любой момент может подозвать меня к ноге, как слишком далеко отбежавшего пса. Более того, он считает, что может одержать надо мной вверх при помощи своих приспешников, которые постараются заморозить здешнюю ситуацию до тех пор, пока он не прибудет лично и не возьмет дело в свои руки. Только я этого ни за что не допущу. Я подобен ветру. Я отправляюсь куда захочу и делаю что захочу… когда захочу! Таков всегда был мой идеал. Я верю в войну — и верю в то, что война приносит свои плоды!»

— Йень ю йи си!

Он резко шлепнул девушку по заду, очень довольный собой. Она восторженно пискнула и робко взглянула на него, а затем снова начала ласкать его. Он прислушивался, все его чувства мгновенно обострились: раскат грома подсказал ему, что погода по-прежнему ухудшается. Под окнами на центральной площади началась какая-то суета. Судя по звукам на площади собирались силы безопасности на своих транспортерах. Офицеры неразборчиво выкрикивали приказы и взволнованно гомонили солдаты. «Как же эти военные любят поднимать шум из-за пси-бурь и любого малейшего нарушения Небесного Равновесия! Невежды! Глупцы! Рабы предрассудков! Любому ясно, что войска, которые на короткое время выведены из заморозки только для того, чтобы принять участие в битве и с честью выдержавшие это испытание, могли бы найти себе более подходящие поводы для беспокойства на время своей недолгой свободы».

Он принялся внимательно рассматривать тыльную сторону своей ладони. «Но, конечно, следует признать, что к основным пси-проявлениям не так-то легко привыкнуть. Квадратуры в двух нексус-системах всегда имеют важнейшее значение — причем со стратегической точки зрения — особенно накануне их отлета отсюда. Обсуждение суммы выкупа с американцами из МеТраКора было пустой тратой времени. Эти слабые и бездарные члены Совета оказались просто не в состоянии предложить никаких реальных условий, и я уже был готов приступить к намеченной Ю Сюйенем работе по уничтожению города, начав ее с купола Каноя-Сити, когда этот американский торгаш Эллис Стрейкер вдруг сделал свое десятитраншевое предложение. И теперь у меня такое впечатление, что с тех пор, как согласился встретиться с ним, я так и не прекращал какого-то раздражающего торга!

Да, это был настоящий танец скорпионов! С сомкнутыми клешнями, мы ходили кругами, то и дело уклоняясь друг от друга, а наши хвосты со смертоносными жалами изгибались и то и дело наносили удары! Сначала десять траншей превратились в жалкие пять! Но, после обмена ударами, пять выросли до шести, затем последовали угрозы и спокойные отказы, и сумма возросла до семи. Затем многозначительное молчание — и вот их уже восемь. Через некоторое время, после отступлений и маневров, с огромным трудом — девять. И наконец я поднял руку и, поднеся ее к самому лицу Стрейкера, потер большим пальцем об указательный, как бы выдвигая решительный ультиматум: десять траншей, презренная змея! Или я потеряю терпение! И больше никаких разговоров!

Да, он показал этому купчишке, что такое настоящий торг!»

На следующий день Гу Цун послал своего самого доверенного слугу А Куэя в известняковые пещеры Синдзю Хораана на встречу со слугой Стрейкера. А Куэю было поручено удостовериться в наличии оговоренного количества сверхтяжелого металла. Подземные проходы Жемчужной Пещеры тянулись под Анклавом на многие мили. А Куэю завязали глаза и отвели в какое-то потаенное место, которое так и не смогли определить сенсоры, но вернулся он оттуда буквально с выпученными глазами. Там действительно оказались десять траншей ауриума, уложенные в штабель прямо на оплавленном каменном полу двадцатилетней давности подземного храма. А Куэю даже тщательно пересчитал слитки, несмотря на свою боязнь замкнутого пространства.

Гу Цун устроился поудобнее и заложил руки за голову. «Что же там за шум такой? Почему это, во имя Августейшей Яшмовой Персоны, так взбудоражены солдаты? Наверняка их обеспокоила буря. Должно быть, они хоть и смутно, но все же представляли себе связь между атмосферными явлениями и свирепостью Глаза Дракона».

— О, о, о…

Она прошлась губами по его телу. Он рассеянно рассматривал драпировку, а в это время волосы девушки нежно щекотали кожу на его животе. Через отверстия в куполе в город налетели москиты с лагуны и сейчас зудели где-то высоко над головой. Затем адмирал опустил глаза и увидел пурпурный комок, который девушка умело наложила чуть пониже его пупка.

Она встретилась с ним взглядом и тут же довольно чувствительно укусила его.

— Айиии! Жуйиии!

Он напрягся было, но стоило ей начать нежно целовать укушенное место, снова расслабился.

— Я и так буквально окружен людьми, желающими сосать мою кровь, — заметил он. — А теперь значит и ты туда же?

Он вздохнул. Весь день Ляо, командующий гарнизоном, и У Шень — офицер, которому удалось раздобыть Спящих Солдат на Гуандуне, все туже затягивали удавку на его шее.

«К восьми часам завтрашнего утра от их планов и следа не останется, — подумал он, вспомнив, что встреча со Стрейкером назначена на семь. — Каноя-Сити будет продана за десять траншей лучшего на свете ауриума с Садо — и я покину Ямато, разбогатев на двести миллиардов юаней…»

Откуда-то издалека вдруг донеслись звуки выстрелов и царящую за полупрозрачным окном ночь вдруг прорезало несколько фиолетовых вспышек.

Раздался стук в дверь и девушка подняла голову.

— Хао, — без колебаний произнес Гу Цун, несмотря на отданное накануне твердое распоряжение не беспокоить его ни при каких обстоятельствах.

Вошел А Куэй, встал на колени и поклонился так низко, что его выбритая макушка почти коснулся постели. Его явно не смущали ни девушка, ни те новости, которые он принес. Верный слуга просто протянул адмиралу поднос на котором лежала сложенная бумага, сразу вызвавшая у него мысль о ловушке.

Гу Цун развернул ее и прочитал послание командующего гарнизоном. Дочитав, он соскочил с постели и начал поспешно натягивать халат.

— Пусть Ляо немедленно свяжется с флагманом! И сообщи У Шеню, что я сейчас буду! — Он яростно затягивал длинный шелковый пояс. А Куэй тут же испарился. Девушка уставилась на Гу Цуна так, словно он вдруг сошел с ума.

Недаром он слышал выстрелы. Это расстреливали часовых, охранявших космопорт. «Шанс» оторвался от станции снабжения и на всех парах рванул к Глазу Дракона, который американцы называли Тет-Два-Восемь.

— Это просто невероятно! — ревел он натягивая шлепанцы. — Проклятый Эллис Стрейкер! Убейте его! Убейте! Убейте!

Хайден Стрейкер проснулся от вдруг нахлынувшего на него во сне ужаса. Все вокруг было ярко освещено и несколько мгновений он даже не мог сообразить где находится и хватит ли у него силы воли, чтобы взглянуть на аккуратную дырочку появившуюся в его груди. Он знал, что если заглянет в нее, то обнаружит исчезновение своего сердца, означающее его смерть.

На мгновение буквально оцепенел от ужаса этого парадокса. Затем, все еще не будучи в состоянии дышать, осторожно ощупал грудь, наконец понял, что это просто еще один кошмарный сон и тяжело откинулся обратно на футоны, благодарный судьбе за то, что находится на Эдо во многих световых годах от Осуми.

Со дня битвы за Каноя-Сити прошло уже много месяцев, но воспоминания о ней все еще преследовали его. Это была его битва, битва которую он купил и которая закончилась полным разгромом. Он даже не знал точно сколько там погибло людей — сотни, возможно даже тысячи истекших кровью и умерших мгновенно, и еще во много раз больше раненых, которые крича от боли ползут куда-то в страшной агонии, лишившихся конечностей или прошитых насквозь чудовищным оружием. Им уже никогда не пробудиться от сна, не видать возвращения к телесной целости. И никакой славы.

Он задыхался, как человек, захлебывающийся собственной кровью. Стоило ему закрыть глаза, как ужасные воспоминания об атаке снова ожили в его памяти: величественная картина проигранного сражения, столько людей превращенных сингулярной пушкой в падаль, агония, еще раз агония и безумное паническое бегство, подстегиваемое лучевыми залпами с городских укреплений. И ведь он сам хотел этого. Даже требовал. Отчаянно. Всего этого. Вот и получил то, чего добивался. Вопреки разумным соображениям Хидеки Рюдзи. Да простит Бог их обоих.

— Что такое, мистер Стрейкер?

Он открыл глаза и понял, что уже полдень, ярко светит солнце, а голова его раскалывается от боли. Прямо над ним уходила в небо гигантская бронзовая фигура дракона. Кто-то стоял около него, в голосе говорящего слышалось неподдельное участие. Теперь он вспомнил. Вчера был праздник. Он был почетным гостем Хонды Юкио. Они с ним и двумя генералами сёгуна сидели на верхней террасе классического белого замка — многоярусной, похожей на зиккурат башни, со стального цвета серыми пагодообразными скатами крыш, один лишь самый верхний ярус которой являлся открытым. Башня находилась вдалеке от главного дворца — посреди террас астрономических садов Дайтен. С того места где они сидели виднелись армиллярные сферы Освоенного Космоса, два ажурных шара, с опоясывающими их ободами из фосфористой бронзы, обозначающими галактический экватор, двенадцать границ, эклиптику Эдо и местные звездные меридианы. Повсюду виднелись гранитные блоки с нанесенными на них градуированными линиями, множество солнечных часов, лунных часов для спутников Эдо и гномоны для точного определения местонахождения здешнего светила и нексусов системы. Над всем этим возвышался устремленный на звезды квадрант стоящий в центре площадки на вершине башни. Его полумесяц свободно качался на сбалансированной оси подобно какому-то огромному флюгеру или гигантской копии одного из древних астрономических приборов, которые так любил его отец. По ночам, когда в обсерватории зажигались разноцветные лазеры, ее было видно буквально отовсюду.

Именно сюда приходили по ночам придворные астрологи и снимали показания с полированных шкал с выгравированными на них китайскими цифрами, чтобы впоследствии на их основе составлять графики движения планет системы по Зодиаку и предсказывать будущее. Но сейчас обнесенная невысокими бортиками терраса на самом верху башни была застелена дорогими шелковыми коврами, усыпана подушками и завешана тончайшими занавесками, превращавшими ее в уютную беседку.

Были здесь и низенькие столики уставленные саке и утонченными яствами, и белолицые гейши, и служанки обмахивающие гостей бумажными веерами. А еще присутствовали чувственные куртизанки Эдо с высоко подведенными над глазами бровями, ярко-алыми накрашенными губами в экстравагантных одеяниях самых роскошных цветов и покроя, выше талии скроенные так, что из-под них то и дело выглядывали небольшие, но совершенной формы груди. У всех этих женщин были пышные удивительно длинные черные волосы, они играли на самых разных инструментах, пели, танцевали, шутили и угощали присутствующих мужчин саке. Это был мягкий полуденный отдых без всяких разговоров о политике, которую заменяли закуски и беспрерывно подливаемое ароматное рисовое вино под ласковое прикосновение теплого влажного характерного для умеренного северного лета Эдо бриза, дующего с лежащего на востоке Голубого океана.

Хайден терпеливо дожидался, выбирая среди сменяющих друг друга развлечений момент удобный для того, чтобы передать Хонде Юкио послание сёгуну, которое он специально для этого взял с собой.

— Пейте, мистер Стрейкер. Пейте и наслаждайтесь. Пейте, наслаждайтесь и отдыхайте. Здесь у нас есть все, что вашей душе угодно. Поэтому пейте и ни о чем не думайте.

— Благодарю вас, Юкио-сама.

— И прошу вас, не забывайте про моих голубок. У нас считается, что мужчина просто не может функционировать как ему подобает, если регулярно не снимает напряжение. Разве не так?

Любимому внуку великого Сакумы Хиденаги было сорок лет от роду, он отличался излишней грузностью, на лице с вечно полуприкрытыми глазами всегда красовалась неискренняя улыбка и никогда нельзя было понять о чем он думает на самом деле. Сейчас он был потен и от него несло духами. Тем не менее, любовь к наслаждениям буквально впиталась в его плоть и кровь. Он задал несколько вопросов об Осуми, о битве и о том, что во время нее произошло. Только после этого он позволил своим веселым подружкам угостить себя ломтиками дыни и погрузился в пучину их заразительного смеха.

— Могу ли я просить вас передать при первой возможности это письмо сёгуну? — наконец спросил Хайден, старательно скрывая отчаяние, в которое его приводила страсть японцев к неопределенности. — Ведь не настолько же он занят делами, чтобы не найти времени прочитать такое короткое письмо?

Жабья улыбка Хонды Юкио стала такой широкой, что глаза почти скрылись под веками. Он беззаботно махнул рукой куда-то в пространство.

— Что такое время, как не вращение небесных тел по ходу их движения в пространстве? Лучше давайте полюбуемся как заходит первая луна, мистер Стрейкер. А потом насладимся ее восходом. Ведь порой сегодняшняя луна оказывается несколько больше чем вчерашняя, а иногда — меньше.

— Надеюсь, что завтрашняя луна окажется полной, господин. Слишком долго я ждал этой ее фазы.

Улыбка стала еще шире и снова полились убаюкивающие слова.

— Надеяться вы можете. Но прошу вас, не удивляйтесь, если завтрашнюю полную луну постигнет затмение.

— Это меня ничуть не удивит, господин. Поверьте, я приучил себя терпеливо ждать хоть до скончания времен.

— Это странно, поскольку мне кажется, что время бесконечно.

Хайден вздохнул.

— Господин, у нас в Американо бытует совершенно иной взгляд на время. Там время спустили на землю обсерватории Либерти. Наше время было поймано и заключено под стражу. Тем самым мы сделали укрощенное и вышколенное время нашим верным слугой, а вовсе не наоборот. И именно это, господин, делает нас такими, какие мы есть.

Хонда Юкио решил не оставаться в долгу.

— В Санаду, как мы слышали, тоже есть обсерватория, где пытаются обуздать время. Считайте вам повезло, что вы живете не там. — Он закатил глаза потом щелкнул пальцами и женщина — самая роскошная из куртизанок — тут же подала ему дорогие из золота и стали наручные часы. Юкио взял их и, вытянув большим и указательным пальцами головку вала, начал крутить ее так, что стрелки принялись описывать круг за кругом по классической работы перламутровому «вечному» циферблату.

— Видите! В дни нашего величия мы собрали столько дорогих вещей! Все-таки есть в древних механизмах что-то неодолимо привлекательное для нас, японцев. Именно поэтому девяносто процентов артефактов, произведенных в период от двадцать первого века и до наших дней, сейчас находятся именно в Ямато. Тик-так, тик-так… Слышите? Конечно же, это совершенно бесполезная вещица, которая мне совершенно ни к чему, но согласитесь, как она хороша! Какой многозначительный дар!

Хайден Стрейкер взял часы, внимательно изучил их, и его мало-помалу стало охватывать смущение: короны, обычно украшающей заднюю крышку, не было. Вместо нее были выгравированы слова: «Крылатый Конь» и «Китайская Народная Республика».

Намек Хонды Юкио был совершенно ясен, но Хайден Стрейкер, тем не менее, решил пойти, пусть даже рискуя при этом потерять лицо.

— Господин, сделано совсем неплохо… для подделки.

— Прошу прощения, но эти подделки «Крылатый Конь» гораздо более ценны чем подлинные старинные «ролексы». Дело в том, что слишком уж много их просто выбрасывали когда кончались батарейки. — Он улыбнулся, а потом примирительным тоном заметил: — Возможно вскоре нам что-нибудь удастся сделать для вас. Мы располагаем кое-каким влиянием на нашего достопочтенного деда, при звуке имени которого низко кланяются все кроме самых распоследних дураков. А теперь позвольте этому прелестному созданию по имени Миобу поухаживать за вами. Пейте и беседуйте с ней сколько душе будет угодно. А завтра, если милостивые боги будут благосклонны, не исключено, что вы покинете этот наш мир безвременья и, возможно, вернетесь на свою родную планету.

Ничего не оставалось делать как подчиниться. Сначала Хайден испытывал некоторую неловкость, но, по мере того как необычайно хорошее саке разжижало кровь, он позволил женщине снять с него китель и фуражку, а затем носки и воротничок. Он прилег, оперевшись на локоть, держа двумя пальцами хрупкую чашечку-тёко, и с наслаждением время от времени отхлебывая теплый ароматный напиток. Периодически пустеющая чашечка тут же наполнялась вновь.

— Расскажите мне о себе, мистер Стрейкер. Прошу вас. Расскажите все-все!

Ему показалось, что жабья улыбка становится все шире и шире. От жары в голове у него стало мутиться. Изумрудные складки одеяния самой прекрасной из куртизанок переливались и посверкивали как змеиные глаза.

— Господин, мне почти нечего рассказывать… маленький человек… но я расскажу… что захотите.

— Давай-ка, Миобу. Положи руки американцу на лоб. Я хочу узнать, как он попал сюда. И как до этого оказался на Осуми. Почему он вдруг оказался здесь с чрезвычайным посольством? — Где-то над собой между поглаживающими его лоб руками Хайден видел массивное обрюзгшее лицо. — Я слышал о каком-то камне, который вы доставили Хидеки Рюдзи. Говорят это очень необычный камень. Да, возможно вы захотите рассказать мне именно о нем.

Беседка, устроенная на вершине зиккурата, опустела. Отбрасываемая башней тень с неровными выступами пагодообразных крыш по мере того как садилось солнце Эдо становилась все длиннее. Самураи уже покинули астрономический парк и перебрались в какую-то другую часть обширного и фантастически внушительного дворцового комплекса. Они удалились — он не знал, задумано это было заранее, или нет — оставив его одного, спящего прямо под жгучими дневными лучами солнца типа F2.

— Ясуко-сан! Это вы?

Во рту страшно пересохло. Он попытался было подняться, стыдясь своего заспанного, мокрого от пота лица и растрепанных волос, но тут же бессильно повалился обратно на подушки. Сердце все еще бешено колотилось от страшного сна.

— Простите меня. Я заснул и мне приснился тяжелый сон.

Она казалась ему просто темным силуэтом заслоняющим солнце. На ней было спадающее от оби до самых щиколоток кимоно, туго стянутое в талии поясом, и с лацканами, сходящимися у самой шеи. Волосы были заколоты так, что по обе стороны лица свешивались аккуратные локоны, придававшие прическе исключительно изысканный вид.

Ясуко объяснила:

— Я прогуливалась среди скульптур там внизу, вдруг услышала ваш крик и подумала, что вы обнаружили скорпиона или скорпион обнаружил вас. — Она помолчала, затем спросила: — Что вам приснилось? Расскажите, а я растолкую вам значение этого сна.

— Да нет… ничего особенного. Со мной все в порядке, благодарю вас.

— Неужели вы не знаете как опасно спать на солнце на Эдо? Для человека со светлой кожей это может очень плохо кончиться.

— Так получилось.

Повсюду валялись смятые подушки, опрокинутые токкури, поднос с остатками сладостей. На татами виднелись зернышки просыпанного белого риса. Он отвернулся, чувствуя как краска стыда заливает лицо.

Стоящие вокруг бумажные ширмы болезненно слепили своей белизной. Они загораживали вид на горную долину, но в то же время и защищали беседку от нескромных взглядов. Отсюда с высоты видно бы было любого, кто начал бы подниматься по ступеням, зато их самих никто увидеть не мог.

Она подошла ближе.

— У вас очень красное лицо. Позвольте я посмотрю. — Она наклонилась и вытащила откуда-то из-под подушек флакончик лосьона, налила немного на ладонь и осторожно втерла ему в лоб и щеки. — Это специальное масло, которым обычно пользуются куртизанки. Оно смягчит вашу кожу и предохранит ее от шелушения.

Он тут же почувствовал, как перестает гореть лицо, а когда взглянул на нее, почувствовал, что ее пальцы чуть задержались на его щеке.

— Вы очень добры ко мне, госпожа, — вздохнул он, буквально изнемогая от удовольствия. — Чересчур добры.

— Вы не ушли с остальными, — заметила она, как бы констатируя этот факт.

Хоть это был и не вопрос, он все же счел нужным ответить.

— С ними? Нет. Я заснул и… Наверное перепил саке.

— Гостеприимство Юкио-сана… не совсем то, чем кажется.

— Правда ваша, госпожа. — Он улыбнулся ей, наконец успокоившись. — Просто я не рассчитал сколько в саке алкоголя. Оно показалось мне очень слабым, а меня мучала жажда, да еще эта жара, вот я наверное и… — Он облизнул губы и поднял глаза. — …выпил лишнего.

— Возможно.

— Я почем-то считал, что сёгун запретил крепкие напитки, — робко заметил он. — А то, как были одеты девушки его внука…

Она оправила и без того крайне аккуратное и наглухо запахнутое кимоно.

— Сёгун направляет нас во многих отношениях, но на его собственном столичном мире каждый человек позволяет себе только то, что он или она считают посильным или приемлемым для себя. — Она капнула себе на ладонь еще немного масла и растерла его. — Мне кажется, желанием сёгуна было, чтобы его дворцы и сады стали раем. Такое впечатление, будто мы уже умерли, верно? В подобном месте просто невозможно предаваться мирским или обыденным мыслям.

Он долго смотрел на нее, а когда заговорил, голос его заметно окреп.

— Тем не менее, мы еще не умерли. И за время нашего пребывания здесь, госпожа, меня больше всего удивило именно то, что при дворе сёгуна не запрещено ни принимать спиртные напитки, ни курить — этим, похоже, поголовно балуются все придворные. К тому же, здесь совершенно открыто существует и проституция.

— Верно, в принципе сёгун — истинный самурай и является приверженцем традиционного Пути, поэтому его двор тоже следует основным законам Ямато. Но… — Она сделала руками жест, напоминающий колеблющиеся вверх-вниз чашки весов. — … Но при всем при том, он еще и мудрый правитель, которому нравятся праздники и соблюдение религиозных ритуалов, равно как и все то, о чем вы упоминали.

— А нет ли во всем этом какого-то несоответствия аскетизму Пути?

— На Эдо или Осуми существует множество совершенно разных интерпретаций Пути, источниками которых являются те или иные симпатии или антипатии местных даймё. Главное, в Ямато у любого человека есть свое место и, в отличие от Американо, у нас его знает каждый. Складывается впечатление, что даже за несколько сотен лет своей истории американцы так и не повзрослели. Изменение своего общественного статуса у них возведено в ранг достоинства. В Каноя-Сити они совершают большую ошибку, пытаясь приучить к тому же людей Ямато.

— Вы действительно так считаете?

— Не забывайте — мы руководствуемся самурайским Путем уже пятнадцать столетий без перерыва. И впитываем его буквально с молоком матери.

— Без перерыва? А как же насчет девятнадцатого и двадцатого веков?

— Верно, ношение мечей и многие другие внешние знаки отличия самураев в период правления императора Мейдзи были временно запрещены, но лишь с тем, чтобы сосредоточить усилия людей на модернизации. Притом, не будете же вы отрицать, что в первой половине двадцатого века Путь в Древней Японии был очень силен?

— Но ведь Япония все же проиграла мировую войну.

— А вам известно, что уже через несколько часов после взрыва первой генси-бомбы, состоялось совещание, на котором представители древнейших самурайских семей сошлись на необходимости перевода мировой войны из военной в экономическую область. В последующие десятилетия правящие круги Японии установили в стране то, что американцам казалось демократией. Но это было сделано намеренно, чтобы сделать Древнюю Японию более привлекательной для торговых партнеров. И мы с вами оба знаем из истории, что произошло когда Древняя Япония стала ведущей мировой державой. Демократия всегда была наваждением, которым были одержимы в основном масонские правители Древней Европы и Древней Америки. Могу вас заверить, что ни Ямато, ни Древняя Япония никогда всерьез ее не рассматривали.

«Да, — подумал он. — Насчет этого она права. И историю всегда пишут победители. Именно поэтому так трудно понять этих людей. Уникальными их сделала именно их история. Они даже отдаленно не напоминают китайцев, и образ их мышления совершенно не похож на наш. Наши религии и наши законы, наши правительства и наши боги, наши традиции и наши идеалы — все это совершенно различно».

— Но в конце концов все люди одинаковы, — догадываясь о чем он думает, сказала она. — Вы ведь так считаете?

— Даже не знаю. — Он задумчиво разглядывал ее. — Если вы имеете в виду, что мы одинаково страдаем от боли, я согласен. Если вы хотите сказать, что все мы одинаково способны радоваться, грустить, испытывать экстаз или горе или восторг или мучаться, или наслаждаться душевным покоем, то я снова согласен. Если вы хотите сказать, что мы все стремимся или стараемся избегать одного и того же, я и тут согласен. Но если вы подразумеваете, что мы одинаково мыслим — ваши соотечественники и мои, то вынужден с вами решительно не согласиться.

— Вот как! Вы что, мысли читаете?

— Я просто констатирую это, исходя из вашего поведения.

— Не забывайте, что ваше поведение тоже может рассказать о многом. — Она наклонила голову. — Например по движениям ваших рук я вижу: вы из тех людей, которым очень трудно примирить в душе то, что им казалось верным поскольку их так учили, с тем, что они считают верным на основании собственного жизненного опыта. Я права? Должно быть это проблема всех американцев.

Он слегка улыбнулся.

— Могу сказать только одно: будь вы американкой, вы бы просто не задали такого вопроса.

«Но дело не только в этом, — думал он, уколотый ее словами. — Мы — представители культуры похожей на дуб — сильной, с крепким стволом и, тем не менее, еще и с множеством отходящих в самые разные стороны ветвей, а на самом кончике каждой такой веточки листик — отдельный человек, совершенно уникальный и самостоятельный. В то время как японская цивилизация подобна бамбуку с необычайно сильным единственным стволом, к сожалению растущем только в одном направлении. Его свойства складываются только из того, что все волокна тесно переплетены между собой. Я понял это только когда попал на Эдо. А еще я начал понимать, что в середине всего этого — пустота, сохраняется лишь внешняя сторона явления. Они находятся в закате своей славы, полый ствол обречен упасть — или быть срубленным. Мой отец всегда был в этом уверен, просто раньше я никак не мог понять, что он имеет в виду. Я не понимал как такой явно могучий и крепкий ствол да еще так глубоко ушедший корнями в почву Ямато может быть таким хрупким. Он же продолжал утверждать, что это именно так, и был совершенно прав. Теперь я это понимаю.

Эллис Стрейкер много раз предупреждал МеТраКор, что Ямато приходит в упадок. Он называл это естественным процессом, которому подвержены все империи. «Сынок, тебе следует помнить, что любое живое существо со временем теряет волю к жизни, независимо от того, кто оно или что оно. И со мной когда-нибудь случится то же самое! И с тобой! Именно поэтому нужно брать все что можно от дня сегодняшнего! Дерзай пока ты на это способен!»

А империи?

«Империи подобны людям, которые их создают. Они стареют, увядают и становятся слишком слабы, чтобы защитить себя. Поэтому сам увидишь, что каньцы начнут находить этот сектор Ямато все более и более привлекательным».

Пока Хайден Стрейкер вспоминал слова своего отца, на уже коричневеющие яблоки в стоящем возле него блюде начали слетаться большущие осы в черно-лимонную полосочку. Их похожие на запятые брюшки трепетали на игольно-тонких талиях, а золотистые глаза поблескивали на солнце. Наевшись, они то и дело улетали в свои гнезда в заброшенном синтоистском храме.

По словам Эллиса получалось, что трещины начали появляться еще сорок лет назад, когда отец Муцухито передал императорский трон своему сыну, но еще задолго до того империя самураев начала умирать — изнутри.

«Теперь любому это видно, — подумал он, задумчиво глядя на роскошь раскинувшегося вдали дворца сёгуна. — Несмотря на все это внешнее изобилие, их промышленная мощь уже далеко не та, что раньше, четыре квадранта Ямато откололись, а Кюсю, Сикоку, Хонсю и Хоккайдо практически являются независимыми уделами. Их колониальные владения в Нейтральной Зоне были освобождены с помощью американцев, Приграничные Государства, расположенные вдоль плоскости Трехсот Тридцатого градуса, тоже постепенно выходят из-под контроля Эдо. Что еще? Если верить слухам, готовятся новые вторжения из Санаду и Хайнани цель которых — смести ослабевшую администрацию Ямато. И вопрос времени когда весь сектор придет в состояние полного хаоса. Я так много узнаю здесь, так много, что начинаю наконец понимать идеи своего отца, да и смысл политики Хидеки Рюдзи».

После разгрома японской армии у Каноя-Сити Хайдена будто снизошло прозрение — он вдруг понял как действовать дальше. В первые в жизни он почувствовал, что в состоянии оседлать события и направить их в нужную ему сторону. «Первым делом нужно определить цель, — думал он. — Вроде бы это и очевидно, но, если у тебя нет цели, тебе никогда не найти пси. А ведь мне так и не удалось понять, почему я не осознавал этого раньше».

Став свидетелем поражения самураев, он сразу понял, что должен добиться помощи от властей более высоких чем даймё Осуми и уже с их помощью вынудить Ю Сюйеня оставить Каноя-Сити. Вернувшись в Мияконодзё, он испросил у даймё дозволения лично передать свое прошение об оказании помощи сёгуну — носителю Государственного Меча империи.

Сначала Хидеки Рюдзи, не желая давать Сакуме Хиденаге удобного повода прислать флот в систему Осуми, ему отказал. Но, немного позже, он понимая, что каньцев просто необходимо одернуть, и чем скорее тем лучше, все же решил отправить посольство на Эдо, поскольку теперь справиться с каньцами было возможно лишь с помощью сил Сакумы Хиденаги.

Как только нашелся подходящий предлог, Хидеки Рюдзи отправил Синго, госпожу Исако и Ясуко и их свиты, состоящие из женщин, слуг и стражи, с официальным посольством на Эдо. Формальным поводом послужило все ухудшающееся здоровье Муцухито, императора, восседающего на Киото: Синго должен был проконсультироваться с администрацией сёгуна по поводу того, какие приготовления необходимы на случай безвременной кончины императора. На самом же деле, конечно, причина была совершенно иной. Только перед самым отбытием посольства, после долгих раздумий и по причинам, которых Хайден так до сих пор и не в состоянии был понять, Хидеки Рюдзи разрешил и ему отправиться в путешествие.