Сара Дейн

— Ну, в таком случае… Ходят слухи, что месье де Бурже является родственником маркиза де Л. Имя называют лишь шепотом, моя дорогая Джулия, чтобы не ошибиться. Де Бурже жил в его доме — помогал ему в управлении поместьями или что-то в этом роде. У нашего молодого француза не было собственных денег, но он имел значительное влияние на маркиза. По слухам, он был хорошо известен и в другой части Парижа. В сущности, он пользовался своим правом вращаться среди людей гораздо более низкого происхождения, чем его высокородный кузен. Он принадлежал, таким образом, двум мирам, как часто бывает с молодыми джентльменами без состояния. Он был бы полным дураком, если бы иногда не обращал в материальную выгоду свое влияние на маркиза.

Джеймсу нравилось, что его слушают, и он продолжил:

— Семья неосмотрительно долго задержалась во Франции после революции. Сентябрьские массовые убийства коснулись и их, и маркиз понял, что ему не выбраться из Парижа. Он часто подозревал, что его нищий кузен имеет друзей среди якобинцев, и умолил его взять свое единственное дитя — дочь — в Лондон. Де Бурже удалось вывезти ее из Франции — и с ними отправились фамильные драгоценности.

Джулия затаила дыхание.

— Ребенок… что стало с девочкой?

— Девочка была больна еще до того, как они покинули Париж. Она умерла в Лондоне через год. Вероятно, де Бурже преданно ухаживал за ней.

— А драгоценности?.. — Эндрю озабоченно нахмурился.

Джеймс слегка приподнял плечи.

— Драгоценности? Что ты думаешь? Всю семью поголовно вырезали — даже племянников и кузенов. В живых остались лишь девочка и де Бурже.

Эндрю недоверчиво смотрел на него.

— Насколько ты всему этому веришь?

Тот широко развел руками, выражая неуверенность.

— В том-то и дело, — сказал он. — Эта история обошла полмира и, без сомнения, с каждым разом все больше искажалась. Говорят, самого де Бурже бесполезно спрашивать об этом. Он и не подтверждает, и не отрицает этого; он не выражает ни роялистских, ни якобинских симпатий. Все, что известно определенно, так это то, что у него много денег и что последние пять лет он непрерывно путешествует. Франция была в полном хаосе, когда маркиз отослал свою дочь. Поэтому, кто может быть уверен, что де Бурже не является просто его доверенным секретарем? Он вообще мог не состоять в кровном родстве с маркизом.

— Разве это возможно? — с сомнением спросил Эндрю. — Несомненно, кто-нибудь из лондонских эмигрантов смог бы опознать родственника маркиза. Вряд ли самозванцу удалось бы жить среди них.

— Мне это, конечно, тоже пришло в голову, — признался Джеймс. — В лондонских эмигрантских кругах эта история должна быть хорошо известна. Может быть, только на этом конце света ее можно рассказывать, потому то мы так далеки от первоисточника. Как бы то ни было, смерть ребенка оставляет состояние в руках де Бурже, и никто на него пока не претендует.

— У него есть жена? — спросила Джулия.

Джеймс кивнул.

— Ну, такое состояние не может избежать женских рук надолго. Он женился на дочери мелкого глостерского помещика. Они прожили вместе всего год. Она поехала навестить родителей и больше не вернулась к де Бурже. Там, по-моему, есть ребенок… девочка.

— Да, ты много успел за один день, Джеймс, — заметила его жена. — То, что ты разузнал за эти несколько часов, сделало бы честь шестерым кумушкам, вместе взятым.

— О, не все рассказано капитаном «Джейн Генри». Тут еще, наверное, кое-что добавил Уильям Купер.

— Целое состояние в драгоценных камнях… тем не менее жена не выдержала больше года… — Сара задумалась над рассказанным. — Что-то очень уж непонятно. Может быть, он держался вдали от Англии из-за нее… Или появился еще кто-то заявить права на состояние.

Эндрю коснулся ее руки:

— Если осмелишься, дорогая, можешь допросить самого француза. Макартур ведет его и Купера к нам.

С горящими щеками Сара повернулась: Джон Макартур был почти возле них, а де Бурже с Уильямом Купером на шаг или два позади.

— Миссис Маклей… — Макартур с улыбкой указал на француза. — Месье де Бурже заявляет, что уже знаком с вами. Конечно, это игра его воображения?..

Сара заносчиво подняла голову.

— Нет, месье де Бурже прав, мы знакомы.

Луи де Бурже сделал шаг вперед. Он взял руку Сары и низко склонился над ней.

— Мадам, — сказал он, — я окружен незнакомцами. Я надеюсь, что вы и ваш муж простят мне, что я навязываю вам свое общество подобным образом?

Он поднял ее руку для поцелуя, и Сара знала, что в этот момент все глаза в комнате обращены на них.

Глава ПЯТАЯ

I

Что-то в Луи де Бурже отвечало в Эндрю той потребности, которой он до этого времени за собой не замечал. Сначала он не испытывал к французу ничего, кроме простого любопытства, затем он должен был признать, что его забавляет цинизм последнего, то впечатление, что он уже взвесил все, что жизнь способна предложить человеку; то, как он хитро посмеивается над уловками колонистов в их погоне за богатством и при этом умудряется скрывать все это под маской вежливой озабоченности их проблемами. Эндрю беседовал с Луи и нашел в нем то, чего ему так долго не хватало: человека, который был в стороне от неустанной борьбы за наживу, за уступки, за выигрыш. Через два месяца после приема в правительственной резиденции де Бурже вернулся в Сидней и жил в новом доме Уильяма Купера. Эндрю теперь с нетерпением ждал, когда сможет распить с ним бутылочку вина, передавая последние слухи и пересуды и выслушивая едкие, часто сокрушительные комментарии Луи относительно всей панорамы жизни колонии.

— Я их всех презираю! — провозглашал Эндрю. — Спекулянты! Им бы только землю захватить!

— Естественно, ты их презираешь, — отвечал на это Луи с улыбкой. — Многие из них не так опытны в спекуляции, как ты сам, а я уже пришел к выводу, что тебя раздражает все второсортное.

Эндрю привык смеяться подобным колкостям. У этого галльского острословия была свежесть, которая его одновременно и занимала, и раздражала.

— Черт меня подери, если я понимаю, почему ты здесь вообще живешь! — говорил Эндрю. — Мы тебе так неинтересны, мы так буржуазны.

Луи пожимал плечами.

— Буржуа быстро плодятся, а их дети наследуют землю. — Он натужно зевнул и закончил: — Хотя я вынужден признать, что добрый Уильям Купер является слишком ярким тому доказательством.

— Не представляю, почему люди мирятся с твоей грубостью, разве только потому, что твоя вежливость намного хуже. — Эндрю говорил резковато, но с улыбкой. — Если Купер кажется тебе таким утомительным, почему бы тебе не поехать с нами в Кинтайр на несколько недель? Мы собираемся там справить Роджество. Могли бы и поохотиться.

Лицо его собеседника оживилось.

— Вот этого, друг мой, мне бы очень хотелось.

II

Некоторое время Сара сидела совершенно неподвижно, внимательно разглядывая Луи. Он примостился на ограде широкой веранды Кинтайра; на нем были сапоги со шпорами и сюртук, который мог быть скроен только лондонским портным. Порой он отгонял своим хлыстом летних комаров, которые жужжали над головой. Он сидел к Саре боком, пристально глядя на реку, которая отсюда, с пригорка Кинтайра, была прекрасно видна. Он был, против обыкновения, задумчив, как будто забыл о том, что взятая им на себя роль редко допускает подобные мгновения. Он выглядел почти угрюмым, когда сидел так, глядя, как сумерки расползаются над водой. Буш выглядел таким же замкнутым и неприступным, как в тот раз, когда Сара впервые увидала его. Густо-лиловые тучи собирались в небе; в стороне, в горах, она услыхала гром и внезапно увидела разряд молний, проплясавших над узкой длинной насыпью. Низкая полоса красного цвета над горной грядой — это все, что осталось от прошедшего дня. Ниже по течению какой-то посторонний звук вспугнул диких уток. Они взлетели с быстрой грацией, темными силуэтами мелькнули на фоне неба и исчезли из виду.

Луи повернул к ней голову, но она уже не смогла как следует рассмотреть его лицо.

— Приблизительно через неделю, Сара, — сказал он, — я собираюсь уехать и пожить некоторое время на Непеане.

Складывая ночную рубашку, которую она шила для Себастьяна, Сара ответила шутливо:

— И кому же, скажи на милость, выпадет честь принимать тебя на этот раз?

Он резко взмахнул рукой, чтобы поймать комара.

— Сара, ты невозможна! Ты хочешь сказать, что я не получил удовольствия от пребывания в Кинтайре. Тебе, без сомнения, известно…

— Знаю, — успокоила она, улыбнувшись. — Я и вправду невозможна. Отнеси это на счет задетого женского самолюбия. Я просто хотела знать, кто тебя у нас похитит.

— Никто, — сказал он, покачав головой. — По крайней мере, никто, кроме реки.

— Реки?! Не может быть, чтобы ты ехал просто полюбоваться рекой!

— Почему бы и нет? Я собираюсь отправиться по реке до того места, где кончаются поселения.

— Зачем? — спросила Сара уже серьезно; она наклонилась вперед, чтобы лучше видеть его лицо.

— Я подумал, что, если мне понравится то, что я увижу, я попрошу пожаловать мне участок.

Сара тихо ахнула и осела в своем кресле.

Луи снова отмахивался от комаров, как и раньше, и казался совершенно спокойным. Он оглянулся через плечо, когда гром в горах загрохотал сильнее.

— Я обсудил это с Эндрю, — сказал он. — Кажется, никаких возражений против того, чтобы я здесь поселился, нет.

Услыхав это, Сара снова оживилась.

— Конечно, никто не станет возражать, но почему, Луи? Что тебя может здесь привлекать? Это ведь не твоя страна, не твоя среда. Здешние люди и их обычаи чужды тебе. Господи, да здесь почти никто не говорит на твоем языке.

Он тихо рассмеялся.

— Ты права — почти никто не говорит на нем. Ты — говоришь, но не хочешь доставить мне этого удовольствия, ссылаясь на плохое произношение. Как не стыдно, Сара, быть такой жестокой!

А потом шутливые нотки вдруг исчезли.

— Ты права и в отношении всего прочего, но все это уже не имеет для меня значения. Мне безразлично, кто мои соседи и что они обо мне думают. Англию я никогда не любил, и мне надоело болтаться по миру. Почему бы мне не остановиться здесь, хоть ненадолго? Если мне здесь понравится еще меньше, чем в других местах, я уеду. Я знаю довольно, чтобы понять, что не важно, где жить или с кем, конечно, если это не враги.

Сара нахмурилась.

— Но нельзя же взять землю, чтобы просто ею забавляться, Луи, — сказала она сурово. — Ты должен быть готов к ведению хозяйства, а я боюсь, что вправе сомневаться в твоих фермерских способностях.

Он усмехнулся в сгущающихся сумерках.

— У меня их не больше и не меньше, чем у твоего друга Ричарда Барвелла. Но если он может взять землю, значит и я могу.

— Но это не одно и то же! — горячо возразила Сара. Она знала, что выдала себя своей горячностью. Она также знала, что побаивается Луи де Бурже из-за его цинизма, из-за способности увидеть и взвесить ситуацию, как она есть на самом деле. Сара отчаянно надеялась, что он оставит тему Ричарда в покое.

— Сара, — сказал он, — у тебя такие феодальные взгляды. Земля для тебя бог: ты хочешь видеть, как растут твои владения, подсчитывать свое богатство. Ты бы стала маленьким царьком, дай тебе волю. — Он раскинул руки. — Посмотри же на эту огромную пустую землю! Мили, сотни нетронутых миль. А тебя шокирует, что кто-то вроде меня может получить крохотный надел для забавы. Превращу ли я его в ферму или в сад — кому до этого есть дело? Кто может мне сказать, что так нельзя? А что, если я доставлю себе удовольствие построить дом высоко над рекой, как это сделали вы в Кинтайре? Белый дом, Сара, — да, мне хотелось бы построить белый дом, хотя бы просто для удовольствия увидеть его среди этих ваших темно-зеленых деревьев. А если мне наскучит моя игрушка, когда она будет закончена, почему бы мне не продать ее, не почувствовать себя свободным и не уехать куда захочу, как сейчас? Конечно, жизнь вокруг меня будет для меня непривычной, но где, кроме Франции, найдешь французские обычаи?

— Я слышала, что французские эмигранты создали в Англии миниатюрный Версаль. Разве ты не мог бы быть счастлив там, с ними? Или в самой Франции? Многие же вернулись во Францию и приняли новый порядок или, возможно, ожидают реставрации.

У Луи вырвался возглас презрения.

— Те, кто ждет возвращения монархии на прежних условиях, — дураки. А эмигранты — глупое стадо, которое вместе блеет и совершает ностальгические поездки в Дувр. Кроме того, я не люблю Англию.

— Тогда остается Франция, — тихо промолвила Сара. — Если ты так презираешь бессмысленную надежду возродить монархию, почему же не возвратиться и не примириться с новым порядком?

Фигура Луи четко выделялась на фоне покрасневшего неба, пока она говорила; она увидела, как голова его откинулась назад и услышала легкий язвительный смех.

— Сара, ты наслушалась россказней.

— Каких россказней?

— Россказней о темном прошлом Луи де Бурже. — Он жестом остановил ее робкую попытку возразить. — Не пытайся отрицать это: мне прекрасно известно, что болтают. Я был когда-то нищим родственником маркиза де Л., разве не так? И также особо подчеркивается, что я провожу жизнь в путешествиях и что не похоже, чтобы я нуждался в деньгах. Все это так.

Он продолжал говорить спокойно. Отдаленные раскаты грома теперь уже звучали непрерывно, и голос его на их фоне был приглушен.

— Разве не рассказывают также, что я не остался в Англии, боясь, что вдруг объявится родственник маркиза? И что я не слишком ласково принят в эмигрантских кругах, и потому держусь от них подальше? Разве не так рассказывают?

Она ответила ему довольно спокойно:

— Ну, кажется, тебе все прекрасно известно, Луи.

— Конечно, я все это знаю. Только дураку это может быть неизвестно. Но те, кто говорит это, не имея представления о Париже тех дней, — тоже дураки. Это было ужасно. Не было ни минуты на раздумья. Решения следовало принимать без промедления, под страхом смерти. Они были очень смелы, эти люди, и довольно глупы. Отвага была, пожалуй, единственным, что им дали их традиции и воспитание. Мне кажется невероятно дурацкой гордость, которая позволяла им отдаваться в руки врагов, не уничтожив сначала хотя бы нескольких якобинцев. Но отвага была единственным достоинством моего уважаемого кузена маркиза. Он не имел ни воображения, ни возможностей. К кому же ему было и обратиться, как не ко мне, который всю свою жизнь, исполненную риска, учился быть незаменимым для богачей и в то же время на собственном горьком опыте познал жизнь бедняков? Мог ли хоть кто-нибудь из братьев и племянников маркиза выбраться из Парижа к морю в эти сентябрьские дни? Среди них не было ни единого, кто бы знал цену одного су и который не выдал бы себя за первые же полмили пути. Тот, кто раскидывал вокруг себя золото всю свою жизнь, не может за один день обзавестись привычкой к экономии. Нет, маркиз был прав, выбрав меня, самого из них последнего, чтобы доверить свою дочь. Я знал привычки крестьян, я понимал их и мог сообразить, как они поступят. У нас ушло двенадцать дней, чтобы добраться до побережья и еще две недели, чтобы найти судно, которое перевезет нас на тот берег. Как только я достиг Англии, то узнал, что маркиз мертв.

— А ребенок? — тихо спросила Сара.

— Жанна прожила лишь один год, — сказал он. — Трое сыновей и вторая дочь моего кузена также умерли от чахотки.

— И никого не осталось?

— Ну — вот! — Он демонстративно пожал плечами. — Вот вопрос, который интересует многих. Кто может быть уверен, что где-то там во Франции не существует более близкого родственника, чем я? Может быть, существует какой-то оставшийся в живых родственник, который ничего не знает о богатствах, вложенных в мои руки маркизом? Но он также вложил в мои руки заботу о своей хрупкой дочери, и мне причитается, по крайней мере, долг благодарности. Жанна умерла в собственной мягкой постели, а не на гильотине. Юристы могут выражать неудовольствие этой ситуацией, но я владел драгоценностями, которые мой кузен доверил мне, я и Жанна. Дома его были разрушены, его имения были розданы по кусочку в разные жадные руки, но драгоценности он отдал мне.

Сара сидела молча, обдумывая его слова, пытаясь найти несоответствия в его истории, пункт, по которому она могла бы его еще расспросить. Но оказалось, что такового нет. Она подумала, что он, вероятно, говорит правду. Она ясно видела, что Луи де Бурже свободно владеет всеми великосветскими манерами — она могла об этом судить в полной мере после нескольких лет, проведенных в Лондоне в качестве ученицы в модном ателье. Если он и был самозванцем и не являлся родственником маркиза, то поведение его этого ни разу не выдало. Какой человек, не имея соответствующего воспитания, может позволить себе быть таким грубым, показывать, как все ему наскучило, как это частенько делает он? Кто еще может носить такое платье и, кажется, его не замечать? Его тонкое смуглое лицо вполне вписалось бы в ряд тех, кто смотрел на парижскую толпу с эшафота.

— Что же до моей женитьбы, — продолжал он так же тихо, но отчетливо, даже на фоне громовых раскатов, — это еще один предмет для досужих толков. Я ничуть не хуже в этом отношении, чем многие мои предшественники: моя ошибка, возможно, просто более очевидна. Она была так хороша, что заставила меня пренебречь благоразумием, которое подсказывало мне, что мы друг другу не подходим. Она была так молода, что я полагал, что она приспособится к моим желаниям, но здесь я полностью заблуждался: она обладала волей и характером зрелой женщины. До своего появления в Лондоне она не имела ни малейшего представления ни о какой жизни, кроме той, к какой привыкла в своем огромном неуютном доме. Единственным предметом разговора была охота, а летом они впадали в спячку. Это был ее единственный мир, а у меня не хватило разума и чувства понять, что никакой другой ей и не нужен. После того как у нас родилась дочь, она отправилась навестить семью. И тут она написала мне, что не собирается возвращаться.

— И ты согласился принять это?

— Честно говоря, Сара, к тому времени она мне уже стала настолько безразлична, что я не сделал новых попыток расшевелить эту душу, лишенную воображения. Как только ее прекрасное лицо исчезло с моих глаз, я понял, что совсем не привязан к ней. Ее невозможно было завоевать никакими подарками, кроме лошадей, а жить с женщиной, которую интересуют только лошади, довольно утомительно. Думаю, ее семья считает несмываемым позором то, что она так публично расторгла наши узы. Но она отказалась вернуться ко мне, если только я не найду дома где-нибудь поблизости и не приноровлюсь к их охотничьему расписанию. Мне это предложение совсем не показалось заманчивым. И вот она продолжает жить со своими родителями, и мы изредка обмениваемся письмами — в основном касательно денег.

— А ребенок, твоя дочь? — подсказала Сара.

— Я о ней почти ничего не знаю. Ее мать совсем не обладает даром писать письма. Думаю, однако, что девочка обучится верховой езде раньше, чем сможет хоть что-то написать.

— Это грустно, — пробормотала Сара. — Такая пустая трата…

— Пустая… вот именно! Обе наши жизни истрачены впустую. Она была холодна как ледышка. Я бы с готовностью простил ей ее жадность и себялюбие, но не отсутствие тепла. Я не смог жить с женщиной, для которой муж был просто чем-то, что необходимо терпеть».

Сару охватила внезапная жалость к нему. Она никогда не могла себе представить, что сможет жалеть Луи, такого уверенного в себе и циничного; с этого момента ее чувства к нему изменились. Она увидела разочарование и горечь там, где до того замечала лишь изящные манеры и смиренную готовность отчаявшегося человека принять мир как он есть. Она знала, что через несколько секунд он станет прежним, но все же успела уловить нечто, скрытое за внешней легкостью.

Она вскочила и подошла к нему. Вспышка молнии озарила деревья на другом берегу реки, аккуратно возделанные акры Кинтайра и каждую черточку лица Луи, каждую деталь его внешности. Он ждал с какой-то отстраненной улыбкой на губах, пока она заговорит.

Она протянула вперед руку.

— Спасибо за то, что ты мне все это рассказал, — произнесла она. — Мое любопытство не заслуживало такой награды.

Он взял ее руку, не приподняв ее, как он обычно делал раньше, но крепко сжав, как будто Сара была мужчиной.

— Награда? — сказал он. — О нет, Сара! Мне далеко не безразлично, что вы с Эндрю думаете обо мне. Остальные… — Он передернул плечами. — Ну, пусть они посплетничают, если им этого так хочется. Но если я собираюсь остаться в этой стране, тогда я должен иметь вас обоих своими друзьями. Вы с Эндрю воплощаете дух этих мест…

Он прервал свою речь, когда удар грома разорвал небо над их головами. С внезапным порывом холодного ветра с гор хлынул дождь. Он обрушился с тропической яростью и хлестнул по их лицам, прежде чем они успели отскочить от перил.

Луи быстро схватил ее рукоделие со стула и бегом бросился за ней через веранду к двери. Шум этой сплошной стены дождя был оглушителен на запекшейся земле; молнии ослепительным блеском освещали сад. Они оба помедлили У двери, потрясенно глядя на эту картину и как бы радуясь, что им удалось спастись. Потом Сара, пытаясь привести в порядок намокшие волосы, повернулась и вошла в дом. Луи придержал для нее дверь и вошел следом. Когда он шел позади нее, в глазах его была непривычная мягкость и радость.

III

Ливень не прекращался всю ночь, он монотонно барабанил по крыше Кинтайра. Но к полудню следующего дня, когда Сара совершала свою ежедневную верховую прогулку по дороге, ведущей в Парраматту, сточные канавы по обеим сторонам дороги уже высыхали. Придорожные кусты и листва эвкалиптов еще сохраняли запах дождя, придавая бушу почти весеннюю свежесть. Она заметила изогнутые, вытянутые вперед шеи дюжины кукабар, которые расселись на верхней ветке потрепанного дерева. Они не двигались, пока она с ними не поравнялась; тут их головы запрокинулись, клювы раскрылись, и буш на милю вокруг огласился их сумасшедшим диким смехом. Сара так и не привыкла спокойно воспринимать эти звуки» и каждый раз смеялась вместе с птицами. Рот ее скривился восторженной гримасой, она закинула голову, как они, и разразилась грубоватым неудержимым смехом. Звук, издаваемый ими, преследовал ее в пути, заразительный, насмешливый, такой же странный и необычный, как страна, которая их породила.

Следующий поворот будет в двух милях от Кинтайра. Взглянув вверх, на солнце, она увидела, что ей уже давно пора возвращаться. На самом повороте она приостановилась, наморщив лоб и вглядываясь в даль, где жара создавала мираж, напоминающий воду, и где сгущалась полуденная дымка. Двое всадников на горизонте привлекли ее внимание. Она вглядывалась в них, затем, через несколько мгновений, подняла хлыст и взволнованно им замахала.

Оба всадника тотчас же замахали в ответ и пустили лошадей галопом. Она отъехала в тень эвкалипта, чтобы подождать их.

— Ричард! Джереми! — закричала она, когда те оказались достаточно близко, чтобы услышать.

Сидя на своей лошади, с легкой улыбкой на губах, она обдумывала причину, по которой они оказались вместе в этой поездке. Между Ричардом и Джереми не было никаких дружеских чувств; их антагонизм был слишком явным, чтобы им захотелось бок о бок скакать из Парраматты. Насколько она знала, у Джереми не было намерения уезжать с фермы Приста — он был там сильно занят и даже отказал Саре в просьбе приехать в Кинтайр на Рождество. Наверное, они встретились по дороге, и желание иметь компаньона поощрило Ричарда остаться рядом с Джереми. Гораздо более похожим на него было бы, если бы он просто поклонился управляющему Маклеев и проехал мимо.

Последние несколько ярдов Ричард проскакал впереди Джереми и первым подъехал к Саре. Одежда его была покрыта мелкой дорожной пылью, по лицу текли струйки пота.

Он улыбнулся от удовольствия при виде ее, перегнулся в седле и взял ее протянутую руку.

— Сара! Как ты поживаешь?

— Хорошо, Ричард, спасибо. — Ее ответ был ровным и спокойным. — А ты, а Элисон?

— Ничего, — ответил он, нетерпеливо и разочарованно заглядывая ей в лицо. Он тут же резко обернулся, подавив сердитый окрик, когда лошадь Джереми толкнула его.

— Нельзя ли?..

Ричард больше ничего не сказал. Он мрачно посмотрел, как рука Сары пожимает руку Джереми.

— Мы рады видеть тебя в Кинтайре, Джереми, — сказала она. — Но почему ты приехал? Что-нибудь важное, конечно, потому что я уже думала, что ничто тебя оттуда не вытянет, если ты даже на Рождество не приехал.

— При обычных обстоятельствах меня, конечно, ничто оттуда пока выгнать не может, — сказал Джереми. — Но на этот раз речь идет о великом Джоне Макартуре. — Он слегка сдвинул на затылок шляпу и продолжал: — Похоже, что Эндрю когда-то оказал ему услугу — и теперь он рад был поставить меня в известность, что надумал продать несколько маток и барана из своего мериносного стада. То есть, если мистер Маклей еще не раздумал их купить. Мне сдается, что он хочет еще какой-то услуги от Эндрю, потому что эти его мериносы ему роднее собственных детей.

Сара широко раскрыла глаза.

— Мериносы! Эндрю будет в восторге! Овцы Макартура начали давать шерсть, которая, на его взгляд, превосходит испанскую. Мы так надеялись заполучить еще…

Ричард не выдержал:

— Неужели тебе обязательно обсуждать овец и шерсть в первый же миг встречи, Сара?

Тон его был шутливым. Он, видимо, сожалел, что позволил ей заметить свое нетерпение. Лошадь его задвигалась, и он не делал особых попыток удержать ее. Это движение и его слова прервали разговор между Сарой и Джереми и возвратили ему ее внимание.

Сара рассмеялась, хотя и почувствовала, что краснеет от раздражения.

— Как же так, Ричард?! А я полагала, что такому фермеру, как ты, будет чрезвычайно интересно узнать о перспективе настрига шерсти!

Губы его слегка скривились, он пожал плечами.

— О, я оставляю эксперименты с шерстью для Макартуров и Маклеев — действительно важных людей в колонии. Ферма Хайд отнимает у меня и так достаточно времени, хоть она и невелика. Я буду надеяться достичь лет через десять того, что пионеры колонии имеют сегодня.

Он перехватил взгляд, которым обменялись Сара и Джереми, и это взбесило его.

— Что же, мы так и будем здесь болтаться на солнце целый день? Давайте двигаться дальше.

Не дожидаясь их, он развернул лошадь и поскакал по дороге.

Они поехали следом, и когда Сара поравнялась с ним, он снова обратился к ней.

— Я слышал, что у вас в Кинтайре гостит француз?

— Да, он встречал с нами Рождество.

Он неопределенно кивнул.

— Он перепробует, очевидно, всю колонию. И что ты о нем думаешь?

— Нам с Эндрю он нравится. И тебе он понравится, я уверена, когда ты его получше узнаешь. — Сара сбоку посмотрела на него. — Он-то никогда не обсуждает ни овец, ни их шерсть.

— По всей вероятности, нет, — сказал Ричард резко. — У него достаточно денег, чтобы воздерживаться от коммерции. Но мне интересно, был ли он так же далек от стремления подзаработать на стороне до Революции? Насколько я слышал, он испытывал тогда острую нужду из-за нехватки презренного металла.

— Люди несомненно рассказывают много сказок о Луи де Бурже, — сказала Сара холодно. — Жаль только, что они рассказывают не все. То, что остается за пределами рассказа, представляет не меньший интерес, нежели те немногие факты, которые выставляют напоказ. Для того, кто хочет это узнать — конечно, если он не ослеплен предвзятыми суждениями, — в Луи помимо безупречного покроя сюртука очень много достоинств.

Они достигли того места, где дорога раздваивалась, и одна ее ветвь вела к ферме Хайд. Взглянув на Ричарда, Сара заметила, как передернулось его лицо и напряглись руки, которые обычно так спокойно и уверенно держали уздечку. Ричард презирал нервные руки, когда речь шла о верховой езде, но сейчас, казалось, он совсем не замечал собственного напряжения.

— История этого француза совершенно не кажется мне достоверной, — сказал он, глядя прямо перед собой. — Что привело ею сюда, без рекомендаций, без какой-либо видимой цели? Он оставил жену и ребенка, насколько мне известно. Это подозрительно — уверяю тебя, ни один порядочный человек на это не способен. А если у него есть такое богатство, как рассказывают, то почему он не остался в Лондоне, где мог бы им насладиться?

— А вдруг Лондон не показался ему таким райским местом, как кажется тебе, Ричард? — Сара сказала это резко и тут же разозлилась на себя за то, что выказала перед ним эмоции. Она быстро переменила тему: — Полагаю, ты пробудешь в Хайде несколько дней? Ты, конечно, заедешь в Кинтайр, чтобы повидаться с Эндрю? Я советую тебе тогда поговорить с Луи и самому составить о нем представление. Иначе ты окажешься таким же ограниченным во взглядах, как все мы здесь в колонии, если будешь верить только сплетням.

Он так резко развернулся в седле, что ее лошадь отпрянула и чуть не сбросила ее.

— Если я нужен твоему мужу по делам, — сказал Ричард, — меня можно застать в Хайде в ближайшие два дня. Но чтобы я приехал в Кинтайр ссориться с тобой из-за этого чертова выскочки! Меня тошнит от того, как вы с Эндрю любезничаете с этим перебежчиком, который, без сомнения, был якобинцем, пока денежки не превратили его в роялиста. Можешь подбирать себе друзей в любых сомнительных местах, Сара, но не жди, что они станут и моими друзьями тоже!

— Хватит, Барвелл! — Голос Джереми звучал глухо от ярости. Он нагнулся и ухватил лошадь Ричарда за уздечку.

Ричард в ярости обернулся, не веря своим ушам.

— Что, черт побери, ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что вы должны извиниться перед миссис Маклей!

— Джереми… — вскрикнула встревоженная Сара. — Ты…

— Извинения-то как раз миссис Маклей и не получит! — рявкнул Ричард. — Я не откажусь ни от единого слова и, черт возьми, я буду благодарен, если ты не станешь совать нос в мои дела! Хотел бы я знать, какое право какой-то ссыльный имеет мне указывать! Смотри, как бы я тебя не притянул к суду за подобные дела!

Глаза Джереми остекленели от гнева.

— Можете сколько угодно угрожать мне, капитан Барвелл. Но оскорбляя миссис Маклей, вы оскорбляете ее мужа-и вы убедитесь, что ни он, ни я не боимся вас или суда магистрата, или любой другой вашей угрозы.