На улице уже вовсю теплело. Условно, конечно, но не сравнить же мороз в пятьдесят градусов и в сто! Внутри убежища ребята почти не замечали холода — в натопленной каптерке даже ночью перестала замерзать вода в кружке. Для измерения наружной температуры использовали уже спиртовой термометр, его небольшая шкала теперь позволяла это делать. Чувствовалось, что еще несколько месяцев и можно будет прогуливаться по окрестностям бункера: небо стало заметно светлее, и уже различались день и ночь. Ночи были длинные, а дни короткие — все как обычной зимой.

У Орлова и Галстяна стали отекать ноги: стопы и голеностопные суставы раздувались как подушки. Мочегонные таблетки почти не помогали, требовалась разминка; с неохотой занялись короткими пробежками по бункеру, и сразу стало лучше.

Хорькову хватало своего движения в хозяйственных заботах, и он только посмеивался; дело было в том, что при хорошем питании и вынужденном покое Александр и Павел заметно пополнели. Лешка шутил:

— Повезло мне с вами: еда кончаться станет, так еще два кабанчика в припасе! — «кабанчики» показывали ему кулаки, но тоже смеялись.

Когда впервые заметили в небе отличие дня и ночи, снова устроили «сабантуй» — это «праздник» по-татарски. В этот раз не плясали от радости — только выпивали, кушали и разговаривали: совсем невесело было, уж так сильно они устали! Ведь почти два года отсидели в подземной «тюрьме». А Лешка и того больше! Он и спросил Орлова:

— Сань, а что после смерти бывает… неужели ничего?

Александр закурил, подумал и без особой охоты стал отвечать:

— Ты знаешь, Леша, сложно даже сказать. Это же самый трудный вопрос всей жизни человека! Он интересует каждого, и так вот интересовал всех и всегда. Ведь даже на вопросы «как жить» и «для чего жить» нельзя ответить, прежде не разрешив этот вопрос: от того, есть продолжение жизни или нет, целиком зависит вся жизненная позиция личности.

Философы-материалисты считают, что нет, идеалисты — что есть; я же, полностью оставаясь материалистом, тоже считаю, что есть. Тут вот в чем дело: эти взгляды устоялись давным-давно, задолго до появления нынешнего понимания мироустройства. Тогда еще не имели никакого понятия о релятивистской космологии, квантовой физике и устройстве компьютера — просто не представляли, что такие знания со временем появятся.

Ты помнишь, должно быть, как я рассказывал об устройстве Вселенной? Основываясь на таком восприятии мира, можно и, думаю, нужно полагать, что и на самом деле существует то, что мы называем душой. Она представляет собой как бы слепок — эманацию иначе, тех электромагнитных полей, которые существуют в мозге человека; на момент его смерти скапливается огромная сумма информации. Все знают, что в памяти сохраняются самые мельчайшие детали жизни — даже те, о которых давно позабыто; и ты слышал, наверное, что у человека, возможно, есть несколько тел, вложенных одно в другое. В том числе: биологическое, существующее только в земной жизни, астральное, позволяющее путешествовать по Вселенной мгновенно и на большие расстояния и ментальное (а это и есть душа), «отлетающее», скажем так, недалеко — лишь для «подключения» к мировому Мозгу. Специалисты по древним восточным знаниям различают и другие тела.

Как можно рассматривать процесс смерти с точки зрения инженера-электронщика? А вот как: с пришедшего в негодность компьютера (мозг в физическом теле усопшего) снимается операционная система, подобная нашей компьютерной системе «Виндоуз» (то же, что душа) вместе с накопленным объемом информационных данных (память всей жизни). Затем переносится на другой — вселенский — компьютер, собственная операционная система которого (мировая душа) использует эти данные для своих нужд; при этом не имеет никакого значения, биологические или машинные компьютеры участвуют в такой передаче информации.

Негодный компьютер утилизируется, на смену ему природной «фабрикой» производится новый с уже отформатированным (чистым от помех и содержащим лишь некую файловую систему) жестким диском (кора головного мозга), готовым немедленно приступить к получению новой информации. В него можно либо «закачать» всю информацию с погибшего компьютера, блокировав ее заодно от несанкционированного обнаружения, либо произвести только первичный сервис (установить операционную систему) и позволить ему начать работу по накоплению информации, ее обработке и передаче готовых данных системному администратору (мировому компьютеру). В первом случае прежде существовавшая душа «запускается» на новый виток развития, не теряя уже сформированного потенциала, а во втором новая душа создается «с нуля» и только начинает развивающую ее жизнь.

Количество рождающихся живых существ всегда больше количества уже существующих душ, поэтому на примитивных уровнях жизни требуется пополнение их состава. На Земле перед катастрофой жило шесть с половиной миллиардов людей, а во все времена их было около пятидесяти миллиардов. Это подтверждает старинное предположение об имеющем место в мироздании «переселении» душ: каждая душа уже жила в разных телах несколько (от шести до восьми, а возможно, и больше) раз.

Между прочим, даже «мертвый», казалось бы, камень признается некоторыми учеными живым, поскольку в течение долгих тысячелетий его состав значительно изменяется. Структура камня обладает некоторой текучестью, он обменивается с окружающей средой своими элементами, а с вселенским «хозяином» — совсем уж низкосодержательной информацией о самой среде (ее температуре, влажности, атмосферном давлении и т.д.), которая все же имеет некоторую ценность. Обмен веществом и информацией со средой, как я уже говорил — свойство живого.

Но вернемся к рассказу. Новорожденного ребенка крестят или другим способом приобщают к всеединству Вселенной спустя несколько дней после этого значимого события и дают ему имя, идентифицируя, таким образом, компьютерный терминал в мировой сети (как в Интернете). Вот так и получается, что каждое живое существо, меняя лишь тела, может пережить много жизней и даже не подозревать об этом в течение очередной из них, поскольку программный блок не позволяет это сделать. «Прорыв» памяти о старых жизнях случается крайне редко, но это бывает и только подтверждает верность предлагаемой гипотезы.

Надо добавить, что у каждого компьютера есть предел накопления памяти (предел емкости «винчестера»), поэтому количество земных жизней ограничено. Я считаю, что по достижении этого предела душа хорошо «отличившегося» субъекта может переноситься в тело более развитого существа, такого как инопланетные пришельцы, к примеру, и даже еще дальше (нет границ совершенству живого!), а со временем включаться в структуры самого Мозга Вселенной (уподобляться Богу).

Поскольку все биокомпьютерные терминалы связаны в единую систему сетью невидимых каналов связи, то в целом получается один мировой суперкомпьютер, или Супермозг. Где тело, в котором существует этот мозг, и что оно собой представляет?.. Не очень важно для нас: нам нужно знать только то, что каждый живой субъект является воспринимающим рецептором, или терминалом (оконечностью) вселенской сети. Что сверх этого — уже не наше, извиняюсь, «собачье» дело!

Такая вот нелегко вообразимая «штуковина» существует давно — с момента образования мироздания (с «начала всех начал», то есть задолго до образования даже нашей Вселенной, которой двадцать миллиардов земных лет), и постоянно прирастает еще новыми терминалами по мере его расширения. Мало того, в мировом Космосе помещается бесконечное множество вселенных, и что представляет собой вся эта совокупность структур, нам — примитивным «людишкам» — просто невозможно вообразить.

Резонно спросить: кто же все-таки непосредственно устанавливает операционные системы на наши персональные «компьютеры», если описанная мной система так велика и ей не может быть дела до каждой конкретной души?.. А никто! Все происходит само собой под воздействием физических законов движения материи и незачем «приплетать» к этому какого-то там «бога». Слишком мало мы еще знаем о таком сокровенном процессе, но наука, в отличие от косной религии, не стоит на месте.

После смерти, между прочим, узнаем сразу все! Так что бояться ее не стоит: каждый из нас «умирал» уже много раз и никакого дискомфорта не испытывал. Жалко ведь потерять только эту вот, текущую жизнь, потому что у многих в ней есть масса дорогих событий и людей, много других обстоятельств… много денег, наконец! Хочется насладиться всем этим еще и еще: земная жизнь так прекрасна!.. Не для всех, правда — не каждому удается добыть счастье, и тогда составляются личные трагедии.

Но спешить с уходом в иной мир нельзя, потому что мы на Земле не по своей прихоти: мы выполняем назначенное задание; если так угодно — работу по мониторингу Вселенной (отслеживанию ее состояния). А за досрочное оставление «рабочего места» благодарности от вселенского «начальства» не получишь!

Важно понимать еще, что «просто так» стать подходящим для включения в состав высшей структуры не получится. Если преимущественно ценен компьютер с наибольшим объемом памяти и наибольшим быстродействием, то отсюда следует очевидный вывод: ты станешь достойным «рая» только при том условии, если во множестве жизней использовал свои возможности «на полную катушку», то есть много учился и много думал; проще говоря, не упускал момента для тренировки памяти и быстродействия мысли. Если во всех жизнях так и не накопил того, что требуется, пойдешь на окончательную «переплавку», то есть в «ад», иначе сказать.

Сначала такая «конченая» душа будет долго содержаться в «резерве» и испытывать при этом ужасные мучения, как бы ни рвалась обратно на ласковую Землю; затем она будет просто разбита на элементарные частицы и перестанет существовать: уроды не нужны нигде! В качестве промежуточной «воспитательной» меры, мне кажется, может быть применено переселение в тело более низкого существа — какого-нибудь животного или растения, например. Жизнь животных, как известно, отнюдь не сахар: они находятся в постоянной борьбе за выживание; комфорта и блаженства тогда не жди!..

Короче говоря, главная задача человека, поставленная ему матерью-природой — это учиться, учиться и еще сто раз учиться. Не надо только отчаиваться, если родился невелик умом и здоровьем: при желании наверстаешь все и в этой, и в будущих жизнях; лишь бы было это желание! Нобелевский лауреат, математик и космофизик Стивен Хокинг с рождения настолько разбит параличом, что у него работает один мозг — и этот мужественный землянин совершает величайшие открытия, не в силах пошевелить даже пальцем!

Говорят, что на тысячу людей выходит всего десяток умных, но ведь чтобы они появились, должна родиться эта тысяча, не так ли?.. Просто нельзя жить абы как, а уж тем более ради денег и удовольствий. Хотя и о них забывать не стоит: мы не монахи! Кстати сказать, бесконечным штудированием Священного Писания и глупенькими молитвами «спасения» души не добьешься; заблуждается тот, кто думает иначе. Обсмеешься над бабками, которые всю жизнь грешат, а перед смертью бегут в церковь, чтобы поколотиться лбом об амвон и отмолить разом все грехи. Боятся боженьки!..

Многогранная учеба в течение всей жизни нужна для того, чтобы собственные «компьютеры» людей будущих поколений работали еще эффективнее, и таким образом происходило поступательное развитие вездесущей материи — вот так, примерно, я представляю содержательный смысл земной жизни, неминуемой смерти и загробного существования человека. Ну, как тебе, Леша?

— Не хило!..

— Пока, пожалуй, хватит; о подробностях работы компьютеров спрашивай у Павлика — он же у нас спец по ним. Та-ак, дай-ка прикурить!..

Александр закурил и решил немного продлить повествование:

— А рассказать тебе, Алексей, как «там» — на том свете?

— Ты че, знаешь?..

— Знаю.

— Иди ты!

— Иди ты: я там уже был!

— Че, правда?

— Правда.

— Во, е-мое! Ну, и как там?

— Здорово!

— Ну давай, расскажи!..

— Да я там недолго был! Не знаю… может, помер я тогда на пару минут?.. Ведь совершенно трезвый был, просто спал среди бела дня! Слыхал же, как бывает: спал-спал, взял да и помер.

Я от смеха проснулся-то, и сразу вспомнил все! И, ты знаешь, я точно чувствовал, что это был не сон… вот прямо всеми кишками ощущал, что не сон: воспринимал все передвижения; кожей, телом все чувствовал; глазами все ясно видел. Еще на ноги себе посмотрел, пощупал: есть ли они у меня? Есть!.. Все на месте было — и руки, и ноги.

Начиналось как обычно. Ну, знаешь, как другие рассказывают: черный тоннель, впереди свет… вот в этот свет влетаешь и сразу — синее-синее небо, много белых клубящихся облаков! Внизу травка зеленеет, небольшие деревца и рощицы; холмы, низинки, пара речушек — обычный русский пейзаж. Высота — метров триста, примерно, и я так — между небом и землей!..

Там толком сообразить ничего не успеваешь. Но главное, что сразу поражает: прямо валом наваливается дивное, невиданное ощущение того, что попы называют благостью; не блаженство, а именно благость! — как будто любишь весь мир и страшно рад ему. Может, это душа так стремилась «домой», туда?..

Я не помню, видел ли птичек каких-нибудь или еще что-то, но внизу, кажется, были небольшие группки пасущихся коров; не уверен точно, но, по-моему, видел. И еще не помню, видел ли я солнце, но все было ярко-ярко освещено, как в цветущий летний день! — тогда как раз лето было. Интересно: а если бы зима была… так что я — снег, что ли видел бы? В раю же снега не бывает!..

Короче, не знаю, где я там был, но вдруг неожиданно опустился на твердую поверхность. И тут как будто кадр сменили: все уже смутно так, неясно… и вроде в дымке какой-то вижу пробегающий небыстро мимо меня полуразмытый силуэт. И сразу в голове мысль — это она!.. Говорят же: о ком думаешь больше всего, с тем и встретишься. Уже лет десять тогда прошло, как Жанну свою похоронил, а мысли все равно же не отпускали! Так или иначе, часто вспоминаешь ее… что-нибудь говоришь, представляя, что она рядом где-нибудь.

Тут на ней развевалось какое-то легкое розовое платье — как туника; раньше такого не было! Она, и правда, много спортом занималась… бегать любила. Ну, в общем, я сразу понял, что это она, и нет, чтобы растеряться и остановиться, так наоборот — быстро догнал и успел взять за руку. И рука эта оказалась не холодная и бестелесная, а горячая и плотная — как у живого человека!.. Вот тут я от неожиданности руку выпустил и замер, провожая взглядом это видение… уже в десятке шагов ее тень как будто растворилась в дымке.

Я стою, весь ошалелый и не знаю, что мне еще делать; снова смотрю на ноги: под ними какая-то рыжеватая пыль, но не земля и не трава. И опять как будто кадр сменился — снова синь неба, облака, травка и все заполняющая благость. Еще думаю: а ничего, хорошо здесь!.. И сразу другая мысль — о том, что мне обратно надо, что не дожил я еще до главного в своей судьбе. Еле-еле собрался с усилиями и «сквозанул» назад. Проснулся весь возбужденный и ухохатываюсь: ну, «комедия» просто!

Не ожидал я такого. Что с Жанкой не поговорил — пронеслась мимо, как будто не видела меня — это ладно, успеется. Чего спешить-то? Еще увидимся, наговоримся!.. Я о главном спросонья думал: понял я, Леша, две важные вещи. Первое — это то, что «там» очень хорошо. Я ведь где-то еще в «предбаннике» был, далеко не успел проникнуть, и то чуть не захлебнулся от блаженства!.. А второе — то, что там тело такое же видимое, теплое и осязаемое как наше. Там не мертвецы собрались, а реальные живые люди! Так, видимо, ощущается ментальное тело: как тело живого человека. И этот человек не погиб, он наверняка может говорить с тобой. Может быть, там даже секс бывает! А что такого… тела-то есть! Нормальные тела — упругие, горячие.

Мне после этого частенько вспоминался один голливудский фильм, который назывался «Привидение» или «Призрак» — как-то так. Там парня случайно убили, а у него девушка осталась; и вот она в этой жизни, а он в той. И тут, значит, к ней его бывший друг пытается «пристроиться», а тот рядом ходит, все видит и ничего сделать не может. Кипит весь от негодования, а помешать невозможно! Потом его один научил — тоже из «бывших», как надо сконцентрироваться, чтобы усилием воли воздействовать на предметы в этом мире. И он в самый острый момент как начал тому по морде давать!.. А его девушка-то все поняла, прогнала того «черта», и так они вместе и остались.

Она с этим парнем тогда разговаривать стала, даже чувствовала его прикосновения, только не слышала ответных слов. Он ей вроде на бумаге даже пытался что-то писать… я уже не помню; он же сам-то все видел и слышал!.. Ему немного оставалось рядом быть: считают, что девять дней души умерших совсем рядом с нами, потом все дальше и дальше. А после сорока дней уже, видимо, где-то там «прилаживаются» к делу и уже не могут слишком часто отвлекаться на этот мир. Может быть, это и так…

Доказательства правоте моих слов люди добыть не успели, помешала глобальная катастрофа. Но согласись: если думать так, то насколько же тогда легче становится жить, правда?.. А после смерти — я уверен, мы все там встретимся! И есть смысл в своих поступках учитывать желания ушедших от нас на время близких: если они все могут переживать, так, наверное, волнуются за нас, хотят нам добра. Они просто видят все, что творится на Земле!

Видят, но вмешаться не могут, потому что на эту, текущую земную жизнь право пока у нас, а они его уже утеряли; нам и решать все земные вопросы как сумеем. Они «там» уже узнали, как правильно! — мы узнаем это позже. А сейчас нам надо находить верные жизненные пути, хотя бы и через ошибки.

Ну, вот так все было, Леша. Заметь, в моих рассказах ничего от религии! Сплошная физика, материализм.

— Да я так и понял.

— Ну, вот и молодец! Давай еще по одной и «спатеньки» будем.

Выпили, закурили. Александр спросил:

— Паш, я там с компьютерами-то ниче не наврал?..

Павел подумал и ответил, что все вроде правильно.

— Ну, пойдем тогда умываться… и на бочок!

Солнце впервые проглянуло из-за облаков как-то даже неожиданно: просто его лучик блеснул Лехе прямо в глаза, когда тот копал снег снаружи бункера. Именно из-за облаков, потому что прежняя хмарь, застилавшая небо, уже давно рассеялась, оставив лишь негустую дымку. Наверху давно все было видно своими глазами — сначала как будто в предрассветной мгле, а теперь уже совсем ясно. И вот появилось долгожданное солнышко!..

Хорьков прибежал в каптерку возбужденный, с улыбкой во все лицо — с порога крикнул:

— Все, мужики, дождались!

Его товарищи оживились, стали расспрашивать о подробностях увиденного. Потом не выдержали, наскоро оделись, и сами понеслись на улицу.

Солнце и впрямь светило изрядно: лучи его то скрывались за клубящимися облачками, то вновь пробивались через них; оно еще не припекало по-весеннему, но исходящее с неба тепло ощущалось очень явно. Наружный термометр показывал всего минус шесть градусов — да это же такая «жара», что хоть бегай в трусах и валенках по черному снегу!..

— Парни, весна! — орал Леха. — Ура!!

Его дружно поддерживали ребята:

— А-а, а-а!..

Вокруг убежища расстилалась панорама разрушенного землетрясениями и утонувшего в снегу города. Снег был похож на черную грязь, как будто обрушившуюся с небес и затопившую собой все видимое; различалось лишь несколько уцелевших крупных и приземистых зданий, остальные лежали в руинах.

— Наверное, в Сталинграде так было… — подумал Орлов. — Вон справа и впереди что-то похожее на предприятия, а левее — смутный намек на остатки домов. Это, скорее всего, жилой сектор.

Спросил Хорькова, где находится знаменитый Тульский оружейный завод.

— Отсюда не увидишь, — ответил тот. — А че, наведаться хочешь?

— Да не мешало бы.

— Ну-у, зема, мы ж не на экскурсии! Пешком да по развалинам знаешь, сколько идти? Дня три топать будешь! А на фиг он тебе сдался?..

— Просто знаю, что был здесь этот завод.

— Да неча там делать!.. На вокзал сходим, оружие соберем. Только зачем оно — ты еще, что ли воевать собрался?

— Ну, мало ли?.. Чует мой задний «орган интуиции», что не одни мы здесь. Беспокойство какое-то: так и кажется, что сейчас снайпер откуда-нибудь засадит! Вон на горке позиция хорошая — оттуда как на ладони все видно.

— Че ты городишь, какой снайпер? По-моему, так и мышей живых не осталось! Выбрось это из головы.

— Не знаю, не знаю… ну, дальше посмотрим. Только на вокзал все равно пойдем!

— Не щас же, пускай снег сойдет!

— Это само собой!.. Придется еще ждать, пока земля хорошо оттает — нам же убитых похоронить надо.

— Ну зачем они тебе?

— Как это зачем? Что — не люди, что ли?.. Это дело святое! Ты же ведь не хотел бы так же как они валяться и гнить? Вот то-то и оно!.. Сейчас еще холодно, а скоро оттуда «трупнячко-ом» потянет! Приятного мало, но хоронить надо. Да не бойся! Не будем же каждому яму копать — «братскую» могилу сделаем.

— Ты еще памятник поставь!

— Было бы из чего, поставил бы. Они за то полегли, чтобы мы с тобой живыми остались, вот как!

— Ну, я че — рази не понимаю?..

— Да-а, месяца два еще пройдет, пока земля хорошо отогреется. Какое у нас число-то?..

— А я откуда знаю?

— Ну коне-ечно! Как зовут-то тебя, не забыл?

— Не-е… гы-гы-гы!

— Троглодит ты, Леха… пещерный житель!

— Ага!

— Вчера воскресенье было?.. Ну да! А сегодня понедельник — седьмое сентября две тысячи пятнадцатого года. О, елки, у меня ж день рождения завтра!.. Нельзя заранее, да ничего — уж больно день хороший. Нырнем в «погребок»?..

— А давай! Давно-о уже не пили — спиртяга-то «прокиснет» так, гы-гы!

— Паша, будешь?.. Ну, пошли тогда!

Закуску готовили основательно, будто к большому празднику. На «стол» из ящиков поставили маринованные огурчики, салат из капустки со свеклой, морковкой и зеленым перцем; консервированные сосиски, шпроты, курицу и голубцы с мясом. Лешка заварил картошку-пюре из порошка, навел какао с сухим молоком; для «хруста» подал сухари и галеты, к ним разные конфеты и шоколад. Аппетитно и очень сытно!.. Муся с удовольствием взялась уплетать шпроты в масле.

Хорьков произнес русский универсальный тост:

— Ну, будем!..

Ребята кивнули и «ошпарились» первой — хорошо пошла!.. Закусили и налили еще, к чему обязывает мудрая поговорка-примета: «Между первой и второй — перерывчик небольшо-ой!» С третьей можно было обождать.

Охотно кушали и делились первыми впечатлениями от наступающей весны.

— Снег-то какой черный — в грязи по уши будем! — возмущался Лешка.

— Я думаю, через месяц таять начнет; лето нынче совсем короткое будет, — раздумчиво отвечал Орлов.

Друзья поддакнули. Леха поинтересовался:

— Паш, у вас когда снег тает?..

Галстян усмехнулся.

— А ты спроси сначала, он у нас вообще бывает?

Все засмеялись.

— Конечно, немного выпадает, но этого почти не заметно, — продолжил он. — В Ереване зима теплая. А вот в горах — да, много снега!..

— А картошку когда сажают?

— В апреле где-то. Я никогда не сажал; мы ее мало едим — в основном лаваш и овощи. Много фруктов, конечно!.. Да в этом году никто ничего не посадит: бессмысленно, созреть не успеет.

— Это точно! — поддержал Александр. — Леш, надолго еды осталось?

— На полгода еще хватит, а дальше не знаю. Может, и на год растянуть получится!

— Да-а. Вот кончится «чифан», что ж тогда делать будем? — озадачился Орлов. — Живности-то никакой нет… Муську, разве что, на шашлык пустить?..

Парни захохотали.

— Земля подсохнет, надо будет по городу пройтись, поискать что-нибудь, — добавил он. — Найдем, что или нет… дальше думать будем.

Все опять поддержали. Хорьков спросил:

— Сань, скажи, я вот не пойму: почему сейчас весна, а сентябрь месяц идет?..

— Так мы же в другом полушарии теперь! Были в Северном, а стали в Южном. В разных полушариях времена года разные: в Южной Америке, Южной Африке и Австралии сейчас осень наступает, а у нас — весна в сентябре!.. А ты заметил, что солнце движется справа налево?

— Не-а!..

— Ну присмотрись! Теперь же восток и запад местами поменялись — и север с югом тоже. Я уж сам не знаю, как нынче ориентироваться. Да ладно, привыкнем!.. Надо компас найти — его стрелка все равно будет показывать на север; это бывший юг и сейчас там Антарктида. Вот и нужно на время привыкнуть к тому, что стрелка указывает на юг, а не на север, как раньше — тогда все старые ориентиры не нарушатся, только солнце будет идти справа налево, вот и все! Луна пока что тоже будет «шпарить» наоборот — с запада на восток. Если придет на то нужда, постепенно переменим названия сторон света и старых ориентиров на противоположные, только я что-то не вижу в этом смысла. С календарем будет посложнее: придется «подгонять» его под новые сезоны, но пока этого лучше не делать

— Во, блин, надо же! — воскликнул Лешка.

— Да, такие вот фокусы. Привыкай, привыкай!..

— Дурдом! Ну ладно, давай за тебя… здоровьичка!

— Да уж хотелось бы.

— Это сколько тебе «брякнуло»?

— Пятьдесят шесть уже.

— Ха! Так это тебе на пенсию скоро?.. Конечно — ты вон седой весь!

— Ну да, если бы она была! А теперь — шиш с маслом. Ой, как быстро жизнь пролетела… оглянуться не успел — вчера вроде шестнадцать лет было! Ска-ачут годики. Ну ладно, давай!

— Давай!

Выпили, закусили, закурили. Говорить уже не хотелось, шутить тем более; Лешка попросил Орлова спеть какую-нибудь песню.

— Что, опять «тюремную»?

— Ага, я такие и не слышал!

— Да откуда ж ты услышишь? Их по радио и телику не «крутили» — знали только те, кто в зоне был, да и то на «малолетке» в основном; из поколения в поколение передавали изустно, ни в одном песеннике не найдешь. Между прочим, ты зря смеешься: при внешней примитивности это вполне приличная поэзия — содержательная и лирическая; жаргонные слова совсем не мешают восприятию этой лирики. Вот послушай одну:

Песня была протяжная, немного заунывная, но это придавало ей некий особенный «шарм»: ореол «блатной» жизни всегда привлекателен для незрелых натур, а серьезные люди чувствуют в нем близкую их характеру суровость. Тюрьма — это не шутка! И каждый там может побывать. Даже поговорка есть: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся».

В следующих куплетах пелось о том, как «плачут в дальней камере девчата, вспоминая молодость свою… вспоминая, как они когда-то говорили ласково: люблю!» О том, как «рэ-цэ-дэ» задумались, не дышат, вспоминая прошлые «дела», и никто той песни не услышит за стеной тюремной никогда!» А в конце песни звучал лейтмотив жажды свободной жизни и Александр, начав петь чуть слышно, последний куплет исполнял уже громко, почти надрывно, со всей душой вкладывая в слова их истинный смысл: торжество надежды.

Саша снова негромко повторил первый куплет, и песня приобрела вид законченного произведения.

Помолчали немного. Орлов спросил:

— Вот почувствовал, Леша, что и такая простенькая вещь имеет художественную ценность? Здесь всего три аккорда, мелодия лишь чуть отклоняется от основного тона — ля минор, поэзия неказистая. А эмоциональное воздействие… «я тебе дам»! Не всегда «просто» означает безвкусно. Меня так учил понимать музыкальную гармонию руководитель нашего народного оркестра Александр Иванович Бублик — выдающийся музыкант; он много рассказывал ребятам о народных инструментах, а еще больше показывал сам. Ты бы слышал, как он играл на русской балалайке — это просто чудо! Павлик, а ты по какому классу учился?..