Когда солнце уже стояло в зените, в деревню с грохотом влетело пятьдесят всадников на взмыленных, выбившихся из сил скакунах. Отряд привел с собой четырех коней без седоков и одного, к седлу которого был привязан покрытый ранами и запекшейся кровью гонец, посланный в Мияконодзё с известием о спасении.

Люди Розея — мужчины, женщины, дети, — едва заслышав стук копыт, оторвались от свои дел и простерлись ниц на земле. Ни один человек, за исключением Хайдена Стрейкера, не осмеливался пошевелиться или взглянуть на окровавленное тело.

— Староста! Ко мне!

Предводителем отряда, одноглазый воин, пустую глазницу и щеку которого пересекал синевато-багровый шрам, был одет в доспехи в стиле «ёрой» и носил угрожающего вида длинный меч дайто. К седлу было пристегнуто копье. То был хатамото — один из личных телохранителей даймё, огромный, мускулистый, страшный. Когда никто не отреагировал на его команду, он спешился и медленно двинулся к скорчившемуся в пыли старосте, на ходу снимая крылатый шлем. Обнажилась седоватая, как и борода, лоснящаяся от масла шевелюра. Хатамото задвинул забрало в шлем и огляделся.

— Эй, ты! Как называется эта деревня? Кто здесь главный? — рявкнул он и пнул трясущегося от страха крестьянина ногой. Затем, довольно улыбаясь, огляделся. — Вот тупые крестьяне-хини! Ни одного нормального человека. Какая от них польза? — Он возвысил голос: — Еще раз спрашиваю: куда мы попали и кто здесь главный? Переводчик, ко мне! Выясни, где мы находимся и сколько отсюда до Курихары.

Спешился еще один всадник — темноволосый, с красными от усталости глазами, и низко поклонился предводителю. При этом его полированные доспехи засверкали на солнце, точно рыбья чешуя. Выпрямившись же, он заприметил движение в дверном проеме одного из домов и замер.

В дверях, выйдя на солнце из полумрака, появился гайдзин — высокий неулыбчивый белый человек в форменной куртке и с парой бластеров за поясом. Он двинулся вперед, не выказывая ни малейшего страха и, казалось, уже собрался заговорить, когда на пороге соседней хижины показалась другая, коренастая фигура.

Оба всадника тут же опустились на колено. Одноглазый предводитель повел себя с неторопливым достоинством и необычайной официальностью:

— Благодарение богам, я нашел вас!

Ответ Синго был столь же официальным:

— Благодарение богам, что меня нашел именно ты, Годзаэмон-сан.

Но особого облегчения Синго отнюдь не испытывал. Нет, думал он, жестом разрешая всадникам подняться с колена, лучше бы меня отыскал кто угодно, только не ты. Ведь ты — человек моего отца, наемник, и, клянусь всеми богами, самый кошмарный сын юны во всем Квадранте.

— Что это за богом забытое место? Сколько отсюда до Мияконодзё? — спросил он.

— Дорога из Ниноката была трудной, а после Хараки стала еще хуже. Этот жалкий кусок собачьего дерьма, которого вы послали в качестве проводника, как выяснилось, не умеет ездить верхом. Сначала он задерживал нас, потом вывел не на ту сторону реки. Пришлось преподать ему урок. — Тут в голову хатамото пришла какая-то мысль, и на лице его появилось напряженное выражение. — Надеюсь он вам не нужен был живым?

Привязанное к седлу тело стало черным от полчищ мух. На глазах у всех одноглазый хатамото вытащил небольшой нож и перерезал ремни, притягивающие труп к седлу. Тело безжизненно рухнуло в пыль; Хайго Годзаэмон носком сапога перевернул его на спину. Затем опустился на колени возле тела и принялся отрезать трупу голову. Закончив эту страшную процедуру, он поднял ее за длинные волосы и полюбовался ею. Но с неровно перерезанной шеи капала кровь, и он небрежно отшвырнул голову в сторону.

Синго мимоходом поразмыслил, зачем Хайго Годзаэмону понадобилось забивать крестьянина до смерти. Несомненно, для того, чтобы поддержать репутацию безжалостного человека среди своих подчиненных, возможно, ради удовольствия тоже, но главным образом наверняка для того, чтобы сохранить всю эту историю в тайне. Синго подумал об амигдале, и его охватила гнетущая неуверенность. Ведь кристалл — это ключ к камню, что вставлен в священный дайто сёгуна, подумал он. И власти в нем сосредоточено больше, чем обычный воин может рассчитывать получить за сотню жизней.

— Да, господин, я скакал без остановки. Ни сон, ни привалы не задерживали меня в дороге, поскольку я знал, что должен найти вас. И вот я нашел.

— Ты очень быстро добрался сюда, но я еще раз спрашиваю, где мы?

— В Харусада!

Спешился еще один всадник, вытащил из седельной сумки свиток. Несмотря на японские обозначения, карта явно была составлена на основании данных американского спутника и выглядела на редкость подробной. На ней были указаны основные дороги и селения к югу от Канои до Нинокаты и к западу до побережья, но деревни в том месте, куда тыкал пальцем самурай, не оказалось.

— Отсюда до Мияконодзё никак не более двухсот пятидесяти ри, Ваше Высочество.

Хидеки Синго быстро прикинул: в одной американской миле две и семьдесят восемь ри. Значит, они находятся приблизительно в ста милях от Каноя-Сити.

— Ты привез с собой кого-нибудь, кто знает хоген?

— Конечно, мой господин. Переводчик!

Вперед выступил еще один воин.

Синго сказал:

— Прикажи крестьянам напоить лошадей и задать им корм. Мои люди должны быть готовы двинуться в обратный путь через час. — Он подозрительно взглянул на американца и отвел Годзаэмона в сторонку: — А ведь из Мияконодзё я вызывал не тебя. Отец, что ли, так распорядился?

— Нет, господин. Это была моя и только моя идея. Понимаете, у моих людей есть приказ в моменты политической нестабильности находиться в состоянии повышенной готовности. И кусок дерьма, которого вы послали гонцом, был перехвачен задолго до того, как достиг ворот Мияконодзё.

У Синго упало сердце.

— То есть, тебя следует понимать так, что ни мой отец, ни старший брат не в курсе того, куда и зачем вы отправились?

— Само собой.

— И никто не поинтересовался, почему отряд из пятидесяти человек без всяких объяснений вдруг покидает столицу?

— О, господин, наверное, со временем кто-то и заинтересовался, но мы умчались из Мияконодзё так быстро, что никто не успел и рта раскрыть.

Хатамото обнажил в улыбке ровные зубы, и сердце Хидеки Синго будто пронзило ледяное острие. Он сразу понял, что означает эта улыбка. Свобода, которой пользовались эти люди, была исключительно велика. Назначались они самим сёгуном и преподносились им в качестве «подарка» тем даймё, которым он не слишком доверял. Кое-кто из них был обыкновенным шпионом, другие выступали в роли песчинок, брошенных в политические раковины — для того, чтобы вокруг них начинали образовываться жемчужины для сёгуна. Иные были распутниками и любителями веселой жизни, а то и людьми с неуемным аппетитом, способным разорить любого гостеприимного хозяина. Как воины и интриганы наемники-хатамоти не знали себе равных. В армиях даймё многие из них дослуживались до ключевых постов. Они были форменными оппортунистами, причем, совершенно безжалостными.

— Конечно же, в принципе, наш отъезд готовился заранее, — продолжал хатамото. — Мы уже неделю ждем вашего прибытия, чтобы в качестве церемониального эскорта сопровождать вас на пути из Канои в столицу. Так что, вообще-то, мы были готовы.

— Понятно.

— Всем было известно, что нас отправят встречать вас, как только вы ступите на землю Осуми — ведь сыну повелителя квадранта Кюсю и свита полагается соответствующая, не так ли? Особенно, когда он везет с собой эту удивительную амигдалу.

При последних словах внимательно наблюдающего за ним огромного воина у Синго кровь застыла в жилах. Да защитят меня боги, подумал он. Воистину, я оказался в пасти тигра. Хайго Годзаэмон — невероятно опасный человек, заводится с пол-оборота. Много ли ему известно? Подкупил ли его Садамаса? Я и не могу ничего сказать ему об амигдале… и в то же время не могу прямо заявить, что ничего не знаю о ней. Как же быть?

— Ведь амигдала у вас, мой господин, не так ли?

Ледяной ужас заполнил низ живота Хидеки Синго, но усилием воли самурай заставил себя оставаться бесстрастным. Он заметил, что американец с возмущением смотрит на лежащее в двадцати шагах от них безголовое, сплошь покрытое мухами тело. Да, вот почему был забит до смерти гонец, понял Синго. Чтобы вытянуть из него правду о том, что на самом деле случилось с амигдалой. Значит, Хайго Годзаэмон знает. О, клянусь огненными вихрями Дзигоку, он все знает!

— Что ты сказал?

— Господин, я говорю, амигдала вероятно все еще у вас.

— К сожалению, мы попали в араси. И араси, скорее всего, породил тайфун. Когда мы попытались приземлиться, ветер перевернул нас, разбил шаттл и мы чуть не погибли.

— Да, господин, гонец рассказал нам об этом. — Хатамото пристально взглянул на Синго. Голос его стал почти заискивающим: — Вы должно быть, очень беспокоились. Представляю, каково оказаться здесь без всякой защиты и с такой драгоценностью на руках. Но больше вам волноваться не о чем. Ни одна живая душа не знает, что вы здесь, господин. Никто, кроме меня, Хайго Годзаэмона.

Смех хатамото был похож на хохот злого ками.

— Ты ведь пробыл с моим отцом много лет, — заметил Синго, отчаянно пытаясь перехватить инициативу.

— Да, господин, много-много лет. Я прибыл в Кюсю с армиями барона Харуми. Я еще помню штурм Хайнани и как мы разгромили армии вдовствующей императрицы, нагнав страху на ее флот. Мы тогда обвешали наши корабли высокопоставленными каньскими заложниками. А потом показали китайскому отребью, что настоящим воинам чужда их слащавая жалость.

Когда нам в руки попадали конфуцианские жрецы, мы обычно вспарывали им животы, а затем сажали за стол вместе с нами, чтобы они видели, как рис вываливается у них из брюха. Невероятно, сколько они ухитрялись сожрать! Потом, конечно, мы все равно убивали их — за трусость. Да, Хайнань мы прочесали очень тщательно. Помнится, один богатый человек сам перебил всех своих женщин, чтобы они не достались нашим солдатам, а когда понял, что мы случайно обошли его дом стороной, выскочил на улицу и покончил с собой. Ха!

Да уж, крови тогда мы напустили — море. У наших солдат был настоящий праздник. Сами знаете, на какие шалости пускается человек, занятый делом вдали от дома и семьи. «Ути ни ича хина-гаи, сото э деча така-гаи», как говорится в одной пословице-котовадза. «В семье — голубок, в людях — ястребок!» — Улыбка устрашающе искривила рассеченную шрамом щеку Хайго Годзаэмона. — Под началом барона Харуми служить было одно удовольствие. Добычи всегда полно, развлечений хоть отбавляй. Во время осады одной из планет мы прикончили сорок миллионов жителей. В живых осталось девять тысяч четыреста двенадцать человек, и барон Харуми приказал всех их ослепить. Мне было велено подносить их глаза к палатке барона на серебряных подносах, и сёгун всю ночь просидел, подсчитывая их кончиком своего танто. А мне сказал, что если недосчитается хоть одного глаза, то я расстанусь со своим собственным.

— Так, значит, тогда ты и потерял глаз? — вежливо спросил Синго.

Хайго Годзаэмон снова расхохотался.

— Нет, господин! Уж поверьте, я сразу позаботился о том, чтобы глаз оказалось больше — намного больше, — чем он думал. Ах, барон Харуми был, конечно, мужчина из мужчин! Великий полководец. С ним человек всегда знал чего он стоит. И, в отличие от некоторых нынешних людей, барон знал, какой рукой подтирать задницу.

— Хай, — быстро сказал Синго, заметив, что резкие нотки в голосе хатамото становятся все явственнее. Он почувствовал, что под хаори по спине струится пот, а в горле пересохло. Необходимо прямо здесь и сейчас назначить награду. — Ты молодец, что сумел добраться сюда первым. Я на это и рассчитывал. А тебе ведь известно, что в моих правилах достойно награждать за верность. Когда вернемся в Мияконодзё, не забудь напомнить, чтобы я наградил тебя. Причем очень щедро.

Глаза хатамото оставались мертвыми. Он молчал. Рука нажала на эфес дайто так, что изогнутый клинок оттопыривался сзади, точно обезьяний хвост.

— А сейчас возьми вот это. Просто так, пока небольшой сувенир, — неестественно громко сказал Синго, запустил руку под хаори, нащупал висящий на груди кулон — черную жемчужину, оправленную в ауриум, расстегнул замочек, снял кулон и протянул его Хайго Годзаэмону. Хайко подарок взял, равнодушно взглянул на него, поклонился и вернул хозяину.

Синго не успел среагировать, и кулон упал на землю. Ни тот, ни другой не шевелились.

— Господин, это очень великодушно с вашей стороны. Пусть нидзюхати бусю — боги двадцати восьми созвездий — хранят вас до конца ваших дней. Но у меня есть идея получше: почему бы вам не наградить меня по заслугам прямо сейчас?

Синго попытался взять себя в руки и взглянуть наемнику прямо в глаза, но, собравшись было ответить, краешком глаза заметил темную фигуру, которая медленно приближалась к ним, пробираясь между простертыми на земле крестьянами. Хидеки вымученно улыбнулся.

— Ясуко-сан!

Она подходила медленно, почти раболепно, крошечными шажками; когда наконец жена самурая остановилась, хатамото взглянул на нее с холодной вежливостью.

— Ты, конечно же, узнаешь мою супругу, Ясуко-сан?

Неожиданная помеха на мгновение сбила гиганта с толку.

— Я… Сибараку десу не? — отрывисто произнес он, склоняя голову. «Давно мы с вами не встречались, не правда ли?» — Надеюсь вы здоровы. А мы с вашим супругом тут кое-что…

— Благодарю вас, достопочтенный господин начальник личной стражи, я здорова, — властно ответила она. — Надеюсь, как только мой муж отдаст приказ, вы будете готовы отправиться в обратный путь?

Хатамото отступил на шаг.

— Господину известно, что стоит ему лишь сказать слово, и я повинуюсь.

— Рада слышать, достопочтенный начальник стражи, потому что супруг намерен возложить на вас дополнительные обязанности.

— Какие дополнительные обязанности? Госпожа, я что-то не понимаю…

— Видите того человека с двумя бластерами? — спросила она, указывая на Хайдена Стрейкера.

Хатамото медленно повернул голову направо.

— Гайдзина?

— Именно.

— И в чем дело?

— Как вам наверняка уже сообщил мой супруг, это очень могущественный человек. Он является обладателем необыкновенно крупной амигдалы. Разумеется, до тех пор, пока не доберется до Мияконодзё, где собирается преподнести ее в дар моему глубокочтимому свекру, лорду Хидеки, поскольку кристалл является его собственностью. И я уверена, что если амигдала не прибудет в столицу в целости и сохранности, он возложит вину за это исключительно на вас.

Неопределенность слов женщины озадачила хатамото. Кто возложит на меня вину? — с раздражением размышлял он. Хидеки Рюдзи-сан? Так я его не боюсь. Или «он» — это чужеземец? Кстати, кто он такой? Почему он наделен властью?

Гигант с любопытством глянул на бластеры.

— Гайдзину придется быть очень осторожным с камнем, госпожа, — опомнившись, наконец сказал наемник. — Я слышал, по окрестностям гуляет довольно много банд гото, которые грабят и убивают всех подряд.

Но женщина отступать не собиралась, хотя сердце ее отчаянно стучало. Ей почему-то вспомнилось, как в один прекрасный день пятнадцать лет назад во дворце вырвался на волю охотничий ягуар. Ей было всего семь лет, когда огромная кошка пробралась в женские покои резиденции и принялась ходить кругами вокруг девочки. Бежать было смерти подобно. Вот и теперь: Ясуко ясно понимала, что ей нужно положиться на свою внутреннюю силу и, самое главное, — не выказывать страха.

— В таком случае, это какие-то необычные гото, — мягко заметила она, — если в состоянии одолеть пятьдесят отборных воинов личной охраны даймё. Кажется, мой свекор платит вам вполне достаточно, чтобы вы обеспечивали достойную защиту членам его семьи. Он всецело полагается на вас, как на превосходного солдата.

Твои слова должны звучать крайне убедительно, говорила она себе, внешне сохраняя полное спокойствие, а в душе пребывая в полном смятении. От того, что ты сейчас скажешь, зависят твоя собственная жизнь, жизнь Синго-сана, жизнь американца и еще кое-что, гораздо более важное. Если б только знать, что успел рассказать гонец и что мог ляпнуть в разговоре Синго-сан! Какие же найти слова, чтобы умерить алчность Хайго Годзаэмона и хоть немного подорвать его веру в собственную безнаказанность?

— Вот что я вам скажу, достопочтенный господин начальник стражи. Мне искренне жаль тех глупых гото, которые попытаются ограбить гайдзина. Поскольку он поклялся вышибить мозги любому, кто посягнет на его собственность.

Хатамото шевельнулся.

— Один человек не сможет долго сопротивляться банде вооруженных гото. Во-первых, что может гайдзин знать об искусстве фехтования?

— Уверяю вас, этот человек бесстрашен. А бластеры его обладают необыкновенной мощью. Они оглушают человека на расстоянии двухсот шагов и перерезают его пополам на расстоянии тридцати, то есть намного раньше, чем до него доберется любой воин с мечом. Я сама видела, как он сражается в гневе. По-моему, его любимая тактика — прежде всего вышибить мозги предводителю. Американец считает, что после гибели вожака остальные разбегаются, как безголовые цыплята.

Хатамото прищурил глаза.

— Госпожа, он не единственный, у кого есть бластеры. Многие гото тоже имеют теппо. А разве могут сравниться выстрелы его жалкого ручного оружия с мощными разрядами теппо?

— Несомненно, здесь, на Осуми, разбойники могут завладеть и таким мощным оружием, — сказала Ясуко, прекрасно сознавая, что Годзаэмон имеет в виду, и видя, что он тоже понял ее. — Но ведь весь этот континент находится под технологическим контролем. И любой подданный, располагающий ружьем теппо — независимо от того, преступник он, или нет, — нарушает законы Императора.

— Разбойник он ведь разбойник и есть, разве не так? И можете быть уверены: здешние гото вооружены совсем неплохо.

— Я согласна, достопочтенный начальник стражи: ничто не спасет человека от предательской и подлой засады, но пусть вас не удивляет тот факт, что у американца всегда будет преимущество. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но его бластеры, кажется, системы «вессон». А разве не означает это, что для выстрела им не требуется изолирующее кольцо, столь необходимое теппо? Конечно, я могу судить только со своей, женской точки зрения, но даже мне ясно, что он выстрелит из обоих бластеров прежде, чем разбойник с теппо успеет прицелиться.

Ладони Ясуко взмокли, и она незаметно потерла их друг о друга, зная, что хатамото сейчас загнан в угол и потому особенно опасен. Он слабеет, подумала женщина. Странно, что даже самым отчаянным из мужчин обязательно нужен уголек гнева, чтобы запалить огонь жажды убийства. Но стоит смочить этот уголек сомнениями, и вполне возможно, что пламя так и не вспыхнет.

Она снова взглянула на хатамото.

— Ну так как, права я или нет?

На лице Хайго Годзаэмона отражались сомнения. Он ворчливо ответил:

— Сие, госпожа, зависит от обстоятельств и от человека.

— Несомненно так, но мистер Стрейкер — один из лучших стрелков американского МеТраКора. Вы знаете, кто его отец?

— Кто же? — спросил хатамото, которому американец, очевидно, уже стоял поперек горла.

— Знаменитый Саторака-сан!

— Прошу прощения, госпожа, но я никогда о таком не слышал.

— Наверняка слышали. Американец, который пять лет назад уничтожил шесть пиратских кораблей Ким Вон Чуна в системе Ульсана. Неужели вы ничего не знаете об этом?

— Может, что-то и слыхал…

— Поэтому именно его сыну и поручено доставить даймё подарок американского МеТраКора. Именно он согласился на тайную встречу с моим свекром. Это была предосторожность на случай, если каньцы помешают нам высадиться на космодроме в Каное. И как он был прав, что предусмотрел такое!

Хайго Годзаэмон неожиданно напрягся, почувствовав ложь.

— Насколько я понял, госпожа, вы потерпели здесь крушение. Гонец рассказал, что вы рухнули на землю и едва не погибли.

Ясуко взяла его за руку и повела к окружающей их дом веранде, продолжая говорить на ходу. Ей была видна торчащая среди каштанов чудовищная корма корабля, и она понимала, что всадники тоже, скорее всего, видели ее, пусть даже корму заслоняли холмы.

— Да, конечно, достопочтенный начальник стражи, я немного преувеличила. Но вы же знаете крестьян. Они же ничего не понимают. То была просто неудачная посадка. На самом деле мы угодили в бурю, а наш корабль вон там. — Она неопределенно махнула в сторону храма. — Ну, вот мы и пришли. Вы, должно быть, до смерти устали после долгого пути, да еще в тяжелых доспехах. Прошу, снимайте обувь и присаживайтесь. Полчаса никакой роли не играют. Думаю, вам следует немного восстановить силы, не так ли?

— Несомненно. Однако вы как будто садились в небольшом шаттле. — Хатамото взглянул на огромный искореженный хвост, а когда снова обернулся к Ясуко, то звон его доспехов вновь заставил ее ощутить страх. Она поняла, что придется лгать еще больше и еще изощреннее.

— Совершенно верно. И ему было крайне трудно справиться с ураганным ветром.

Годзаэмон был окончательно сбит с толку.

— А там что за корабль?

— Просто старые обломки. Торчат здесь уже много лет. И мы по ошибке направились на его маяк. Экипаж шаттла с самого начала сомневался, что в такую погоду можно совершить удачную посадку. И в самом деле, один человек погиб, потому-то шаттл и остался здесь.

Хайго Годзаэмон выпрямился.

— Шаттл все еще здесь?

— Естественно. Ведь и каньские корабли все еще на орбите. Американцы посчитали за лучшее не садиться в Каное и не возвращаться на свой корабль до тех пор, пока ситуация не прояснится. Они очень сожалеют, что нарушили законы Осуми об ограничении технологии и, чтобы хоть как-то исправить содеянное, решили сохранять радиомолчание. Впрочем, они, конечно, уже сообщили в Каною о нашей посадке.

— Должно быть, госпожа, вы были очень напуганы, — медленно сказал гигант заметно упавшим голосом.

— О, нет! Само собой, пришлось поволноваться, и в какой-то момент я даже подумала, что мы можем погибнуть. Но, как видите, все обошлось. Если хотите, немного позже я покажу вам шаттл. А ваши люди помогут мистеру Стрейкеру снять необходимое оборудование, — разумеется, если он сам еще не справился. А сейчас, прошу вас, присаживайтесь и позвольте мне угостить вас чаем.