Впрочем, ее не вытащить из этой лачуги, пока Эдди не женится и не уедет. До тех пор придется подождать. Только бы он перестал путаться со шлюхами...
      Винс быстро прошел через вокзал и выскочил на перрон. Почти тотчас же он увидел высокого черноволосого Раффа Блума, а рядом с ним – Трой Остин.
      Он проложил себе путь через толпу к тому месту, где стоял Рафф. Угрюмый, мрачный, как туча, Рафф разговаривал с девушкой. Так вот она какая, Трой Остин!
      Винс смотрел на нее, чувствуя, как его интерес остепенно гаснет. Она совсем не такая, как на снимках. На йя ей больше двадцати двух. И она не так хороша, как он жидал. Фигура – да, ничего не скажешь, миниатюрная, чудесными пропорциями. Так в чем же дело? Может быть, для такого маленького личика тяжел подбородок? Нос короткий, но прямой, волосы подстрижены по-мальчишески. И совсем темные, а ведь Эбби блондин. По-настоящему хороши только глаза, большие, серые, полные ясизни и юмора, с каким-то озорным, вызывающим огоньком. Как и следовало ожидать, костюм простой, темный, перчатки белые. Но серьги! Безвкусные, позолоченные, с поддельными камнями – просто вульгарные; в Рэдклиф-колледже таких не носят. "Ну и что ж, – решил он, – девушка из семейства Остинов может позволить себе все что угодно".
      – Эй, Рафф! – Винс улыбнулся и сунул под мышку скатанные в трубку чертежи. – Я был тут неподалеку и решил, что еще, пожалуй, застану вас здесь. Я ведь говорил Эбби: его сестру нужно принять по всем правилам, а не поручать это дело такому неотесанному чурбану, как ты. – Он повернулся к Трой и снова пустил в ход свою испытанную улыбку.
      – Вы, конечно, Винс Коул, – сказала она. – Я знаю вас всех, вероятно, не хуже, чем своих отставных любовников. – Смех у нее был негромкий и приятный. – Не подержите ли вы мои вещички, Винсент? – Она отдала ему саквояж и пачку газет и журналов: "Тайм", "Нью-Йоркер", "Нью-Рипаблик", "Атлантик", "Бостон Пост" и "Нью-Йорк Тайме".
      После этого Трой Остин нагнулась, высоко приподняла юбку и отстегнула подвязки: черные кружевные ленты, отделанные горностаевыми хвостиками. Прохожие останавливались и откровенно глазели на нее. Трой Остин продолжала весело щебетать:
      – Прощальный подарок одного из моих бостонских поклонников. По-моему, у него восхитительное чувство юмора. Только они адски врезаются в кожу. – Она выпрямилась и теперь стояла, небрежно помахивая своими меховыми подвязками.
      Винс опешил. Ему очень хотелось быть на высоте положения, но ее манера держать себя сбила его с толку; ничего подобного он не ожидал. Нужно, видимо, как-то перестроиться, поискать другой подход. Найти тон. Он решил попытаться.
      – Будь у меня больше времени, я для такого случая надел бы расписные шорты.
      Трой Остин внимательно посмотрела на него, и он понял, что, кажется, хватил через край. Она сказала:
      – Воображаю. Уверенна, что у вас совершенно кривые ноги!
      Винс растерялся и сложил оружие; к счастью, Рафф Блум вдруг потерял терпение и заторопился.
      – Ну, ты сделаешь все, что нужно, Винс? – сказал он. А мне пора. Нужно работать.
      Трой обернулась к Раффу. Глаза ее на мгновение стали серьезными, но сразу же потеплели, и в них мелькнула озорная искорка:
      – А я-то надеялась, что вы пригласите меня на университетский бал, Рафф. Я вправду рассчитывала на вас. Мне до смерти хочется.
      – Все уже устроено, ¬– перебил ее Винс. Постепенно он начал уяснять какие-то особенности ее характера. – Вы приглашены.
      – Кем? – спросила она, на этот раз без особого интереса.
      – Винсентом Мэлкомом Коулом, – ответил он, позабыв, что уже пригласил Мэрион Халстед. Ладно, придется потом что-нибудь придумать. Сперва самое главное. – Пойдемте, – добавил он, – разыщем такси.
      – Ох, минутку!.. – Трой Остин оглянулась. – Подождите, я обещала этому мальчику в поезде… господи, да куда же он девался? – Она продолжала озираться. – Он такой… – Она не договорила и побежала куда-то в сторону.
      Винс увидел, как она подошла к одной из скамеек у кирпичной стены и заговорила с худеньким негритенком лет одиннадцати. Она представила его Винсу и Раффу.
      – Это Поль Свенсон. Я обещала Полю, что помогу ему разыскать родственников на.. какой адрес, Поль? – обратилась она к мальчику.
      Тот поднял худенькое личико и ответил, старательно выговаривая слова:
      – Джэксон-стрит, 31.
      Трой Остин сунула подмышку сверток с газетами и журналами, взяла мальчика за руку, и они пошли к выходу. Она спросила:
      – Мы дивно провели время в поезде, правда?
      Мальчик улыбнулся ей и кивнул.
      Винс шел рядом. За несколько минут его настроение совершенно изменилось. Теперь он готов был восхищаться решительно всем, что имело какое-либо отношение к Трой. Она прелестна – как он сразу не заметил этого? Сколько в ней задора, какое своеобразие! Как трогательно она заботится об этом негритенке! Сразу видно, что она на редкость великодушна. И хотя Винс никогда не был рьяным поборником равноправия негров, и даже негодовал, когда Рут как-то раз привела домой цветную девушку, которая будто бы отличалась редкими художественными способностями, – поведение Трой Остин казалось ему необыкновенным и привлекательным.
      Ему тоже следовало бы порой отваживать на такие вот поступки. Но тут сказывается главная его слабость: попадешь в какую-то колею и бредешь по ней. Почему он не умеет ломать привычные рамки, совершать смелые, неожиданные поступки?! Почему не может стать человеком с действительно яркой индивидуальностью?
      Он с облегчением вздохнул, когда Рафф Блум наконец ушел, а он уселся в такси с Трой Остин и мальчиком,
      И когда, сидя рядом с ней, рядом с сестрой Эбби, дочерью мистера и миссис Эббот Остин, внучкой Эббота Чейза Остина и праправнучкой (по материнской линии) Ханы Хастингз Трой, сидя бок о бок с девушкой, в ушах у которой болтались серьги, вдруг показавшиеся ему удивительно изящными, с девушкой, которая сразу же сбросила туфли и протянула на откидное сиденье стройные, обтянутые чулками ноги, выглядывавшие из-под короткой прямой юбки, Винс почувствовал, что у него перехватило дыхание и горячая волна медленно разлилась по телу.

4

      Совместное заседание обоих комитетов (финансового и художественного) по устройству традиционного университетского бала закончилось около шести. Эбби Остин, председатель финансового комитета, передал собранные деньги Бинку Нетлону, который жил рядом с банком, чтобы тот завтра внес их на текущий счет; это была куча скомканных долларовых бумажек, которые Эбби с превеликим трудом выуживал у студентов в Уэйр-Холле, Стрит-Холле и общеуниверситетских аудиториях.
      Эбби выходил из Уэйр-Холла с таким чувством, будто он сам и вся его семья уже с незапамятных времен трудятся не покладая рук во всяких комитетах. В Бостоне ни одно общественное дело, ни одно благотворительное начинание не проходило без участия его отца, на которого обычно возлагался сбор денежных средств. И сам Эбби в Гротоне, да и здесь, в Иеле, вечно был завален многочисленными – и, как правило, неблагодарными – обязанностями такого рода. Почему так получалось – трудно сказать: то ли дело было в его честной физиономии, то ли в добром имени, то ли просто в уверенности окружающих, что если денег не хватит, он сумеет покрыть дефицит.
      Он шел по мощеной дорожке вдоль заросшей плющом стены медицинского факультета и размышлял.
      Слава богу, хоть удалось уклониться от приглашения вступить в корпорацию медиков. И без того хватает комитетов и заседаний. Отказ от этой великой чести был самым отважным поступком за всю его юную жизнь, если, конечно, не считать поступления в Йельский университет вопреки давней традиции Остинов учиться в Гарвардском. Но после этого он как-то поплыл по течению и не сумел осуществить свои планы. Так они и остались планами. Теперь он с улыбкой припомнил тот памятный день в старинном доме Остинов на Коммонвелт-авеню, когда он вдруг обратился к отцу с неслыханным заявлением.
      – После долгих размышлений, – сказал он, – я решил не поступать в Гарвард...
      Румяное лицо отца посерело, так он был поражен.
      – Мне хотелось бы учиться где-нибудь на Западе, – добавил Эбби.
      – На Западе? – Отец даже поперхнулся. – Ты что же, собираешься поступить в Йель?
      И хотя прежде ему и в голову не приходила мысль о Нью-Хейвене, этот вариант оказался единственным, на который согласился отец.
      Эбби дошел до Хай-стрит, когда с Харкнес-Тауэр донесся бой часов. Минута в минуту! Вечно он является минута в минуту! Почему бы иной раз и не опоздать или не прийти раньше времени? Он смотрел на Стрит-Холл, где Нина Уистер назначила ему свидание, и не понимал, почему ему так хочется опоздать. Будь на его месте Рафф...
      И тут он увидел Раффа Блума, который выскочил из-за угла Чейпл-стрит и устремился под мост. Эбби ждал, повернувшись лицом к ветру и покуривая сигарету. На этот раз он все-таки опоздает. Очень хорошо! Рафф держал в руке бумажный кулек – конечно, с виноградом!
      – Я встретил твою сестру, и она... – начал Рафф еще издали.
      – Знаю, – ответил Эбби. – Я уже звонил ей в отель. Там у нее Винс.
      – Господи, Эбби, девчонка еще хуже, чем ты говорил. – Рафф порылся в кульке и вытащил гроздь винограда.
      Эбби улыбнулся, стараясь не показать, как глубоко его огорчили эти слова.
      – Мы собираемся к "М. и М. " выпить. Надеюсь, ты с нами?
      Рафф свирепо расправлялся с виноградом.
      – Мне надо работать, – коротко бросил он.
      – Винс приглашает нас провести вечер вместе, – сказал Эбби.
      – Твоя дурацкая сестра произвела на Винса такое впечатление, что прямо смотреть тошно, – разразился рафф, ожесточенно выплевывая виноградные косточки. – Я был лучшего мнения о его вкусе.
      – Пойдем, Рафф, – настаивал Эбби. – Будет тебе валять дурака! Что это за вечер без тебя!
      – Не прихватить ли за компанию еще этого негритенка, которого она подцепила в поезде? – проворчал Рафф, мотая головой.
      – Ах, ты вот о чем? – сказал Эбби. – Ну, это похоже на Трой. Только ведь она и вправду...
      – И к чему это кривлянье, к чему эта поза: "Ах, посмотрите, какая я ужасная либералка!" – вскипел Рафф. – Почему она не хочет быть такой, какая есть?
      – А она такая и есть, – отвечал Эбби. – Во всяком случае, думает, что такая.
      – Ну и черт с ней, – сказал Рафф. – Прости меня, Эбби. Я сегодня не в духе.
      Рафф действительно был мрачен как туча (о чем Трой уже сообщила Эбби). Его темно-синие глаза стали совсем черными. Ни с того ни с сего Эбби вдруг попытался представить себе, как выглядело бы лицо Раффа, не будь у него сломана переносица. Пожалуй, без этого дефекта оно потеряло бы часть своей привлекательности. И вообще оно не могло быть другим. Такие лица, состоящие из одних только углов и пересекающихся плоскостей, выражающие одновременно силу и нежность, бывают у поэтов, боксеров и, может быть, у клоунов. "Таких людей, – подумал Эбби, – никогда толком не поймешь: на их лицах одновременно отражаются самые противоречивые чувства и настроения. Словом, все вперемешку".
      Эбби неохотно попрощался с Раффом и некоторое время смотрел ему вслед. Вот его высокая фигура мелькнула на мгновение под готической аркой Уэйр-Холла и скрылась в мрачных глубинах здания. Досадно, что Рафф Ушел. Эбби всегда лучше чувствовал себя, когда он был Рядом: Рафф умел решительно всему придать интерес, умел вселить уверенность в собеседника и как бы обострить его зрение.
      Эбби посмотрел на зеленый циферблат башенных часов. Опоздал на пять минут. Отлично!
      Он перешел улицу и поднялся по ступенькам небольшого, в романском стиле, портика Стрит-Холла. Нина стояла в дальнем конце высокого вестибюля, беседуя с какой-то развязной девицей в синих штанах и белой блузе навыпуск.
      Ожидая Нину и не спуская с нее глаз, Эбби продолжал размышлять: с обычной своей трезвостью он отдавал себе отчет в том, что каждая встреча с ней вызывает у него какой-то приступ слабости. В отличие от этой мальчишеского вида девицы, с которой она сейчас разговаривала, Нина была необыкновенно привлекательна. Ибо, несмотря на то, что в последнее время она усвоила какую-то аффектированную манеру держаться, во всем ее облике была та гармония, которая делала ее совершенно неотразимой для Эбби: волосы у нее были еще светлее, чем у него, но оттенок совсем не такой, как у заурядных блондинок, – они как будто отливали потемневшим серебром. Когда она смеялась, на щеках у нее появлялись маленькие ямочки; она не злоупотребляла этим и смеялась не слишком часто. Прямые плечи и нежные очертания груди придавали ее фигуре удивительное равновесие и совершенство пропорций, которое напоминало ему совершенство и чистоту линий в архитектуре Миса ван дер РОЭ, блестящего и оригинального немецкого архитектора, лучшим созданием которого в Америке считался новый городок Иллинойс-ского технологического института, куда в свое время так хотел поступить Эбби.
      И еще были в Нине чистота, целомудрие – качества, которые делали ее, быть может, несколько холодной, но зато приносили Эбби огромную эстетическую радость. Нередко он спрашивал себя – и сейчас, ожидая ее, думал о том же, – не напоминает ли ее лицо портрет, виденный им в бостонской картинной галерее, когда он в один из воскресных дней с матерью и сестрой медленно обходил величественные ледяные залы?
      – Здравствуй, Остин! – окликнула его Нина. Она шла к нему грациозной, уверенной, чуть-чуть торопливой походкой.
      – Извини, я опоздал, – сказал Эбби.
      – Я уже решила, что ты подвел меня, Остин, – сказала Нина, когда они спускались по ступенькам.
      Эбби решил опаздывать почаще. Он убедился, что Нина тановилась внимательнее к нему, как только ей приходило С голову, что он может забыть о ней.
      – Я обещал Трой зайти за ней к Тафту, – сказал Эбби. Они шли по Чейпл-стрит к отелю. Что-то заставило его просить: – Кто эта девушка, с которой ты разговаривала?
      – Ах, эта? Это Лесли Хойт, наша натурщица по классу обнаженного тела.
      – Безобразно худа для натурщицы, – сказал Эбби.
      – Ничуть, – ответила Нина. – Просто она так одета. – Засмеявшись, она добавила: – Зацепило?
      Эбби взял ее за руку.
      – Ни капельки.
      – Спасибо и на том, Остин, – сказала Нина.
      Но рука ее была холодна. У нее всегда были холодные руки. Эбби это даже нравилось. Нина была сдержанна и не слишком эмоциональна. А с противными, не в меру чувственными девицами, которые начинают тяжело дышать или изливаться в нежных чувствах, едва возьмешь их за руку, У Эбби ничего не выходило. Они его буквально замораживали.
      Ему нужно было не это. Он отлично понимал, что попросту боится их, боится оскандалиться, оказаться не на высоте. Рафф и не догадывался, какой, в сущности, насмешкой над Эбби была вся эта потеха с проектом публичного дома.
      "Конечно, – думал Эбби, подходя к отелю Тафта, – сестре Нина Уистер не понравится. Нина слишком тихая, чтобы Трой могла заинтересоваться ею, слишком обыкновенная, заурядная: она слишком похожа на женщин, с которыми Трой сталкивалась в Бостоне и которых решила начисто вычеркнуть из своей жизни. И Трой, в свою очередь, не может понравиться Нине".
      Даже Рафф, такой терпимый к людям, и тот относится к Нине очень скептически. Во всяком случае, так казалось Эбби.
      Но она была единственной девушкой, которой он Доверял. Это доверие было вызвано особыми обстоятельствами: оно появилось после той ночи, когда он засиделся в Уэйр-Холле, заканчивая срочную работу, и Нина принесла ему термос с кофе. В четыре часа утра он проводил ее Домой, и после долгих поцелуев и объятий на лестнице на нее вдруг напал панический ужас, и она буквально вытолкала его за дверь. Этот страх или ужас, как бы его ни называть, так взволновал его и был так похож на его собственное горестное состояние, что, пытаясь успокоить " он нечаянно выложил ей всю правду о себе.
      Он хотел быть только с Ниной. Они оба страдают от одной и той же беды, оба сделаны из одного и того же теста: это тревожило его и в то же время успокаивало. Нина не станет презирать его за неловкость, не станет насмехаться над ним. "Поэтому, – думал он, – у нее такая власть надо мной. Впрочем, какое это имеет значение! "
      Куда существеннее другое: никак не удается узнать, что происходит за фасадом ее холодного оживления, не удается почувствовать, что ей нужен он, он один. Она как-то сумела внушить ему, что она неприступна, что растопить ее невозможно, и уже одно это делало его любовь шаткой, неуверенной, полной сомнений.
      Тут было о чем подумать, потому что изредка – например, в тот вечер, когда они признались друг другу в том, что им до сих пор не удалось расстаться с невинностью, – бывали все-таки минуты, когда он ощущал ее внутреннюю близость, и его сомнения рассеивались.
      Так было несколько недель назад, когда они гостили в Тоунтоне и ее мать устроила небольшую вечеринку: ему показалось тогда, что у себя на родине, в кругу старых друзей, Нина страшно гордится им; да, не хвастается, а именно гордится и хочет только одного: чтобы он понравился и был оценен по достоинству матерью и гостями.
      Но такие минуты близости и доверия были очень редки.
      Мать Нины, Элен Уистер, на средства которой жила Нина, была комиссионером по недвижимости. Эбби она показалась обаятельной и энергичной женщиной. Вечеринку она устроила без всякой показной роскоши, скромную, но с большим вкусом, и это тоже произвело на Эбби прекрасное впечатление...
      – А ты сказал Трой, что приведешь меня? – услышал он вопрос Нины.
      – Разумеется, – ответил Эбби. Они стояли на углу Колледж-стрит и Чейпл-стрит, ожидая сигнала светофора. – Должен предупредить тебя, что Трой, вероятно, прежде всего спросит, спишь ли ты со мной.
      – Ох!
      – Главное, Нина, смотри, чтобы она не одержала верх над тобой. Стоит ей почувствовать, что тебя легко смутить или вывести из себя, как она уже не отстанет...
      – Постараюсь не доставить ей такого удовольствия, – сказала Нина.
      На углу вспыхнул красный свет, и они перешли улицу. Уже на ступеньках отеля Тафта Нина схватила Эбби за руку и посмотрела ему в глаза.
      Этот взгляд, полный мольбы, взволновал и тронул Эбби, опять захотелось, чтобы она чаще нуждалась в нем – это так укрепляло их отношения!
      Он подошел к конторке портье и вызвал номер Трой. РмУ ответил Винс Коул; он сказал, что они сейчас пустятся. В голосе у него звучало ликование. Только тут эбби пришло в голову, что Винс, пожалуй, более подходящая пара для его сестры, чем Рафф, тем более что РафФ отнесся к ней явно враждебно.
      Эбби прошел в другой конец вестибюля, к дивану, на котором его ждала Нина.
      – Трой уже спускается, – сказал он. – Будь молодцом.
      Нина Уистер разрезала коротко остриженным ноготком целлофановую обертку и вынула из пачки сигарету. Склонив голову, она подождала, пока Эбби даст ей прикурить, и глубоко затянулась, готовясь к встрече, которая так ее страшила.
      Она должна справиться с этим. Должна. И принесла же нелегкая его сестру как раз в такой момент! Что бы ей приехать пораньше, когда Эбби еще ничего не решил? Впрочем, все равно Эбби без Трой ничего решить не может. Правда, он это отрицает, но одобрение Трой ему необходимо. Это ясно.
      – А что, если я ей не понравлюсь? – спросила она самым беспечным тоном, положив ногу на ногу. – Что тогда, Остин?
      – Какое это имеет значение? Абсолютно никакого.
      – Имеет все же, – сказала Нина. – Мнение Трой для тебя всегда имеет значение.
      – Ну конечно, я хотел бы, чтобы ты ей понравилась. Но это отнюдь не вопрос жизни и смерти, уверяю тебя, – ответил Эбби, обращаясь к сигарете, которую вертел в руках.
      Нина выпустила длинную струю дыма и посмотрела искоса на профиль Эбби, как будто надеялась, что это подбодрит ее. Длинный характерный нос, резко очерчен ный лоб, полные губы. И все-таки сквозь резкие черты лица проглядывала какая-то мягкость, слабость, податли вость, и это ее тревожило. Его неуверенность лишала Уверенности и ее.
      И потом, сколько у нее осталось времени? Каких-нибудь два месяца, и он получит диплом. И уедет. А ей еще Целый год учиться. Ну а дальше? Что, если ей потом не Удастся получить работу в Нью-Йорке и придется торчать в конторе матери, пытаясь быть полезной и как-нибудь оправдать расходы на свое содержание? Торчать там в конторе и смотреть, как мать выбивается из сил, интригует, заключает сделки, обхаживает клиентов и тем не менее еле-еле выколачивает на арендную плату и на поденщицу (раз в неделю), да еще на эти паршивые вечеринки для возможных клиенток – молодых женщин, у которых нет ни единой стоящей мыслишки в голове, да и мозгов-то нет...
      Но зато у них есть кое-что, чего нет у матери. У них есть комфорт и спокойная уверенность, что им не придется дрожать за свою судьбу, когда стукнет сорок пять.
      Ни за что! Мать лишилась всего этого из-за отца. И она, Нина, тоже лишится, если... Нет, она не смеет промахнуться. Лучше она оставит колледж, лучше согласится спать с Эбби, лучше вылезет из кожи вон, только бы одержать сегодня победу над Трой Остин!..
      И никакая это не низость! Просто времени осталось в обрез, а она вдруг испугалась – ведь на карту поставлено так много, а времени так мало...
      ... Гравированные карточки... Объявление в тоунтонской газете: "Мистер и миссис Эббот Остин III"...
      Кроме того, – и это самое главное, – ей не придется стать женой какого-нибудь грубияна: она будет женой Остина, и все будет в порядке, и она даже согласна спать с ним, потому что он такой мягкий и робкий...
      Каким облегчением была для нее его исповедь!
      Он единственный. Не такой, как остальные мужчины, не такой, как ее отец...
      Она остановилась на Эбби Остине не потому, что не смогла бы заполучить других мужчин, других поклонников; просто ни один из них не стоил того, чтобы терять время, бороться, отвоевывать его кулаками, зубами. Ее мужем должен стать Остин...
      А если она дошла до такого отчаянного состояния, так это только потому, что она знает, какой он нежный, деликатный и какой из него получится великолепный архитектор. И знает еще...
      Что же случилось с той Ниной Уистер, какой она была три года назад? Что случилось с Ниной Уистер, которая приехала тогда в Нью-Хейвен, полная непреклонной решимости изучить искусство вдоль и поперек, постичь все тонкости профессии, получить диплом, явиться в редакцию крупнейшего журнала и одним махом стать директором художественного отдела, знаменитой женщиной, достопримечательностью Нью-Йорка, этого города мужчин?..
      Что случилось с Ниной Уистер, всегда презиравшей товарок, которые без толку околачиваются в Йеле, не вылезая из автомобилей богатых фермерских сынков?.. ВЬ
      Случилось вот что: она потерпела крушение. Она поняла, одной решимостью ничего не добьешься – даже в редакциях фешенебельных журналов. Поняла, что решимость – это одно, а талант – совсем другое. И еще поняла, как мудро поступают те девушки, которые любому диплому предпочитают брачное свидетельство. Она поняла, что не хочет, подобно матери, в сорок пять лет биться о каменные стены захолустной комиссионной конторы, и тем более не хочет стать женой какого-нибудь ничтожества и днем умирать с тоски, а ночью – от отвращения.
      Вот почему, когда Винс Коул познакомил ее с Эбби Остином, Нина Уистер, усердная на первом курсе, полная сомнений на втором и вконец отчаявшаяся на третьем, приняла твердое решение...
      Теперь нужно бороться, нужно взять себя в руки, ни на минуту не упуская из виду конечной цели: автомобиль (непременно дорожный лимузин), и дом (один из этих чудесных современных домов), и собственный текущий счет в банке, и, разумеется, ежемесячный чек маме на кругленькую сумму, и длинные загородные прогулки в машине, а может быть, и наезды в Нью-Йорк за покупками. И частые посещения тоунтоновских магазинов и снисходительное презрение к толпящимся обывателям, которые будут глазеть на нее и восхищаться сказочно прекрасным домом, выстроенным Эбби по собственному проекту...
      Какая восхитительная перспектива!
      И мучительный страх, что все сорвется.
      Лишь бы Эбби Остин не сплоховал. Лишь бы выдержал.
      Ну, попробуй только не выдержать, Остин! Я просто задушу тебя!
      Нина опустила глаза и с ужасом обнаружила, что совсем сплющила сигарету. Она украдкой сунула окурок в пепельницу, оглянулась и увидела распахнутую дверь лифта и Винса Коула, пропускавшего вперед стройную темноволосую девушку с большими серыми глазами, которые сразу остановились на Нине.
 
      "М. и М. " (Макс и Марти) был излюбленным рестораном молодых архитекторов; он помещался на Чейпл-стрит, неподалеку от Йорка. При ресторане был бар. Этот Ресторан, да еще заведение Мори на другом конце города, ыли излюбленными местами сборищ студентов-архитекторов. Только у Мори было по-старомодному уютно, там еще сохранился колониальный стиль, дубовые столы были изрезаны инициалами посетителей, и нередко слышалось нестройное пение, а "М. и М. " был ресторан вполне современный.
      Нина была довольна, что встреча произошла здесь, в привычной для нее обстановке. Именно сюда обычно приглашал ее Эбби.
      – Дивное местечко! – сказала Трой Остин, когда они уселись перед длинной полированной стойкой бара.
      – Автор проекта перед тобой, – заметил Эбби, указывая кивком на Винса Коула.
      – Ах, вот как! – воскликнула Трой.
      Нина допила свое пиво, и вдруг ей стало куда легче и веселее. Оказывается, Эбби напрасно пугал ее: Трой совсем не так невыносима, как можно было подумать. А ведь только что, в отеле, впервые увидев Трой, увидев ее короткие, своеобразно подстриженные и зачесанные набок темные волосы, встретив насмешливый взгляд ее больших глаз, услышав ее мягкий, но властный голос, Нина была совершенно подавлена и не знала, куда деваться от смущения.
      А как она одета, эта Трой Остин! Бежевое бумажное платье с длинными рукавами и глубоким вырезом. В ушах золотые с жемчугом серьги. На запястьях болтаются и звякают какие-то побрякушки, старинные и современные вперемежку. У самой Нины никогда не хватило бы духу навесить на себя такую удивительную коллекцию украшений, от самых строгих до совершенно безвкусных. Впрочем, на Трой Остин они почему-то казались вполне уместными.
      Эбби, конечно, обожает ее, это ясно; для него она совершенство, ну, а Винс Коул... Как он, однако, разошелся!
      Винс шутливо склонил свою красивую голову и с деланной скромностью заметил:
      – Проектирование ресторанов – священный долг каждого, кто любит обедать на дармовщинку.
      Нина невольно оглянулась, вспомнив, какой жуткой дырой был этот ресторан до того, как Винс по собственной инициативе составил проект, нарисовал роскошный перспективный вид в красках и показал владельцам, которые так и вцепились в это предложение.
      Теперь главная стена напротив бара была выложена пурпурными глазурованными плитками; на ней висели великолепные изогнутые бра, освещавшие каждую кабинку. Повсюду были развешены абстрактные картины – дар студентов Стрит-Холла. Огромная задняя стена ресторана а целиком из стекла; за ней находился небольшой сад, центре которого стояла гигантская бронзовая статуя. Работа Винса принесла владельцам огромные барыши, с тех пор его кормили здесь бесплатно.
      – Вот бы тебе взяться и перестроить ресторан Локк-Оберса. Подумать только, такие омары, и совсем даром, – сказала Трой, обращаясь к Эбби. И потом Винсу: – А вы к тому же и талантливы! Давайте как-нибудь удерем с вами на травку, хорошо, Винсент?
      Ее мягкий, негромкий смех звучал так приятно, что Нина не сразу поняла, на что намекает Трой.
      Потом, с некоторым опозданием, она тоже рассмеялась и, подняв свою кружку, увидела, что пива в ней уже нет. Ну, конечно, она все выпила. Но зато всякая неловкость исчезла. От одной кружки! Право же, совсем неплохой вечер. И почему это она так боялась, что Трой ополчится на нее? Она начала мысленно сочинять письмо к матери с описанием всех событий этого вечера: как она встретилась с сестрой Эбби, и как он боялся, что она не понравится Трой, и как Трой была одета, и что говорила. Мама будет смаковать каждое слово...
      – Нина...
      Она оВернулась и встретила такой пристальный взгляд Трой, словно та впервые увидела ее.
      – Скажите, Нина, – начала Трой, – скажите, вы совсем спелись с Эбби? Или все еще принюхиваетесь друг к дружке?
      Вопрос застал Нину врасплох; неестественно улыбнувшись Трой, которая сидела на вращающемся стуле прямо и все-таки непринужденно, с сигаретой в одной руке и бокалом мартини – уже третьим по счету! – в другой, она ответила:
      – Да.
      – Что именно "да"? – спросила Трой.
      – Ах, Трой, прекрати это, – вмешался Эбби. – Давайте лучше сядем за столик.
      Трой кивнула и, подняв бокал, тихонько запела:

      – Содрали шкурку с кошечки,
      Раздели догола...

      – Трой, ради бога! – урезонивал ее Эбби.
      – Это старинная колыбельная песня, – сказала Трой с невинным видом.
      Нина судорожно глотнула и попыталась засмеяться, но лицо ее словно окаменело. Закуривая сигарету, она увидела, Что Эбби гневно и укоризненно смотрит на сестру, услышала, как он шепчет Винсу что-то насчет того, не пора ли им занять столик...
      – К чему такая спешка, Эб? – Трой повернулся к Эбби и тронула его за рукав. – Серьезно, Эб, ты ведь уже не младенец, и нечего тебе прятаться под стол. Я проел и полюбопытствовала, водишь ты эту прелестную девушку гулять в садик под кустики или нет? – И потом все так же мягко и ласково: – Не собираешься же ты жениться на ней, даже не выяснив, как ей больше нравится – по часовой стрелке или против?
      – Трой, ради всех святых! – тихонько умолял Эбби, глядя куда-то в сторону.
      Нина пыталась придумать какой-нибудь хлесткий ответ, чтобы утихомирить Трой, но все колесики у нее в мозгу словно заело, и она даже не могла согнать с лица злополучную вымученную улыбку.
      А Трой уже оВернулась к Винсу Коулу:
      – Давайте-ка нагрянем сейчас к этому бедняге Раффу Блуму! – предложила она.
      – Нам уже приготовили столик, – заметил Эбби.
      – Нет, давайте, – настаивала Трой. – Вытащим его сюда. Пусть пообедает вместе с нами.
      Теперь настал черед Раффа Блума. Нина была забыта. Она сидела слегка ошеломленная. По-видимому, Трой Остин посмеялась над ней, "дивно" провела время, а теперь Нина ей наскучила.