"Да, я уже наскучила ей, это ясно".
      Винс Коул попытался удержать Трой в ресторане:
      – Если уж Рафф сядет за доску, его не оторвать никакими силами.
      – Почему бы не попытаться? – спокойно ответила Трой. – Мне хочется поцеловать Раффа в его славный продавленный носик. Он с такой покорностью судьбе встречал меня на вокзале. Пойдемте все к Раффу Блуму.
      Конечно, в конце концов все потащились за этой вертихвосткой. "Вот, – уныло думала Нина, – вот и результат вечера: полное фиаско".
      Когда они с Эбби вслед за Трой и Винсом вышли на улицу, она окончательно убедилась в своем ничтожестве. Выброшена за борт. Пятое колесо. Продолжая идти за Винсом, она видела, как он то и дело поднимает руку с заплатой на локте, указывая на различные местные достопримечательности – картинную галерею или мост; слышала, как он высмеивает безвкусные здания, как старается блеснуть красноречием; и еще она видела, как слушает, кивая головой, а к ней даже ни разу не Обратилась, точно Нина осталась там, в баре.
      Только не позволяй ей сбить тебя, говорил Эбби.
      Да, он был прав. Она не должна была, не смела допустить, чтобы Трой сбила ее. Не следовало обращать внимание на ее выходки. Разве Эбби не предупреждал, что они не имеют никакого значения? Предупреждал. Значит, она должна была держаться с достоинством, внушить Трой уважение к себе.
      Когда они дошли до угла Хай-стрит, Нина указала на Стрит-Холл:
      – Вот в этом жутком здании я и торчу день за днем...
      – Ах, вот здесь? – любезно отозвалась Трой. Она стояла на углу, рассматривая Стрит-Холл (допотопное сооружение из коричневого камня) ; когда она закуривала, ее браслеты тихонько позвякивали.
      – Хотела бы я знать, – задумчиво сказала она, выпуская облачко дыма, – представляет ли себе кто-нибудь в этом заведении, что сейчас творится на свете? – Она открыла сумочку и спрятала маленькую золотую зажигалку. – Читали вы на прошлой неделе статью Артура Крока в "Тайме"? Я даже написала ему письмо. Знаете, что сейчас происходит? – Она совсем забыла о сигарете, которую держала в руке. – Немцы выиграли войну. Во всяком случае, так получается! Прямо бред какой-то! А что делают Соединенные Штаты? Сидят себе, как ни в чем не бывало. Откармливают их, умасливают и любезничают, как с лучшими друзьями! Имеет ли кто-нибудь в этом вашем Стрит-Холле хотя бы отдаленное представление о том, что происходит за пределами Нью-Хейвена?
      – Ну, конечно. Я... – начала Нина и тут же запнулась, не найдя подходящего ответа. Она вдруг показалась себе смешной и банально одетой, и ей захотелось снова очутиться в Стрит-Холле, надеть синие рабочие штаны и поболтать с Лесли Хойт и другими девушками...
      Нет. Не станет она завтра писать маме.

5

      В сгустившихся сумерках молодая апрельская луна робко заглядывала в комнату дипломантов Уэйр-Холла, слабо озаряя свинцовые переплеты старинных окон. Ее бледные лучи совсем терялись в потоке искусственного Дневного света, заливавшего доску, за которой работал фф Блум.
      Рафф был один. В полумоаке пустой комнаты смутно виднелись, теряясь вдали, ряды чертежных столов, напоминавших гробницы.
      Это было самое лучшее время для работы. Уэйр-Холл принадлежал к числу тех немногих зданий в университете, в которых жизнь (а с нею и свет) не угасали после шести часов вечера. Кое-кто из дипломантов работал здесь допоздна, но в обеденные часы Рафф, как правило, оставался в одиночестве. В эти часы ничто не отвлекало его: ни лживые посулы весны, ни воспоминания о безрадостной встрече с Лиз Карр и коротких неудачных встречах с Мэтью Пирсом, ни обманчивые надежды на счастливый исход конкурса и на знакомство с девушкой, которую он сможет полюбить по-настоящему, ни, наконец, отвратительный финал сегодняшнего дня с этой противной Трой Остин. Эти часы он мог целиком посвятить решению стоявшей перед ним задачи.
      Он и понятия не имел о том, что в эту самую минуту Трой Остин и вся компания поднимаются к нему по каменным ступеням Уэйр-Холла.
      Смятый пустой кулек из-под винограда валялся в проволочной корзинке для бумаг. Недокуренная сигарета дымилась на краю пепельницы, справа от чертежной доски. А сам Рафф в расстегнутой рубашке с засученными рукавами склонился над доской, заканчивая вид фасада в перспективе. Сегодня вечером с этим нужно разделаться во что бы то ни стало; утром предстоит идти договариваться о работе, а днем необходимо посоветоваться с Гомером Джепсоном. Для этого нужно иметь на руках готовый чертеж...
      Рафф отступил на шаг, не отрывая глаз от чертежа, на котором было изображено... что?..
      Дом. Жилище. Уютное семейное гнездо, окруженное холмами...
      И пока он глядел на него, какая-то птичка запела за окном свою ночную песенку. Нежные звуки чем-то тронули его. Пожалуй, дом не так уж плох. Рафф потянулся за погасшей сигаретой, закурил, машинально окинул взглядом комнату, уставленную рядами чертежных столов, и вдруг понял, каким элементарным и незначительным должен казаться его проект по сравнению с работами других студентов.
      Разве может такая тема удовлетворить архитектора, мечтающего о монументальных сооружениях? Все его товарищи работают над "серьезными" проблемами: Эбби Остин проектирует городской музей, Винс Коул – окружную среднюю школу, Нед Томсон – конторское здание, Питер Новальский – поселок городского типа, Бетти Лоример – родильный дом, Бинк Нетлтон – пригородный универмаг, Джеймс Ву Лум – авиационный завод...
      А он, Рафферти Блум?
      Дом. Просто дом, жилище для семьи из пяти человек.
      Нисколько не стыдясь этого и ни о чем не жалея, он внезапно спросил себя, неужели все эти студенческие годы и бесконечные упражнения в проектировании церквей, административных зданий, автобусных станций и памятников – неужели все школьные проекты монументальных Сооружений были нужны только затем, чтобы привести его к такому вот простейшему, элементарнейшему домику? Не катится ли он назад?! !
      Неужели и пройденные курсы строительного дела, и механики, и санитарной техники, и планировки городов были нужны именно для этого? И вдохновенные лекции по истории и философии архитектуры, и жаркие споры с преподавателями в Энн Арбор, а потом здесь, в И еле, – тоже для этого? Обыкновенный дом...
      И целый год скитаний по Среднему Западу и Новой Англии, когда, "голосуя" на больших дорогах, он пристраивался то на одну, то на другую попутную машину, чтобы своими глазами увидеть творения мастеров архитектуры, – неужели он тоже воплотился в этом чертеже, в этом проекте, в этом доме?
      Что же выкристаллизовалось у него за все эти годы страстного изучения Луиса Салливеиа, и Ричардсона, и Фрэнка Ллойда Райта, и Корбюзье, и Гропиуса , и Миса ван дер РОЭ, и Сааринена, и других столпов архитектуры?..
      С особенной теплотой и нежностью Рафф вспомнил профессора Уолдо Бикома, который вместе с Гомером Джепсоном и, как ни странно, с Моррисом Блумом, помог ему, Раффу, сформулировать свои взгляды на архитектуру (хотя эти взгляды, как понимал сам Рафф, еще далеко не установились) ; того самого профессора Бикома, блестящего янки из Кеннибанкпорта, который приехал на Запад, в Мичиган, всего на один год, да так и остался там навсегда...
      Со свойственной ему пророческой прозорливостью Уолдо Биком уже в 1929 году, когда мы самонадеянно принялись за расчистку архитектуры от старья, твердил своим студентам, чтобы они не хватались слепо за все новое и неизведанное. И в 1941 году Биком, читая курс проектирования, заклинал слушателей не подражать Кор-бюзье, Райту или Гропиусу и не забывать бессмертных принципов Джона Берроуза, Хорейшио Грино и То-ро ...
      Потому-то Рафф теперь так любил и ценил этих стариков и следовал им – вернее, пытался следовать...
      Пусть же все умники, считающие себя ужасно современными и чуть ли не гениальными, всегда помнят о Хорейшио Грино, резчике по камню, который уже в девятнадцатом веке создал теорию связи между формой и функцией и вооружил ею Салливена и Райта...
      Грино, ныне почти забытый, изложил эту теорию лучше, чем все более поздние учебники и лекции...
      Это он велел нам изучать дерево!
      Это он сказал, что прежде всего нужно изучить дерево, и кожу, и скелет животных, птиц и рыб.
      "Никакого закона, определяющего правильность пропорций, не существует, – говорил, он. – Нет никакого обязательного образца. Едва ли хоть один орган встречается у разных живых существ в неизменном виде. В одном случае он больше, в другом – меньше, в одном – короче, в другом – длиннее, а в третьем и вовсе отсутствует, смотря по потребности".
      "Шея лебедя, – говорил он, – и шея орла, как бы ни были они различны по очертаниям и пропорциям, одинаково радуют глаз, ибо каждая из них по-своему целесообразна".
      Вот почему теперь Рафф не мог видеть улитку, или устрицу, или дерево, или паука, не восхищаясь удивительным соответствием между их формой и функцией; в этом соответствии и заключалась для него подлинная красота...
      А как часто Уолдо Биком до глубокой ночи читал вслух Раффу и другим студентам или беседовал с ними у себя дома в Энн Арбор, за большим круглым столом, в центре которого всегда стояла огромная индийская бронзовая чаша с сигаретами. Биком непрерывно курил, вставляя сигарету за сигаретой в длинный пенковый мундштук, упорно твердил с гнусавым мэнским акцентом: "Только повинное радует глаз".
      Анализируя современную архитектуру, Биком неизменно приправлял свое изложение цитатами из Густава Стикли, который настаивал на устройстве больших, веселых, гостеприимных каминов, ибо в них он видел лоно семейной жизни, основу домашней архитектуры...
      Его рассказы о прошлом и о природе слушали с такой же жадностью, как рассказы о новейших способах производства стали...
      А в дополнение ко всему этому было еще влияние Морриса Блума, которого Рафф, будучи мальчишкой, часто сопровождал в поездках.
      Мясоторговец Моррис, беспрестанно ездивший из города в город, Моррис, которому ничего не стоило вдруг остановить машину где-нибудь на полпути и усесться у реки с удочкой, или углубиться в лес и наслаждаться там черным хлебом, кровяной колбасой и пивом, или просто задать работу своим длинным ногам, бесцельно блуждая по полю, усеянному полевыми цветами, – именно Моррис научил его уже в детстве любить и понимать природу...
      Все эти ранние впечатления не могли не оказать влияния на Раффа; они и привели к тому, что, заканчивая университет, он избрал темой своего дипломного проекта не какое-нибудь монументальное сооружение, а обыкновенный дом...
      А тут еще смерть отца, и водворение матери в "Сосны", и возникшее после этого чувство одиночества, неприкаянности, тоска по собственному углу; быть может, эта тоска и воплотилась теперь в проекте жилого дома – дома, напоминавшего ему счастливый семейный очаг, который у него был и которого он лишился...
 
      Мысли его вновь обратились к проекту; положив сигарету, он стал рассматривать чертеж. Но тут послышались беспорядочные шаги нескольких человек, у две-РИ щелкнул выключатель, и в ярком свете разгоравшихся под потолком люминесцентных ламп он увидел Эбби, Нину, винса и Трой Остин.
      Он отложил было карандаш, но тут же раздраженно схватил его снова.
      – Мы за вами, – сказала Трой.
      – Нечего тебе сидеть тут, Рафф, – добавил Эбби.
      Рафф пробурчал:
      – Я должен закончить сегодня.
      – Ну, кончайте скорей; мы подождем, – сказала Трой Остин. И затем, обращаясь к Эбби и Винсу: – Не покажете ли вы мне плоды ваших трудов? До смерти хочется посмотреть, над чем вы работаете.
      Рафф надулся и взглянул на Эбби, который в ответ только пожал плечами и беспомощно улыбнулся.
      Возражать было бесполезно. Рафф понимал, что Трой будет вертеться тут и трещать без умолку, так что он все равно не закончит. Он попытался сосредоточиться, но это был напрасный труд.
      Трой Остин продолжала болтать, стоя рядом у доски Эбби.
      – Ох, Эб, да это просто дивно! Ты становишься заправским мастером!
      Дипломный проект Эбби (городской, музей) свидетельствовал о его преклонении перед работами Миса ван дер РОЭ; кроме того, в нем выразился некоторый протест против мрачных и напыщенных бостонских фасадов, памятных Эбби с самого детства.
      А Трой уже стояла у доски Винса Коула:
      – Послушайте, Винсент, неужели вы думаете, что какой-нибудь городок в Новой Англии захочет построить такую школу? Конечно, это потрясающе, лучше не придумаешь, только едва ли подходит для Новой Англии, а Винс? (Щелчок зажигалки и громкое звяканье браслетов.)
      – Именно для Новой Англии, – ответил Винс. – Я уверен, что смогу получить заказы на такие школы, если возьмусь как следует. Тут дело не в одной эстетике. Такое вот современное школьное здание обойдется на двадцать пять процентов дешевле, чем обычная георгианская дрянь, за которую они цепляются.
      – Вот что значит проникнуть в психологию янки, правда, Эб? Какая целеустремленность, какое умение истратить с толком каждый доллар. А ведь, как правило, архитекторы – ужасный народ: разорят в два счета!.. (Щелканье замка сумочки и звон браслетов.)
      Рафф не выдержал:
      – А что, черт побери, вы знаете об архитекторах?
      Он бросил карандаш и встал. Нет, о работе и речи быть не может! Эту трещотку в двести лошадиных сил ничем не перешибешь.
      – Пошли!
      Трой Остин уже стояла рядом с ним, рассматривая перспективный вид дома. Ее тело, голос, запах ее духов атаковали его со всех сторон; предводителем был голос, сдержанный, мягкий, но с отнюдь не мягкими интонациями. переложила сумочку в другую руку, глубоко затянулась и продолжала говорить, всматриваясь в чертеж:
      – Ну, кое-что об архитекторах я все-таки знаю. Во всяком случае – о бостонских. Как правило, это шизофреники. Не все, но большинство. По-видимому, это неизбежно, – ведь им приходится творить, заниматься чистым искусством, и в то же время быть бизнесменами. Форменное раздвоение личности.
      – А она знает, о чем говорит, – заметил Винс Коул.
      – Ну, к вам это не относится, Винсент. Вы не шизоид.
      – Серьезно? А почему вы так думаете? – Винс как будто обиделся.
      Но Трой продолжала рассматривать чертеж Раффа.
      – Эбби, слушай, Эб, ты видел это? Какой поразительный дом! Какая прелесть!..
      – Да, – сказал Эбби.
      – Так и тянет войти. – Она наклонилась над доской, и ее темные, коротко остриженные волосы заблестели в ярком свете лампы. – Когда глядишь на такой дом, хочется, чтобы снаружи бушевала непогода. Во всяком случае, у меня он вызывает именно такое желание.
      Раффу было бы очень приятно, если бы это сказал кто-нибудь другой. Но, услыхав похвалу Трой Остин, он чуть было не усомнился в достоинствах своего проекта.
      – А у кого еще вы учились?.. Ну, раньше, чем поступили в И ель? – спросила она.
      Он мог бы назвать Уолдо Бикома. Но вместо этого сказал:
      – У Морриса Блума.
      – Кто это?
      Рафф не сдавался:
      – Как, вы не слыхали о Моррисе Блуме? Это был величайший архитектор. И он не был шизофреником. Он торговал мясом.
      Она рассмеялась.
      – Ах, да, конечно. Эб говорил мне. Это ваш отец.
      Да. Его отец. Раффу вдруг захотелось рассказать ей (но он воздержался), какой цельной натурой был этот человек, Моррис Блум, который постоянно ездил из города в город, От одного мясника к другому, снабжая их товаром и торговым инвентарем; Моррис Блум, вечно жевавший Незажженную сигару, любивший во время своих странствий поболтать, рассказать анекдот, сыграть в покер и отпускав-ший товар в кредит даже тем людям, которым заведомо нечем расплатиться; Моррис Блум, карманы которого всегда были набиты леденцами для соседской детворы и который мог в канун пасхи сидеть допоздна в своем номере гостиницы в Грэнд-Рэпидс, раскрашивая яйца для малышей какого-нибудь своего старого клиента; Моррис – шестифутовый детина с лицом красным, как мясо, которым он торговал, всеобщий любимец, после смерти которого не удалось собрать и половины нажитого им состояния; Моррис, могила которого была завалена цветами полутора тысяч знавших его мясников Мичигана и Северного Охайо...
      Но для Раффа Моррис был прежде всего человеком, безмерно любившим свой дом, свое гнездо. Раффу случалось ездить с отцом суровой мичиганской зимой, и он видел, как к концу шестинедельных странствий стремился Моррис домой, как не терпелось ему увидеть первые огоньки Сэгино, и освещенные окна двухэтажного дома из желтого кирпича, и Джулию, стоящую на крыльце...
      С этого момента Моррис переставал быть торговцем, и надо было видеть, как он входит в гостиную, как по-детски радостно суетится, выкладывая свертки с копчеными и кровяными колбасами и огромными кусками говядины и свинины; как потом, уже в комнатных туфлях, слоняется по всему дому, высматривая, не нужно ли прибить где-нибудь оторвавшийся карниз, или смазать петли, или запаять трубу, изо всех сил стараясь выразить свою привязанность к семейному гнезду. Надо было видеть, как спадает с его широких плеч груз вечных забот и немалых уже лет, когда вся семья усаживается в столовой за дубовый стол, озаренный теплым светом лампы с абажуром в виде зонтика из оранжевых, розовых, зеленых и желтых стеклянных треугольников. С какой снисходительной счастливой улыбкой слушает он, как Джулия читает молитву. И как он умеет заставить ее смеяться против воли над непристойными, кощунственными еврейско-ирландски-ми анекдотами, которые он всегда привозил из своих поездок. И как после обеда, перейдя в гостиную с допотопной мебелью и старомодными абажурами, он вздыхает, вытягивается в глубоком кресле и закуривает сигару, добродушно посматривая вокруг...
      Да, архитектуру жилых зданий Рафф изучал у крупного специалиста...
      Мягкий голос Трой:
      – Скажите, Рафф, вы всегда такой гениальный или только изредка?
      – Нет, я стопроцентный гений, – отшутился Рафф. Он двинулся было к выходу, но она загородила ему дорогу, пригнула его голову и поцеловала прямо в нос.
      – Вот, – сказала она. – Ужасно симпатичный сплю-пенный носик. – И, оВернувшись к Нине Уистер: – Мне хотелось сделать это еще на перроне, когда он встречал меня. А вам, Нина, никогда не хотелось поцеловать мужчину в нос?
      Нина смутилась, и Эбби поспешил напомнить:
      – В ресторане для нас держат столик...
      – Еще один вопрос, – перебила Трой, указывая сигаретой на чертеж: – Дом, который вы проектировали на рождестве для конкурса, был в таком же роде? Если да, то я не сомневаюсь...
      – Нет, – сказал Рафф. – Ничего похожего.
      – А почему?
      – Почему? Да потому, что там была другая задача, – ответил Рафф, давая волю своему раздражению. – Потому что если бы вы соизволили подумать, прежде чем говорить, то сообразили бы, что все дома должны быть различны, так как в них живут различные люди. Дом – это сооружение уникальное.
      Трой Остин мгновенно оправилась от смущения и улыбнулась Раффу:
      – Уникальное сооружение? Дивно сказано. Мне это нравится.
      – Вот как? Ну, дивно так дивно. Пошли обедать! – Рафф прошел мимо нее, и так как рядом с несчастным видом стояла Нина Уистер, Рафф обнял ее за талию и повел к выходу. Да, этой девушке – девушке Эбби, конечно, не выстоять против его сестры. И вообще она не пара Эбби. Перца в ней – ни на грош.
      Зато в Трой Остин перца – хоть отбавляй. Не будь она сестрой Эбби, не будь ее поведение откровенным вызовом пуританской сдержанности брата и не будь у нее этой отвратительной манеры говорить и одеваться, Рафф не колебался бы ни минуты. И ночь располагала к этому – чудесная весенняя ночь...
      – Рафф, – взмолилась Нина, пытаясь высвободиться – Нельзя ли полегче? У меня нет запасных ребер!
      – Прошу прощения, – сказал Рафф.
 
      Ресторан "М. и М. " был уже полон. Рафф остановился У стойки бара, чтобы взять пачку сигарет, а остальные пРошли в глубину зала. Все кабинки из светлого дерева, примыкавшие к пурпурной кирпичной стене, были заняты. рафф увидел Гомера Джепсона с женой в первой кабинке и Питера Новальского с Джоан – во второй. Он задержался около них и заметил, что они слегка навеселе: они тихо и скромно отмечали знаменательную дату – полгода со дня своей помолвки. Миновав стойку, он увидел с другой стороны компанию первокурсников; размахивая пивными кружками, они разглагольствовали, восхваляя на все лады кто Райта, кто Гропиуса, кто Сааринена, и так далее, и тому подобное...
      Когда Рафф добрался до длинного стола у задней стеклянной стены, вся компания уже сидела. И Винс Коул на правах хозяина заказывал обед официантке Гусей. Раффу достался стул в конце стола, между Трой, сидевшей справа от него, и Ниной – слева.
      – Сэндвичи с мясом для всех, – заказывал Винс.
      – Гусси, – напомнил Эбби, – мне без помидоров.
      У Эбби Остина была идиосинкразия к помидорам (а также к цитрусовым фруктам, яйцам, крабам и устрицам).
      – Мясные фрикадельки и немного спагетти, Гусей, – сказал Рафф официантке.
      – Значит, спагетти с фрикадельками, так? – переспросила та, сверкнув золотыми зубами.
      – Нет, – сказал Рафф, – это не одно и то же. Вы передайте Максу. Он знает, о чем я говорю.
      – Подождите минутку, Гусей, – спохватился Эбби. – Пожалуй, я изменю свой заказ. Спагетти – это звучит ужасно вкусно. – И он улыбнулся Раффу.
      – Эбби, – сказала Трой, – ты, вероятно, хочешь услышать отчет о домашних делах?
      – Конечно. Я как раз собирался спросить тебя...
      – Ну, никаких перемен. Все, как всегда, – сказала Трой. – Ах, да, я встретила Нэта Солтонстолла. Он шлет тебе всякие пожелания и спрашивает, не может ли он быть чем-нибудь полезен тебе.
      – Отлично, – сказал Эбби. – А как мамин артрит? Лучше ей?
      – Да нет, все то же, но она не падает духом и с энтузиазмом повсюду таскает за собой резиновую подушку... – Трой замолчала, открыла сумочку, достала сигарету, и ее браслеты зазвенели, как колокольчики. Она улыбнулась Раффу: – Это, вероятно, очень невежливо с нашей стороны? Такая семейная чепуха!.. Ох, я вам расскажу божественную историю о маме и кузине Пэм! – Золотая зажигалка щелкнула, и сигарета задымилась. Трой опять обратилась к Раффу: – Пэм – это моя незамужняя тетка, но мы привыкли называть ее кузиной. Словом, мама и кузина Пэм были на той неделе в Провиденсе и остановились в отеле. Кузина Пэм случайно выглянула в окно и чуть не отдала богу душу. Буквально! И кричит маме: "Посмотри! Посмотри на этого человека!" Мама подходит к окну и видит в окне напротив абсолютно голого джентльмена, который корчится, как сумасшедший. "Ну, это пустяки, Пэм, – говорит мама, – он просто машет своему приятелю".
      Эбби захихикал. Винс Коул захохотал во все горло.
      – Как приятно, что годы не меняют ее, – сказал Эбби.
      Она по-прежнему голосует за республиканцев, – продолжала Трой, – но я добилась от нее обещания, что перед следующими выборами она обязательно прочтет всю литературу, которую я ей пришлю, и тогда... – Трой вдруг уставилась на кого-то в самой дальней кабине. – А кто этот безумно интересный юноша с таким выразительным лицом?
      – Ричмонд Боулз, – ответил Эбби.
      – И лицо у него совсем не выразительное, – добавил Рафф – Просто у него негритянское лицо. Как у всякого негра.
      – Нет, выразительное, – настаивала Трой. – И глаза у него грустные и выразительные. Он на архитектурном?
      – Да, – сказал Эбби.
      – Бедняга, – задумчиво сказала Трой. – Мало у него шансов пробиться.
      – Хватит с него шансов, – сказал Рафф.
      – Таких, как он, не много, – продолжала Трой. – И сразу видно, что никаких шансов у бедняги нет. – Она повернулась к Эбби. – Тебе следовало бы попытаться как-то помочь ему, Эб, когда он получит диплом. Может быть, через Верна? Вероятно, Верн мог бы взять его к себе в контору...
      – Боюсь, что он не подойдет Верну, – замялся Эбби.
      – Почему бы вам не взяться субсидировать его? – спросил Рафф. – Вот была бы у вас тема для разговоров! На целый год хватило бы.
      Трой Остин не ответила, но Рафф заметил, что Нина У истер подмигивает ему; ямочки на ее щеках стали глубже. Потом он заметил еще, что Эбби чувствует себя очень Неловко.
      – Ладно, Эбби, – сказал он, – попроси свою сестру не обращать на меня внимания. У меня всегда были плохие Манеры, будь они прокляты.
      Хотя Эбби и вздохнул с облегчением, Рафф понимал, то обед испорчен; веселья как не бывало, и даже Трой скоро повесила нос. Рафф решил придержать язык.
      Первым нарушил тягостное молчание Винс Коул.
      – Внимание, внимание! – провозгласил он, подражая воплям репродукторов на аэродромах (во время войны Винс служил в авиации), – Есть дивная идея. Почему бы нам не съездить после обеда в Вудмонт Бич и не взглянуть на этот коттедж?
      – Чудесно, – сказала Трой.
      – Я раскопал это местечко вчера, – объяснил ей Винс. – Мне пришло в голову, что мы с Эбби и Раффсяц можем снять коттедж месяца на два. Ключ у меня в кармане.
      В десять часов они отправились на стоянку автомашин напротив дома, где жил Эбби. Пока Эбби ходил за своим стареньким шевроле 1939 года, Винс прогуливался с Трой, показывая ей достопримечательности Нью-Хейвена.
      – Ну и сестренку подобрал себе Остин, – сказала Нина Раффу, оставшись с ним вдвоем на стоянке.
      – Да уж... – отозвался тот.
      – И как она обожает меня! – продолжала Нина.
      – Н-да.
      – Вы были изумительны, Рафф, сегодня вечером, когда оборвали ее. К сожалению, мало у кого хватает характера, чтобы дать ей хороший отпор. Она... – Нина умолкла, так как подъехал Эбби. Винс и Трой тоже подошли к машине.
      Вдруг рядом с ними вспыхнул мощный автомобильный прожектор и совсем ослепил их. Когда свет погас, Рафф увидел у тротуара полицейскую машину и услышал голос:
      – Эй! Вы что, хотите, чтобы вас сцапали за бродяжничество?
      – Ладно, ладно... Чего тебе, Эдди? – кисло отозвался Винс Коул. – Это мой братишка.
      "Братишка" был рослым парнем со смуглой, рябой физиономией; полицейская форма плотно облегала его массивную фигуру. Тяжкий крест для Винса, что и говорить. Глядя, как Винс из кожи вон лезет, чтобы добиться успеха у Трой Остин, Рафф невольно посочувствовал ему.
      – А вы и в самом деле брат Винса? – Трой уже стояла у дверцы машины. Коротковолновый приемник, установленный на щитке, монотонно бубнил, вызывая кого-то.
      – Да вот, приходится присматривать за ним, – сказал Эдди.
      – О, да это просто шикарно!.. Не покататься ли нам всем вместе?
      – Не могу, к сожалению, – сказал Эдди подмигивая. – Ну, ладно. Посторонитесь. – С важным, озабоченным видом он включил скорость и поехал дальше кружить по улицам.
      – Винсент, почему вы ничего не рассказали мне своей семье? Полисмен! Прелесть какая! – щебетала Трой. – Понимаете, каждый мальчишка мечтает стать полисменом, но ведь ваш брат стал им взаправду!
      – Конечно, – сказал повеселевший Винс. – Этот парень доставил нам уйму хлопот.
      – Винсент, – не унималась Трой, – какой вы, однако, скрытный! Почему вы не сказали мне сразу, что у вас такая необыкновенная семья? – Она взяла его под руку. – Нет, серьезно, Винсент, давайте как-нибудь сбежим на травку!
      Они выехали на главное шоссе, а затем свернули к Вудмонту. По дороге Винс, который всегда избегал упоминаний о брате, поведал Трой сагу об Эдди с весьма колоритными подробностями. После этого стало ясно, что шансы Винса поднялись.
      И еще стало ясно, что Рафф уже еле-еле сдерживает раздражение. Вероятно, поэтому после осмотра прибрежного коттеджа Рафф категорически отверг идею поселиться в нем.
      – Это не для меня, Винс, – заявил он, когда они снова собрались на крыльце, с которого открывался вид на пролив. – Это просто сушилка для купальных костюмов. Годится и для вечеринки с пивом. А может, предложить этот экспонат университету в качестве наглядного пособия для первокурсников на тему: "Наилучший способ изгадить морской пейзаж"? Нет уж. Предпочитаю свою "студию" в меблирашках.
      – С каких это пор ты стал таким снобом? – спросил Винс.
      – С этих самых, – отрезал Рафф.
      Винс повернулся к Эбби, который вместе с Ниной сидел на перилах крыльца:
      – А как по-твоему? Разве это не идеальное решение вопроса?
      Эбби посмотрел на Раффа.
      – По-моему, неплохо. Не знаю, Рафф, почему тебе не нравится. И, главное, чертовски дешево...
      Здорово, думал Рафф. Эбби Остин ужасно озабочен тем, как бы сэкономить на плате за квартиру, а Рафферти Блум, у которого каждый цент на счету, – беззаботная птичка. Что ему деньги, что ему сто долларов, которые нужно каждый месяц посылать в "Частную больницу и санаторий "Сосны""? У него одна забота: надавать тумаков этой самой Трой. И к тому же – без всяких оснований. Если, конечно, не считать того, что в ней сидит зловредный микроб, от которого у него разливается желчь и лезут наружу все его предрассудки.
      – Чудесное местечко, на мой взгляд, – сказала Трой. – Тебе, Эб, с твоей астмой здесь стало бы лучше. Во всяком случае, по ночам. Только я по-прежнему считаю что астма у тебя чисто нервная. Ручаюсь. Вот получите первый заказ, и в ту же минуту астмы как не бывало. А может быть, есть и другие причины?.. – Она задумчиво посмотрела на Нину. – Как по-вашему, Нина?
      Рафф увидел, как Нина заерзала на перилах.
      – Что – по-моему? – спросила она наконец.
      – О, ничего особенного, – ответила Трой. – Разве вы не думаете, что в этом коттедже вам с Эбби будет чудесно? А вообще-то вы уже пробовали с ним это?.. Да не смотрите вы на меня такими несчастными глазами! Вы и вправду прелестная девушка, Нина, только, по-моему, вы делаете величайшую ошибку: вам нужно пригласить Эбби под кустик...
      – Трой, – вмешался Эбби, – хватит об этом.
      – Господи помилуй, Эб. – Трой бросила сигарету и наступила на нее носком узкой лакированной лодочки. – Ты любишь носить тесную обувь? Я лично терпеть не могу. – Она снова кинула взгляд на Нину. – Ни один разумный человек не пойдет на танцы в новых туфлях. Сперва их надо примерить, потопать в них дома, а уж потом...
      Раздалось подавленное, глухое всхлипывание; затем, уже не помня себя, Нина громко заплакала, сбежала по деревянным ступенькам и бросилась к морю.
      – Нина!.. – Эбби побежал за ней.
      На секунду Рафф, Винс и Трой Остин застыли; стало слышно, как жужжат над их головами ночные насекомые, привлеченные светом лампочки.