Ямато (№2) - Звездные самураи

— Возможно, — едко подтвердил Хайден, страстно желая, чтобы словесный поединок, в который им неминуемо предстояло вступить, перешел в настоящий. Осознав это, он испытал настоящий шок, вдруг поняв, что уже не тот человек, каким всегда себя считал себя — в принципе склонным больше к интеллектуальным реакциям. Если бы он только снял с себя мечи, подумал он. Тогда бы мы еще посмотрели кто кого!

— Помнится, Гама-сан как-то рассказывал мне о вашей самой совершенной форме правления. Что, мол, всем Ямато со своего имперского трона на Киото правит император, являющийся богом.

Синго по-прежнему стоял неподвижно — пламя закованное в лед. Даже само упоминание об императоре могло быть смертельно опасным.

— Это верно.

— И все же реально всем заправляет не кто иной как сёгун — простой смертный.

— В отличие от вашего президента, который, по-моему, женщина.

— Ах да, женщины. По закону вы не обладаете полной властью над ними, как например в Исламском секторе, зато вместо этого они у вас связаны по рукам и ногам цепями традиций.

— Возможно вы все-таки так нас и не поняли. Впрочем, это естественно. Разве может гайдзин хоть примерно понять, что такое Путь!

— Кое-что я об этом узнал. Ваши правящие классы якобы чужды денег и торговли, но в душе они преклоняются перед богатством и властью которую оно дает. Да, Синго-сан. Я все же кое-что понял.

Его собеседник гордо отвернулся, глядя на виднеющуюся далеко внизу перламутровую ленточку реки Ханегавы.

— За пределами Ямато, в Гайкае, царит лишь вопиющее варварство. Внутри же Ямато идеалом является утонченность, доведенная до совершенства. Поймите! То, что отсюда кажется девственным лесом, на самом деле является тщательнейшим образом ухоженным парком. То есть идеал описал полный круг. Как в икебане, с виду кажутся самыми естественными самые лучшие букеты.

— Вы совершенно правы, Синго-сан. С моей точки зрения это выглядит как дикая природа. Но по мне, если что-то одно выглядит точно так же как другое во всех отношениях, значит обе эти вещи одинаковы. И неважно каким образом достигнуто это сходство. Но есть и еще кое-что, делающее вашу землю еще более дикой. Система владения ей. В Американо человек не покупает клочок земли, он покупает целый ломоть планеты до самого ее раскаленного ядра со всем что есть на поверхности и в недрах. В Ямато же человек вообще не имеет права продавать или покупать землю. Он может получить лишь право пользоваться ей. Извините меня за такие слова, но я считаю, что тем самым вы лишаете людей самоуважения и возможности чувствовать себя полноправными членами общества.

— А почему для вас столь важна подобная абстракция? У нас в Ямато право дается на возделывание, на выпас скота, на строительство, рытье шахт или вырубку леса — а чужеземцы могут купить право аренды, то есть право заниматься на нашей земле своим ядовитым бизнесом.

— А когда самурай решает обложить чужеземцев налогом? — ядовито возразил Хайден, также отворачиваясь. — Что тогда? Разве ваша система не дает тогда сбоя? Деньги переходят из рук в руки. Разве не оказывается все слишком взаимосвязанным, чтобы позволить правящей элите роскошь оставаться в стороне?

— Что делают арендаторы в рамках закона, это их дело. И это не должно интересовать тех, кто правит. Лично же я считаю, что есть и лучший путь. Именно поэтому мы и противились на протяжение стольких лет проникновению в наши пределы чужеземцев. Мы практически достигли совершенства. И не хотим чтобы кто-то нарушил его.

— Но вы не желаете и развиваться. Ваш лозунг — сохранение «статус кво». Прошу прощения, но вы стараетесь сохранить в чистоте лишь Ямато, зато все остальное норовите захватить и испоганить. Иначе зачем бы Ямато содержать такую армию?

— У каждого слоя нашего общества свои собственные функции. Вот я, например, самурай, то есть моя функция — следовать Пути Воина.

— Да, Синго-сан. Я видел ваш Путь… — он замолчал. Ему вдруг показалось, что дух оставил его тело. Будто он вдруг начал видеть себя и Синго, стоящих у перил, со стороны — двух мужчин, в сердцах которых горело неугасимое пламя взаимной ненависти. Вражды. Даже трудно было понять, как им удается удержаться не броситься друг на друга и не начать рвать в клочки.

Чтобы вернуться к действительности, он прихлопнул ладонями москита и ладонь его окрасилась кровью.

— Не люблю кровососов. Привыкли существовать, питаясь кровью других. По мне так они представляют собой низшую форму жизни и я презираю их.

Голос Синго по-прежнему был ровен. Брошенное как бы вскользь замечание явно имело целью оскорбить его и привести в ярость, чтобы оборвать разговор и заставить его удалиться, но Хайден не поддался на провокацию. Он лишь указал рукой на лесные заросли внизу.

— Очевидно, как и наш эстетический идеал, образ жизни самурая равно недоступен пониманию чужеземца. Император поручил все миры Ямато заботам сёгуна. У каждого квадранта есть свой префект. Каждый префект передает власть над вверенными ему планетами даймё — своим заместителям. Тем в свою очередь подчиняются меньшие даймё, управляющие континентами и частями континентов, которые мы называем ханами. Только их дети и подчиненные облагают земли налогами, но даже и эти самураи низших рангов стоят на иерархической лестнице гораздо выше крестьян или торговцев. Как вам известно, мой отец — префект Кюсю. И он исключительно умный человек. Его решения никто не смеет подвергнуть сомнению — ни его родной сын, ни какой-нибудь торговец шелком. Таков закон.

В голове у Хайдена Стрейкера вдруг звякнул тревожный колокольчик. Чего добивается Синго? Почему он не принимает оскорблений? Почему невозможно понять подспудного смысла того, что сейчас сказал самурай? Знает ли Синго, что Ясуко должна была придти сюда? Скорее всего. Конечно же знает. Не боюсь я твоих проклятых мечей, подумал он. Все равно ты не посмеешь убить меня здесь, на Эдо. Это даст твоим врагам именно то преимущество, которое им необходимо. Я узнал тебя лучше, чем ты думаешь и понял, что мой отец очень во многом был прав. В частности, он был совершенно прав насчет тебя. Ведь вся хваленая мощь Ямато и так называемая честь самурая не что иное, как древние руины. Жалкий обман. И ты просто идиот, если считаешь иначе. Все это вроде коммунизма двадцатого столетия, или японской технократии двадцать первого: разлагающиеся останки былой славы…

Он убрал с лица непокорную прядь волос, а затем, снова намеренно провоцируя Хидеки Синго своей прямотой и в то же время чувствуя, что его дух крепнет, сказал:

— Как я уже говорил, Синго-сан, по-моему гораздо почетнее быть сыном торговца шелком, нежели отпрыском какой-нибудь загнивающей и умирающей династии. Что бы вы ни думали, но именно торговля является наиболее мощной силой в Освоенном Космосе. И нам, детям торговцев, это известно лучше чем кому бы то ни было. Мы занимаемся своим делом, зарабатываем деньги и в один прекрасный день окажемся в состоянии покупать и продавать людей вроде вас, Хидеки Синго-сан. Можете не сомневаться.

Сын префекта внешне продолжал оставаться совершенно бесстрастным.

— Насколько я понимаю, для вас определение «сын торговца» — кем вы в сущности и являетесь — оскорбительно. Если так, то примите мои извинения. Поверьте, я бы никогда не стал сознательно оскорблять невежественного чужеземца. Но всегда трудно угадать заранее, что может показаться обидным гайдзину. Меня всегда интересовал один вопрос. Скажите, а каково на самом деле ваше представление о чести?

— Давайте сравним, — отозвался Хайден, мгновенно скрещивая умственный клинок с противником. — Кто, по вашему мнению, более благородный человек: Хонда Юкио-сама или Сакума Киохиде-сама?

От такого удара Синго отшатнулся.

— Они оба одинаково благородны.

— И тем не менее один из них стакнулся с каньцами, которых вы называете собаками. А другой вскоре придет к соглашению со мной. Да уж, действительно, они одинаковы.

Синго полуприкрыл глаза.

— А я продолжаю утверждать, что они оба — благородные люди.

— А кого из них вы предпочли бы видеть сёгуном?

— Любой из них, став верховным военным правителем, будет верен Пути. Но вам ведь наверняка известно, что пока наш сёгун Сакума Хиденага.

Хайден взглянул на Синго в упор.

— Если бы вы были столь же умны как ваш отец, вы бы предпочли работать со мной, а не против меня. Кому вы намерены предложить кристалл, Синго-сан?

Синго несколько мгновений стоял неподвижно, а затем поднял глаза и перевернул руки ладонями вверх так, как американец пожал бы плечами. Где-то во дворце сёгуна вдруг раздался выстрел из лучевого ружья и перепуганная стая разноцветных голубей шумно взлетела над крышами пагоды.

— Кому может быть ведома воля богов?

Таким образом, ответа ни на тот, ни на другой вопрос так и не последовало.

Хайден в ярости уже развернулся было чтобы уйти, но Синго окликнул его:

— Почему вы уходите, мистер Стрейкер? Я послал к жене гонца с приглашением присоединиться к нам. Так что она скоро будет здесь. А тем временем, не хотите ли чаю? Канехару-сан!

Из-за одного из бронзовых драконов выступил здоровенный слуга. Боже милостивый, подумал Хайден. Да ведь ему отлично известно, какие чувства мы с Ясуко-сан испытываем друг к другу. И он знает, что мы любовники.

— Нет, благодарю вас.

— Пожалуйста, я настаиваю.

Он сел и они стали ждать пока Канехару, слуга, не принесет чашки с бледным ароматным напитком, от которого даже спустя час после чаепития в душе сохранялось чувство необычайного покоя.

— Похоже, вам крайне трудно освоиться с концепцией Пути, мистер Стрейкер.

— Просто наши убеждения несовместимы. Слишком уж по-разному мы мыслим. — Ответ был крайне небрежен и на мгновение он решил, что зашел с сыном префекта слишком далеко.

Синго задумчиво разглядывал его, но нечеловеческая воля и доведенная упражнениями до совершенства способность сохранять самообладание по-прежнему позволяли ему сдержать ярость.

— Наш Путь — такая вещь, которую очень трудно понять чужеземцам. Его законы высечены в камне. Нас поддерживают принципы мудрости Дзётё: мы говорим «Самодостаточность — прежде всего!» то есть глупо стремиться стать Буддой. Если бы мне даже предстояло умирать и возрождаться хоть семь раз, я все равно не хотел бы быть никем иным, кроме как самим собой. Для самурая очень важно знать, кто он такой. Человеку просто необходимо размышлять о смерти и природе мироздания. А вот в Американо никто не знает, кто он такой.

— Мы знаем о себе вполне достаточно, чтобы понимать: каждый человек важен по-своему. И этого вполне достаточно.

— Мы говорим «Путь самурая — смерть!» Если предстоит выбирать между жизнью и смертью, всегда нужно быть готовым избрать смерть. Как человек, неспособный принимать решения, в сущности не является человеком, так и самурай, который не может решить когда ему умереть — не настоящий самурай. В Американцы же хотят жить вечно.

— Мы считаем, что можно размышлять и над более важными проблемами, чем смерть. Мы считаем, что довольно легко прощать. Мы считаем, что единственным нетерпимым людским пороком является злоба.

— Третьей заповедью нашего кодекса является «воспитанность». В общественном поведении следует быть воспитанным человеком. Позор тому, кто не умеет вести себя на людях как подобает. В Американо же никто не знает, что такое воспитанность.

— Просто мы гораздо меньше стараемся произвести впечатление друг на друга.

Внезапно на дорожке появилась Ясуко в ярко-голубом кимоно. Подойдя к ним, она поклонилась мужу. Было ясно, что ей велели придти сюда именно в это время. Синго взглянул на нее и продолжал:

— Самурай учится переносить лишения, мистер Стрейкер. Очень часто мы обходимся без еды и питья от рассвета до заката. Мы познаем, что такое страдания нужды и учимся самодисциплине, приучаем наши тела молча переносить страдания. Самурай не ложится с женщиной на протяжение всего девятого месяца. Таким образом он отдает дань почтения Пути и доказывает самому себе, что способен преодолеть любую слабость.

Хайден почувствовал как мрачная сила воли Синго вдруг выплескивается наружу. Внутренняя борьба и разящая сила слов. Его голос неожиданно приобрел глубину и резкость, как будто слова с усилием рвались вверх из его живота, а на отрывистые слоги дробились уже во рту.

И тут заговорила Ясуко — мягко, негромко и нежно, будто это были не слова, лепестки роз.

— Но ведь в кодексе самураев говорится еще и о прощении. Дзётё сам говорил, что иногда лучше не видеть и не слышать.

Синго обернулся к ней, глядя как будто сквозь нее.

— Да. Она верно говорит, мистер Стрейкер. Самурай действительно умеет прощать. Но существует большая разница между тем, чтобы прощать и тем, чтобы делать вид будто не замечаешь.

Она ничего не ответила, чувствуя невероятное напряжение возникшее между ее мужем и возлюбленным. Она ужасно страдала, не зная как разрешить конфликт. Души обоих мужчин будто кружили друг вокруг друга как двойные звезды — одна яркая, быстро вращающаяся, сияющая белым пламенем, другая же — темная и ненасытная, жадно заглатывающая вещество первой. Синго снова повернулся к Хайдену Стрейкеру. Их взгляды скрестились. Холодные голубые глаза возлюбленного не мигали. Темные блестящие глаза ее мужа смотрели без всякого выражения.

— Я разрешаю вам пользоваться услугами моей жены, мистер Стрейкер. Пусть показывает вам все, что ей будет угодно. Можете задавать ей любые вопросы — это поможет вам лучше понять нас. Считайте, что получили на это мое разрешение.

Он повернулся и пошел прочь, оставляя их — оставляя Ясуко в отчаянии стискивать рукава кимоно, оставляя Хайдена Стрейкера, глядящего на нее.

Когда они остались совсем одни, она бросилась ему на грудь, обнимая его, пытаясь снова воспламенить в себя присутствие духа, как будто угасшего в каком-то безвоздушном пространстве.

— О, Хайден-сан!

Он стоял неподвижно и никак не реагировал на ее слова.

— Мне не по себе. — Он покачал головой.

Она сказала:

— Ты не должен позволять моему мужу запугивать себя.

Он снова покачал головой, как будто избавляясь от кошмарного сна.

— Ясуко, он так страстно желает вас. Что же мы делаем? Это безумие. Я просто не знаю что и…

Внезапно в ее голосе послышалось отчаяние.

— Ты же знаешь, что он имел в виду. Ты ведь видел чего он добивался?

— Да… он все время старался опозорить нас.

— Опозорить тебя, Хайден-сан. Он знает, что просто не в состоянии сказать или сделать что-либо могущее задеть меня.

— Мне нечего стыдиться, — сказал он.

Она снова долго смотрела на него, уязвленная его словами.

— Очень уж быстро ты сказал это, Хайден-сан. Слишком горячо и слишком резко. Как будто считаешь, что я повинна в каком-то преступлении. Я люблю тебя, Хайден-сан. И знаю, что ты любишь меня. Мы те, кто мы есть. И должны жить сегодняшним днем. Остальное просто не имеет значения!

Он ничего не ответил, чувствуя себя под ее взглядом совершенно прозрачным, и в то же время ощущая гнет слов Синго. Ее большие темные глаза были устремлены на него. Они казались ему бездонными заводями, в глубинах которых не таилось никакой угрозы. Ему захотелось заговорить. Открыться ей. Стряхнуть с себя наваждение и вместе с ней смотреть на ласточек и больших летучих мышей в наступающих сумерках порхающих над растущими внизу деревьями.

Она села.

— Однажды ты сказал мне, что чувствуешь себя настоящей нексусной крысой, у которой нет ни родины, ни семьи.

— Это действительно так, Ясуко-сан. Только отец. И теперь, когда между нами вспыхнула вражда, я остался совершенно один.

— Разве у тебя нет матери?

— Мать умерла много лет назад, — ответил он. Заметив в ее глазах выражение сочувствия, он внутренне даже улыбнулся от внезапно пронзившего его чувства любви к ней. Ясуко-сан — та, какая она сейчас, и я такой, какой я сейчас. Это справедливо, поскольку, что прошло, то ушло навсегда и его уже не вернешь. Почему же не довериться своим инстинктам. Доверяй Ясуко-сан так, как ты еще никогда в жизни никому не решался доверять.

— Мою мать звали Реба, — медленно сказал он. — Когда они познакомились с отцом, она была еще очень молода, но уже обещана в жены другому. Но видимо от моего отца было нелегко отделаться. Они познакомились и полюбили друг друга в доме моего деда в Линкольне и это перечеркнуло все планы ее семьи.

— Браки самураев всегда устраиваются заранее. Разве ее отец не переговорил сначала с отцом твоего отца?

— Они вообще никогда не встречались. Отцом моей матери был Конрой Лаббэк, в то время самый влиятельный в Американо политический деятель, не считая самой Алисы Кэн. А отца моего отца к тому времени уже не был в живых. Он погиб в борьбе с угнетателями во времена правления Люсии Хенри. Его казнили. Когда это произошло, мой отец был еще мальчишкой.

— О! — Она сказала это очень значительно. — Так вот почему у твоего отца такой сильный талант.

Он улыбнулся.

— Может быть!

— А мать твоего отца?

— Женщина с необузданным характером, которая была политическим союзником своего мужа. В ее жилах текла кровь индейцев-могавков и она была родственницей… — он сделал паузу, — …жены Джоса Хавкена, основателя «Хавкен Инкорпорейтед».

— Вот как! Значит после казни деда семья твоего отца осталась без кормильца?

— Да в семье осталось только двое мужчин — мой отец и его брат, Дюваль. Они были очень близки.

— Они что же — убежали?

Он удивленно посмотрел на нее и тогда она поспешно принялась объяснять, что имела в виду.

— Я хотела сказать, что твой дед был… как бы это сказать?.. обесчещен. В Ямато по обычаю, кэмпэй убивает всех родственников мятежного даймё, поэтому дальнейших проблем не возникает. — Она налила себе немного чая, который оставил Канехару. — Твоему отцу, надеюсь, не пришлось попрошайничать? Ведь он был еще слишком молод, чтобы совершить джунси.

Он знал, что это слово означало специфическую форму массового самоубийства членов семьи после смерти ее главы. Ужасный ритуал был довольно частым явлением в Ямато, когда убитые горем родственники и слуги больше не хотели жить и требовали права не переживать своего господина.

— Невозможно совершить джунси на холодной глине кладбища на Либерти, Ясуко-сан. Нет, у нас нет такого обычая. — Он помолчал, как будто слова Ясуко немного выбили его из колеи. — Да и в любом случае, эти мои родственники не являлись членами семьи даймё, не были аристократами. Это случилось еще до прихода к власти Алисы Кэн, когда Американо управлялся шайкой гангстеров. Родственники моего отца были самыми обычными людьми, решившими, что они не могут мириться с ренегатским правительством. Они поднялись, чтобы принять участие в борьбе и попали под перекрестный огонь.

— И что было дальше с твоим отцом?

— Билли Хавкен был на несколько лет старше Джоса и к тому времени братья уже начали заниматься нексус-торговлей в Зоне. Они взяли с собой и моего отца. Он трудился на них не покладая рук. Со временем стал астрогатором, а затем и капитаном.

— Он — великий талант. Легендарный.

— Говорят, что это у нас семейное. — Он вздохнул. — Хотя в себе я особого таланта не замечаю.

— Как знать, Хайден-сан. Вполне возможно, история твоей жизни, окажется еще более захватывающей. У нас считается, что талант в основном является следствием душевной травмы перенесенной в детском или подростковом возрасте, — сказала она. — Большинство наших астрогаторов — это люди высокого ранга. При дворе сёгуна, да и при дворах практически всех даймё Ямато получить в детстве психологическую травму проще простого. Когда у господина двадцать, пятьдесят, а то и сто наложниц, дети очень часто ссорятся из зависти друг к другу, а самурай становится мужчиной в возрасте всего тринадцати лет — как раз когда человек обычно бывает наиболее жесток. — Она склонила голову и с любопытством спросила: — А что стало с твоей матерью, когда она отказалась выйти замуж за человека, избранного ей в мужья отцом?

— Она и не отказывалась. Она вышла замуж за Курта Райнера, человека, которому предстояло унаследовать корпорацию «Халид». Но в это время она уже была беременна мной.

— О!

— Райнер был очень капризным и неуравновешенным человеком. Мать рассказывала, что они с отцом даже подрались на ножах в тот же вечер, когда она с ним познакомилась. Прямо в разгар вечеринки на глазах у кучи приглашенных политиков в самом центре Линкольна! Только представь!

Он рассмеялся и тихонько присвистнул.

— В конце концов Райнер оставил ее. Она растила меня одна, считая, что отец мертв. Притом имей в виду, что ситуация была вовсе не из тех, которые могли бы понравиться людям, заправлявшим тогда в Линкольне. Мой дедушка был высокопоставленным чиновником, но в то же время постоянно подвергался и огромной политической опасности. Его мог погубить любой скандал.

— Но твой отец все же был изгнан?

— Что-то вроде того. Он отправился торговать в Зону, а заодно и на поиски своего брата. Вернулся отец когда мне было уже пять лет. Я даже помню как в один прекрасный день к нам в дом пришел громадный человек и подарил мне плюшевого медведя.

Она улыбнулась.

— Сильное же он произвел на тебя впечатление.

— Он на всех производит сильное впечатление. И зачастую во многих отношениях. Наверное это одно из самых ранних моих воспоминаний. Отец тогда еще был молод и каперствовал в Зоне.

— Героем?

— Нет, пиратом, захватывающим принадлежавший Ямато ауриум, вот как скорее всего назовут его ваши официальные историки. И о чем скорее всего не будет упомянуто в их хрониках, так это о том, что именно мой дядя Дюваль был человеком, ответственным за создание сингулярного оружия для Ямато. Даже отец редко говорит об этом и из него трудно выжать хоть слово на эту тему.

— Неудивительно, Хайден-сан.

— Знаю только, что мой дядя вернулся в Американо почти сразу после провала вторжения. С собой он привез жену — уроженку Ямато, и вел очень замкнутый образ жизни. Типичный кабинетный ученый. Я не видел его годами. Как впрочем и своего двоюродного брата Кенити.

Она восторженно захлопала в ладоши.

— Вот так и должно быть между нашими секторами! Так значит твоя тетка тоже отправилась в Американо? Должно быть она была очень отважной женщиной, если решилась на такую жизнь.

— О, она очень мужественная женщина, во всех отношениях. Ее отец был из клана Хасегава. Они жили на Садо — мире, где добывали ауриум, и который находил столь привлекательным мой отец.

— Многие умерли за ауриум, — с горечью заметила она, сверкнув глазами. — Он слишком важен.

Он рассмеялся.

— Это всегда так было. Именно стратегические материалы, ресурсы и «интересы» лежат в основе всех войн. И чем их меньше, тем более грязные войны ведутся за обладание ими. Вот поэтому я и смеюсь, слыша как ваши доблестные самураи что-то такое плетут про честь воина и ничтожность торговцев. Ваши правители угнетают людей для того, чтобы удержаться у власти, но правление самураев явление вовсе не божественного происхождения. В один прекрасный день люди поймут, что подобное государственное устройство несправедливо. Люди — все люди — обладают определенными правами от природы, правами, так сказать… — он несколько мгновений подыскивал подходящее слово, — «неотъемлемыми».

Она слушала его молча и, казалось, была не вполне уверена, можно ли верить такому странному набору идей. Он даже испугался, что наговорил слишком много, поскольку она вдруг сказала:

— Наверное нас с детства приучили верить совсем в разные вещи.

— Только в пси.

— Да. Только в пси и ни во что больше.

Хайден Стрейкер задумался и внезапно его поразило, как малы были шансы, что он вообще появится на свет. Он родился в результате столь маловероятного стечения обстоятельств, что было просто непонятно, как это вообще могло произойти.

— Да, — задумчиво протянул он. — Совершенно непостижимо.

Она улыбнулась.

— Твой отец человек очень пылкий. Скорее всего он женился по любви.

— Да, в этом сомневаться не приходится. Он очень любил мою мать.

— Он великий человек, под внешней грубостью которого скрывается несомненное очарование. Я часто вижу его проявления в тебе.

— Боже упаси!

— Не стоит так презирать его! Родителей следует чтить — так учит даже и ваша христианская вера.

Он поджал губы и его брови сошлись на переносице.

— Отец верит только в торговлю, нексус-корабли, прибыль и накопление капитала… Лично же меня из этого списка ничто не привлекает.

— Однажды ты говорил моему мужу совсем другое, — сказала она, встретившись с ним глазами. — Ты сказал, что нет на свете ничего важнее торговли. Так как же ты считаешь на самом деле?

Он вздохнул, не зная что ей ответить и уже не уверенный ни в чем.

— Тогда, с Сиго-саном, я говорил как сын своего отца. А сейчас я говорю исключительно от своего имени. Нежели это непонятно, Ясуко-сан? Нексус-корабли для меня ничего не значат. Мне наплевать на торговлю, прибыли и накопительство. Я мечтаю совсем о другом.

— Ты должен рассказать мне о своих мечтах.

— Я мечтаю о возвращении на Либерти. В Линкольн. Как Киото является имперской столицей Ямато, так и Линкольн — это главный город Американо. — Он возбужденно выпрямился, и даже начал оживленно жестикулировать, пытаясь подробнее описать ей то, о чем говорит. — Это средоточие множества огромных зданий и… утонченной культуры… место где пишутся книги и процветает архитектура. Там полным-полно художников, музыкантов и самых разных мыслителей. Ты когда-нибудь слышала о гигантском пси-исследовательском учреждении, которое называется РИСК? Или о Музее Освоенного Космоса? — Она отрицательно покачала головой, удивленная внезапно охватившим его возбуждением. — О, сколько там чудес! Храмы науки, где тысячи самые блестящие умов изучают Вселенную и исследуют ее природу. В Линкольне есть институты, куда может зайти и серьезно обсудить интересующую его проблему с крупным ученым буквально каждый. Там можно встречаться и беседовать с приезжими философами из других открытых секторов. Я очень хочу отправиться туда.

— Столько возможностей и всего в каких-то пятидесяти парсеках отсюда.

— Да.

Он сказал это негромко и как будто немного стыдясь. Она видела: он полностью захвачен своей мечтой о Либерти, мире который он едва помнил, и знала, что в эту свою мечту — Линкольн — ему скорее всего так никогда и не попасть. Не заметив мелькнувшей на ее лице мягкой улыбки, он вздохнул.

— Путешествие длиной в пятьдесят парсеков.

— Для такого путешествия тебе потребуется нексус-корабль — и куча денег.

Он поднял глаза и честно ответил:

— Да.

— Дорого.

— Очень.

— Выходит, твой отец не так уж не прав в своем стремлении к богатству.

Он потер подбородок, раздраженный тем, как она обратила против него его же собственные слова.

— Нет, ты не понимаешь. Просто моего отца кроме денег не интересует ничто. Он не понимает, что это всего лишь средство к достижению цели. Ты же видела его. Знаешь как он себя ведет. И во что верит.

— Он сильный человек. А во что верить — его личное дело.

В этот момент они услышали плач. Ясуко насторожилась. К ним спотыкаясь бежала молоденькая девушка, всхлипывая и выкрикивая ее имя.

Он сразу узнал одну из личных служанок Ясуко.

— Сукеко! — воскликнула она и мгновенно бросилась девушке навстречу.

Девушка была то ли не в себе, то ли в совершеннейшем отчаянии. С искаженным заплаканным лицом и руками перепачканными в крови, которой они поначалу не заметили поскольку на ней была красно-белая одежда. Когда она наконец припала к груди Ясуко, то запачкала кровью и ее кимоно.

— Что случилось? — спросила Ясуко, обнимая ее и вытирая ей лицо. — Рассказывай! В чем дело?

— Нисо-сан! Нисо-сан! — снова зарыдала она, с трудом выдавливая из себя слова. — Ее убили!

— Что?

Сукеко снова разрыдалась.

Хайден Стрейкер с тревогой переводил взгляд с одной на другую.

— Чем она так расстроена? Я могу чем-нибудь помочь? — спросил он.

Ясуко взглянула на него.

— Это из-за моей другой служанки — Нисо-сан. Она ранена. Я должна немедленно увидеться с ней. Оставайтесь здесь, Хайден-сан. Здесь вы ничем помочь не сможете.

С этими словами она бросилась прочь и вскоре тень огромных кленов скрыла ее из вида.

То, что она увидела, прибежав в сад куда выходили ее апартаменты, поразило ее до глубины души. Там суетилось не менее двадцати женщин.

Деревянные ставни были открыты, а сёдзи — раздвинуты, полностью открывая ее комнату в двенадцать циновок, выходящую на садовую террасу. Комнату заливали кровавые лучи предзакатного солнца. Воздух был напоен ароматами цветущих в саду растений, прохладен как талая вода, и наполнен шумом журчащего среди камней ручья, но на полу комнаты лежала Нисо, на ее кимоно справа на груди расплывалось красное пятно, а на шее и плече виднелись темные ожоги. Глаза ее были закрыты, а лицо казалось мертвенно-серым и блестело будто сделанное из воска. Ожоги на вид были просто ужасны и она вся дрожала.

Рядом с ней на коленях неподвижно стояла Исако, молча наблюдая за тем как массажистка Миобу наливает в чашку воду из кувшина. Затем она приподняла Нисо голову и попыталась заставить ее отхлебнуть, а в это время все остальные женщины вплоть до самых младших служанок собрались полукругом и наблюдали за происходящим. Ясуко протиснулась между ними и выбив чашку из рук массажистки, раздавила ее ногой.

— А ну прочь от нее!

Массажистка подняла голову и удивленно спросила:

— Что, госпожа?

— Прочь от нее! Все — прочь!

Они еще никогда не видели ее в ярости и полукруг женщин сразу распался. Только Исако осталась там, где стояла. Ясуко обернулась к ней.