Дирк Питт (№16) - Атлантида

Майор поднес запястье левой руки к защищенным очками глазам и взглянул на альтиметр. Не прошло и двадцати секунд, а отметка тридцать три тысячи футов уже пройдена. Учитывая разреженность воздуха на этой высоте, следует, видимо, ожидать дальнейшего ускорения.

Определившись с высотой, он сосредоточился на направлении своего парения, которое необходимо было сохранить перпендикулярным курсу «С-17» в момент выброски. Затем стал осматриваться вокруг – нет ли поблизости других десантников из его команды. Пронизывая толстый слой перенасыщенных влагой облаков, Клири ощущал удары дробинок града по груди, животу, маске, очкам. Футах в сорока по правую руку он заметил наконец едва различимые в мутной взвеси проблески двух или трех сигнальных маячков. Такие маячки крепились на шлеме каждого бойца для того, чтобы никто не свалился прямо на голову товарища в момент раскрытия парашютов.

Мелькнула в голове предательская мысль: вдруг Стаффорд допустил промах, и выброска прошла по неправильной сетке, но майор тут же от нее отмахнулся. Сейчас это уже не имело никакого значения. Покинув борт, они подписали себе приговор. Либо они с наветренной стороны от намеченной зоны посадки, либо нет. Пятьдесят на пятьдесят. И только твердая вера в мастерство Стаффорда внушала Клири оптимизм и надежду на благополучный исход. Он напряженно всматривался вниз, но никого больше не увидел. Альтиметр показывал двадцать восемь тысяч футов.

Планом предусматривалось свободное падение до двадцати пяти тысяч футов, где предполагалось раскрыть парашюты, разобраться в воздухе по командам и планировать до зоны приземления. На ближних подступах каждый десантник обязан произвести индивидуальную предварительную процедуру: сначала осмотреться и убедиться, что поблизости никого нет; затем вытянуться и выгнуться назад до предела – насколько позволит гибкость позвоночного столба; найти взглядом и не выпускать из виду репшнур основного парашюта справа от крепления лямки парашютного ранца. И только тогда взяться за шнур и потянуть, глядя при этом через правое плечо и визуально контролируя равномерность развертывания купола. Чтобы полностью раскрыть парашют строго на высоте двадцать пять тысяч футов, необходимо произвести все эти действия примерно за тысячу футов до первой контрольной отметки.

Майор уже зафиксировал близ себя около дюжины тускло мерцающих светлячков-мигалок – по мере уменьшения высоты облака редели и видимость улучшалась. Двадцать шесть тысяч футов. Логическое мышление уступило место технике и годами отработанным рефлексам. Мысленно отдавая команды, Клири выполнял их четко и без колебаний: осмотреться... прогнуться... зафиксировать репшнур... взяться... оглянуться через плечо... потянуть... проверить... еще раз проверить... и еще разок.

Парашют майора открылся точно на заданной высоте и направлении с погрешностью не более нескольких футов. Купол развернулся так мягко и плавно, что он практически не ощутил неизбежного рывка при резком падении скорости от ста пятидесяти миль в час почти до нуля. Теперь Клири висел под крылом упруго надутого параплана, лениво дрейфуя в воздушном океане, как сорванный с ветки сухой кленовый лист.

И сразу умолк назойливо завывавший прямо в уши злобный встречный ветер – как будто вырубили включенную на полную мощность стереосистему. В наушниках под шлемом затрещали помехи, и впервые после выброски из самолета Клири услышал звук собственного дыхания в кислородной маске. Первым делом он задрал голову и тщательно осмотрел каждый квадратный дюйм купола, затем, не обнаружив видимых повреждений, проверил стропы.

– Волшебник, говорит Железный Дровосек, запрашиваю общую проверку, прием, – прозвучал в наушниках голос лейтенанта Гарнета. У каждого бойца на горле был ларингофон, соединенный с рацией.

Клири ответил, инициируя проверку связи по позывным:

– Всем группам! Говорит Волшебник, доложите состояние по очереди, прием.

Облачность не позволяла майору видеть всю свою команду, поэтому приходилось полагаться на командиров подразделений.

Первым доложил Шарпсберг:

– Волшебник, говорит Лев. Высота двадцать три тысячи футов. Вижу всех своих людей, кроме двоих. Начинаю строгать палку для захода на цель. – «Строгать палку» означало выстраивать группу десантников в воздухе в одну цепочку.

– Понял вас, Лев. Действуйте. Конец связи.

– Волшебник, говорит Страшила. – Следующим вышел в эфир Джейкобс. – Высота двадцать четыре тысячи футов, вижу всех.

– Понял вас, Страшила. Приступайте к следующей фазе согласно плану. Конец связи. Последним был Гарнет:

– Волшебник, это Железный Дровосек. Вижу всех, кроме одного.

– Понял вас, Железный Дровосек, – ответил Клири. – Действуйте по инструкции.

Взявшись обеими руками за правый и левый подъемные стропа, майор одновременно потянул на себя оба, разворачивая крыло купола в полный полетный режим. Параплан рванулся вперед, быстро набирая скорость. В наушниках сменялись голоса бойцов – командиры вели перекличку. Клири снова прокрутил в уме план предстоящей операции. Если координатная сетка выброски соответствует заданной, то приземлиться они должны в центре обширного ледового поля близ периметра охраны комплекса. Рельеф посадочной площадки позволит им укрыться и не обнаружить себя, пока вся команда не соберется и не выполнит окончательную проверку снаряжения и оружия перед выходом на рубеж атаки.

Клири ощутил слабое дуновение ветра. Крыло все еще набирало скорость, а это означало, что он движется в одном направлении с господствующими на этой высоте воздушными потоками, хотя и под небольшим углом. На высоте девятнадцать тысяч футов облака впервые разошлись, открыв в просвете обнаженно-белую застывшую пустоту антарктического ландшафта. Впереди кривой лесенкой раскинулись парашютные купола. Сигнальные маячки на шлемах весело подмигивали, напоминая гирлянду лампочек на рождественской елке.

Внезапно в наушниках послышался встревоженный голос Гарнета:

– Волшебник, говорит Железный Дровосек. У меня минус один человек. Повторяю, минус один. Конец связи.

«Черт! – подумал Клири. – Все шло гладко как по маслу, и вот на тебе!»

Майор не сталдаже спрашивать имя пропавшего – какой смысл? Если у него отказал основной парашют, он сейчас болтается где-то ниже всей группы на запасном, почти не имея шансов вовремя добраться до места сбора. Клири не допускал мысли о том, что злополучный морпех разбился – такое случается крайне редко. Но парню достанется с лихвой. На земле ему придется полагаться только на свое умение выживать в экстремальных условиях и постараться не замерзнуть до тех пор, пока не будет выполнена задача и выслана поисковая группа. Короче говоря, потеря одной боевой единицы не слишком взволновала майора, а вот отсутствие содержимого его рюкзака могло иметь гораздо более серьезные последствия.

– Железный Дровосек, ответьте Волшебнику. Какой боезапас, кроме личного оружия, имел при себе отставший?

– Волшебник, у нас не хватает одного подрывного комплекта и двух ЛПР.

Майор снова беззвучно выругался. Плохи дела. ЛПР – легкое противотанковое ружье – мощное одноразовое оружие, способное на ближней и средней дистанции уничтожить любую единицу бронетехники. Четыре приданных группе ЛПР распределили между двумя десантниками, так что еще парочка в резерве осталась. А вот подрывной комплект – это уже серьезно. В него входит тридцать фунтов пластиковой взрывчатки «С-4», запальные шнуры и взрыватели-таймеры. Если встретятся баррикады или укрепления, без него просто не обойтись. Черт побери, ну почему более чем из полусотни бойцов должен был пропасть именно тот, который тащил единственный подрывной комплект и два ЛПР из четырех в придачу?!

Ладно, попробуем обойтись тем, что осталось.

– Волшебник – всем группам. До точки посадки восемь миль. Всем погасить маяки и перейти на режим радиомолчания. Держаться как можно плотнее. Конец связи.

Клири посмотрел на часы. Пока что они укладывались в график, имея даже небольшой резерв. Дай бог, чтобы потеря одного человека не оказалась дурным предзнаменованием. В ближайшие полчаса могло произойти все, что угодно, и выход из строя хотя бы еще одного бойца или утрата невосполнимого снаряжения могли привести к критическим последствиям.

Попутный ветер мягко нес параплан, почти не докучая висящему на стропах человеку своим ледяным дыханием. Клири посмотрел вперед и вниз, с удовлетворением отметив, что ступенчатый строй достаточно плотен, а парашюты новой модели по управляемости и устойчивости превзошли все ожидания. Планом предусматривалось зависнуть над точкой приземления на высоте пятьсот футов, свернуть крылья и дальше опускаться вертикально.

Комбинат приближался. Уже можно было разглядеть сквозь разрывы облачности детали зданий. Высота сократилась до восьми тысяч футов. Операция вступила в самую опасную фазу: группа вошла в зону визуального наблюдения и оказалась – вплоть до посадки – в наиболее уязвимом положении.

На высоте семь тысяч футов Клири почувствовал что-то неладное. Он терял скорость. Купол вдруг заполоскало порывом невесть откуда налетевшего встречного ветра, параплан вздыбился и стал вырываться из-под контроля, как норовистый жеребец. Майор интуитивно потянулся к регулирующим клапанам на задней стороне управляющих строп, выполняющим роль триммеров купола и увеличивающим угол атаки крыла при противном ветре.

– Волшебник, говорит Лев. У нас тут жуткий встречный ветер.

– Понял вас, Лев. На моей высоте то же самое. Всем группам, отрегулировать купола триммерами и держать направление. Кровь из носу, но держать!

Клири поглядел вниз. Торосы и трещины на заснеженных просторах по-прежнему уносились назад, но уже намного медленнее. На высоте две тысячи футов снова задул попутный ветер, а встречный стих. На территории комбината майор не заметил ни людей, ни каких-либо признаков их присутствия. И только клубы белого пара обозначали трубы и отдушины для выхода теплого воздуха и дыма из строений. Обстановка выглядела обманчиво безобидной.

И вот наконец в наушниках Клири зазвучали слова, которых он с таким нетерпением ждал:

– Волшебник, говорит Лев. Миновал периметр охраны и приближаюсь к заданной зоне приземления. Можно сказать, уже дома.

– Понял вас, Лев, – с облегчением ответил майор. – Продолжайте в том же духе.

Он завороженно следил, как переднее звено цепочки «дельтовцев» начало смещаться вправо. Парашютисты готовились к последнему этапу – развороту, заходу в наветренную зону и приземлению. Лесенка куполов перед ним повторила тот же маневр, слаженно свернув направо в той же невидимой точке неба, где только что выполнял маневр Шарпсберг.

– Волшебник! – вызвал Лев, не удосужившись назвать свои позывные. – Пятьсот футов, захожу на посадку.

Клири не ответил, да этого и не требовалось. На его глазах первый купол приземлился в заданной зоне и был моментально погашен, за ним второй, третий... Касаясь ногами твердой поверхности, люди тут же сбрасывали все лишнее снаряжение, рассыпались по периметру и спешно занимали оборонительные позиции.

Зависнув на высоте пятьсот футов, майор полюбовался синхронным приземлением команды «котиков» и ювелирной работой Гарнета со своими морскими пехотинцами, совершившими посадку чуть в стороне, чтобы не мешать опередившим их группам рассредоточиться. Теперь пришла и его очередь: Клири достиг той самой воображаемой точки и начал заход на посадку. Потянув левый ведущий строп, он развернулся на девяносто градусов, опустившись примерно на триста футов, затем повторил маневр и оказался лицом к ветру. Встречный поток воздуха встретил его тело мягким толчком, замедлив горизонтальное движение купола. Вернув оба стропа, в нейтральное положение, майор устремил взгляд вниз, на замерзшее ледяное поле, не забывая одновременно сверяться с альтиметром на запястье.

Последние двести футов. Земля стремительно неслась навстречу. Пролетая отметку сто футов, Клири отпустил стропы и перевел парашют в свободное падение, но перед самой землей рискованный маневр, оправданный в данном случае лишь знанием и опытом заслуженного ветерана, – снова потянул их на себя. Крыло послушно развернулось, и он коснулся антарктического льда так мягко, будто сошел с тротуара на мостовую.

Погасив купол и одним движением отстегнув крепления лямок, он сбросил на лед рюкзак и парашют, доставивший его на место в целости и сохранности. Затем без паузы опустился на одно колено и занялся своим «Спартаком Q-99», заряжая все три его ствола извлеченными из набрюшного подсумка боеприпасами.

Гарнет, Шарпсберг и Джейкобс оказались рядом с командиром не позднее чем через тридцать секунд. Они быстро посовещались, уточнили позицию и провели последние приготовления к штурму. Проинструктировав напоследок Шарпсберга, к которому переходило командование штурмовой группой в случае гибели или тяжелого ранения Клири, майор внимательно осмотрел подходы к комплексу через полевой бинокль. Никаких признаков приготовлений к отражению атаки не наблюдалось, и майор отдал группам приказ начать движение по заранее намеченным направлениям. Сам же занял стратегическую позицию в середине фронта наступления, чтобы было легче координировать действия всей команды.

41

Не желая умирать, ветер цеплялся за жизнь, хотя сил у него уже не оставалось. Потом он исчез, улетучился, будто его и не было, и солнце превратило взметенные им кристаллы льда в сверкающую алмазную пыль. Серые сумерки вновь сменились небесной синевой, а «корабль снегов» все так же упрямо полз по леднику. Мощная машина оказалась отличным товарищем. Двигатели работали безупречно, колеса с легкостью вгрызались в снег и лед, и ни разу за все время вьюги «корабль снегов» не застрял и не забуксовал. Бескрайняя ледяная пустыня, окутанная мертвенно-белым безмолвием, нарушаемым лишь приглушенным выхлопом двигателей, казалась преддверием небытия.

Как следует отогревшись между радиаторными решетками. Питт ожил и – снова обрел способность без страха смотреть в глаза реальности. Он принял штурвал у Джиордино. а итальянец, найдя в жилом отсеке веник, принялся счищать с ветровых стекол намерзший лед. Освобожденные из снежного плена дворники очистили их полностью. Горы Рокфеллера как-то вдруг сразу приблизились и с каждой пройденной милей все выше вздымались над горизонтом. Питт обратил внимание напарника на скопление чуть слева по ходу грязно-серых мазков на залитой солнцем палитре ледяной равнины.

– Вот это и есть обогатительный комплекс «Дестини Энтерпрайзес».

– А неплохо мы с тобой выступили, – заметил Джиордино. – Хоть и завязли в метели, но отклонились от курса разве что на милю.

– Еще минут двадцать – и мы на месте.

– Хочешь вломиться на вечеринку без приглашения?

– Невежливо и неразумно навязывать свое общество хозяевам – тем более когда буфет с закусками и выпивкой стережет целая армия охранников, – нравоучительным тоном ответил Питт. – Видишь вон ту низенькую грядочку, торчащую изо льда у подножия гор?

– Вижу.

– Мы с тобой сейчас за ней спрячемся и последние пару миль проползем под ее прикрытием. Усек?

– Можем проскочить, – согласился Джиордино, – если только нас не засекут по выхлопу.

– Сплюнь, не то сглазишь, – посоветовал Питт, напряженно улыбнувшись.

Оставив позади равнины ледника Росса, они ехали теперь по твердой земле, хотя и скрытой под толстым слоем льда. Путь их пролегал вдоль невысокой гряды, длинным корявым языком протянувшейся от северной оконечности горного хребта. Время от времени гряда понижалась почти до уровня поверхности, и Питт старался поскорее проскочить такие места, чтобы не заметили наблюдатели с охраняемого периметра. По правому борту «корабля снегов» высились отвесные серые скалы, изборожденные провалами и трещинами, в которых, подобно замерзшим водопадам, застыли ледяные потоки, пылая на солнце синевой и зеленью. Структура ледового покрытия на избранном ими пути заметно отличалась от сравнительно ровной поверхности ледника Росса. Здесь лед лежал волнами с довольно большой амплитудой, отчего иногда появлялось ощущение, будто катишься по американским горкам.

Питт переключился на вторую передачу, чтобы преодолеть очередную полосу препятствий, состоящую из невысоких холмов и неглубоких впадин, сменяющих друг друга с такой частотой, что на всем протяжении этого сложного участка «корабль снегов» и двух минут не пребывал в строго горизонтальном положении. И все же мощная машина неутомимо катила даже по этой разухабистой дороге, не спотыкаясь и не сбиваясь с темпа, а огромные колеса без усилий справлялись с нагрузкой. Питт в десятый раз за последние десять минут бросил взгляд на приборную доску. Показания температурных датчиков подтвердили его догадку, что малая скорость на больших оборотах ведет к перегреву двигателей. Хорошо еще на этот раз можно спокойно открыть дверь, не опасаясь снежной бури.

Проезжая мимо устья узкого каньона, Питт внезапно остановил машину.

– Эй, что стряслось? – в недоумении уставился на него Джиордино. – Что ты там увидал? Черта?

Питт ткнул пальцем в ветровое стекло.

– Видишь борозды на снегу, ведущие в каньон? Такой след оставляют только гусеницы «снежного кота».

– Ну ты прямо Соколиный Глаз. Я бы ни черта не заметил, да и сейчас не очень уверен.

– Их должно было замести вьюгой, – произнес Питт, рассуждая вслух. – Их и замело, но замело частично, раз они все еще видны. Отсюда следует, что оставивший их «снежный кот» прошел здесь как раз в тот момент, когда буря уже утихла, но еще не кончилась.

– Тогда возникает резонный вопрос, – подхватил итальянец, – зачем это ему понадобилось переться в тупиковый каньон?

– Потайной вход в обогатительный комплекс?

– Очень может быть.

– Проверим?

Джиордино расплылся в широкой, до ушей, ухмылке:

– Я прямо сгораю от любопытства!

Питт вывернул руль до отказа и направил «корабль снегов» в каньон. Стены зловеще дыбились над узкой прорезью в толще горы, и чем дальше в ущелье углублялась машина, тем бледнее и тусклее казался солнечный диск. К счастью, несмотря на все свои извивы и повороты, каньон оказался вполне проходимым, а дно его достаточно пологим, чтобы такой опытный водитель, как Питт, провел по нему вездеход-великан без единой Царапины. Он больше беспокоился, что в конце пути они не найдут ничего интересного, кроме каменной стены, и тогда придется выезжать из теснины задним ходом, потому как развернуться здесь нечего было и мечтать. Через четверть мили Питт остановил машину перед сплошной стеной льда.

Это был тупик.

Питт и Джиордино вышли и уставились на вертикальный ледосброс. Всматриваясь в следы, обрывающиеся у самого основания, Питт заметил:

– Интрига начинает закручиваться всерьез, «снежный кот» мог выехать отсюда только задним ходом...

– ...и оставить еще одну пару следов от гусениц, – продолжил рассуждения напарника итальянец. – Но их почему-то не видно. Слушай, может, эту снежную киску унес горный орел? Здоровый такой, как наш драндулет.

Питт придвинулся ближе, глядя на лед с расстояния нескольких дюймов и прикрыв козырьками ладоней глаза, чтобы меньше отсвечивало. Он долго всматривался в ледяной барьер, потом обернулся к Джиордино.

– Толком не разберу, что именно, но что-то там определенно есть, – сказал он.

Джиордино тоже пригляделся и согласно кивнул:

– Точно! Маячит за стеночкой что-то чужеродное. В таких "местах вроде бы положено говорить: «Сезам, откройся»?

– Боюсь, тот пароль давно устарел, – рассеянно отозвался Питт, погрузившись в размышления.

– Лед не толще трех футов, – заметил итальянец, прервав затянувшуюся паузу.

– Похоже, мы с тобой мыслим в одном направлении, – одобрительно кивнул Питт.

– Тогда ты садись за баранку, – предложил Джиордино, – а я постою в сторонке с «бушмейстером» и прикрою тебя в случае чего.

Питт забрался по трапу в кабину «корабля снегов», дал задний ход и отвел машину футов на пятьдесят от стены, стараясь попадать колесами в накатанные «снежным котом» колеи, чтобы обеспечить как можно лучшее сцепление с грунтом. Он собрался, сжал штурвал двумя руками, нагнул голову и вжался в сиденье – на тот случай, если при столкновении выбьет ветровое стекло. Включив первую передачу, Питт вдавил акселератор в пол. Взревев выхлопными трубами, механический голиаф рванулся вперед, набрал скорость и вонзился исполинским тараном в самую середину ледяной преграды. Удар был настолько силен, что Джиордино почувствовал, как дрогнула у него под ногами земля.

Лед взорвался грандиозным всплеском мириадов сверкающих обломков. Они осыпали «корабль снегов» подобно осколкам хрусталя из упавшей люстры. Звуковой эффект от тарана можно было сравнить разве что с зубовным скрежетом разъяренного горного великана. Джиордино вообще-то предполагал, что машине придется несколько раз биться лбом об стенку, прежде чем пробить в ней дыру, поэтому он чуть было не отстал от «корабля снегов», когда тот проломил себе дорогу с первой попытки и исчез внутри открывшейся полости. С автоматом наперевес, как пехотинец, идущий в атаку под прикрытием танка, итальянец со всех ног рванул следом.

Въехав внутрь, Питт остановил машину и смахнул стеклянное крошево с лица и груди. Как он и опасался, лобовое стекло пробило здоровенной ледяной глыбой. Она чуть не задела Питта и торчала сейчас между сиденьем и полом. Из нескольких порезов на лбу и щеках струилась кровь. Они были не такими уж глубокими и опасными, чтобы накладывать швы, но обильное кровотечение создавало впечатление, что эти поверхностные раны чуть ли не смертельны. Питт вытер рукавом заливающую глаза алую жидкость и выглянул в окно, пытаясь понять, куда же его занесло.

Машина находилась внутри проложенного во льду широкого туннеля, почти вплотную прижимаясь к стене, противоположной пролому. Туннель тянулся в обе стороны и казался пустым и заброшенным. Не заметив никаких признаков присутствия противника, Джиордино забросил автомат за спину, подбежал к машине и вскарабкался в кабину водителя, где был встречен белозубой улыбкой напарника, выглядевшей совершенно нелепо на фоне кровавой маски.

– Ну и видок у тебя! – восхитился Джиордино, безуспешно пытаясь помочь Питту выбраться из кресла водителя. – Лихо тебя угораздило. Ничего, сейчас вызовем «скорую», и тебя быстренько заштопают.

Питт мягко отвел его руки:

– Это только выглядит жутковато, а на самом деле ничего серьезного. Вызывать никого не надо, в больницу ехать тоже некогда, так что мотай за аптечкой в жилой отсек и займись обработкой моих геройских ран. А я тем временем вношу предложение обследовать левую сторону туннеля. Если я правильно угадал, он приведет нас прямиком в логово зверя.

Джиордино знал по опыту, что спорить бесполезно. Он спустился в жилой отсек и вытащил аптечку, которую не открывали с 1940 года. Аккуратно смыв ваткой, смоченной в перекиси, водорода, запекшуюся кровь с лица Питта, он обильно полил порезы йодом, основным антисептиком той эпохи. Спиртовой раствор популярного и в наши дни галогена обжигал с таким зверским садизмом, что пациент на протяжении всей процедуры лил горючие слезы и ругался самыми черными словами, которым маленький итальянец внимал с наслаждением истинного ценителя, хотя и делал вид, что пропускает мимо ушей. Закончив обработку, он перевязал раны марлевыми бинтами, употребив на это львиную долю имевшегося в аптечке запаса перевязочного материала.

– Умелые руки знаменитого полярного хирурга Альберта Джиордино спасли еще одну жизнь! – гордо провозгласил он, отступив на шаг и откровенно любуясь делом своих «умелых рук».

Питт посмотрелся в зеркальце и чуть не свалился с сиденья. Самозваный хирург наворотил столько бинтов, что их с лихвой хватило бы для перевязки после пересадки мозга.

– Ты что сотворил, Франкенштейн недорезанный? – мрачно спросил Питт. – У меня вид как у мумии.

Джиордино тут же принял позу оскорбленного в лучших чувствах:

– Да, эстетика не самая сильная моя сторона, но жизнь я тебе все-таки спас! И что я слышу вместо благодарности? Грязные инсинуации!

– И медицина тоже! – сердито буркнул Питт, не желая больше препираться с этим клоуном, тем более йода тот тоже не жалел, и под повязками до сих пор ощутимо жгло.

Снова взявшись за штурвал, он дал газ и принялся маневрировать в узком пространстве туннеля, то пятясь назад, то подавая вперед, пока не развернул машину в нужном направлении. Впервые за все время путешествия он опустил боковое стекло и оценил взглядом ширину туннеля. Зазор между бортами и боковыми стенками составлял не более восемнадцати дюймов, а между крышей и сводом и того меньше. Питт обратил внимание на большую круглую трубу, протянутую вдоль основания внутренней дуги свода, от которой отходили в лед трубки поменьше.

– Что это за чертовщина, как ты думаешь? – спросил он, указывая на трубу.

Джиордино выбрался из кабины, протиснулся между колесом и трубой и взялся за нее рукой.

– На муфту электрокабеля не похоже, – сказал он. – У нее должно быть какое-то другое назначение.

– Если это то, о чем я думаю... – Питт понизил голос до зловещего шепота и многозначительно посмотрел на напарника.

– ... мы имеем дело с неким элементом механизма отрыва ледника от береговой линии, – сформулировал Джиордино до конца не высказанную мысль.

Питт высунул голову в окно и поглядел назад. Жерло туннеля, казалось уходящего в бесконечность, постепенно сужалось, обращаясь в перспективе в точку.

– Думается мне, – сказал он, – эта сквозная дыра тянется на тысячу четыреста миль – от обогатительного комплекса до противоположного края ледника.

– Тогда это самый потрясающий инженерный шедевр за всю историю человечества. Подумать только, туннель длиной от Сан-Франциско до Финикса!

– Как бы то ни было, а Вольфы его построили. И не забывай, что лед бурить куда проще, чем камень.

– Как ты считаешь, если мы перережем эту линию, процесс отделения ледника остановится? – спросил итальянец. – Может, попробуем?

– А вдруг механизм наоборот сработает преждевременно? – возразил Питт. – Рисковать мы не можем, разве что другой альтернативы не останется. Тогда и будем резать.

Туннель походил на огромную зияющую пасть ночного чудовища. Кроме с трудом пробивающихся сквозь толстый слой льда солнечных лучей, другого источника освещения не было. Под сводом, правда, тянулся кабель с подсоединенными к нему через каждые двадцать футов галогенными трубками, но ни одна не горела – видимо, питание отключили на главном рубильнике. Питт врубил малые фары, установленные в нижней части корпуса, включил передачу и тронул с места, постепенно разогнавшись до двадцати пяти миль в час. Хотя столько же может без труда развить даже велосипедист, здесь, в узком туннеле казалось, что машина бешено мчится вперед на головокружительной скорости.

Пока Питт боролся с громоздкой махиной «корабля снегов», стараясь не слишком обдирать его бока о бесчувственный лед, Джиордино сидел на пассажирском месте, держа автомат между колен и напряженно всматриваясь в пограничную зону между полумраком туннеля и выхваченной фарами широкой полосой освещенного пространства. Но тщетно пытался он уловить хотя бы намек на движение – впереди была пустота, и только бесконечная труба с отходящими от нее патрубками змеей тянулась перед машиной.

Явная заброшенность туннеля и полное отсутствие обслуживающего персонала наводили на мысль, что Вольфы вкупе с остальным населением полярной базы либо уже покинули комплекс, либо готовятся к эвакуации на свои суда-ковчеги в самое ближайшее время. Выжимая из «корабля снегов» все, что могли дать его шестидесятилетние дизели, и уже не заботясь о сохранности краски на бортах, Питт гнал и гнал вперед очертя голову. Машину бросало из стороны в сторону, края бортов и выдающиеся ступицы колес то и дело пропахивали глубокие борозды в гладкой ледяной поверхности боковых стен туннеля. «Только бы успеть! Только бы не опоздать!» – неотвязной мыслью билось в мозгу, и с каждой истекшей минутой Питта все сильнее охватывало отчаяние. Слишком много времени потеряно на пути через ледник. Срок, назначенный в несвойственном ему приступе откровенности Карлом Вольфом на приеме в Буэнос-Айресе, – четыре дня и десять часов. Четыре дня, восемь часов и сорок минут уже миновали. Выходит, осталось всего час двадцать до того рокового момента, когда Карл Вольф щелчком выключателя запустит коней света.

По прикидкам Питта, от производственных цехов комбината их отделяло не больше полутора миль. У них не было ни карты, ни плана, ни данных аэрофотосъемки. Когда они доберутся до места, центр управления придется искать наугад. И еще его очень заботил животрепещущий вопрос: высадилась ли уже в расположении базы штурмовая группа спецназа, а если высадилась, то удалось ли ей нейтрализовать охрану? В том, что охранники будут драться до последнего, Питт не сомневался. У каждого из наемников имелся сильнейший стимул – уверенность в том, что его родные и близкие выживут в катастрофе, какая бы судьба ни постигла его самого. И с какой бы стороны ни оценивал ситуацию Питт, анализ его в общем-то сводился к пословице: «Куда ни кинь, всюду клин».

* * *

Восемнадцать минут спустя Джиордино вдруг привстал с сиденья и возбужденно ткнул рукой куда-то вперед:

– Тормози, Дирк, к перекрестку подъезжаем!

Питт сбавил скорость, и машина выехала на круглый пятачок диаметром около сотни футов, в разные стороны о г. которого расходились еще пять туннелей. «Буриданову ослу было легче», – мелькнула в голове дурацкая мысль. Принимать решение, куда податься, следовало молниеносно, и облажаться он не имел права – времени для исправления ошибки в запасе не было. Питт высунулся из бокового окна и бегло осмотрел ледяную поверхность перекрестка, испещренную следами шин и гусениц. Следы разбегались по всем направлениям, но самые глубокие и многочисленные исчезали в ближайшем справа.

– По-моему, самое оживленное движение в этой трубе, – поделился он с напарником.

Джиордино тут же выпрыгнул из кабины и скрылся в темном отверстии. Через несколько минут вернулся и весело сообщил:

– Похоже, ты угадал. Ярдов через двести труба кончается и открывается в большую камеру.