Сара Дейн

К дому он пристроил три комнаты под прямым углом к основному зданию, так что теперь вся длинная веранда была обращена к изгибу реки, открывая вид на две стороны. Темно-зеленый плющ вился по стене и тянулся вдоль ограды веранды, смягчая жесткие линии дома и создавая ощущение уюта. Перед домом был разбит небольшой сад, а стройные фруктовые деревья покрывали склон сбоку и, ненадолго расцветая, создавали ощущение хрупкой преходящей английской весны, что резко контрастировало с вечнозелеными зарослями вокруг. Сам дом уже утратил свой вид временного и недостроенного жилища: высокое местоположение позволяло видеть его издалека с новой дороги, он как бы провозглашал статус и положение Маклеев в колонии.

Сара за эти два года испытала чувство необычайного умиротворения: это были самые счастливые годы в ее жизни. Ей пришлось привыкать к ощущению свободы и безопасности, к сознанию, что уже не нужно хитрить и выгадывать, чтобы получить то, что требуется. Постепенно ей удалось привыкнуть к тому, что она является хозяйкой фермы, хозяйкой для Энни Стоукс и двух других женщин, которым вменялось в обязанность помогать ей. Работники в Кинтайре, как вольные, так и ссыльные, притрагивались к своим шапкам, когда она проходила мимо, и ей нужно было сдерживаться, чтобы не выказать своего удовольствия при виде этого почтительного жеста. На окнах появились занавеси, на полах — ковры, появились даже недорогие серебряные вещицы, которые Эндрю удалось купить у нового поселенца. Сара пришла от них в восторг и каждый раз, проходя мимо, потихоньку протирала их уголком фартука. Простые деревянные полы сверкали восковой мастикой, а мягкий свет подвесных ламп придавал известную прелесть даже простой мебели.

С первого же месяца по прибытии в Кинтайр Сара углубилась в изучение искусства управления фермой. Она сама вела счета, составляя их по черновым запискам, которые давал ей Эндрю. Сара быстро училась всему: через некоторое время она уже вела дела легко и споро, и Эндрю, подчиняясь ее желанию, оставлял все больше бухгалтерских дел на ее попечение. Но она не собиралась ограничивать свой интерес к фермерскому делу одними бумагами. Каждый день она верхом сопровождала Эндрю в его поездках по ферме с целью посмотреть, как идут работы над изгородями или как роют глубокие канавы, необходимые для отвода воды в сезон ливней; она начала разбираться в состоянии скота и в том, каким болезням он может быть подвержен, то есть усваивала все то, чему уделяла так мало внимания, когда слушала разговоры фермеров в низине Ромни. Постепенно дела фермы стали занимать ее не меньше домашних дел, и она вслушивалась в разговоры Эндрю с Джереми о скоте и урожаях. Вдоль всей Хоксбери вскоре стали говорить о том, что Эндрю Маклей женился на женщине, которая так же хорошо разбирается в делах, как и он сам.

Мир за пределами Хоксбери был известен ей лишь по сплетням, которые Эндрю привозил из поездок в Сидней или Парраматту, а также из частых писем, которыми она обменивалась с Джулией Райдер. Джеймс хорошо освоился с фермой и занимается ею с удовольствием, писала Джулия, дом ее постепенно обставляется, а сад приходит в порядок. Короче, Джеймс Райдер процветал так, как и следует каждому трудолюбивому фермеру, который начал с собственных капиталовложений или имел положение в торговом сообществе. Это было то время, когда можно было со сказочной быстротой сделать деньги, быстро разбогатеть за счет тех фантастических привилегий, которыми Корпус Нового Южного Уэльса, пользуясь отсутствием губернатора, наделил себя. Если только человек был принят офицерами Корпуса, то что бы он ни делал — все было правомерно: земля была бесплатной, ром — дешевым, ссыльных закрепляли за ним без вопросов, и к тому же он мог беспрепятственно скупать все товары, которые предлагались на продажу в Порт-Джексоне.

Сару трудно было чем-нибудь прельстить в Сиднее или Парраматте. Ничего интересного там не было: все те же хижины ссыльных, несколько домов, бывших там и в момент ее приезда; не к кому было сходить в гости, кроме Джулии Райдер. К некоторым офицерам Корпуса из Англии приехали жены, но вряд ли она могла быть допущена в их маленький тесный круг. Тут ей ничего не оставалось делать, как только пожать плечами: жизнь в Кинтайре устраивала ее, и она ничего другого особенно не желала. В округе Хоксбери женщины были в основном женами мелких поселенцев, многие из которых были в прошлом ссыльными. Она знала, что они завидуют ее благополучию и удобству жизни в Кинтайре; и ее появление на дороге Хоксбери верхом на лошади, которую она закрепила за собой, не смягчало их отношения к ней. Недружелюбные взгляды из-под низко надвинутых шляп пристально следили за ней, когда она проезжала мимо. Ей пока не находилось места в колонии — ни среди этих трудяг-женщин, которые ей завидовали, ни среди офицерских жен, которые не готовы были ее принять. Ей приходилось удовлетворяться довольно одиноким и отстраненным положением в Кинтайре.

Поэтому, узнав, что беременна, она почти сразу подумала о Джулии: сможет ли та вырваться со своей фермы в Кинтайр к тому моменту, когда ребенок должен будет появиться на свет. Воспоминания о том времени, когда отношения между ними были отношениями госпожи и служанки, все еще живы были в ее памяти и не позволяли ей обратиться с подобной просьбой к Джулии. Но прежде чем она взялась за письмо, Эндрю привез из Парраматты после очередного визита туда весть, что Джулия спрашивает, можно ли ей приехать за две недели до рождения ребенка. Когда же пришло время, ее на неделю задержала болезнь Чарльза, и когда она наконец добралась до Кинтайра, ее встретило известие, что накануне у Сары родился сын. Роды длились всего четыре часа. Врач, Дарси Венворт, который приехал с Джулией, был крайне раздосадован, что проделал долгий путь без толку. Казалось, он придерживался мнения, что ни одна достойная леди не может родить первого ребенка так легко.

Ребенка назвали Дэвид. Для шокированных женщин на побережье Хоксбери появление Сары верхом после очень краткого перерыва из-за рождения ребенка казалось просто неприличным. Откуда им было знать, каким толчком для честолюбивых надежд Сары и Эндрю послужило появление первенца. После рождения Дэвида они стали близки как никогда: с рождением наследника работа на ферме приобрела для них новый смысл. У них не бывало гостей, и они жили в простоте, которая в Сиднее вызвала бы уничтожающую критику. Но сами они были довольны: каждый сезон волы распахивали новые поля, из Англии прибывали все более совершенные орудия. Кинтайр приобретал аккуратный вид, типичный для шотландской фермы.

Единственным источником страданий, которые испытала Сара за эти два года, был Джереми Хоган. Между ними все время существовала невидимая взгляду стена враждебности, которая возникла в тот день, когда Эндрю привез ее в Кинтайр в качестве своей молодой жены. Было совершенно очевидно, что Джереми не считал ее и вполовину достойной Эндрю, полагая, что она всего лишь обычная простушка, которую Эндрю почему-то счел привлекательной. Между ними никогда не было открытых ссор, ибо оба понимали, что Эндрю этого не потерпит. Но, в лучшем случае, их вежливость в отношении друг друга была прохладной, в худшем — когда Эндрю не было поблизости — они чуть не доходили до откровенной грубости. Их мнения, кажется, расходились по любому вопросу. Джереми сам был превосходным фермером: он и не скрывал того факта, что они с Эндрю и Триггом могут обходиться без помощи Сары. Она ничего по этому поводу не говорила Эндрю, но просто решила научиться всему, чему можно, от Эндрю, не беспокоя Джереми.

Сара прекрасно понимала причину подобного отношения к себе со стороны Джереми. Ей вспоминались красавицы-ирландки — нежные создания с тихими голосами, покорные своим мужьям во всем. Их мысли никогда не выходили за рамки их любимых лошадей, детей, фасона платья, и они бы ни за что не признались, что способны подсчитать колонку цифр. Именно такие женщины были понятны Джереми, а не такая, которая торгуется, как цыганка, если ей что-то нужно, тащит свои юбки по грязи, чтобы увидеть, как идут дела в поле или в саду, и тем не менее зовется хозяйкой фермы и женой человека, которого он уважает. Она сознавала, что в ней совершенно отсутствует та зависимая беспомощность, которую хотел бы видеть Джереми.

Он никогда не демонстрировал своего раздражения. Оно было скрыто, и единственным способом дать ему выход было не обращать на нее внимания при обсуждении дел с Эндрю. Он стремился указать ей ее место и заставить ее там и оставаться. У нее не было никакой возможности бороться с ним: он был необходим Кинтайру, он работал на их ферме, как на своей собственной, и она готова была терпеть даже оскорбления, только бы удержать его здесь. Как часто мечтала она хоть раз ударить Джереми хлыстом в ответ на его нагловатый взгляд, когда она приезжала посмотреть, как идет работа.

Иногда она предавалась вздорным мечтаниям, пытаясь найти способ убедить его, что практичная несентиментальная жена больше подходит Эндрю в его нынешнем положении, чем любая из его сладкоглазых красавиц. Потом она, бывало, обрывала эти мечтания и смеялась над собой за эти причуды. Мнение Джереми о ней должно быть изменено постепенно, она должна доказать, что он заблуждается в мелочах, но такой путь был ей уж очень не по нраву.

II

Эти годы, лишенные настоящего контроля со стороны правительства, офицеры Корпуса потратили на создание основы для своих поместий — в основном за счет ромового дохода. Сара, наблюдая за этим из Кинтайра, видела, к чему они клонят: они собирались превратить себя в аристократию этой новой страны, и они достигали этого классическими методами захвата всей доступной для них земли, откладывая всякого рода утонченность и изысканность своего уникального положения на потом. Эндрю, хоть он и не носил красного мундира и не получал жалованья от правительства Его Величества, мало чем от них отличался.

С большим опозданием дошла до них новость о казни Людовика XVI, короля Франции. Они также узнали, что англия присоединилась к Пруссии, Австрии, Испании и Пьемонту в объявлении войны Французской республике. Для жителей Нового Южного Уэльса события в мире, который они покинули, были далекими и чуждыми, как доносящаяся издалека неясная мелодия. Они были поглощены собственными делами, и проблемы Европы не трогали их.

Глава ЧЕТВЕРТАЯ

I

После недели дождей ранней весной 1795 года вода в Хоксбери неожиданно поднялась. Земли нескольких фермеров, поселившихся у самой реки, оказались под водой, один человек утонул. Три дня крутящийся коричневый поток удерживался на двадцать пять футов выше ординара, а потом вода начала медленно спадать. Она оставила после себя щедрый слой ила и десятки трупов животных, вздувшихся и источавших зловоние. Фермеры возвратились к своим разоренным кукурузным полям, к облепленным грязью развалинам своих домишек. Они горестно подсчитывали урон, понимая, что подобное может повторяться каждую весну и осень. Они обсуждали меж собой перспективы, понимая, что как ни смотри, они все равно мрачны. Некоторые не отчаивались, рассчитывая, что хороший урожай в один год восполнит потери за два; другие решали, что лучше продать фермы.

Кинтайра эта катастрофа практически не коснулась: при первых же признаках подъема воды Эндрю перегнал скот повыше, ближе к дому. Когда вода спала, он не понес никакого убытка, кроме одного участка, засеянного кукурузой. Он даже выгадал от этого наводнения: наблюдая панику, охватившую других поселенцев, он смог купить небольшую ферму, примыкавшую к его собственной, когда началась распродажа; кроме того, он приобрел около девяноста акров земли ниже по реке. Пришлось нанять еще батраков из бывших ссыльных и найти надсмотрщика, который бы распоряжался ими. Джереми занялся подъемом урожайности на новых землях до уровня старых полей Кинтайра.

Весна также привела в Сиднейскую бухту «Релайанс», на борту которой был долгожданный губернатор Джон Хантер. Среди офицеров Корпуса Нового Южного Уэльса ходили слухи, что ему поручено, среди прочего, обуздать торговлю ромом. Одиннадцатого сентября Корпус устроил парад со всей полагающейся помпой, но намерения офицеров противостоять любым распоряжениям короля или парламента в отношении их доходной торговли ромом были очевидны.

II

— Джереми, вы полагаете, что эти счета?..

Сара вдруг осеклась и положила перо, потому что послеполуденную тишину разорвал цокот копыт скачущей лошади. Джереми поднял глаза от бухгалтерских книг, разложенных на столе между ними. От подножия холма до них долетел тяжелый топот несущейся во весь опор лошади. Они обменялись недоуменными взглядами. Потом Джереми вскочил.

— Какие-то вести! — выдохнул он, распахивая дверь из комнаты, которая служила Эндрю кабинетом. — Так не скачут для собственного удовольствия.

— Постойте! — Сара тоже вскочила на ноги. — Я с вами!

Она выскочила из комнаты и понеслась по коридору; входная дверь была распахнута навстречу весеннему солнцу. Сарой овладел какой-то непонятный страх. Никогда раньше не подлетала к ее веранде лошадь на такой скорости — даже когда прибывало долгожданное судно из Англии с письмами. Ее мысли моментально обратились к Эндрю, который за два дня до этого отправился в Сидней, чтобы присутствовать на церемонии оглашения полномочий нового губернатора. Она представила, что он заболел или ранен: стук копыт звучал настойчиво и тревожно. Всадник был уже почти на вершине холма. Она подобрала юбки и пробежала последние ярды до двери.

Джереми сбежал по ступенькам, чтобы ухватить уздечку: мелкие камешки полетели из-под копыт, когда лошадь резко осадили. Сара узнала гнедого, которого их ближайший сосед Чарльз Денвер привез из Англии. Всадником был его надсмотрщик Эванс.

Она замерла на верхней ступеньке.

— В чем дело?

Эванс был растрепан и запыхался. Он несколько секунд смотрел на Сару, пока Джереми пытался успокоить лошадь. Наконец он подался вперед и выкрикнул хрипло, не веря собственным словам:

— Ссыльные, миссис Маклей! Они взбунтовались!

Голос Сары прозвучал напряженно, как у Эванса:

— Что произошло? Чьи ссыльные?

— Наши! Они убили мистера Денвера!

Она ухватилась за столбик веранды. На нее внезапно накатила дурнота, мгновение она не могла думать ни о чем, кроме того, что Кинтайр так близко к соседней ферме. Бунт! Кулаки ее сжались. Это хуже наводнения, хуже стычек с туземцами. Ничего страшнее бунта не могло случиться. Через этот страх она ощутила острую потребность в присутствии Эндрю. Чарльза Денвера убили; возможно, ее собственная жизнь под угрозой. Кроме Джереми ей некому помочь.

Мгновение она обдумывала это, потом заставила себя спокойно сойти по ступенькам и встать рядом с Джереми, державшим лошадь под уздцы.

— Расскажите мне, что случилось, — сказала она.

Эванс глубоко дышал, волосы у него на лбу слиплись от пота. Рубашка его промокла насквозь, вокруг ногтей запеклась кровь. Сару охватил новый приступ страха.

— Я гнал шесть голов скота от Сэма Мэрфи, — проговорил Эванс, пытаясь отдышаться. — Едва завидев дом, я почувствовал, что что-то не так. Что-то было не в порядке, но я никак не мог сообразить, что именно, да я и не успел как следует это обдумать, потому что кто-то начал стрелять в меня из дома. Я спустился к реке так, чтобы в меня не попали, — и там я его и нашел.

— Его? — бросил Джереми. — Мистера Денвера?

Эванс кивнул.

— Да, мистера Денвера. Его череп был размозжен киркой, с затылка.

— Бог мой! — сказал Джереми.

Глаза Сары снова обратились к окровавленным рукам. Она смотрела на них, одновременно с интересом и отвращением.

— Он был, конечно, мертв? — было все, что она сказала.

— Ясно, мертв! Когда я утром уезжал, он присматривал за укреплением берега, на случай, если река опять поднимется. Он, верно, повернулся к ним спиной. Там еще был с ним надсмотрщик, О'Брайен. Бог знает, что с ним случилось. Очень похоже, что он присоединился к бунтовщикам. Они унесут из дома продукты и оружие и переправятся на лодках на тот берег.

— А как же там женщины? — поспешно спросил Джереми.

— Там две ссыльные, — ответил Эванс. — Не знаю, что с ними стало. Может, они все заодно.

— Сколько там мужчин? — спросила Сара.

— Десять, мэм, и О'Брайен, если он жив.

Она облизнула пересохшие губы.

— Сколько ружей?

— У мистера Денвера было четыре.

— Четыре… — повторила Сара. Глаза ее пробежали по напряженному усталому лицу Эванса. — Ты сразу же приехал сюда?

— Да, мэм, сразу после того, как нашел мистера Денвера.

— Они видели, что ты направился сюда?

— Как же им было не увидеть, мэм. И они, наверно, сообразят, что я отправлюсь в лагерь за солдатами.

— Да, конечно, — отозвалась Сара. — Конечно, сообразят.

Джереми взорвался:

— Черт! Они нашли для этого самое подходящее время. Клянусь, сейчас на Хоксбери не больше двух-трех человек из всего подразделения. Их всех послали в Сидней или Парраматту, на смотр перед губернаторским парадом.

Верность этих слов потрясла Сару. Она на миг молча впилась в уздечку, испугавшись, что если отпустит ее, то покачнется и упадет. Хитрость замысла ссыльных Денвера разозлила ее — они же сообразили подождать, когда солдаты, расквартированные в этой округе для защиты от туземцев, будут отозваны, чтобы убивать и грабить. Она взглянула на Джереми, зная, что на его лице найдет ту же тревогу и дурные предчувствия, ибо оба они уже предвидели грозящую опасность.

Она снова обратилась к Эвансу.

— Ты сейчас же отправишься в Парраматту за помощью. Не может быть, чтобы они отправили в Сидней всех солдат. Скажи им, чтобы где-то раздобыли лошадей, потому что если посылать сюда пешие отряды, то на это уйдет не меньше двух дней — быстрее сюда не добраться.

Эванс взглянул на нее в сомнении.

— Дотуда двадцать миль, мэм, а я должен останавливаться возле каждой фермы, чтобы всех предупредить. Если ночь не будет ясной, я не смогу добиться от этого коня резвого бега. Не знаю, когда мне удастся добраться до города.

Сара сказала резко, топнув ногой:

— Черт побери, неужели непонятно, что нужна срочная помощь?! Как бы ни было поздно, они должны сразу же собрать отряд и прислать его сюда. Трое солдат с одним мушкетом на брата не смогут сдержать банду убийц. Скажи им, чтобы послали все оружие, какое только смогут. Нам оно необходимо. — Она резко отпустила уздечку. — А теперь отправляйся как можно скорее.

Но рука Джереми все еще удерживала лошадь.

— Вам тоже нужно ехать, миссис Маклей.

Она взглянула на него в ярости.

— Ехать?! С чего это вдруг? Я остаюсь здесь!

— Вам нужно добраться хотя бы до дома Мэрфи. Они туда попадут нескоро.

Она захлебнулась от злости.

— Я остаюсь здесь, здесь мое место! Я умею стрелять и, думаю, могу убить человека, если понадобится.

Джереми глубоко вздохнул.

— А ребенок? — сказал он тихо.

— И Дэвид останется здесь, — быстро ответила Сара. — В данный момент он здесь в такой же безопасности, как в любом другом месте на Хоксбери. Откуда мы знаем, куда они направляются? Они могут вообще обойти Кинтайр стороной, чтобы сбить солдат со следа. Они могут сразу же переправиться на тот берег, а если это так — мы их вообще больше не увидим. Если я возьму Дэвида с собой в повозку, мы можем встретить их по дороге. Оставаться или уезжать — кто знает, что лучше.

Джереми на этом не успокоился. Он громко сказал:

— Но я несу ответственность…

— С каких это пор вы несете ответственность? — горячо вопросила Сара.

— В отсутствие вашего мужа…

— Это как раз тот случай, когда приказания отдаю я, — парировала она. — Это и тебя касается, Эванс. Отправляйся сейчас же!

С этими словами она отступила от лошади. Но Джереми помедлил несколько мгновений, упрямо держась за поводья и пытаясь обнаружить в ней хоть какой-то признак того, что она готова сдаться. Она холодно смотрела на него, как бы предлагая ему отважиться на новую демонстрацию неподчинения. Затем он взглянул в мрачное побелевшее лицо человека на лошади и жестом, одновременно гневным и безнадежным, отпустил поводья. Эванс вонзил пятки в бока лошади, развернулся и, взрывая землю, понесся вниз по склону.

Саре и Джереми было некогда провожать его взглядом, они тотчас же повернулись друг к другу. Оба лица сверкали гневом, но он растаял, так как они моментально осознали свое одиночество перед лицом опасности, которая вдруг обрушилась на них. Топот конских копыт замер в отдалении. С ним, казалось, исчез и мир, исполненный покоя и надежности. Их глаза на миг встретились, в их взглядах читалось понимание трудности положения. Потом Сара жестом пригласила его последовать в дом.

На ступеньках она оглянулась. Увиденное заставило ее схватить Джереми за руку.

— Смотрите! Они подожгли дом Чарльза Денвера!

Он резко обернулся. Они вместе смотрели в направлении соседней фермы: неясный столб дыма поднимался над деревьями. Он казался просто струйкой, но до него было расстояние в две мили. В любой другой день его можно было принять за дым над сжигаемыми деревьями на месте расчистки, и его бы просто не заметили. Но они оба знали, что горит либо дом, либо склад Чарльза Денвера.

У Сары вырвалось одно лишь слово:

— Быстрее!

Секунду-другую Сара наблюдала, как Джереми большими шагами спускается по склону к тому месту, где работала основная часть ссыльных под присмотром Тригга. Единственной надеждой предотвратить бунт было запереть собственных батраков в их хижинах, прежде чем они успеют понять, что происходит. Это было чертовски трудно, потому что они никогда не находились все в одном месте. В тот момент, например, двое работали на огороде, один — во фруктовом саду и, возможно, еще один — в конюшне. Джереми был один против них, к тому же была опасность, что Тригг может оказаться на стороне бунтовщиков. Она смотрела, как Джереми целеустремленно пробирается через поле, пытаясь как можно незаметнее держать сбоку ружье, взятое в кабинете Эндрю. Она следила за ним, прищурясь, и молила Бога, чтобы он смог совладать с этой сложной ситуацией.

Затем Сара взвела курок заряженного пистолета, который он сунул ей в руку, примериваясь к этому тяжелому оружию, прежде чем повернуться и снова войти в дом. Она отправилась прямо в кухню: дверь была приоткрыта, она распахнула ее и встала на пороге перед тремя женщинами, которые подняли на нее изумленно-испуганные глаза.

Самая молодая издала восклицание на своем ирландском наречии:

— Боже милостивый, да что же это такое?

Она уронила картошку, которую чистила, и вскочила на ноги.

Энни медленно вытащила руки из теста, которое месила, и вытерла их о фартук. Третья, тучное создание с тупыми глазами полоумной, промычала что-то невнятное.

Сара отступила от них, твердой рукой держа пистолет. Ей было страшно, но более всего она боялась, что они заметят ее страх.

— Ни единого слова от вас, понятно?

Женщины промолчали и не двинулись с места. Сара напряглась, почти ожидая, что молодая ирландка бросится вперед и выхватит у нее пистолет. Чтобы удержать их в повиновении, необходимо было запереть их, пока они успеют что-либо сообразить.

Она махнула пистолетом в сторону маленькой кладовки рядом с кухней: это был как бы просторный стенной шкаф с зарешеченным окном высоко под потолком.

— Все туда! — рявкнула она.

Сразу же три пары глаз обратились к кладовке, потом снова к ней. Ни одна не шевельнулась. Сара сердито оглядела их.

— Вы что, не слышали? Быстро!

Энни заломила руки и тихонько завыла. Сара не обратила на это ни малейшего внимания, опасаясь ирландки. Она встревоженно следила за изменениями в ее лице, отметив, как сузились ее глаза, как будто она быстро просчитывала связь между срочным приездом верхового, его поспешным отъездом и появлением хозяйки с пистолетом в руке. Сара поняла, что эта женщина достаточно умна, чтобы сложить два и два и заподозрить, что это связано с волнениями среди ссыльных. Она снова махнула тяжелым пистолетом, но другая женщина тянула время и не поддавалась, бросив с вызовом:

— Почему это?

Рассвирепев, Сара гаркнула на нее:

— На задавай мне вопросов! Делай что говорят!

— Но мне интересно знать…

— Молчать! Ты сделаешь то, что тебе сказано! Давайте, живее!

Ирландка не двинулась с места: она переводила взгляд со сжавшейся в комок Энни на другую свою товарку, которая стояла, как гора, с приоткрытым ртом. Сара понимала, что ей нельзя терять ни минуты на раздумья.

— Ты ведь не хочешь получить пулю в ногу, Мэри? — сказала она спокойно, глядя прямо в непокорное лицо. — А ведь именно это тебя ожидает, если ты не двинешься, когда я сосчитаю до трех. — Она слегка подняла пистолет. — Ведь не зря же я этому училась!

Ирландка шевельнулась, мучимая нерешительностью.

— Раз… два…

Энни испустила отчаянный вопль, отчего, видимо, и дрогнули нервы у второй женщины. С последним вызывающим передергиваньем плеча она подчинилась, первой проследовав в кладовку.

Сара пошла за ними, жилка на шее трепетала от облегчения, а в запястье было такое чувство, как будто кости превратились в воду.

Ощупывая связку ключей, она сурово смотрела на трех своих пленниц, которые выстроились вдоль стены. Глаза ее переходили с одной на другую: у Мэри было выражение мрачной ярости, у Энни — испуганное, у третьей — тупого удивления. Она холодно встретила их взгляды, прекрасно зная, какую потенциальную опасность они таят: секундная растерянность или малейший признак слабости — и они набросятся на нее, как стая волков. Только дай им шанс вырваться на свободу и жить в буше, и они оберут дом, захватив продовольствие и оружие, и исчезнут в минуту.

— Запомните вот что, — сказала она, вставляя ключ в скважину, — если хоть одна из вас попробует удрать, я прослежу самолично за тем, чтобы магистрат приговорил вас к такой порке, которая не оставит ни лоскута кожи на ваших спинах. Запомните это хорошенько, потому что я говорю всерьез.

С этими словами она захлопнула дверь и повернула ключ.

Когда Сара, подобрав юбки, неслась по коридору к детской, где находился Дэвид, она с тревогой думала о том, как не подходит для тюрьмы кладовка. Женщины при желании могли выбраться из нее. Она не была уверена, что ее угрозы заставят их подчиниться. Полагаться же на послушание ссыльных неразумно.

Дэвид проснулся. Он издавал веселые воркующие звуки, энергично размахивая кулачками. Она схватила шаль, завернула ребенка, пытаясь удержать ручки, которые цеплялись за ее волосы.

— Будь умницей, Дэвид! — сказала она мягко, приблизив губы к его ушку. — Ну, будь умницей! Я тебя не оставлю этим негодяям!

Он возбужденно заворковал и крепко ухватился за прядь волос. Когда она поспешно выбегала из комнаты, он начал тянуть эту прядь и тянул все сильнее, в восторге от нового развлечения. У нее на глазах выступили слезы от боли, от страха и тревоги подступила дурнота. Но ей некогда было останавливать его беспокойные руки. Зажав пистолет и придерживая у бедра ребенка, она снова пробежала через кухню. Пересекая ее, она услышала глухие удары из кладовки. Но, держа на руках ребенка, нельзя было обращать на них внимания. Поэтому она, почти не задержавшись в кухне, выбежала через заднюю дверь и направилась через двор к конюшне.

Войдя внутрь, она перевела дыхание. Там было тихо и сумеречно; до нее донесся крепкий запах лошадей и сена — мирный домашний запах, который, казалось, не имел ничего общего с тем миром за стенами, который вдруг перевернулся вверх ногами. Воздействие этой атмосферы расслабило ее: хотелось отдохнуть, отказаться от фантастического плана. Сеновал манил ее своей безопасностью, обещанием укрытия. Она поменяла руку, обнимавшую Дэвида, и осмотрелась.

В тот же миг арабский жеребец Эндрю, которого он только что приобрел у владельца торгового судна, зашевелился и тихо заржал, слегка повернув к ней голову. Это движение прервало колебания Сары. Лошади были ценными: те три, что стоят здесь так тихо, и та, на которой Эндрю поскакал в Сидней, были куплены на доход за три прошедших года, они указывали на положение Эндрю среди элиты колонии. Она сделает все возможное, чтобы этой троицей не воспользовались отчаявшиеся люди для побега в буш, и не съели бы лошадей, когда закончатся награбленные съестные припасы. Она почувствовала прилив гордости за этих животных и ужас при мысли, что их могут у нее отобрать.

— Нет, мои красавчики! — бормотала она, обращаясь к ним. — Я ни за что вас им не отдам.

Она быстро повернулась, вытащила сено из яслей на стене и положила на него Дэвида. Он с недоверием отнесся к тому, что его так бросили на эту хрустящую постель, протестующе вскрикнул и лицо его стало кривиться.

— Не плачь, Дэви, мальчик мой! Только, пожалуйста, не плачь!

Она в отчаянии осмотрелась и затем, выбрав две сухих травинки, вложила их ему в руку. Какой-то миг он недоуменно рассматривал их, потом осторожно засунул в рот. Вкус, казалось, ему понравился, и он начал удовлетворенно их жевать.

Она оставила его, ни слова не сказав, сосредоточив внимание на взнуздывании лошадей. Жеребец всегда ее слушался и позволил надеть на себя уздечку совершенно спокойно. Вторая лошадь была ее собственной. Она мешала ей тем, что начала тереться о ее лицо и шею и пыталась найти в складках ее юбки привычную морковку. Сара нежно разговаривала с ней, стараясь, чтобы руки ее были спокойными и терпеливыми, в то время как мозг ее судорожно пытался предвидеть все, что могло произойти вокруг: возможное приближение восставших ссыльных с фермы Чарльза Денвера, побег женщин из кладовки, одинокие попытки Джереми согнать в кучу их собственных батраков.

Руки ее были непослушны и неловки, пока она возилась со сбруей. Третья лошадь, молодой гнедой мерин, уловив ее тревогу, не подпускал ее, и ей долго пришлось с ним провозиться.

— Ну знаешь, дорогой мой, от тебя проку меньше, чем хлопот, — резко сказала она.

Теперь ей нужно было быстро решать, что делать с Дэвидом. Сара сняла с него шаль, не обращая внимания на протестующие крики мальчика: сено кололось, когда убрали шаль. Сложив ее и связав два угла, она повесила ее через плечо, подняла ребенка и устроила его в этой повязке, поддерживая левой рукой, оставив правую свободной. Ребенку это новое положение не понравилось, и он залился настойчивым громким плачем.