Но в доме стояла тишина – только эхо подхватывало стук; такое глубокое безмолвие бывает лишь в зданиях, где уже давно никто не живет.
      Трой все еще в Бостоне.
      Рафф повернулся и воровато отошел от двери, охваченный нелепым страхом, как бы его не увидели.
 
      Уже смеркалось, когда он закончил макет, который собирался вечером преподнести Стрингерам, и тут угрюмое отчаяние, терзавшее его весь день, немного рассеялось: впервые он вздохнул с облегчением.
      Кто-то громко и отрывисто постучал в дверь, и Рафф впустил незнакомого, очень некрасивого человека, который отрекомендовался Уильямом Фоссом. У него были взлохмаченные волосы, большие уши и грубые, узловатые руки. Он сказал, что прочел эту статейку в "Пчеле".
      – Мне страх как понравились слова насчет того, что вам по душе это местечко. Я тут и родился и вырос. Теперь живу в Нью-Бритене, но вырос я тут. – Он окинул взглядом контору, ее высокий потолок. – Не знаю, мистер Блум, интересуетесь ли вы строительством поселков, но если интересуетесь, то я, пожалуй, подкину вам работенку...
      – Очень интересуюсь, – сказал Рафф, указывая гостю на один из своих новых стульев у камина. Неужели ему выпала такая удача?
      – Вы недурно подновили этот сарай. – Фосс все еще осматривал контору. Рафф ждал, что тот спросит его, где он прежде работал и нельзя ли увидеть образцы этой работы, но Фосс, видимо, спешил перейти к главному. – Я построил с полдесятка поселков вокруг Нью-Бритена, – сказал он без околичностей. – И всегда держался подальше от архитекторов. СТройл по собственным планам. Но на этот раз мне нужны новые образцы. После войны народ стал плодиться вовсю, и теперь каждой семье подавай три спальни! Пробовали вы когда-нибудь выкроить три спальни доме площадью в восемьсот девяносто квадратных футов?
      – Нет, – после короткого молчания ответил Рафф.
      – Вот и я не пробовал. Потому-то мне и нужен ловкий, изворотливый архитектор.
      – Сколько домов будет в этом поселке?
      – Пятьдесят пять. Участок мировой. Почти двадцать акров.
      Рафф смотрел на него, пытаясь скрыть удивление: пятьдесят пять домов на неполных двадцати акрах!
      – Тесновато, пожалуй, будет, – заметил он как бы мимоходом.
      – Ну, Билл Фосс знает свое дело. А людям нравится жить впритирку.
      Все-таки Рафф стал прикидывать в уме: если вычесть площадь, которую займут улицы, и дороги, и подъездные дорожки, дома придется строить чуть ли не стена к стене.
      – А что представляет собой участок, мистер Фосс?
      – Участок такой, что пальчики оближешь: отличная, ровная местность. Надо только выкорчевать деревья и кустарники, – ответил тот. – А требуется мне вот что... – И он перечислил свои требования, включавшие, между прочим, такие пункты: обшивка верхней половины всех фронтонов сучковатыми сосновыми досками, большие панорамные окна, выходящие на улицу, навесы для автомобилей на деревянных подкосах, внутренние шкафы для телевизоров, замаскированные под камины.
      Какой-то кошмар! В воображении мгновенно возникает настоящий архитектурный гиньоль, а этот человек говорит о нем с поистине первобытной наивностью. Рафф до конца выслушал всю тошнотворную программу мистера Фосса.
      "Помни, – говорил он себе, – ничего другого ты и не мог ожидать; с этим сталкивается почти каждый архитектор. И ты должен попытаться изменить это. Должен приложить все усилия, чтобы образумить, переубедить клиента, объяснить ему. У него нет ни твоих знаний, ни вкуса, ни образования".
      – Мистер Фосс, – осторожно заговорил Рафф, – я только начинаю свою самостоятельную работу и чертовски хочу начать как можно скорее. Не согласитесь ли вы выслушать некоторые мои соображения насчет архитектуры?
      – Обязательно! – сказал Фосс. – Конечно!
      Вооружившись терпением, Рафф постарался изложить свои взгляды с предельной простотой и ясностью. Но хотя все время кивал и приговаривал: "Конечно, конечно!" – Рафф видел, что слова отскакивают от него, как горох от стенки.
      Тогда он решил прибегнуть к фотографиям. Картинки лучше дойдут до Фосса. Он вытащил груду журналов – "Аркитекчерел форум", "Прогрессив аркитекчер", "Арки-текчерел рекорд", "Ю. С. Аркитекчер" – и показал несколько поселков, решенных не всегда удачно, но, во всяком случае, несравненно лучше, чем у Фосса.
      – Конечно, конечно! – поддакивал Фосс.
      Как с гуся вода!
      – Ловко состряпано! – одобрил Фосс, когда Рафф кончил показывать журналы. – Только я-то ведь лучше знаю, чего хотят люди. И не собираюсь подсовывать им какую-нибудь дрянь.
      Нет, с этим человеком не сговоришься.
      Тут дело не в гордости, не в принципах и не в компромиссе. Просто рука не поднимается построить такой поселок, такой Гадвилл с сучковатыми сосновыми досками и дурацкими окнами; такую трущобу без единого деревца, утрамбованную и упакованную, точно банка сардин. Вот случай специально для Общества защиты людей от жестокого обращения. Нет, не поднимается рука на такое дело. Даже если проект будет анонимный.
      Разочарованно, но учтиво Рафф открыл дверь. И Фосс ушел.
      А Рафф явился на обед к Стрингерам с опозданием. Умолчав о неудачной встрече с Фоссом, он преподнес Кену и Молли макет церкви.
      Наблюдать за ними, видеть их лица (вместо физиономии мистера Фосса), следить за тем, как они рассматривают макет, дотрагиваются до наклонных стен и длинного, узкого стеклянного конька, как восхищаются искусно нарисованной кладкой фундамента, из которого вырастают высокие сходящиеся наверху стены, слышать возгласы искреннего одобрения – все это было для Раффа пол ноценной наградой за многие часы упорного труда, потраченного на миниатюрное здание.
      Но макет не залежался у Стрингеров. В тот же вечер они взяли его с собой в приходский дом.
      Вместе с эскизами церкви он стал оружием в начатой ими кампании. Ничего подобного этой кампании, длившейся в общей сложности месяц, Рафф в жизни своей не видел. Только неутомимая энергия Стрингеров спасла его от отчаяния и апатии, овладевших им после того черного дня, когда строительный комитет отверг проект.
      Кен Стрингер, благодушный священник с копной белокурых волос и обманчивым видом студента-перво-курсника, и его худощавая, веснушчатая молодая жена вели сражение с изворотливостью и пылом, достойными завзятых политиканов накануне выборов.
      Если вначале их деятельность напоминала порывы свежего мартовского ветра, то под конец она превратилась в настоящий циклон.
      Они звонили Раффу в любое время дня и ночи, гоняли его в самые непостижимые места, таскали с собою, если момент казался им стратегически важным.
      Они хитростью заставили его выступить в Клубе молодоженов с рассказом о современных церквах, виденных им в разных штатах страны во время его путешествия, принуждали объяснять чертежи всем, кто соглашался слушать, и добились даже того, что он был приглашен в Клуб львов, где произнес на редкость неудачную речь.
      "Львы" отнеслись к Раффу критически, зато молодожены обратились на путь истинный и приняли проект с полным }mrsgh`glnl.
      Кен Стрингер разжег фантазию подростков на воскресном собрании Общества пилигримов. Молли выступила перед членами клуба Женского вспомогательного корпуса. Без особого успеха. Зато молодые женщины из другого церковного клуба с мрачным названием "Будущие бабушки Смитсбери" проявили к проекту новой церкви большой интерес.
      Стрингеры взяли с собой эскизы и макет (высотой в четыре фута десять дюймов) на окружную конференцию в колледже "Стерлинг дивинити" в Йеле.
      По их предложению в старшем классе смитсберийской школы был устроен конкурс. Ученики писали сочинение на тему "Почему я люблю новую архитектуру".
      К концу четвертой недели Кен Стрингер стал обладателем открытого письма к строительному комитету, в котором члены конгрегации просили пересмотреть вопрос о строительстве новой церкви по проекту Рафферти Блума.
      К письму был приколот лист бумаги, а на нем свыше сотни подписей и резолюция о "необходимости собрать Добавочный фонд на случай, если это потребуется для осуществления столь нужного и достойного дела". Таким путем сторонники Раффа пытались заранее отразить удар, который был бы нанесен всему замыслу, если бы Фрэнклин Дэвис отказался внести тридцать пять тысяч долларов.
      Но, несмотря на все эти подписи и добавочный фонд, Пятнадцати тысяч все еще не хватало.
      Поэтому накануне решающего заседания комитета Раффу было предложено взять приступом смитсберийского банка. Это был его первый опыт: до пор ему не приходилось иметь дело с банками.
      Ему назначили прийти в два часа. В маленькой конторе ютившейся в глубине здания, он разложил на столе эскизы и поставил макет.
      Он просил даже не займа, а только обещания, что заем будет предоставлен. Не согласится ли банк ссудить его пятнадцатью тысячами долларов, если проект церкви будет принят?
      Оба директора не проявили никакого восторга. Они допрашивали Раффа с большим пристрастием, чем члены строительного комитета.
      – Из-за этой церкви подняли такой шум, какого в Смитсбери не было с тех пор, как Историческое общество устроило скандал из-за магазина без продавцов у городского сквера, – недовольно сказал один из них.
      Второй был еще откровеннее:
      – Слишком рискованное это дело, мистер Блум вмешиваться в такую заваруху. Я не хочу сказать, что вац церковь плоха и все такое, но вы ведь сами понимаете: м несем ответственность перед вкладчиками...
      Рафф попытался объяснить им, что церковь буд необычайно гармонично выглядеть среди деревь и естественно сольется с окружающим пейзажем, что сэр форма ее уже является символом. Попытался он таю доказать, что такая конструкция экономичнее, так как в № совмещаются зал, купол и шпиль; что в этом единственш величественном...
      – Еще одно возражение, – сказал второй директ и постучал по стене макета. – В сентябре у нас быва! ураганы, и вашей стене придется принимать их нати на себя.
      – Не думаю, – возразил Рафф. – Здесь господству! северные и северо-западные ветры; что же касает ураганов, то они обычно налетают с востока...
      – Так-то оно так...
      Рафф показал на план участка.
      – Церковь обращена на юг, и стены идут с юга север. На них лежит основная нагрузка. И если да налетит ураган... I
      Нет. Что толку? Ветер, конструкция, символическ форма, экономия – для них это все пустой звук.
      Банк отклонил его просьбу. Не согласился даже дать письменное обещание, что предоставит заем.
      Рафф унес эскизы и макет. Он сообщил по телефону печальные новости Кену Стрингеру – это было их первое серьезное поражение за последнее время.
      Назавтра Рафф весь вечер не выходил из конторы, обращая молчаливые мольбы к собранию, которое шло в это время в приходском доме. Ожидая звонка Стрингеров, он прошагал по комнате не меньше десяти миль.
      Когда в конторе пронзительно зазвонил телефон, Рафф добегался до полного изнеможения.
      – Если вы завтра свободны, – вежливо и невыразительно звучал в трубке голос Кена, – то, пожалуй, принимайтесь за рабочие чертежи.
      Все еще не веря новости, Рафф выслушал полный отчет о новом решении комитета и о том, что хотя Фрэнклин Дэвис невольно поддался общему изменившемуся отношению к проекту Раффа, однако окончательно он устыдился лишь тогда, когда "оппозиция" (то есть сторонники Стрингера) постановила обратиться за помощью к местно му банку.
      – Кен! – завопил Рафф. – Я вас обожаю! Объясните, как нам удалось этого добиться? Нет, не нам! Вам! – И от полноты восторга добавил: – Кен, будь вы католиком, я выбрал бы вас папой.
 
      Спать в такую ночь было бы возмутительной тратой времени. Рафф прошагал по комнате еще несколько миль, потом схватился за телефон, стоявший на чертежной доске. Он позвонил в Тоунтон Эбби Остину. Его радость переливалась через край. Он должен был с кем-нибудь поделиться. Трой... Если бы можно было все рассказать Трой!
      Его звонок разбудил Эбби.
      – Эбби, они утвердили! – крикнул Рафф. – Сегодня вечером.
      – М-м? – сонно промычал Эбби.
      – Сегодня вечером утвердили!
      – Рафф?
      – А кто же еще, черт тебя дери?
      – Что утвердили?
      – Проект церкви. Я строю конгрегациональную церковь. Не могу спать. Должен был рассказать тебе.
      Тут Эбби наконец проснулся.
      – Здорово! Вот это славная новость!
      – Еще бы не славная! – орал Рафф. – Новость на славу!
      – Как это тебе удалось? В твоем последнем письме был сплошной мрак.
      – Сам не понимаю. Настоящее стопроцентное чудо.
      – Погоди минутку, моя супруга желает что-то сказать тебе.
      – Это изумительно! – воскликнула в трубку Феби. – Ну, Рафф, теперь у вас все на мази.
      Потом трубку снова взял Эбби.
      – Не понимаю, с чего это я радуюсь. Ведь ты теперь мой конкурент.
      Рафф рассмеялся.
      – А мое письмо ты получил? – спросил Эбби.
      – Какое письмо?
      – Значит, оно еще не дошло. Слушай, Рафф, наш разговор очень затягивается...
      – Платить мне, а не тебе, – поддел его Рафф и ухмыльнулся.
      – Знаю, – ответил Эбби. – Но счет будет черт знает какой.
      – Что ты хотел сказать насчет письма?
      – Ах да, – спохватился Эбби. – Это по поводу обеда в следующую пятницу. Мы хотим, чтобы ты приехал...
      – Эбби, я бы рад, но проект нужно сделать как можно скорее, а ты же знаешь, чертежника у меня нет.
      – И все-таки постарайся, – попросил Эбби. Потом добавил: – Я подумал, что, может быть, тебе захочется приехать. Трой возвращается из Бостона.
      – Трой?
      – Да. Миссис Винсент Коул. Моя сестра, – уточнил Эбби.
      Даже сам Рафф слышал, как лицемерно прозвучали его слова:
      – В общем, мне, конечно, нужно побывать на участке Вертенсонов. Постараюсь соединить то и другое...
      – Ладно, притворщик ты этакий! Молодчина, что позвонил. Поздравляю еще раз. Теперь ты и в самом деле мой конкурент, op`bd`? Ну, хватит нам болтать.
      Рафф повесил трубку. Ему было наплевать на счет. Он снова начал бродить по конторе, и с каждым шагом радость его росла.
      Трой – он самым нелепым образом выпевал ее имя – Трой, если бы ты была здесь!
      Поскольку о сне не могло быть и речи, он сделал единственное, на что был сейчас способен: подошел к большой чертежной доске, заточил десяток новых карандашей, наколол чистый лист кальки и взялся за рабочие чертежи смитсберийской конгрегациональной церкви.

40

      Пятница была насыщена неожиданными событиями. К концу этого дня Рафф оказался в "Дубовом баре" нью-Йоркского отеля "Плаза". Кроме него, за столом сидели Трой, Феби и Эб. Белые салфетки почернели от геометрических фигур и перепутанных карандашных штрихов: То были эскизы общих видов и деталей церкви Раффа и актового зала доусонской частной школы Эбби.
      Вообще говоря, ничего удивительного в этом не было, так как за столами, где сидят архитекторы, споры, как правило, ведутся на салфетках, скатертях, подносах и на обороте старых конвертов. Но сегодня обстоятельства были особенные, и Эбби с Раффом чертили не потому, что не могли обойтись без чертежей, а потому, что старались как-то разрядить атмосферу.
      Теперь Рафф уже знал, что лучшими часами в этот день были часы, проведенные им в Ньюхилле. До того, как он встретился с ней. До того, как ему все стало известно.
      В четыре часа он стоял на пригорке, глядя на дом Вертенсонов. Первая секция крыши уже была покрыта черепицей цвета морской волны: Рафф для того и приехал, чтобы посмотреть, как идет эта работа.
      Роджер и Лойс Вертенсоны стояли рядом с ним и тоже смотрели на дом, на пологую, нависшую над гостиной крышу, выложенную большими треугольными голубовато-зелеными пластинами.
      – Вот уж не жалко, что всадил в эту штуку столько денег! – воскликнул Роджер.
      – А мне жалко, – заметила Лойс. – Но она вполне стоит того.
      Дом словно уплывал вдаль, к горизонту, и выступающие края пятиугольной кровли мягко поблескивали в лучах солнца, гармонируя, почти сливаясь по цвету с водой и небом.
      "Неплохо получилось", – думал Рафф. Сначала, распластавшись на этой самой крыше и наблюдая за рабочими, которые настилали черепицу, он испытывал настоящий Ужас: ему вдруг показалось, что она выглядит отвратительно. Отвратительно было все: и цвет и форма. Но теперь, когда секция была закончена, почти однотонные плитки образовали теплую, нежную цветовую мозаику и необыкноенно удачно объединили дом с водой и небом. Так удачно, что он сам себе не верил. И вообще, все это было даже чересчур: ведь, кроме того, была еще и радость победы в борьбе за церковь. Впитать то и другое одновременно Рафф не мог; видимо, его душевному складу не хватало гигроскопичности. Да, для него это было чересчур.
      Впрочем, как это он сразу не понял, что за счастье которое дала ему работа, придется расплачиваться? Что-нибудь непременно случится.
      Все стало ясно уже через час, когда он приехал к Трой Не при взгляде на нее – этот взгляд просто отдался болью в его сердце, – а при виде напряженного лица Эбби.
      – Нам пришлось немного изменить планы, Рафф. ЭДЬ1 не останемся в Тоунтоне, а все вместе повезем Трой в Нью-Йорк, – сообщил Эбби.
      – В Нью-Йорк? – переспросил Рафф.
      – Да, в Нью-Йорк, – сказала Трой. – Я уезжаю в Западную Виргинию. Все готовы? – Она стояла посреди комнаты, держа в руке сигарету. На ней был строгий костюм из шотландки. Потом она обратилась к Феби: – Мадам, если вы готовы...
      Пока они шли к машине Эба, Феби объяснила Раффу;
      – Тут было настоящее сражение. Трой только недавно приехала. Ее привез какой-то тип по имени Лайл Кейз – она познакомилась с ним там, в Бостоне. Эбби из себя выходил, уговаривая ее не ехать. По-моему, это у них первая серьезная ссора за всю жизнь.
      – Очень трогательно с вашей стороны, Рафф, – сказала Трой уже в машине. – Вернейший мой поклонш явился выпроводить меня.
      Рафф неподвижно сидел рядом с нею, замкнувшись в молчании, пока Эбби, сидевший спереди, раздражен? рассказывал ему о том, что произошло. Рафф был неспособен к комментариям: она была возле него, он вдыхал запах ее духов, видел, как она сбрасывает лакированные туфли, скрещивает ноги и болтает этими стройными ногами, в то время как сражение между ней и Эбби разгорается с новой силой. Сражение, в которое ему. Раффу, лучше не вмешиваться. Потому что он все равно будет в проигрыше, кто бы из них ни одержал победу. И он не мог не думать о том, как горько ему будет возвращаться в Смитсбери одному. После того, как снова довелось побыть с ней.
      – Ничего хорошего из этого не получится, и я ту т умываю руки. Объясни мне, Трой, на что ты рассчиты ваешь? – горячился Эбби. – Из-за своей дурацкой гор дости ты...
      – Ох, Эб! – перебила Трой. – Хватит тебе пилить меня! Повторяю в двадцатый раз: я еду не по какому-то глупому импульсу. Я и сама знаю, что мне там будетневесело. – Не дождавшись реплики Эбби, она продолжала: – Винсент каждый божий день звонит мне и умоляет приехать. Не могу же я просто порвать с ним, даже не попробовав что-то наладить. Если не ради себя, то ради Дебби. – Короткое молчание. – Знаю, это звучит смешно и ужасно старомодно, но Винсент и вправду нуждается во мне. И зачем ты опять затеял этот разговор?
      – Ты просто не в состоянии здраво судить о том, что такое ты делаешь, – заявил Эбби. – И великолепно доказала это, позволив Лайлу Кейзу привезти тебя сюда из Бостона.
      Рафф невольно посмотрел на Трой.
      Она ответила ему прямым взглядом.
      – Рафф, известно вам, что мой брат стал блюстителем общественной нравственности? Знаете, из-за чегб такой шум? Лайл Кейз, очень милый молодой человек, был настолько любезен, что привез меня сюда из самого Бостона. – Обращаясь к Эбби: – Кроме того, ведь я, как сказал бы Винсент, сразу вышвырнула его за борт, не так ли?
      – Господи помилуй, Трой, да он самый настоящий ублюдок!
      – Эб, дай мне, пожалуйста, сигарету, – вмешалась Феби, стараясь переменить тему разговора. – Ты ничего не рассказал Раффу об участке, который мы смотрели вчера? – Она повернулась лицом к заднему сиденью – крепкая, красивая, с удивительно белой кожей и блестящей черной челкой; каждым своим движением, каждым вздохом она старалась поддержать, смягчить, даже вдохновить Эба, вернуть ему уверенность, дать теплоту и волю к жизни, в которых он, подобно любому человеческому существу, так нуждался и которых так долго был лишен по милости Нины. Как завидовал Рафф такой полноте чувства, как мечтал о ней!
      Вечером, после обильных возлияний в "Дубовом баре", выйдя вместе с Эбби в уборную, Рафф не удержался от вопроса:
      – А кто он такой?
      – Кто?
      – Лайл Кейз.
      – Полное ничтожество, – сказал Эбби, оглянувшись и удостоверившись, что в комнате никого нет. – Он из хорошей семьи, но, знаешь, в семье не без урода. Трой в восторге от него, потому что он хочет пройти в Конгресс и прикидывается либералом, этаким лейбористом. Все это было бы очень хорошо, если бы я не знал, что он – просто вонючий оппортунист. – Эбби вдруг набросился на Раф-фа: – Это все по твоей Винс, Рафф. Ничего бы не было, если бы...
      – Какая разница! – перебил Рафф. Он был так несчастен, что уже не пытался притворяться. – Все равно она уезжает в Западную Виргинию!
      – Не в этом дело. – Эбби медленно, тщательно вытирал руки бумажной салфеткой. – Дело в ее настроении. Я всегда считал, что у нее больше здравого смысла, чем гордости, но, видно, ошибался. – Он замолчал. – Знаешь, что я обнаружил? Трой написала мне об этом из Бостона. Моя мать иногда способна на самые фантастические вещи, и Трой обожает ее, но почти все ее теперешнее поведение (да и прежнее тоже, я думаю) объясняется тем, что однажды, когда Трой было тринадцать лет и она собиралась на какой-то вечер, мама вдруг посмотрела на нее, покачала головой и сказала со своей характерной интонацией: "Слава богу, что ты хоть умненькая". Конечно, Трой тогда была еще очень нескладная, но потом она стала просто красивая. А попробуй сказать ей об этом! Слова матери так и засели у нее в голове. – Эбби задумался. – Она чертовски уязвима сейчас... Уже одно то, что она едет к Винсу... – Он бросил салфетку в мусорную корзину и взглянул на Раффа. – И ничего бы этого не случилось, если бы ты так постыдно не сбежал в Смитсбери. Уверен, что не случилось бы. Я-то ведь знаю, что с тобой происходит.
      – Что со мной происходит? – рассеянно спросил Рафф. Мысли его были полны тринадцатилетней девочкой, собиравшейся на вечер.
      Эбби промолчал: в уборную вошли двое мужчин. Но, возвращаясь с Раффом в бар, он резко спросил:
      – Почему ты не сказал мне?
      – Какого черта ты спрашиваешь? – так же резко сказал Рафф. – Будто не знаешь, как она ко мне относится? Я для нее просто шут, или комнатная собачонка, или еще что-то в этом роде... Но если бы даже все было по-другому, разве я мог бы вторгнуться в ее жизнь, когда...
      – А я-то думал, – прервал его Эбби, – что это ты всегда говорил...
      – Ну а теперь не говорю. – Они подошли к дверям бара.
      – В общем, сейчас уже поздно вспоминать об этом, – уныло сказал Эбби.
      Они прошли в другой конец бара, к своему столику у самой стены, покрытой тускло-бирюзовой росписью.
      – Я заказала еще мартини для всех, – объявила Трой. – Выпьем, пока мой братец не превратил эту отвальную в...
      – Рафф, расскажите нам о ваших делах в Смитсбе-ри, – поспешно вмешалась Феби.
      Эб заерзал, взглянул сперва в сторону соседнего столика, за который только что уселись две пары, потом на жену.
      – Расскажи, Рафф.
      – О церкви, Рафф, услышать я хочу, – пропела Феби.
      – В другой раз, – буркнул Рафф.
      – Другого раза может и не быть, – заметила Трой.
      Официант принес четыре мартини.
      Эбби развернул чистую бумажную салфетку.
      – Расскажи, что ты там придумал. – Пусть все окружающие видят, как они мирно беседуют.
      – У меня нет карандаша.
      – Почему это у архитекторов никогда нет карандашей? – поинтересовалась Феби, вытаскивая из сумочки карандаш и протягивая его Раффу.
      Тут-то и началась салфеточная архитектура.
      Рафф набросал грубые эскизы церкви в плане и перспективе. Эбби взял салфетку и долго ее рассматривал.
      – Здорово, – сказал он наконец. – А как ты решаешь конструкцию этого стеклянного конька?
      Рафф объяснил. Теперь салфетку взяла Трой.
      – Замечательно придумано! – воскликнула она. Потом взглянула на Раффа. – Сделают они вас за это дьяконом?
      – Блум-дьякон? – Рафф поспешно отвернулся к Эбби. – Посмотрим твой актовый зал. – Он передал ему карандаш, тщательно избегая взгляда Трой.
      Эбби начал чертить на другой салфетке.
      – Я упрашиваю Эба представить этот проект на фестиваль искусств Новой Англии, – сказала Феби.
      – Сперва нужно построить зал, – возразил тот. Окончив чертеж, он показал его Раффу.
      – Как вы находите, Рафф? Ведь правда, это АизИпыз ригиз? – спросила Феби.
      Некоторое время они обсуждали актовый зал, потом снова выпили, потом снова заговорили о церкви, и тут Рафф рассказал о кампании Стрингеров и юмористически описал типичный дом в типичном поселке мистера Уильяма Фосса.
      – Рафф... – Трой поставила бокал на стол и закурила. – Если вы не представите этот проект на фестиваль, я больше никогда не стану с вами разговаривать. Впрочем, вполне возможно, что я и так больше никогда не буду с вами разговаривать.
      – Представлю в будущем году, – сказал Рафф. – К тому времени, Трой, у вас уже появится южный акцент И, конечно, вы ввяжетесь в борьбу с линчеванием и охотой на негров. Словом, дел будет по горло.
      – А я не собираюсь там жить до скончания века. Боже избави. Месяц, не больше. Но если послушать Эбби, можно подумать, что я продала свое первородство. Понятия не имею, что это за штука – первородство. А не заглянуть ли нам на минутку в "Персидский бар"?
      Эбби посмотрел на часы.
      – Не успеем. – Потом снова посмотрел на часы. – Никак не успеем, если не хотим остаться без обеда.
      – Ох, Эбби, кому нужен твой обед! – сказала Трой. Она тут же подозвала официанта и заказала еще мартини для всех.
      На Пенсильванский вокзал они приехали за несколько минут до отхода поезда.
      Пошатываясь, они брели под массивными сводами к эскалатору, jnrnp{i вел в главный вестибюль вокзала. Чемодан и шляпную картонку Трой нес Эбби.
      – Ни дать ни взять – римские бани! – балагурил Рафф, пытаясь скрыть отчаяние. Он указал на огромный вестибюль, где кружили сотни пассажиров, крошечных и затерянных в этом монументальном ледяном зале, которым архитекторы – то ли по собственному почину, то ли подчиняясь чужой воле – наказали город.
      Эбби привел всех к турникету и вызвал проводника.
      Глядя на Трой, Рафф, вдохновленный первоклассным, сногсшибательным джином, которым славился бар "Плаза", пришел к выводу, что ее поступок достоин восхищения: она упорно отказывается сдаться, или уклониться, или увильнуть – и все еще ухитряется верить, что скрытый, неприкосновенный запас порядочности, имеющийся, как правило, у каждого человека, припрятан где-то и у Винса, и хочет дать ему еще один шанс, и стойко, с несокрушимой гордостью, несет бремя неудачного брака.
      Но она ничего не знает о подлинных чувствах Раффа, о том, что он чувствует в эту минуту. Да и откуда ей знать? Кем бы он ни был для нее до сих пор – комнатной собачонкой, или шутом, или цветком на обоях, или даже образцом всех добродетелей, – в сан возлюбленного она его уже не возведет...
      Шарканье ног, стук каблуков по мрамору пола, истошные вопли репродукторов – вся эта какофония словно сверлила ему мозг.
      Трой повернулась к Феби.
      – Пожелайте мне счастья, мадам. – И она нежно поцеловала ее.
      – От всей души желаю, – пробормотала Феби.
      – До свиданья, мой славненький. – Трой обняла Эбби. – И не огорчайся, пожалуйста...
      – Может быть, ты все-таки передумаешь... – снова начал Эбби.
      Но она отвернулась и поцеловала Раффа.
      – Ну, ваш мальчик для битья уезжает, Рафф! Что вы теперь будете делать? – Ее большие глаза влажно блестели.
      Прежде чем он смог пошевелить онемевшими губами, она уже прошла турникет и начала спускаться по ступенькам. Он смотрел ей вслед. Что, если он вдруг выпалит правду? Если вдруг скажет ей о любви, которую слишком поздно разглядел в своем уязвленном и замкнутом для всех сердце?
      Что, если...
      Но он не смог выдавить из себя даже обыкновенного "до свиданья" и молча смотрел на стройную, горделивую фигурку в клетчатом костюме, сбегающую по ступенькам к платформе.
      Потом они все – он, и Эб, и Феби – повернулись и скорбной маленькой процессией начали пробираться сквозь шумную толпу к эскалаторам.
      Жестоко обвиняя себя, он думал о странном, даже роковом совпадении: они навсегда распростились точно в такой же обстановке, в какой три года назад встретились – на вокзале. Только тогда это было не в Нью-Йорке, а в Нью-Хейвене, и он был слеп и злился на нее за то, что она пригрела маленького негритенка, и ему даже в голову не пришло, что в этом поступке не было ни капли фальши или тщеславия...
      Серебристая лестница эскалатора подняла их уже почти на самый верх, когда Рафф почувствовал, что не может справиться с непреодолимым импульсом, который зрел в нем три года.
      – Подожди меня! – пробормотал (а может быть, и прокричал) он Эбби и помчался вниз по бегущим вверх ступеням, грубо, отчаянно раздвигая, расталкивая, чуть не сбивая с ног стоявших на эскалаторе неподвижных, как манекены, людей.
      (Брачная церемония в конторе судьи, и Трой, и ее откровенно-издевательская выходка, от которой у благостного чиновника искры из глаз посыпались.)
      Бегом вниз по эскалатору, бегом зигзагами по мраморному полу вестибюля сквозь толпу, бегом через турникет, мимо кондукторов в форме, бегом, огромными скачками, по ступенькам к влажной полосе перрона.
      (Трой, которая, опередив его, отвергла проект Флойда Милвина, а потом гневно выгнала Милвина из своего дома – маленькая дрожащая фигурка с животом, выпирающим из-под широкого шелкового жакета кимоно.)
      Он остановился, задыхаясь, не зная, куда идти дальше, который из двух поездов, пыхтящих на платформе, отойдет первым, и вдруг услышал крик: "По вагонам", и повернулся к длинному составу справа, и бросился вперед, и побежал, не сводя глаз с бесчисленных окон.