Глава СЕДЬМАЯ

Клубы пыли поднимались в раскаленный воздух над парадным плацем в первый день 1810 года. Жители Сиднея надели праздничную одежду и в приподнятом настроении собрались, чтобы послушать речь губернатора. Рядом с блестящей формой семьдесят третьего полка, мундиры членов Корпуса поблекли и выглядели довольно жалкими, хотя Корпус продемонстрировал мастерство владения оружием не хуже своих собратьев. Орудия батареи грохотали, и эхо отражалось от холмов на Северном берегу. Истекающий потом военный оркестр играл Национальный гимн.

Сара, сидя в экипаже с Элизабет и Генриеттой, отметила с усмешкой, которую старательно прятала, как почтительно толпа обнажила головы, когда ей продемонстрировали большую королевскую печать на верительной грамоте. Цилиндры и кепки слетели с одинаковой готовностью: ничто не указывало на то, что эта же самая толпа приветствовала свержение королевского наместника всего два года назад.

«Георг Третий: нашему доверенному и пользующемуся нашей особой благосклонностью Лаклану Меквори…»

В тесноте кареты Элизабет возилась со своей шляпкой, как догадывалась Сара, чтобы уберечь свое лицо от появления веснушек, а Генриетта, которой было почти четыре года, вела себя необычайно тихо и сосредоточенно смотрела куда-то. Она была зачарована развернувшимся перед ней зрелищем: никогда за свою короткую жизнь она не видела ничего, подобного этому великолепию красно-золотых мундиров, не слышала грохота барабанов, а залпы орудий батареи вызывали в ней почтительный трепет. Она, казалось, забыла о неудобстве многочисленных нижних юбок под ее платьем из индийского муслина. Сару забавляло, что Элизабет, которая абсолютно не обращала никакого внимания на церемонию, тем не менее получала огромное удовольствие от того, как прелестно она выглядит в своем платье, надетом лишь второй раз.

Выражение лица Луи, который стоял возле кареты, было скучающим, говорившим, сознательно или бессознательно, что эта жалкая демонстрация величия со стороны королевского наместника совершенно не производит на него должного впечатления. Он переложил шляпу в другую руку, слушая, как монотонно гудит голос военного прокурора. Стояла невыносимая полуденная жара, толпа яростно отмахивалась от мух, пытавшихся усесться на лица и обнаженные руки. Около Луи Дункан постоянно подталкивал своего брата и, поднимаясь на цыпочки, что-то нашептывал ему на ухо. Саре пришлось наклониться и тронуть его за плечо кончиком зонтика. Он обернулся, хитро улыбнулся ей и вопросительно поднял бровь по поводу недовольного лица Элизабет.

Губернатор закончил свое обращение, и снова прозвучал оружейный салют батареи и корабельных пушек. Снова прогрохотали барабаны и оркестр снова заиграл Гимн. Напряжение толпы спало.

Луи нетерпеливо распахнул дверцу экипажа.

— Боже! Как они обожают эти свои церемонии!

Он не сказал, кого имеет в виду: свиту губернатора Меквори или жадную до зрелищ, глазеющую толпу.

Уже занеся ногу на ступеньку, Луи вдруг остановился, повернув голову вбок и вглядываясь в толпу, которая уже разделялась на группы и медленно расходилась.

— Вон Джереми Хоган! — сказал он.

Сара наклонилась вперед: Джереми направлялся к ним, улыбаясь и все еще держа шляпу в руке.

— Джереми! — воскликнула она обрадованно. — Какими судьбами? Я никак не думала, что подобное событие может оторвать тебя от Хоксбери, даже если бы сам король…

Ее слова потонули в потоке радостных приветствий, которыми его встретили мальчики. Даже Элизабет утратила свой скучающий вид и очаровательно заулыбалась.

— Иногда на меня находит приступ ирландской общительности, — сказал Джереми, пожимая руку Луи. — Я вдруг замечаю, что стал скучным и заржавевшим в своем захолустье, и понимаю, что пора отправляться глотнуть цивилизации и набраться привычек нашей великой метрополии. Мне стало известно к тому же, что будет фейерверк — и тут я не в силах был устоять.

Луи настойчиво призывал его занять место в экипаже.

— Тогда вам не устоять против посещения Гленбарра. Пообедаем вместе, и, быть может, нам удастся уговорить вас побыть у нас. Сегодня вечером у нас будет большой костер и собственный фейерверк в честь прибытия Божьего помазанника.

При этих словах Сара заметила широкую улыбку, сразу появившуюся на лице Дункана.

— Ты очень непочтителен, Луи…

— Чепуха, дорогая моя! — рассмеялся он. — Я слышу проповедь, которую нам готовится прочесть преподобный Каупер: «Восстань и помажь его, ибо вот он пришел!»

Говоря подобным образом, он усаживался в экипаж вслед за Джереми, не обращая никакого внимания на протестующие возгласы Элизабет, которая вдруг поняла, что произойдет с ее муслиновыми воланами, если в карете станет еще теснее. Прежде чем захлопнуть дверцу, Луи обратился к мальчикам:

— Дэвид, вы сами доберетесь домой, ладно? Тут уже нет места.

Дэвид охотно кивнул:

— Конечно.

Дункан, как только услыхал слова Луи, весело помахал рукой и бросился через толпу туда, где все еще играл военный оркестр. Дэвид повернул и последовал за ним.

Луи с улыбкой смотрел им вслед.

— Думаю, теперь мы не скоро увидим эту парочку — пока они не проголодаются или не устанут до смерти.

Он сел и откинулся на спинку, и экипаж покатил. Он двигался медленно из-за вереницы карет и легких экипажей впереди. Сара обмахивалась веером и смотрела на пешеходов, которые перекрикивались друг с другом. Солдат распустили, и они смешались с толпой, их красная униформа выделялась яркими пятнами на фоне легких ситцевых и муслиновых платьев женщин. Хорошенькая девушка, повиснув на руке капрала семьдесят третьего полка, смотрела с легкой завистью на экипаж де Бурже, но тут ее спутник наклонился и сказал ей что-то, что заставило ее рассмеяться и забыть шелка и бархатную обивку, которые вызвали на минуту ее зависть. Было воскресенье, но вокруг как-то не было воскресной атмосферы: ноги людских толп поднимали клубы пыли, жара и шум вызвали у Сары головную боль, и она жаждала оказаться в прохладе Гленбарра.

Джереми довольно зло пародировал проповедь, которую, по его представлению, должен был вскоре произнести преподобный мистер Каупер в церкви св. Филиппа, приветствуя нового губернатора как спасителя колонии. Луи, выведенный из своего скучающего состояния, сильно веселился и откидывался на спинку, посмеиваясь. Он, что было совершенно в его характере, отказался присоединиться к той небольшой шеренге людей, которые рвались вперед, стараясь быть немедленно представленными Меквори. Они с Сарой были приглашены на прием в резиденцию позже на неделе, и ему претило стоять в очереди, ожидая под жарким солнцем возможности быть представленным новому губернатору на глазах у любопытных жителей Сиднея.

Пока мужчины вели беседу, Сара получила возможность как следует рассмотреть Джереми. Она отметила происшедшие в нем за последние годы перемены. Он уже привык к своей свободе: раскованность его поведения, речи и юмора уже была иной, чем в то время, когда он был ссыльным-управляющим Эндрю. Его камзол был прекрасно скроен, белье — безупречно бело, на нем лежала печать процветания фермы на Хоксбери. Она также заметила с некоторой тревогой седые пряди в его черных волосах и осознала, что, в конце концов, ему уже сорок два или сорок три, а годы, проведенные им в колонии, кроме последнего, были тяжелыми и изнуряющими. На лице у него был темный загар, а кожа загрубела от пребывания на открытом воздухе. Но в нем была уверенность человека, который живет в мире с окружающими; она сомневалась, что он часто обращается мыслями к Ирландии. Четырнадцать лет рабства отделили его полностью от того человека, которым он был там — юношей, увлеченным женщинами и лошадьми. Он был уверен в своем будущем и мог просто пожимать плечами, вспоминая о приговоре, вынесенном за агитацию против правительства. Это не испортило его репутации: здесь, в колонии, он волен подняться на любую высоту. Глядя на него, Сара заметила, что она думает о той ссыльной, которая живет с ним, и ей было интересно, женится ли он когда-нибудь на ней.

В этот вечер все в доме де Бурже — гости, дети и слуги — стояли вокруг огромного костра, за которым следили Эдварде и Тэд О'Малей. У небольшого костра Бесс и Кейт по очереди поворачивали свинью на вертеле. Воздух был насыщен ароматом жареного мяса.

Элизабет, стоя рядом с отцом, громко взвизгнула, когда в воздух взвилась ракета и рассыпалась дождем розовых звезд. Во всем городе сверкали точки костров, горевших в честь губернатора Меквори. Из дюжины мест, которые Сара могла рассмотреть и распознать, вылетали, расцвечивая ночное небо, фейерверки. Сидней никогда еще не был так красив: темнота скрывала его убогие домишки, а в небе сиял молодой месяц, рассыпая серебро по воде залива. Двадцать костров горели этой теплой летней ночью.

Сара, захваченная окружающей ее красотой, вздрогнула от легкого прикосновения к рукаву. Около нее стоял Джереми. Он заговорил так тихо, что она едва смогла расслышать его за треском поленьев.

— Я целый вечер пытаюсь поговорить с тобой наедине, Сара.

Она улыбнулась, глядя на него.

— Что-нибудь важное, Джереми?

Потом ее взгляд быстро перешел на Дункана, отскочившего от выстрела хлопушки, которую Эдварде взорвал прямо у него под ногами.

— Думаю, важное для тебя, — тихо произнес Джереми.

Она повернулась к нему. Улыбка увяла на его лице.

— Что же?

— Я не знаю, слышала ли ты уже новость о Ричарде Барвелле.

— Какую новость? — спросила она резко. — Что ты имеешь в виду?

— На «Индостане» доставлено письмо о том, что леди Линтон умерла. Она оставила Элисон все состояние. Я слышал утром, что Ричард наводит справки о кораблях в Англию.

— Они оба едут? — Сара пыталась не выказать паники.

— Да, Сара, оба.

— Что ж… спасибо, что сказал мне, Джереми. Хорошо, что ты успел мне сказать это раньше других.

Губы ее дрожали, и нежданные слезы застлали глаза. И эти костры, и детские голоса — все это принадлежит другому миру. Сиднейские холмы, усеянные огоньками, поплыли перед ее взором. Коснувшись руки Джереми, она отступила на несколько шагов от костра, радуясь темноте, скрывшей ее лицо.

У Гленбарра был сонный вид, когда Сара взглянула на него поверх лужайки. Была середина дня, и в большинстве комнат были закрыты ставни, чтобы уберечь их от прямых солнечных лучей. Яркий свет лился со стороны гавани, и Сара, изредка обращая взор на залив, должна была защищать глаза рукой. В доме ничто не шевелилось. Дэвид, Дункан и Элизабет занимались с Майклом Сэлливаном, Луи отправился в город проследить за разгрузкой каких-то картин, присланных из Англии в Банон. Рядом с Сарой сидела на качелях Генриетта, ее раскачивала сонная няня. Голубое платье малышки развевалось, когда она взлетала в воздух. Со стороны конюшни доносился звон ведер. Ни малейшего ветерка не долетало с воды, и сосны, под которыми они сидели, были совершенно неподвижны.

Время от времени Генриетта что-то лепетала, и Сара рассеянно отвечала ей, но жара погружала обеих в летаргическое состояние. Рукоделие лежало в корзинке у ног Сары, и она даже не делала попытки взяться за работу. Прошло уже шесть дней со времени оглашения полномочий Меквори, и хотя поселение все еще продолжало праздновать, жара, которая усиливалась день ото дня, лишала жителей Сиднея как энергии, так и хорошего настроения. Сара прислонилась к стволу дерева, прислушиваясь к жужжанию насекомых вокруг и глядя на лужайку, которая пожелтела за эти засушливые недели, и на дорогу, ведущую к дому, напряженно пытаясь уловить звук копыт, которого ожидала.

Но первой Ричарда увидела Генриетта. В тот миг внимание Сары отвлекло появление рыбацкой лодки на заливе, прямо под их садом. Голос Генриетты заставил ее вздрогнуть.

— Вон кто-то едет, мама!

Сара быстро обернулась. Она узнала алую униформу Корпуса, но Ричард явился пешком: от медленно шагал по дорожке, и даже на этом расстоянии она заметила, что у него какой-то потерянный вид; это странно тронуло ее. Подойдя ближе, он остановился и посмотрел на группу под темными деревьями, защищая рукой глаза от солнца. Дымка, исходившая от нагретой земли, отделяла их друг от друга прозрачным колеблющимся занавесом.

Сара поднялась.

— Можно мне тоже пойти, мама?

Сара отрицательно покачала головой:

— Нет, Генриетта, тебе пора идти наверх и отдохнуть. Еще десять минут, и ее можно забрать, Фанни.

— Хорошо, мэм, — сказала Фанни обрадованно.

Сара покинула древесную сень и пошла через лужайку навстречу Ричарду.

Два дня назад Ричард прислал Саре записку, спрашивая разрешения повидать ее в Гленбарре. Записка положила конец сомнениям и вопросам, которые мучили ее с того момента, когда Джереми сообщил ей о смерти леди Линтон и о планах Барвеллов вернуться в Англию. Она ответила, написав, чтобы он пришел в такое время, когда Луи точно не будет дома. И затем она приготовилась ждать, мозг ее был на редкость спокоен и ясен. Она знала, что Ричард скажет ей, знала даже, какие слова он выберет. Это будет неудачным окончанием отношений, которые сложились между ними с того самого дня, когда они разговаривали наедине на маленьком пляже в конце сада. Десять лет их жизни шли параллельным курсом — временами они были очень близки, полны любви и нежности; временами они ссорились и становились чужими друг другу. Все было иначе, чем в Брэмфильде, когда они по-детски думали о любви; это чувство привело Ричарда с другого конца света, чтобы быть рядом с ней, и дало ему десять горьких лет, исполненных разочарования.

Идя ему навстречу через лужайку, она знала, что всему этому пришел конец. Она подошла близко и протянула ему руку.

— Я рада, что ты пришел, Ричард, — сказала она.

Он кивнул, но не ответил.

Она ухватила его за рукав мундира, направляя к веранде. Он поднялся за ней по ступеням и направился к стеклянной двери, ведущей в гостиную. Входя в комнаты, Сара увидела, как мелькает голубое платьице Генриетты, подобно голубому цветку под величественными соснами.

Ставни на всех окнах, кроме одного, были закрыты от солнца, и в комнате царил полумрак. Навощенный пол в промежутках между коврами выглядел прохладным, прохладу излучали и белые стены. Но срезанные цветы, которые еще утром были совсем свежими, уже увядали от жары. В этой комнате многое изменилось с тех пор, как она вышла замуж за Луи, но все же ощущение было точно таким, как в тот вечер, когда Ричард и Элисон пришли сюда впервые. Он внимательно осмотрелся, войдя, и Сара догадалась, что у него те же мысли.

Он остановился у камина, опершись о него одной рукой, устремив на нее пристальный взгляд. Она села на диван рядом. Глаза его были печально-задумчивы, когда он следил за ее движениями.

— Ты, наверно, слышала мои новости, Сара? — сказал он.

Она кивнула.

Он заговорил нерешительно:

— Тогда… ты не против того, что я пришел… так просто? Уже пять лет прошло с тех пор, как я виделся с тобой здесь наедине… пять лет, Сара!

Она внезапно потеряла власть над собой: губы ее нервно задергались, она протянула к нему руку.

— О, Ричард, Ричард! Если бы ты не пришел, я не знаю, что бы со мной было! Я бы этого не вынесла!

Вмиг он оказался возле, присев на скамеечку у ее ног, сжав обе ее руки в своих.

— Моя драгоценная Сара! Я тебя не отпущу! Нам не нужно больше расставаться! Я как-нибудь уговорю Элисон остаться здесь… Она должна остаться, если я этого хочу!

Она наклонилась, коснувшись его лба, ее губы нежно коснулись его щеки.

— О, молчи, Ричард! Молчи! Не нужно этого больше! Мы это уже говорили десять лет назад, и ничего хорошего из этого не вышло.

Он прислонился щекой к ее плечу.

— Боже! — воскликнул он. — Что же я натворил! Как я все испортил! Не нужно мне говорить, что я поступаю как ребенок — я это знаю, Сара! И в то же время я ничего с собой не могу поделать. Я не в силах разлюбить тебя, точно так же, как не в силах не дышать. Но все эти годы мы только мучили друг друга — и все.