Мощные обогреватели поддерживали в кабине вполне комфортную температуру. Единственное, что слегка раздражало Питта, постоянное намерзание инея на всех трех ветровых стеклах из-за несовершенства вентиляционной системы. Хотя Питт вел машину, раздевшись до свитера, верхняя одежда лежала под рукой – на случай непредвиденных обстоятельств, требующих спешной эвакуации. Как бы успокаивающе ни выглядел залитый солнцем ландшафт, каждый, кому довелось хотя бы недолго поработать в условиях полярной зоны, знал, как стремительно солнечная погода может смениться смертоносной круговертью метели, в мгновение ока превращающей ясный день в непроглядную ночь.

Питт гнал «корабль снегов» по неровной поверхности ледника, подстегиваемый острым ощущением надвигающейся катастрофы и стремлением как можно скорее добраться до обогатительного комплекса.

– Можешь уточнить азимут, – окликнул Питт напарника, когда тот вернулся в штурманскую рубку и склонился над развернутой на столике картой ледника Росса.

– Да на кой черт тебе азимут? – отозвался итальянец. – Направь это доисторическое чудовище на самую большую вершину горного хребта прямо по ходу и жми на газ. Ничего сложнее от тебя не требуется. Нет, постой, еще один момент: постарайся, чтобы море все время оставалось по левую руку от тебя.

– Море по левую руку! – саркастически повторил Питт. – Ты что кончал, Ал, – Академию ВВС или курсы бойскаутов?

– Но ты же не хочешь, чтобы мы добирались до места вплавь?

– А вдруг погода испортится и видимости не будет?

– Тебе так нужен этот азимут? – ухмыльнулся Джиордино. – Замечательно! Любой по компасу на твой выбор. У тебя ровно триста шестьдесят вариантов.

– Прости, старина, отвлекся, – устало произнес Питт. – Совсем из башки вылетело, что в здешних местах стрелка компаса указывает только на север. – Он помолчал, потом вдруг обернулся к напарнику, хитро усмехаясь: – Держу пари, ты обожаешь рассказывать маленьким детям на ночь страшные сказки.

– С чего ты взял? – уставился на него Джиордино, пытаясь понять, куда он клонит.

– Шельфовая часть ледника Росса выше на двести футов уровня моря и отвесно уходит в глубь еще на девятьсот. Если мы сверзимся, то, что от нас останется, едва ли куда-то доплывет.

– Ну уел, ничего не скажешь! – расхохотался итальянец. – Выходит, не только у тебя случаются провалы в памяти.

– Кроме того, мы еще рискуем быть унесенными в море – если та часть ледника, по которой мы едем, вдруг отколется. Тогда будем куковать на дрейфующей льдине, пока нас не смоет волной при сдвиге полюсов.

– И он еще смеет меня критиковать! – театрально оскорбился Джиордино. – Да по сравнению с твоими страшилками мои звучат невиннее сказок Матушки Гусыни!

– Что-то не нравится мне вон-то темное облачко на горизонте, – озабоченно заметил Питт, поглядев на небо.

– Мне тоже. Успеем, как думаешь?

– За последний час мы прошли двадцать одну милю. Если не будет задержек, то меньше чем через два часа будем на месте.

Они должны были успеть во что бы то ни стало. Если штурмовая группа спецназа не справится с поставленной задачей, единственной надеждой на спасение останутся Питт и Джиордино, хотя что говорить – двух человек маловато. Но сейчас Питт больше всего опасался нарваться на слабый лед или влететь в не замеченную вовремя трещину. Пока им везло: ледяная пустыня не таила скрытых ловушек под припорошенной снегом поверхностью – сравнительно ровной и гладкой, если не считать застругов и борозд, как на свежевспаханном поле. Если на пути и попадались трещины, Питт замечал их загодя и после быстрой оценки ситуации либо переваливал через препятствие, либо объезжал его.

Но, должно быть, однообразный ландшафт и ровное гудение дизелей притупили его внимание, потому что очередную трещину шириной не меньше полусотни ярдов Питт заметил, только оказавшись чуть ли не на самом ее краю. Вовремя спохватившись, он быстро крутанул штурвал вправо, машина послушно развернулась и пошла параллельно краю пропасти в каких-нибудь пяти футах от обрыва. Через полмили расщелина сузилась и сошла на нет, и Питт снова лег на прежний курс.

Сверившись со спидометром, он отметил, что скорость возросла до двадцати четырех миль в час. Должно быть, в недрах машинного отделения «корабля снегов» таились до поры скрытые резервы, которые не без успеха старался выявить Джиордино, родившийся, по его собственным словам, с гаечным ключом в руке. Он увлеченно возился с инжекторами двух огромных дизелей, занимаясь тонкой регулировкой клапанов и варьируя впрыск горючего.

Впереди по-прежнему простиралась ледяная пустыня – безжизненная, однообразная, зловещая, но одновременно величественная и прекрасная, завораживающая своим безмолвием и бескрайностью. Питт едва успел ударить по тормозам и переключить сцепление, ошеломленно наблюдая, как всего в сотне футов прямо по ходу внезапно разверзлась трещина и стала стремительно разбегаться в обе стороны ледяного поля.

Он распахнул дверь кабины, спустился по трапу на лед, подошел к краю трещины и заглянул в нее. Открывшееся его глазам зрелище одновременно восхищало и ужасало. Стены расщелины отвесно уходили вниз на невообразимую глубину, теряясь во тьме провала. Серебристо-белые верхние слои льда уже на глубине нескольких ярдов приобретали зеленовато-голубую окраску. И чем глубже, тем темнее становился лед. Ширина трещины составляла около двадцати футов. Услышав за спиной скрип шагов по снегу, Питт обернулся.

– Что делать будем? – озабоченно спросил Джиордино. – Тут на кривой не объедешь – по-моему, она через весь материк тянется.

– Помнишь, Папаша рассказывал, что колеса могут втягиваться при переходе через трещины? Давай-ка посмотрим инструкцию, которую он нам вручил.

Папаша не погрешил против истины, назвав конструктора «корабля снегов» Томаса Поултера гениальным изобретателем. Придуманный им способ преодоления трещин оказался не только действенным, но и достаточно простым на практике. Днище корпуса было плоским, как лыжа, а нос и корма выдавались футов на двенадцать над передними и задними парами колес. Питт привел в действие нужные рычаги и поднят передние колеса до уровня рамы. Затем, используя тягу задних колес, подал машину вперед. Как только передняя секция перевалила трещину и выдвинулась достаточно далеко за противоположный край, он снова выпустил передние колеса, втянул задние, переключил привод и тем же манером перетащил через расщелину корму «корабля снегов». Теперь осталось только вернуть заднюю пару на место – и можно смело продолжать движение.

– Будь я репортером, я бы назвал это блистательным инженерным решением! – восхищенно заявил Джиордино. – Жаль, того парня уже нет в живых – с превеликим удовольствием пожал бы ему руку. И напоил до потери сознания, – добавил он по некотором размышлении.

Питт переключил передачу и снова развернул бульдожью морду «корабля снегов» в направлении остроконечного пика, на добрую тысячу футов возносящегося над другими вершинами.

– Полностью с тобой согласен, – заметил он, – но вот как мог такой человек ошибиться в расчете коробки передач да еще обуть свое детище в лысые протекторы?

– Никто не идеален, – философски пожал плечами итальянец. – Кроме меня, разумеется.

Питт принял это заявление с привычной снисходительностью, но не преминул уколоть:

– Кто же спорит, старина. Кстати, пощупай лопатки – крылышки еще не проклюнулись?

Джиордино снова нырнул в машинное отделение, прихватив с собой инструкцию.

Питт надеялся, что темнота прикроет их проникновение на территорию комплекса, но в это время года в Антарктиде почти не бывает промежутка между закатом и рассветом. Он понимал, что в ближайшие полтора часа непременно должен что-то придумать. Миля за милей ложились под колеса вездехода, и скоро на горизонте должны были показаться корпуса комбината.

В голове у Питта начали понемногу складываться в единое целое кирпичики рискованного плана – дерзкого и отчаянного, однако сулящего неплохие шансы на успех. Но в тот самый миг, когда к нему пришло озарение, вмешались невидимые силы, сама природа, как будто ведомая злой волей, взбунтовалась против осуществления его замыслов. Воздух внезапно сгустился и сделался непрозрачным, как кружевной занавес. Из глубин материка вырвался ураганной силы шквалистый ветер. Видимость упала до нуля, и все вокруг приобрело неясные, размытые очертания. Синий небосвод в считанные секунды застлало белесой пеленой, солнца как не бывало, и только ветер разъяренным чудовищем метался над ледником, зловеще завывая на все лады. Окружающий мир сузился до предела и превратился в сплошной белый вихрь.

Питт вдавил акселератор до упора и вцепился в руль, изо всех сил стараясь удержать многотонную громадину на прямом курсе. Времени оставалось в обрез, и он не собирался останавливаться, бросая вызов стихиям и идя наперекор капризам природы.

Ураганный ветер подхватывал и закручивал смерчем охапки снежной крупы и мелких льдинок, обстреливая ими кабину, как картечью, с такой силой, что Питт всерьез начал опасаться, выдержит ли трехслойное небьющееся стекло довоенного производства. Его сильно швырнуло вперед, когда «корабль снегов» наткнулся на невидимую преграду. Питт напрягся, ожидая повторного толчка, но машина уже перевалила через препятствие и снова покатила по гладкому льду. Из люка машинного отделения высунулась голова Джиордино.

– Проверь приборы, двигатели греются. Тут нет циркуляции воздуха, и из радиатора уже пар валит.

Питт перевел взгляд на приборную панель. Давление масла чуть понижено, но в пределах нормы, а вот стрелки температурных датчиков уже зашкалило в красную зону. Вода из радиаторов испарялась с необыкновенной скоростью и грозила окончательно выкипеть. Если это случится, лопнет водяной шланг двигателя, а затем прогорят и заклинятся в цилиндрах поршни. Уже сейчас ровный гул дизелей стал перемежаться натужным покашливанием.

– Скорей напяливай все свои теплые шмотки! – крикнул Питт. – Как только оденемся, откроешь дверь кабины с правой стороны. Пусть двигатели остудит холодным воздухом.

– А нас заморозит в сосульки?! – послышался из трюма возмущенный голос итальянца.

– Придется потерпеть, пока двигатели не остынут до нормальной температуры.

Оба поспешно натянули комбинезоны и парки, при этом Питт героически сражался на два фронта, натягивая на себя тяжелую меховую одежду и одновременно удерживая машину на курсе. Полностью экипировавшись, он подал знак Джиордино, и тот распахнул дверь. Клубящийся хаос проник в кабину, мгновенно выдув из нее теплый воздух. Питт скорчился за рулем, полузажмурив глаза, а вокруг него бесновался полярный ветер, завывая на все лады и воем своим перекрывая даже рев дизелей.

Принимая столь радикальное решение, Питт не предусмотрел одного обстоятельства: резкое понижение температуры – на сорок градусов в считанные секунды – может вызвать шок. Если человек должным образом одет для защиты от холода, он может в безветренную погоду при температуре в шестьдесят семь градусов ниже нуля выдержать от двадцати до тридцати минут без обморожения и других неприятных последствий. Но, когда к трескучему морозу присоединяется ураганный ветер, охлаждение способно убить человека буквально за несколько минут. Одежда Питта достаточно надежно защищала его от мороза, но не могла противостоять натиску полярной бури, жадно высасывающей из-под нее последние крохи тепла.

Джиордино в машинном отделении имел некоторое преимущество перед напарником. Он забился в щель между двумя двигателями, греясь у пока еще теплых радиаторов. За себя он не волновался, но его сильно беспокоило, выдержит ли Питт следующие несколько минут, пока радиаторные решетки не охладятся до приемлемого уровня. Общаться они уже не могли – вой ветра заглушал все прочие звуки.

Следующие несколько минут показались Питту самыми длинными в его жизни. Такого жутчайшего холода он еще никогда не испытывал. Ветер пронизывал насквозь, будто кромсая невидимым скальпелем кожу и внутренности. Он не сводил глаз со стрелок температурных датчиков, которые неуклонно ползли вниз, но ползли мучительно медленно. Пригоршни льдинок назойливо барабанили в ветровые стекла и осиным роем врывались в открытую дверь, покрывая приборную доску и самого Питта белой коркой. Включенный на полную мощность обогреватель потерпел полное поражение в неравной схватке с морозным воздухом: ветровое стекло быстро обледенело изнутри, а дворники снаружи намертво завязли в сугробах, наметенных на него снежной бурей. Уже не видя перед собой ничего дальше руля, Питт сжался и застыл в бурном водовороте сплошной белизны. Ощущение было такое, будто он угодил прямо в пасть злобному призраку с тысячами острых, мелких зубов.

Питт стиснул челюсти, чтобы не стучали зубы Борьба со стихиями, ему неподвластными, понимание того, что от него зависит спасение миллиардов жизней, придавали сил удерживать курс, невзирая на леденящий ветер и жалящий лед. Больше всего Питта пугала перспектива заехать в какую-нибудь трещину. Единственно разумным выходом в данной ситуации было бы замедлить скорость до черепашьей и выслать Джиордино вперед прощупывать лед. Но это не только подвергало бы смертельному риску жизнь друга, но и означало потерю драгоценного времени, а позволить себе подобную роскошь Питт просто не имел права. Ноги онемели, налились свинцовой тяжестью и перестали слушаться, поэтому он не снимал ступни с педали акселератора, как будто примерзшей к полу.

Не предвещавшая в самом начале никаких неприятностей поездка в считанные минуты обернулась леденящим кошмаром. Вернуться нельзя – надо выполнить задачу или погибнуть. Между тем неистовая ярость снежной бури не выказывала никаких признаков ослабления. Плохо повинующейся рукой Питт кое-как смахнул с приборов толстую ледяную корку. Стрелки термодатчиков вышли-таки наконец из красной зоны. Но чтобы добраться до места без дальнейших задержек, необходимо выждать, пока они не удалятся от критической черты еще минимум на двадцать градусов.

Питт был слепцом в ослепшем мире. Все чувства его притупились, отказывая одно за другим. Первым он лишился осязания. Конечности окоченели и потеряли чувствительность. Тело сделалось чужим и отказывалось отзываться на команды. Дыхание стало прерывистым и затрудненным, каждый вдох морозного воздуха опалял легкие жгучим пламенем. Кровь загустевала, ледяное оцепенение просачивалось сквозь кожу, жалящая боль терзала тело и высасывала силы. Питт и представить не мог, что холод способен убивать так быстро. Только невероятным усилием воли удерживался он от соблазна дать Джиордино команду закрыть дверь. Сильнее ветра и холода была в нем воля к победе.

Питту неоднократно доводилось сталкиваться лицом к лицу со старухой с косой, но всякий раз удавалось плюнуть ей в глаза и благополучно улизнуть восвояси. Пока он способен дышать и мыслить, у него остается шанс. Только бы ветер стих! Питт знал, что снежная буря часто прекращается так же внезапно, как и началась. «Почему бы и этой не поступить так же?» – спрашивал он у себя, потому что больше не у кого было спросить. Черным облаком расползалась внутри страшная пустота. Вслед за осязанием начались нелады со зрением, а проклятые стрелки все никак не могли доползти до зоны нормальной температуры.

Но даже в эти роковые минуты, когда жизнь его повисла на волоске, Питта поддерживала не иллюзорная надежда, а непоколебимая вера в себя, в Джиордино и в свою удачу. Нет, от помощи Всевышнего он бы тоже не отказался, но это уж на Его усмотрение. Питту изначально претило приветствовать Великое Ничто распростертыми объятиями. И кто бы ни явился по его душу, будь то ангелы или демоны, он твердо решил для себя, что будет драться до конца. А там пускай Большое жюри[8]решает, что перевесит – его хорошие поступки или плохие. Повлиять на исход он в любом варианте не имел возможности, и этот неоспоримый факт был единственной реальностью, четко осознаваемой Питтом в последние минуты перед тем, как окончательно обратиться в ледяную статую.

Если кто-то там наверху замыслил устроить ему испытание, Питт решительно не понимал, в чем же, черт побери, заключается его смысл. Он быстро коченел, постепенно отрешаясь от всего земного и одновременно возвышаясь от простого смертного до человека, вышедшего за отведенные ему пределы. Голова по-прежнему оставалась ясной, мозг работал в нормальном ритме, четко просчитывая шансы и последствия. Он отбросил прочь сгущающийся черный кошмар; физические страдания и тягостные предчувствия утратили смысл и значение. И в этот миг возвышенного просветления все его существо взбунтовалось, наотрез отказываясь признать неизбежность конца. Всякая мысль о смерти внушала такое непреодолимое отвращение, что моментально отбрасывалась и изгонялась, не успев оформиться.

Организм каждой клеточкой взывал: тепла, тепла! Инстинкт самосохранения настойчиво требовал выбросить белый флаг и сдаться, но железная воля помогла Питту вынести еще десять минут этой добровольной пытки. И ни разу за эти бесконечные минуты у него не возникло и тени сомнения в том, что они с Джиордино вытерпят всё до конца и выдержат все испытания – вопреки погоде, вопреки греющимся двигателям, вопреки самим себе, вопреки всему миру. Есть долг, который надо выполнить, а все остальное не имеет значения. Снова смахнув снежное крошево с приборов, он увидел, что стрелки двигаются быстрее и почти приблизились к желанной отметке. «Еще двадцать секунд», – убеждал он себя, и потом снова – «еще двадцать». И вдруг ликующее чувство невероятного облегчения – когда дрогнувшие стрелки коснулись наконец долгожданной черты безопасности.

Питт так замерз, что вряд ли сумел бы раскрыть рот, чтобы окликнуть Джиордино. Но того и звать не пришлось – он сам понял, что настало время, приложив ладонь к решетке радиатора. Пулей вылетел из машинного отделения, захлопнул дверь, перекрыв доступ в кабину бешеной снежной круговерти, убедился, что отопление работает на полную мощность, бес церемонно выволок Питта из кресла водителя, сел на его место и остановил машину.

– Все, хорош прохлаждаться! – решительно заявил Джиордино, с болью в сердце отметив про себя, что его лучший друг балансирует на грани смерти от переохлаждения. – Ты уже достаточно потрудился на благо человечества, пора и отдохнуть. Сейчас я отведу тебя вниз, прислоню спинкой к одной теплой решетке, а ножками к другой – и сразу согреешься.

– «Корабль снегов», – прохрипел Питт, с трудом шевеля замерзшими губами. – Держи его на курсе.

– Не переживай. Дядюшка Ал не хуже твоего справится с этим бегемотом.

Удобно устроив напарника на полу между двумя дизелями, Джиордино вернулся в обледеневшую кабину, сел за штурвал и включил первую скорость. А минуту спустя красный вездеход уже продирался напрямик сквозь шторм и метель со скоростью двадцати четырех миль в час.

Согласное тарахтение дизелей, снова работающих нормально, звучало для ушей Питта лучше всякой музыки, словно песня возрожденной надежды. Никогда в жизни не было ему так хорошо и покойно, как сейчас. Он купался в волнах горячего воздуха, щедро нагреваемого двигателями, жадно поглощая живительное тепло каждой клеточкой тела. Вновь забурлила и побежала по жилам оттаявшая кровь, и Питт позволил себе немыслимую роскошь просто расслабиться и подремать полчасика, твердо зная, что штурвал «корабля снегов» в надежных руках.

И уже на грани засыпания болезненно кольнула вдруг тревожная мысль: успели высадиться штурмовые группы спецназа, или десант накрыло снежным зарядом и они теперь заняты исключительно тем, что пытаются выжить поодиночке?