Теплый вечер, а под ногами плещется море, и откуда-то издалека ветер приносит звуки скрипки, исполняющей танго: "Та-ра-ра-рааа, та-ра-ра-рааа..." (или, на восточный манер, звуки кеманчи, играющей пронзительно-жалостливую и вышибающую слезу мелодию).
      И еще расскажут друг другу, как устранил заклятого своего врага,- это у нас, в наших краях, орудуют примитивно, а тогда многоходовая комбинация была разработана!..
      - В шахматы играешь? - спросил Джанибек у Бахадура.- Нет? А я думал, что такой талантливый парень, как ты, кандидат в мастера!..
      Вслух имен не называют,- речь о Пауке, который опьянен гигантоманией... Нет-нет, не МОЙ, который ГГ, он пешка, а тот - ферзь, сколотил вокруг себя всю анархо-люмпен, и мнит себя львом, а он Лев и есть, держит все нити и руководит ОТТУДА.
      Да, инструктаж на многие годы, чтобы не спеша и наверняка, не то что мы рубим сплеча,- первые ходы многолетней комбинации, разработанные с чемпионом мира по композиции, бывший инженер с головоломными фантастическими проектами, ныне перевелись, увы, и треугольная бородка.
      Через сына, вернее, его воспитательницу,- работает уже с нею надежный человек, будущий Герой (которого, кстати, Расул видел, Аскер Никбин пригласил его в свой приезд в Дом литераторов).
      Год пройдет, пока будущий Герой, кому суждено прикончить Паука, установит связь с воспитательницей сына, парижанкой строгих правил. Хобби - художник (или скульптор?), ищущий великий объект для рукотворного памятника (ну точь-в-точь как наши с тобой художник и скульптор!).
      - Вы хотите сказать, что и они...- И вымолвить боится Бахадур,- дескать способны, прикажи им Джанибек (?), на такое задание?
      - А разве нет?
      Попробуй сказать, что эти не способны, когда Джа-нибеку хочется услышать: "Да, если Вы прикажете..." - Правда, у Джанибека никаких заморских противников нет, знать никто не знает о его существовании, так что пусть не воображает, но важно, как думает о себе он сам!..
      И воспитательнице было сказано о Пауке: Гений (как однажды художник в лицо сказал Джанибеку: : "Вы гений!..", шутя, по-семейному, по-дружески, в условиях дома, где все свои). И что Гений снится ему все дни и ночи, и он готовит себя для служения новому ЦЕНТРУ, муштрует волю и тело для испытаний, гвозди в матраце, и босыми ногами по битому стеклу.
      Но это потом, а пока установить связь. Ее портреты. Она парижанка, а он испанец, работающий в стиле универсального европеизма: зыбкость очертаний, туманность фона и вспышки ярких пятен.
      На художника вышли через его маму, которая и явилась идеальной находкой,ультрарево(льверная) дама, обожающая Вождя, влюбилась по фотографии, где теплый взгляд и огонек спички, поднесенный к трубке. И на ней, живущей на самом западном берегу Евразии, дабы внедриться туда по системе связи Чемпиона мира, женился его брат (зарплата шла, звания тоже: вчера еще - майор, а ныне уже полковник, а завтра, когда дело свершится, будет скачок и сразу две большие звезды на генеральских погонах). А мать вышла на сына, будущего Героя, пять лучей на лацкане пиджака: деньги к нему текли, чтоб не нуждался,выкупали все рисунки,- даже карандашные зарисовки, эскизы, цена на них сегодня большая: как видел и изображал натуру, чтоб проникнуть через внешние линии и краски в мир извилин и душевных лабиринтов, приведших к убийству Паука.
      В трех подвальных этажах девятиэтажного дома (пять - внизу, а четыре наверху), далеко на востоке от Парижа, где жила воспитательница, а уж от другого полушария за Океаном, где засел Паук, и подавно, стилисты сочиняли за испанца трактат, который умело развивал идеи Паука и должен был - кровь из носу! - непременно понравиться ему.
      Были варианты. Их правил Вождь, который так слился с образом своего заклятого врага, что порой в ночи даже слышал его голос, спорил с ним, умолял, чтоб тот прекратил бой, а то льстился, превознося, но чаще - угрожал.
      Да, три этажа.
      Далее - в Париж.
      А там воспитательница увозит трактат на океанском лайнере, двойнике утонувшего "Титаника", в другое полушарие.
      И трактат пришелся Пауку по душе.
      Жаждет познакомиться.
      А художник - ни за что: не спешить, не выказать сразу готовность, пусть плод созреет, а созрев, оторвет своей тяжестью истончившийся стебелек, на котором висит.
      Сразу, как позвали, бежать на свидание опасно, Паук мнителен, уже не раз покушались.
      Прождал еще год, а там и поехал.
      Был а. встреча.
      Три линии, как три этажа (?), проволочного заграждения над высоким забором. Бронированные ворота. А в кабинете под письменным столом сигнализация. И круглые сутки охрана из международного командоса.
      Сеансы лепки. Живописные зарисовки с натуры.
      А однажды... Но кто видел??
      Уже все готово и предусмотрены варианты: приехала мать, и она будет сидеть в машине у северного выхода из виллы, чтобы тут же, как появится сын после успешной операции, умчать его на аэродром, где наготове самолет со включенным мотором, вот-вот побежит по дорожке, чтоб взмыть в небо и взять курс на Восток. Приехал отчим, пока полковник; и он будет сидеть в машине у южного выхода из виллы, готовый мчаться с пасынком к порту, где наготове лайнер с поднятым якорем, и как только они проскочат, плавно покинет эти берега.
      Топорик под плащом, хотя жаркий день, но так привычна охрана к его визитам, что не обратила внимания на плащ. А он подошел сзади к Пауку, выхватил топорик и резко ударил в голову. Паук на долю секунды сдвинулся, и удар пришелся на шею, но успел нажать сигнализацию, и тотчас ворвались, схватили, и тут же звонок в "Скорую", еще жив, еще бьется сердце и работает мозг: это Он, мелькнуло в угасающем сознании Паука,- тот, который охотился и настиг-таки, как и грозился!..
      Но рукопись завершена и в надежном месте.
      Паук скончался по пути в больницу (так, кажется, в шифрованном воображении Джанибека и Бахадура, в открытую нельзя, опасно,- вовсе сдружились!).
      Был суд.
      Но кто дознается, что это - многоходовая комбинация, и художник - всего лишь орудие, а топор - орудие Орудия, управляемое из далекого девятиэтажного дома, вернее, трех ее подвальных этажей.
      Неврастеник. Творческий кризис. Маньяк. Психопат... Что еще? А еще смерть: самоубийство воспитательницы (эта история - специально для сентиментальных, при желании, знай Аскер Никбин об этом, мог бы расписать, что та готовилась стать матерью, была истерика, случился выкидыш, и - трагический финал, выпила яд).
      А художнику - пожизненная тюрьма, ибо казни отменены, где ему сообщили, что он удостоен звания Героя и его могут выменять. Но покинуть крепость, чтоб там уничтожили?! Слишком много тайн носит его голова, чтоб могла уцелеть вне стен тюрьмы,- о, эти глупые тюремщики: сколько зря энергии сжигают, а дело простое: .соединение не здесь, а там, вывод проволоки сюда, переменно-постоянный ток, и экономия на сотни и тысячи киловатт (или ватт?).
      Убийца-рационализатор, или герой, которого ждет награда.
      Распутал в тюрьме еще хитросплетения: для подачи воды, естественной вентиляции, теплоизоляции, чтоб* звон ключа не гулял по отсекам, коридорам, тыкаясь о стены и тревожа барабанные перепонки арестантов.
      Так что опыт был, но пригодится ли когда Джанибеку? Ему - вряд ли, а Бахадуру, кто знает, может, и пригодится.
      Неужто и здесь Шептавший?.. Нет, не он, но на него похожий, та же команда, и Джанибек в годы Бахадура приглашен: давно, очень давно покинул край своего детства, где горный воздух, пахнущий снегом, смешивался* со степным, полынным, и море было близко, и попал сюда, где дуют ураганные ветры, и мнится тебе, что они вознесут тебя высоко, и раскаленный асфальт, и ты вдыхаешь гарь, песок откуда столько? - въедается в кожу, влезает в нос, скрипит меж зубов, хотя уже многое позади, и пыли меньше, и зелень распустилась вовсю, вдобавок и климат изменился,- прежде никогда не случалось, чтобы в июле стояли холода, и в августе выпал снег, это ж факт, что изменился климат, если б только это! дыры в космосе? высыхает море? новые искусственные водоемы?
      Приглашен и четким шагом приходит под начало человека, которого зовут Шефом, вначале показалось, что Шафи, соседа в деревне, где мельница, так звали, ох, деревня есть деревня!
      И человек этот, справившись, откуда ты, "Ах, аранец!.." - усмехается нехорошо, так скалит зубы, что хочется встать и размахнуться, силы бурлят, страсть как тянет иногда дать волю рукам, ничего худого не замышляя, готов потом приласкать: как только твоя рука вышла из повиновения, и тот отлетел на середину мостовой (где еще булыжник, но скоро зальют асфальтом) , ты полюбил его. "Умоляю, ну ударь, дай сдачи!" - просишь со слезами, а чудак отбегает.
      Шафи ждать не будет, чтоб его умоляли. И еще ничего они друг другу толком не сказали, но уже неприязнь, у Шафи, он же шеф,- к тому, потому что деревня (и ара-нец), а у того - к Шафи за противную ухмылку; но коль скоро Шафи уловил, что у того мелькнула во взоре недоброжелательность, уже и вовсе невзлюбил, а у него - гордость, и ничего более, что пригласили сюда, заметив на южной кромке, и уже готовность к послушанию на лице, а у шефа, он же Шафи (в чью дружину он поступает), сходит ухмылка с губ и гаснет в косых глазах, увеличенных стеклами очков, оттого и прозван Четырехглазым. "Что ж, и сила, и проницательный холодный взгляд, и крепыш, выполнит любой приказ,- вздохнул Шафи,- будем работать".
      А еще недавно Джанибек и Расул в военном лагере провели все долгое знойное лето, конец войны, и... неужто это было?! - принимали Парад Победы!. То была идея Джанибека, о юнцы!! он же выдумщик был великий, даже сочинил нечто выспреннее, назвав это трагедией.
      "Да, чего ты смеешься, Расул, я написал трагедию!" - а потом Расул мастерски исполнил монолог Титана, за которым угадывалась фигура богатыря, вроде Ильи Муромца, он же Али-Мурмуз, как говорил в легендарном отрочестве будущий Расулов тесть - отец Лейлы... Да, вполне реальные карлик и великан, и даже стихами, в трех актах, великан над поверженным врагом (а фарс - к нелепым проделкам и приключениям, какая-то белотелая красавица рядом с уродом карликом).
      И первое задание Джанибеку: пригласить философа, тогда еще некапризного.
      "Мой философ!" - с гордостью говорил Шафи; вознести, чтоб сбросить, ибо не забыл, как тот отказался: "Мне кажется, что здесь надо бы еще..." - спроворить ему работу из разрозненных записей; Афлатун, но кто теперь о том помнит? взялся тогда, молодой, и не поверишь, что бос был и гол, аспирант, а ныне величина, подчинен, правда, Хансултанову,- Шафи не успел его вознести; вскорости слетел, но звание-то (со степенью) получил - юный доктор (философии).
      "За что невзлюбил (капризного)?" - недоумевали, не высказываясь вслух и выискивая (каждый в уме) причины, и догадки в причудливых словосочетаниях: вот горная гряда, а вот пик, и процессы горообразования не закончились, буйные и свирепые горы тут, ну и срезается новый пик, чтобы не нарушал гармонии пирамиды, ибо вершина уже есть.
      "Да,- скажет Джанибек на суде, кто б мог подумать: суд над Шафи и его ШАЙКОЙ! глядя во все его четыре глаза. - Вероломный план расправы с философом (нашей гордостью, великим, самородком и так далее)! Это ваши слова: "Капризный философ!"
      И числился борцом.
      - Нельзя ли без... шифров? А то привыкли,- и оглядывает Самый сидящих, и Шептавший тут,- намеками да подтекстами изъясняться.- Самый тогда выговаривал длинные слова и не нуждался в чужой помощи, легко по ступенькам взбирался (на вершину).
      РАЗВЕ НЕ ЯСНО?
      "...таиться как будто нечего,- говорит Самый, это перед тем, как Джанибека утвердить, и он рассказывал свою биографию: как боролся и крепил безопасность вверенного ему края.
      ВЫ ТАК ДУМАЕТЕ? (И утвердят,- лаком сверху, где имя-фамилия, а главное подпись.)
      - ...ну да, кому не хочется героем прослыть? Джанибек решил щегольнуть: дескать, боролся с Четырехглазым, все его тут знают, он же Шафи (или шеф), копировал того, кто мнил себя Иосифом Прекрасным, будучи просто Иосифом, пожелав с помощью капризного философа обозначить собственный вклад в науку.
      Приятно Джанибеку, что линия тут выстроилась и он ПРИОБЩЕН: такие имена и Самый, кому успели на ухо шепнуть, и Иосиф Прекрасный, и Четырехглазый, хоть и судили, но какое имя!.. И он, Джанибек, в этой череде, но разве кто из этой череды способен утолить жажду?
      Искали философа в городе, а он на даче: вся кровь ушла в песок,- не успели, опередил Четырехглазого (команда была срезать пик), решил уйти из жизни сам, и кожа стала как цвет ванны.
      За гробом шли трое: жена, сестра, дочь. И соседний садовник который договорился с могильщиками.
      Но горообразование неостановимо, и снова нет покоя Четырехглазому, рассказывает Джанибек далекую-близкую историю, вплетенную в собственную биографию,- домысливая за Шафи или шефа.
      "Неужто новый пик (в горной гряде) этот полуграмотный сочинитель?!" (о поэте-аксакале).
      А какая красавица жена!! На званые обеды, и ее рядом с собой, читает поэт-аксакал, гордо вскинув голову, с чего бы седеть его шевелюре?! только сорок! И бывала охота на склонах лесистых гор, изощрялись, кто попадет в камень, карандашом сделали отметку, черный кружочек, из собственного пистолета Шафи. А поэт подержал его в руке, вес будто определяет. Еще сдуру (ревнив чертовски!). Вот был переполох!.. И как он, Шафи, рискнул один пойти? Что? Из-за жены?! И миг, когда поэт-аксакал взвешивал в руках пистолет, все решил: Шафи не простил себе страха! И уже слухи... "Кого-кого?!" - не верится. "Уезжай!" - ему.
      Уже конфискуются книги, изъяты из библиотек, не выдаются (почитателям таланта).
      "Вспомни о Капризном философе!" Улетел-скрылся. В подполье.
      Послали за ним, а дома лишь белый кот с красными, как у зайца, глазами. Да подслеповатая глухая старуха.
      "А жена?!"
      Плечами водят: ни жены, ни детей.
      Суд был. У Шафи гордый взгляд и сквозь очки: поистине Четырехглазый! И дел всяких, когда зафиксировали и запечатлели (плотные гладкие переплеты),- чуть ли не девяносто томов!
      "Как собрание сочинений,- это Расул Джанибеку,- Льва Николаевича".
      "Ты о ком?" - не понял Джанибек.
      "О Толстом. Мечтаю купить. Академическое издание".
      А доступ к ТЕМ томам и по сей день закрыт. Расул и Джанибек поочередно записывали наиболее интересные эпизоды,- оба ПРИЧАСТНЫЕ к суду: у Расула двоюродный брат матери (склонились над семейным альбомом: "Как они похожи!.." - Расул и тот, брат матери, погубленный Четырехглазым), а Джанибек - свидетель ("Ну да, кому не хочется числиться в борцах?" - это Самый Джанибеку говорит. И УТВЕРДИЛИ... Обошел Расула).
      "...ты идешь по коридору,- рассказывал как-то Джанибеку Четырехглазый, не подозревая, что о себе...- да, идешь по коридору, и - щелк!.. Чудак, не человек, а механическое устройство: в щелочку целится, раз - и готово!" И задумался, помнит Джанибек. Хотел спросить: "А вы сами? Довелось хоть раз?"
      На суде и узнали: довелось, и не раз. Собственноручно застрелил двоюродного дядю Расула.
      Успевай записывать имена казненных, да еще чтоб никто не видел,- отберут и выставят из зала суда, секретарь... секретарь... секретарь... председатель... председатель... здешний Совнарком - и первый председатель, и второй, и третий, нет, первый - своею смертью, загадочная гибель, но второй и третий - это точно, он, Четырехглазый, прикончил, вот здесь - дядя Расула, ЦИК-нарком... министр... начальник... философ... гюэт... нефтяник... хлопкороб... инженер... Кто еще? Разве всех запишешь, рука не поспевает, их тысячи, имен этих,- лишь выборочно, знакомые только, в три столбца на листках, и жены, и братья, и сестры, и. дети, и родители тоже.
      Летучий отряд из бандитов, это в юности, уголовные преступления, тюрьма, и вписано позднее: "политический". Уничтожение архивов, фальсифицирование документов. Ложные показания,- и пестрят, требуя расшифровки, эти КаэРДэ и КаэРТэДэ, первое - контр-, революционная деятельность, а второе еще и (меж ними) "троцкистская", и ПэШа, подозрение в шпионаже, и СОЭ, социально опасный элемент, а еще и вроде диковинного имени на каком-нибудь архипелаге - АсеВеЗе, анти, так сказать, советский военный заговор, короче: весь джентльменский набор был у дяди Расула.
      Живые свидетели тоже, которые вспоминают запрещенные, предупреждающие, предписывающие, указательные знаки, из лагерных правил: что нельзя петь, но и нельзя не есть, ибо голодовка - тягчайшее преступление, нельзя делать гимнастику, дескать, желаешь пережить всех и, выйдя на волю, продолжить преступную деятельность, и спиной к глазку нельзя сидеть,- не прятать ясные очи, не впадая при этом в уныние, ибо трудны только первые десять лет.
      И записи свели воедино, по экземпляру у Расула и Джанибека (но оба записали последние слова Четырехглазого: Расул лишь часть: "Меня мало расстрелять за содеянное, мало казнить, меня надо четвертовать, отрубить голову..." - а Джанибек - и дальше: "Но изменником, врагом народа, государства и партии я не был", и добавил по привычке, ибо увлекался сочинительством: "Держался при этом мужественно...").
      Вечность с той поры прошла, когда они с Расулом шли-шагали в ногу и мир казался... молоды были, вся жизнь впереди, как, впрочем, и теперь. Не надо, ни к-чему эти воспоминания, как будто все в прошлом (а было ли - даже не верится); вспоминать - это расслабляться, а тут нужна собранность.
      Да, ничего нового Бахадур не сказал Джанибеку, очевидные вещи.
      А Бахадур влез на подоконник, до четвертого этажа добрался, дальше - еще два пролета, но это, честно говоря, его мало уже привлекает, вкалывать с утра до вечера: пора в тринадцатиэтажное здание с разветвленной сетью отделов, подотделов и секторами. А кто откроет форточку, чтоб птенчик, подлетев, не на подоконнике торчал, царапая коготками скользкую жесть, и чтоб не клювом об стекло бился - его и пулей не прошибешь! Айша откроет?
      Сколько просьб!!
      Сильный у сильного. Отказы исключены.
      Унсизаде недавно Айшу просил: позвонить, проследить, масса мелочей, волокиты,- прописать, мол, из деревни приехала девица учиться, а на деле помощница в дому, семья-то! дети! и почти весь этаж в блоке занимают! Надо же: сразу оба брата Унсизаде попросили - из соседнего отсека Фарид, а из другого ведомства - Фархад (ведь окошко, куда б влетел Бахадур,- Фар-хада Унсизаде!..).
      Неприятный осадок после собрания-митинга по случаю энного агрегата: "и срежет как надо, и дыры, так сказать, просверлит, и насквозь, как подзорная труба, и выхватывает нужный кружочек в мироздании или в окне противоположного дома, и упакует аккуратно. Образцовое предприятие, Расул здесь некогда работал, начинал с ученика в механическом цехе, стал мастером и выдвинулся (по КАМЫШовой части).
      В один из прежних приездов восторгался: чудеса! автоматика! чистота!., рабочие в белых халатах!.. И вспоминал прежние годы, как было: гул, будто молотом по голове, глохнешь, гарь и мазутная сажа, долго потом в душевой отмываешь грязь... Сабир в одном из своих редких писем - Расул не любит отвечать - ввернул фразу, напомнил Расулу, как тот восторгался:
      "...да, белые халаты, чистота, это ты правильно заметил,' а люди? Что о людях скажешь? Ты видел, какие они теперь? Там, кстати, кое-кто из моих учеников работает, приедешь - познакомлю, кривое за версту чуют, не думай, мол, Сабир хвастает, розовые очки и все прочее!.. Вот бы где твой талант организатора понадобился! Небось не поймешь, отвык уже от настоящего дела, а тут год-другой, и тоже у тебя будут и слава, и почет, но зато уже настоящие..."
      Нет-нет, а вспомнит Расул эти строки: когда с усмешкой, когда с иронией, а потом всерьез, но чем дальше - тем труднее будет начинать сначала.
      Так вот: вырос перед Айшой какой-то трудяга, демагогию развел. Да, горячо она выступала, и о том, как здесь было, Расул рассказывал, гул, гарь, копоть, а теперь?., тут уже сама видит: чудо-предприятие, сколько ни хвали, а все мало будет, и кажется ей - чуть ли не она сама сотворила это чудо, и зал сотрясали взрывы, пошли ее проводить, стоят у фонтана, бьет в небо, распространяя вокруг прохладу, цветут розы, а вдоль забора, как бы внутренняя стена,- щиты, Доска почета.
      И этот трудяга, ну... говорун этот, вдруг дерзко ступает туда, где розовые кусты. Цветы хочет преподнести? А он и правда с букетом, но за шаг до Айши нагло засовывает его в урну, крупные розы, и, не успели рослые красивые парни, что сопровождают Айшу, опомниться,- к ней! Какие-то дерзкие слова, стал права качать: - Ну что же, Айша-ханум, спасибо, вспомнили, а может, махнемся, а?! Вы втроем ой-ой какую отхватили, в два этажа, рассказывают, на Кипарисовой Аллее, а я за углом, чуть-чуть вперед, и упретесь в Кладбищенскую! Что, не слыхали о такой улице?
      - Цыц! - на него.
      - Я вам поцыкаю!
      - Пусть говорит! - Айша впилась в трудягу, говоруна-демагога, брови сошлись, узлом завязались, вся - внимание.- Ну-с?
      - ...а наша хибара одноэтажная и с решеткою, потому что на улицу, руку протянешь, до двери достанешь, шесть душ!
      - Да не слушайте вы его!
      - Из уволенных, что ли?
      - Ну как, махнемся? - не унимается тот, говорун. Подошли, оттащили, но осадок!..
      - Я бы все-таки хотела выслушать, помочь.- Не меняться же, в самом деле!
      Ну да, расплодились, требуют, все им не так. Здесь не отмахнешься, не те времена теперь, напишет - голову снимут.
      Надоедливый диспут, чтоб умерил страсти. А ведь и сами заражены! Дух стяжательства, точно вирус, пока ищешь, как уничтожить, а он уже приспособился. И какие произносит слова: деформация!! и базу подводит, и как же иначе? Начни копаться, у самого, наверно, есть, за что зацепиться: вышел оглянулся, то да се, и... что плохо лежит, чтоб поживиться, труба или провода (или еще что). Возникает у Айши мысль, все некогда по душам с людьми поговорить, хотя и знает наперед, что услышит (и то ему, и это, неуемны и настырны),- трата драгоценного времени!.. Главное, чтобы показатели на всех объектах.
      Загляденье, как посмотришь со стороны: Айша смуглая, быстрая, лаковые туфельки так и мелькают, а справа и слева статные красавцы, широко шагают, добровольная личная дружина, Асия видела сестру именно с ними. Вчера одно, сегодня другое, а завтра - как прыгун, который планку все выше и выше: уже не может, ногами сбрасывает, а упрям! Да, дух!.. Ее парни, оказывается, о том говоруне толкуют. Уверены, что и у него есть свой источник, как же без этого?! Родственники в деревне? Или ореховые рощи, чтоб трясти-вытрясать? И виноградные плантации: дави! Златоуст, не иначе: "деформация"!
      А у Айши что ни день, то новые заботы: какие-то гости, отвоевана земля у моря, в Морское вести далеко, а здесь близко. Полная иллюзия показательной буровой.
      (И не забыть! С мусором!! Скопился, вынесен на улицы, а они примыкают к магистралям, это проблема номер один: убрать!..)
      Что?? Ну вот, опять воду отключили, а потом прорвало, ведь сгнили трубы!! Записная книжка испещрена вязью, пункты, значки-шифры, стрелки, номера. И гонит, гонит от себя то неприятное, с говоруном; не дает ей это покоя, особенно когда справка о нем легла на стол: как назло - безупречен! Хоть бы какой изъян!
      Прогулы? Все десять лет на полчаса раньше всех. И ни дня на больничном! Неужто ни грамма не потребляет? А может, мечеть?
      ."Даже не курит!" - ей. И показатели: сверхточные детали агрегата!.. Непременно заняться им,- твердо решает Айша.
      Как? Еще не убран мусор?! Ведь магистраль! На виду у всех!
      Нет, пока сама не возьмешься, ничего до конца не доведут.
      И так каждый день!.. А тут еще - "Кровь из носу!" - наказал Джанибек,тонны зеленой краски достать!.. Вот уж не предполагала, что и этим ей придется заниматься: мобилизовать людей, чтоб выкрасили поблекшие кусты.
      Сначала не поняла: мусульманский праздник какой???
      Дескать, цвет ислама.
      Приезд высокого гостя! Забыла?!
      Выскочила от Джанибека как ошпаренная (пока он не разлютовался, что она забыла: кусты пылью покрылись, а тут еще засуха была, надо, чтоб радовали глаз высокого гостя зеленью).
      Два задания: одно великое, Самый к ним едет! другое малое, не забыть про Унсизаде, его просьбу!..
      А тот, Фарид, чтоб вознаградить Айшу, спросит потом у брата, Фархада: "Не душно у тебя? Душно? А ты открой форточку. Кондиционер? Ну да, я знаю, заморские новшества ты не приемлешь, но ведь свежий ветер!.. Что? И морской выдает этот твой агрегат?! Ну, я восхищен!.. Да, да, прости, я не знал".
      А у универсального кондиционера в тот день рычаг какой-то отказал, форточка все же надежней,- вот птенец и влетел.
      Да-с, влетел птенец, и уже всех будоражит,- и других зятьев в действие привести, и самому действовать. Так вот: аналитическая записка, когда же Бахадур успел? в некотором роде плоды позитивных начинаний, пришлась по вкусу, даже Унсизаде Фархад похвалил, будто они вместе додумались собрать по крупице. А все дурное,- какой-то чудак бубнит насчет утаивания, как, мол, это происходит, истины,- разными людьми и на разных этажах, и что никто в центре, в больших и малых столицах, не желает слышать правду, ибо неясно, понравится или нет: повод для злорадства заокеанских врагов!..
      А тут копни только, и без всяких аналитических усилий тотчас всплывает, но ты, дескать, не трогай, пусть вскрывают другие; впрочем, так думают не только Фарид и Фархад, эти вечные братья Унсизаде, хотя, случается, и они, когда уже нельзя утаить, сигнализируют, но пустяк, из очевидного, и отольют даже в строку, набрав, разумеется, зеркально, чтоб при желании можно было забавы ради прочесть, встав перед зеркалом или держа лист на свет, без этого тарабарщина какая-то: ОВТСЬЛЕТАРИТВОКЧО.
      (Похвалили аналитическую записку) и обрушится Бахадур на зятьев-шуринов, один только Махмуд оправдается, и то после того как изрядно расчихается, свояки даже отсели, может, новая эпидемия?? а Зулейха успокаивает: "Это аллергия!" - ей виднее, лучший диагност! мол, не любит Махмуд, когда ему делают замечание. "А мы попробуем похвалить!" - шутит Хансултанов, и,- чудо! чих впрямь прекратился, хотя никто толком не похвалил, просто Махмуд встал на свою защиту, и Бахадур сказал: "Ай да молодец!"
      Но прежде Бахадур изложил зятьям-шуринам позитивную программу:
      - Мы должны поднять его престиж,- показывает куда-то вверх, а там портрет деда, размножили с увеличенного, и продается он на Фуникулерной у Пассажа,- и его! - показывает еще выше,- изгнать из своих рядов (!!) всех, кто не верит, кто заражен скепсисом, - сейчас возьмет в руку указку, похожую на кий, вывесит карту и устроит экзамен по истории и нынешнему местоположению родовых гнезд.
      Прямая атака на зятьев-шуринов, решили, что не без участия Айши, на экспромт непохоже, а чуть ли не продуманная стратегия.
      ...- кстати, я смотрю твои передачи,- Махмуд разинул рот, не ожидал, что Бахадур, этот сопляк... через секунду-другую расчихается и пойдет в атаку, а пока Бахадур наступает: - Не обижайся на меня, но ты не имеешь концепции и как ашуг поешь о том, что видишь, вершину увидел - о вершине, ущелье - об ущелье, вот тебе мой совет: укрепить! поднять! возвысить! а заодно и нас через это, такие возможности! сразу ко всей многонульной (?) аудитории! склоняй! повторяй! придумай, чтоб засело в башках, укрепи каждого, кто из нашего рода, на своем участке.
      - В колхозе? совхозе? - ему Махмуд, вот-вот расчихается! - Или на заводе? - Но уже приготовил, что сказать.
      - А я не шучу! При умении можно каждого связать с совхозом,- Асию не называет, это уведет в сторону,- и с заводом, и с промыслом! - Ильдрыма тоже не назовет, не вспомнит, к тому же идея Хансултанова насчет мезопласта вроде бы пока забракована, но к ней придут, и скоро, такая ведь спешка, чтоб исчерпать до дна.
      - Ты покажи им родословную! - предлагает Айша, но Бахадур, пока слушают, решил взяться за Аскера Никбина:
      - И ты, Аскер...
      - Постой,- перебил его Махмуд, уже было и чихание, и отшатнувшиеся свояки, и успокоительные слова Зулейхи, и Бахадурово, выработанным тоном первой специальности (следователь?): "Ну что ж, ты частично реабилитировался!", но с тем лишь, чтоб наброситься на других зятьев-шуринов.- Эх, юнец, юнец! - встал Махмуд и к шкафу идет, сунул руку, она казалась короткой, и вдруг как удлинится, фокус будто,- за шкаф (но кто ему сказал?), рулон достает, родословная "Аббасидов".- я ж приготовил такой сериал! - И разматывает рулон.Не знаешь? - И откашливается, выдыхая с хрипом через носоглотку.- Передача в несколько серий! - И кнопками, опять фокус: вдруг в руке у него эти кнопки!
      - Нет-нет, не сюда! - кричит Айша. Махмуд уже вонзил осиные жала в стену.
      - Вот эта точка,- показывает на деда, Кудрата-киши,- имеет очень и очень забавные линии связи! Ведь мы почти родственники знаешь с кем? Никогда не отгадаешь! С девяностолетним старцем, хотя ему уже все сто, без трех! Да, именно с ним, помнишь, как ошарашил зал? Он, да будет тебе известно, младший сын миллионера-нефтепромышленника, чьи дома и так далее! Но прежде от деда я вывожу линию на человека, который вручал ультиматум, понимаешь, куда я клоню? А от него к девяностолетнему старцу, который лично мне сказал, что Кудрат-киши и этот, что вручал, родственники! Мать Кудрата-киши и отец открывшего порт двоюродные брат и сестра! - А Махмуд как тогда услышал про брошенную им в зал фразу-фугаску: "Вот кого вытащить на телеэкран!" - вдруг решил.- "Это же сенсация. Благословенье старца, участник и так далее! Пока жив! Сериал!" Но лишь недавно пробил сценарий, начались съемки.
      - ...к тому же и старец, и вручивший тоже родственники; и оба учились на деньги отца-миллионера!.. Правда, это надо будет выигрышно подать, оба еще задолго до ультиматума отказались от родства с богачом!..- Махмуд узнал его подлинное имя: Ризван, ангел, так сказать, страж рая, и соединилось с псевдонимом Азад Шафаг, Свободный и Лучезарный.
      - Так чего же ты тянешь, показывай свой сериал!
      - А скоро и увидишь! - Отойдет, увы, старец к праотцам, и Махмуд покажет лишь то, что успели снять. А может, оно и лучше? И начало, чтоб привлечь! Вышибет он слезу в каждом доме: "Смерть вырвала... Остались бесценные кадры!.." Но сын в Совете Экспертов, мертвое учреждение, подкинет ему что-нибудь.