Глава 14

На следующий день Тобин сидел рядом со своим игрушечным городом, держа куклу на коленях. Нари отправилась в город с Миниром, и можно было быть уверенным, что повариха не станет искать Тобина наверху.

Острый запах свежих трав щекотал нос Тобина. Он смотрел на пустое лицо, в который раз гадая, что видела его мама, когда смотрела на куклу. Видела ли она перед собой Брата? Тобин продел палец под прядь черных волос и подумал: Мои волосы. Моя кровь.

И ответственность, сказала Лхел, но этого Тобин вовсе не хотел. Было достаточно неприятно вызывать Брата, когда она была рядом, а уж теперь… Здесь? Сердце Тобина заколотилось от одной мысли об этом. Вместо этого он достал из сундука перо и чернильницу и отнес все это вместе с куклой к окну, где света было больше. Окунув перо в чернила, он попытался нарисовать круглый глаз на том месте, где полагалось быть лицу. Чернила расплылись на муслине, и получилась черная клякса, похожая на паука. Вздохнув, Тобин стряхнул капли с пера и попытался снова. Теперь получилось лучше, Тобин превратил кляксу в радужку и провел две дуги, изображающие веки. Нарисовав такой же второй глаз, Тобин обнаружил, что смотрит в большие черные глаза, совсем такие, как у Брата. Нарисовав нос и брови, мальчик принялся за рот. Он изобразил его улыбающимся, но все вместе получилось неправильным: глаза по-прежнему смотрели с гневом, что не вязалось с улыбкой. Впрочем, ничего изменить было уже нельзя. Лицо получилось не слишком удачно, но все же Тобин счел, что добился улучшения по сравнению с пустым местом, которое видел всю свою жизнь.

Теперь кукла была больше похожа на него самого, но это обстоятельство ничуть не облегчало задачу вызова Брата. Тобин отнес куклу в дальний угол и сел рядом, прижавшись спиной к стене. Что, если Брат нападет на него? Что, если он снова сломает город или накинется на кого-нибудь?

В конце концов только воспоминание о том, что Брат голоден, заставило Тобина произнести нужные слова. Забившись как можно дальше в угол, мальчик крепко зажмурился и прошептал:

— Кровь, моя кровь, плоть, моя плоть, кость, моя кость.

В дупле дуба накануне призрак прижимался к полу, как дикий зверь. На этот раз Тобину пришлось осмотреть всю комнату, чтобы обнаружить его.

Брат стоял у двери, словно, как живой человек, только что вошел в нее. Он был все такой же худой и грязный, но теперь на нем была простая чистая туника вроде той, что носил Тобин. И он не казался сегодня таким полным злости. Он просто стоял, глядя на Тобина, словно в ожидании чего-то.

Тобин медленно поднялся, не спуская глаз с призрака.

— Хочешь… хочешь, иди сюда.

Брат не прошел через комнату, он просто сразу же оказался рядом с Тобином, все так же глядя на него немигающими глазами. Лхел сказала, что его можно накормить, позволив смотреть на предметы. Тобин поднял куклу.

— Видишь? Я нарисовал ей лицо.

Брат не проявил ни интереса, ни понимания. Тобин настороженно разглядывал демона. У Брата были те же черты, что и у Тобина, кроме шрама на подбородке, и все-таки он совсем на него не походил.

— Ты голоден? — спросил Тобин. Брат ничего не ответил.

— Пойдем, я покажу тебе всякие вещи. А потом ты можешь уйти.

Тобин чувствовал себя довольно глупо, расхаживая по комнате и показывая свои самые любимые игрушки молчаливому призраку. Мальчик достал фигурки, которые слепил или вырезал, и подарки, присланные отцом. Не станет ли Брат завидовать? Тобин заколебался, потом протянул пленимарский щит.

— Хочешь взять его?

Брат взял щит рукой, которая казалась вполне материальной, но когда его пальцы коснулись руки Тобина, тот не ощутил ничего, кроме дуновения холодного воздуха.

Тобин опустился на колени перед игрушечным городом, и Брат сделал то же, все еще сжимая щит.

— Я чиню то, что ты сломал, — сказал Тобин, позволив недовольству проскользнуть в свой голос. Взяв в руки кораблик, он показал починенную мачту. — Нари думает, что все это натворил я.

Брат продолжал молчать.

— Да ладно, все в порядке. Ты, наверное, испугался, что я покажу Нари куклу?

Ты должен беречь ее.

Тобин так изумился, что выронил кораблик. Голос Брата был еле слышным и лишенным всякого выражения, губы его не шевельнулись, но сомневаться, что именно он это сказал, не приходилось.

— Ты можешь разговаривать!

Брат продолжал пристально смотреть на Тобина.

Ты должен беречь ее.

— Буду, буду, обещаю. Но ты заговорил! Что еще ты можешь сказать? Брат по-прежнему только таращился.

Тобин на мгновение растерялся, не зная, о чем можно разговаривать с призраком. Потом неожиданно он сообразил, о чем хотел бы спросить.

— Ты видишь маму в башне? Брат кивнул.

— Ты ходишь к ней? Еще один кивок.

— Хочет… хочет она сделать мне больно?

Иногда.

Печаль и страх зашевелились в груди Тобина. Обхватив себя руками, он вглядывался в лицо призрака. Показалось ему или он и правда заметил выражение злорадства?

— Но почему?

Брат то ли не мог, то ли не желал ответить на этот вопрос.

— Тогда уходи! — крикнул Тобин. — Я не хочу, чтобы ты был здесь!

Брат исчез, медный щит со звоном покатился по полу. Тобин мгновение смотрел на него, потом швырнул в угол.

Прошло несколько дней, прежде чем Тобин набрался храбрости снова вызвать Брата. Когда он это все-таки сделал, оказалось, что страх его уменьшился.

Тобину было интересно, сможет ли Нари видеть Брата, так что он велел призраку следовать за собой в спальню, где Нари меняла простыни на постели. Женщина в упор взглянула на Брата, но ничего не увидела.

Никто другой тоже не увидел Брата, когда Тобин ненадолго привел того на кухню, посчитав, что вид еды может утолить вечный голод Брата.

Вечером, оказавшись один в своей спальне, Тобин снова вызвал призрак, чтобы посмотреть, изменилось ли что-нибудь. Никаких перемен он не заметил, Брат казался таким же изможденным, как и раньше.

— Разве ты не ел ту пищу глазами? — спросил Тобин Брата, неподвижно стоявшего в ногах постели.

Брат слегка наклонил голову, словно обдумывая вопрос.

Я ем глазами все, что вижу.

Под взглядом Брата Тобин поежился.

— Ты меня ненавидишь, Брат? Последовала долгая пауза.

Нет.

— Тогда почему ты такой вредный?

На это ответа у Брата не нашлось. Тобин даже не был уверен, понял ли тот вопрос.

— Тебе нравится, когда я тебя вызываю?

Снова непонимающий взгляд.

— Будешь ты хорошо себя вести, если я стану каждый день тебя вызывать? Будешь ты делать то, что я скажу?

Брат только медленно заморгал, как сова, оказавшаяся на солнце.

Тобин решил, что на один раз достаточно.

— Ты больше не должен ломать вещи или причинять вред людям. Это очень плохо. Отец не позволил бы тебе так делать, если бы ты был живым.

Отец…

От холодного шипящего шепота у Тобина зашевелились волосы. Отослав Брата, мальчик закутался в одеяло и глядел на мигающий огонек лампы, пока не пришла Нари. С тех пор Тобин вызывал Брата только днем.

Глава 15

Айя и Аркониэль провели лето в южных провинциях, Айя искала там старую волшебницу по имени Ранаи. Ранаи жила теперь в рыбацкой деревушке к северу от Эринда, а в юности вместе с учителем Айи сражалась в Великой Войне и была тяжело ранена. Айя подготовила Аркониэля к встрече с ней, но юноша все равно внутренне ужаснулся, когда впервые увидел лицо женщины, открывшей им дверь сельского домика.

Ранаи была хрупкой сутулой старушкой. Послушный некроманту демон огненными когтями изуродовал ее левую ногу и левую сторону лица. Теперь бледная, похожая на воск кожа, исковерканная грубыми шрамами, оставалась неподвижной, когда волшебница улыбалась или разговаривала.

Может быть, поэтому Ранаи и стала жить затворницей в крошечной деревушке, решил Аркониэль. Однако сила, исходившая от нее, заставила мурашки пробежать по телу молодого мага.

— Привет тебе, мистрис Ранаи, — сказала Айя, низко кланяясь старушке. — Ты помнишь меня?

Ранаи, прищурившись, мгновение присматривалась к ней, потом улыбнулась.

— Ты же та девочка, что взял в ученицы Агажар, верно? Правда, теперь уже не девочка… Входи, моя дорогая. И как я вижу, теперь у тебя собственный ученик. Добро пожаловать и тебе, молодой человек, располагайтесь у очага.

В домике было уютно, дождь монотонно стучал по дранке крыши. Ранаи, хромая, суетилась у очага, угощая гостей супом и хлебом. Айя добавила к трапезе сыр и бурдюк хорошего вина, купленный в деревне. В единственное окно домика влетал ветер, несущий запах шиповника и моря.

Пока они ели, разговор шел о всяких мелочах, но когда посуда была убрана, Ранаи пристально взглянула на Айю своим единственным глазом и сказала:

— Думаю, у тебя была причина, чтобы прийти сюда.

Аркониэль откинулся к стене, потягивая вино, он наизусть знал слова, которые должны были последовать.

— Ты никогда не задумывалась о том, что мы, волшебники, могли бы совершить, если бы объединили силы? — спросила Айя.

Двести тринадцатый раз, — подумал Аркониэль. Он вел счет тем волшебникам, которых Айя сочла достойными доверия.

— Твой учитель и я видели, на что способны волшебники, — и на хорошее, и на плохое, — ответила Ранаи. — Для того ты и проделала такой дальний путь, Айя? Чтобы спросить меня об этом?

Айя улыбнулась.

— Немногим я все сказала бы прямо, но тебе скажу. На чьей ты стороне? Как ты относишься к царю?

На той части лица Ранаи, которая не была неподвижна, появилось знакомое Аркониэлю выражение удивления и надежды. Старая волшебница взмахнула рукой, и ставни на окне сами собой плотно закрылись.

— Она являлась тебе в видениях!

— Кто? — тихо спросила Айя, но Аркониэль почувствовал, как она заволновалась. Они нашли еще одну единомышленницу.

— Я называю ее Печальной царицей, — прошептала Ранаи. — Сны начали посещать меня примерно двадцать лет назад, но теперь Иллиор посылает их мне чаще, особенно в ночи перед новолунием. Иногда она предстает мне юной, иногда старухой. Иногда победительницей, иногда на смертном одре. Я ни разу ясно не видела ее лица, но она всегда окружена глубокой печалью. Она… она реальна?

Айя не дала прямого ответа. Она никогда не раскрывала тайны рождения дочери Ариани, как не показывала никому чашу, которую носила в потертой кожаной сумке.

— Мне было видение в Афре. Аркониэль может это подтвердить… Я видела Эро в руинах, а потом новый город и новый век для волшебников. Однако в том новом городе должна править царица. Ты знаешь, что Эриус никогда такого не допустит. Он поклоняется Сакору из Четверки, но защитил Скалу во время Великой Войны и потом не Сакор, а Иллиор.

И Иллиор — покровитель волшебников. Хорошо ли мы служим Светоносному, ничего не делая и только молча наблюдая, как пророчество, данное Фелатимосу, объявляется ерундой?

Ранаи водила пальцем по лужице пролившегося на стол вина.

— Я и сама об этом задумывалась. Однако по сравнению со своей матерью Эриус не такой уж плохой правитель, да и жить будет не вечно. Даже я могу его пережить. Что же касается дела с наследницами…

Такое уже случалось. Собственный сын Герилейн Пелис отнял трон у сестры.

— И на страну обрушилась чума, которая за год убила тысячи людей и его с ними вместе, — напомнил Аркониэль.

Ранаи подняла бровь, и молодой маг увидел перед собой великую волшебницу, которой она была когда-то.

— Не учи меня истории, юноша. Я при этом присутствовала. Боги быстро разделались с Пелисом. Однако царь Эриус правит уже два десятилетия. Может быть, он и прав в том, что пророчество было неверно истолковано. Ты знаешь не хуже меня, что его мать, хоть и происходила по прямой линии от Фелатимоса, была никуда не годной правительницей.

— Может быть, она была послана, чтобы испытать нас, — почтительно возразил старой волшебнице Аркониэль. У него было десять лет и путь длиной в тысячи миль на то, чтобы все обдумать. — При царе Пелисе была одна ужасная эпидемия. С тех пор как на трон взошел Эриус, эпидемий были десятки, хоть и не таких опустошительных. Может быть, они посланы как предостережение. Возможно, терпение Светоносного кончается. То, что Айя видела в Афре…

— Слышал ли ты о Гончих, молодой человек? — бросила Ранаи. — Знаешь ли ты о том, что царский маг охотится на таких же, как он сам?

— Да, Ранаи, — перебила ее Айя. — Мы видели их работу.

— А приходилось ли вам видеть, как они убивают кого-то, кого вы знаете? Нет? Ну а мне приходилось. Я должна была стоять и беспомощно смотреть, как мой старый друг, волшебник, служивший четырем царицам, был сожжен на тисовой раме только за то, что рассказал о сновидении, очень сходном с моими, да и вашими тоже, без сомнения. Сожжен заживо только за то, что рассказал сон! Представьте себе, какой властью должны обладать Гончие, чтобы убивать с такой жестокостью! И они охотятся не только на нас, но на любого, кто посмеет возразить против наследования трона мужчиной. Особенно это касается приверженцев Иллиора. Клянусь Четверкой!

Если уж он убил собственную сестру…

Кубок выпал из руки Аркониэля, вино разлилось по столу.

— Ариани мертва?

Письма Нари, как и прежде, регулярно приходили в условленные места. Как случилось, что она не сообщила о таком событии?

— В прошлом году, по-моему, — тем временем продолжала говорить Ранаи. — Вы ее знали?

— Знали, — ответила Айя более спокойно, чем Аркониэль от нее ожидал.

— Что ж, мне жаль, что вы узнали об этом таким образом, — сказала Ранаи.

— Ее убил царь? — прошептал Аркониэль, с трудом переводя дыхание.

Ранаи пожала плечами.

— В этом у меня уверенности нет, но все говорят, что он был там, когда она умерла. А ведь она была последней… Принц Корин унаследует теперь трон. Может быть, он и станет отцом нашей Печальной царицы.

— Может быть, — пробормотала Айя, и Аркониэль понял, что говорить этой женщине о своих видениях она больше не будет.

Комнату заполнило неловкое молчание. Аркониэль с трудом сдерживал слезы, стараясь скрыть это от проницательного взгляда Айи.

— Я верно служила Иллиору и Скале, — наконец сказала Ранаи, неожиданно сделавшись усталой и старой, и коснулась своего изуродованного лица. — Все, чего я прошу у богов, это немного покоя.

Айя кивнула.

— Прости, что мы потревожили тебя. Если сюда явятся Гончие, что ты им скажешь?

Старой волшебнице хватило совести смутиться.

— Мне нечего сказать им. Даю вам слово.

— Спасибо. — Айя положила руку на изувеченные пальцы Ранаи. — Жизнь длинна, дорогая, и больше похожа на дым и воду, чем на камень. Молю богов, чтобы мы еще встретились в лучшие времена.

В сердце Аркониэля, когда они покинули домик волшебницы и двинулись по грязной дороге прочь, закралось ужасное подозрение. Он не мог высказать его вслух: не был уверен, что перенесет ответ.

Айя и Аркониэль разбили лагерь под огромной елью на берегу моря. Айя произнесла заклинание, защищающее от сырости, а Аркониэль воспользовался недавно обретенным умением: он создал шар черного пламени, который повис над землей, согревая путников.

— Ах, как хорошо, — вздохнула Айя, стаскивая промокшие сапоги. — Молодец, Аркониэль.

Некоторое время они сидели молча, слушая шорох дождя в ветвях и шум прибоя под скалами. Аркониэль попытался заговорить об Ариани, надеясь услышать от Айи, что его мрачные подозрения беспочвенны, но ему никак не удавалось найти слова… Горе душило его, как камень в горле.

— Я знала, — наконец сказала Айя, и Аркониэль почувствовал, что его сердце обращается в пепел.

— Давно?

— Как только это случилось. Нари прислала весть.

— И ты ничего мне не сказала! — Не в силах смотреть на Айю, он устремил взгляд на ветви дерева. Многие годы его преследовало воспоминание о той ужасной ночи, о странном ребенке, к появлению которого они приложили руку, и о прелестной женщине, которую предали. С тех пор они ни разу не возвращались в Эро — Айя все еще считала это слишком опасным, — но Аркониэль мечтал, что когда-нибудь они вернутся туда, чтобы исправить причиненное зло.

Аркониэль почувствовал руку Айи на своем плече.

— Как могла ты ничего не сказать?

— Все равно ничего сделать нельзя — до тех пор, рока ребенок не достигнет совершеннолетия. Эриус не убивал свою сестру — по крайней мере непосредственно. Ариани выбросилась из окна башни. По-видимому, она пыталась убить и малышку тоже. Нет ничего, что мы могли бы сделать.

— Ты всегда так говоришь! — Аркониэль со злостью вытер слезы, наполнившие его глаза. — Я не сомневаюсь в том, что мы выполняем волю Иллиора, и никогда не сомневался. Но уверена ли ты, что нам следовало действовать именно так? Прошло уже почти десять лет, Айя, а мы ни разу ее не проведали, не узнали, как она живет, не помогли устранить последствия вмешательства Лхел. Собственная мать девочки убивает себя, а ты все еще говоришь, что у нас есть более важные дела!

Слишком взволнованный, чтобы сидеть под деревом, Аркониэль покинул созданное магией убежище и начал расхаживать по кромке берега. Недавно начался прилив, спокойная вода была испещрена оспинками от дождевых капель. Фонарь на далеком корабле оставлял световую дорожку на гладкой поверхности. Аркониэль представил себе, как плывет к кораблю и просит взять его матросом. Он был готов таскать грузы и тянуть канаты, пока руки не начнут кровоточить, лишь бы никогда больше не вспоминать о магии, призраках и женщинах, падающих из окна башни.

О Иллиор! — беззвучно вопрошал он, подняв лицо к прячущейся за облаками, но незримо управляющей водами луне. — Как может быть это твоей волей, если сердце мое разрывается? Как могу я любить наставницу, как могу следовать за ней, если она спокойно смотрит на такие несчастья и хранит их в тайне от меня?

В глубине души Аркониэль знал, что все равно продолжает любить Айю и доверять ей, однако казалось, что только он ощущает: нарушилось равновесие между целями и средствами. Как можно допустить такое? Он ведь только ученик Айи, волшебник, с которым мало кто станет считаться.

Аркониэль остановился и упал на колени, закрыв лицо руками.

Что-то нарушилось. Чего-то не хватает — если не для Айи, то для меня.

С тех пор, как они побывали в Афре…

Иногда Аркониэлю казалось, что в тот знаменательный летний день жизнь его началась заново. Опустив голову на руки, он вызвал в воображении палящее солнце, густую пыль, ощущение гладкого камня стелы под своими пальцами. Он стал думать о прохладной темноте пещеры оракула, где ему, коленопреклоненному, был дан ответ, который вовсе ответом не являлся: видение того, как он держит на руках темноволосого мальчика…

Странное онемение охватило тело Аркониэля при этом воспоминании.

Ребенок… Который?

Аркониэль ощутил холодный гнев духа убитого мальчика, руки волшебника заледенели, кости начали болеть. На мгновение ему показалось, что он снова стоит под ореховым деревом, глядя, как крохотное тельце тонет в земле.

Магии ведьмы не хватило, чтобы сковать рассерженный дух.

Видение, явившееся внутреннему взору Аркониэля, становилось все ярче и принимало новую форму. Младенец поднялся перед Аркониэлем, сопротивляясь хватке древесных корней и земли. Аркониэль схватил его за руки и потянул, глядя в глаза — темно-синие, а не черные. Однако корни все еще держали младенца, опутывая его руки и ноги. Один из корней впился в спину и вышел из груди, образовав рану там, где Лхел стежками тоньше реснички пришила кусочек кожи. Дерево пило кровь ребенка. Аркониэль видел, как мальчик тает у него на глазах… Неестественный холод все еще сковывал Аркониэля, заставляя его трястись и спотыкаться, как старика, когда он медленно двинулся в обратный путь к ели.

Волшебники хорошо видят в темноте, но то, что ощутила Айя, когда Аркониэль, шатаясь, приблизился к ней, заставило ее зажечь огонь.

Бородка не могла скрыть смертельной бледности, покрывавшей лицо молодого мага, глаза его покраснели и смотрели в пустоту.

— Там, в Афре… — выдохнул Аркониэль, падая на колени рядом с Айей. — Мое видение… То, которого я не понял. Моя дорога — Тобин. Вот почему… Ох, Айя, мне нужно спешить! Мы оба должны туда отправиться!

— Аркониэль, ты бредишь! Что случилось? — Айя взяла лицо Аркониэля в ладони и прижалась лбом к его лбу. Молодой волшебник дрожал, как в припадке весенней лихорадки, но жара у него не было. Кожа его показалась холодной, как лед. Айя осторожно коснулась рассудка Аркониэля, и перед ней немедленно предстало видение.

Аркониэль стоял на высоком утесе над темно-синим морем. Прямо перед ним, опасно близко к обрыву, стояли повзрослевшие близнецы, дети Ариани, высокие и стройные. Волшебника с детьми соединяли лучи золотого света.

— Ты видела? — Оттолкнув от себя Айю, Аркониэль принялся рассказывать о другом, мрачном видении, которое посетило его на берегу. — Я должен отправиться к малышу. Я должен видеть Тобина.

— Хорошо. Прости, что не рассказала тебе о смерти Ариани. Мое видение… — Айя подняла пустые руки ладонями кверху. — Оно стоит передо мной такое ясное и в то же время такое загадочное. Пока ребенок жив, я должна заниматься другими вещами. Я забыла, наверное, сколько времени прошло после смерти Ариани, забыла, насколько быстрее течет время для тебя. Но ты должен поверить мне: я не забыла ребенка. Именно в интересах Тобина мы все эти годы держались на расстоянии, и теперь мне кажется еще более важным не привлекать внимания Эриуса к этому дому — теперь, когда он не доверяет всем волшебникам, кроме своих собственных.

Айя умолкла, пораженная новой мыслью. Дважды видела она, что Рука Светоносного почиет на Аркониэле, однако, хотя в ее видениях молодой маг появлялся, сам он в своих видениях ее не видел. Понимание того, что это могло значить, вызвало у Айи печаль и страх.

— Что ж, похоже, тебе и правда нужно туда отправиться, — сказала она ему.

Аркониэль поцеловал обе руки старой волшебницы.

— Благодарю тебя, Айя. Я не пробуду там долго, обещаю тебе. Я только хочу убедиться, что ребенку ничего не грозит, и попытаться выяснить, что Иллиор пытается сказать мне. Если завтра мне удастся сесть на корабль, через неделю я вернусь. Где мы с тобой встретимся?

— Надобности в такой спешке нет. Я отправлюсь в Илани, как мы и планировали. Пришли мне туда весточку, когда увидишь ребенка… — Снова Айю охватила печаль. — А потом посмотрим…

Глава 16

На следующий день, отправляясь в путь, Аркониэль оглянулся через плечо. Айя, хрупкая и ничем не приметная, все еще стояла у ели. Она помахала Аркониэлю, и он помахал тоже, потом решительно двинулся в сторону деревни, стараясь не обращать внимания на внезапно возникший комок в горле. Казалось очень странным после всех этих лет совместных скитаний идти в одиночестве.

Принадлежности своих магических занятий Аркониэль спрятал подальше от взглядов в спальный мешок, перекинутый через плечо. Оставалось только надеяться, что любой, кто обратит на него внимание, увидит перед собой обычного путника в покрытых грязью сапогах и запыленной мятой шляпе. Впрочем, Аркониэль собирался, по совету Айи, избегать жрецов и других волшебников, а главное — не попадаться на глаза Гончим.

Аркониэль нашел рыбака, который согласился отвезти его в своей лодке до Илани, а там молодой волшебник сел на корабль, направляющийся в Волчи. Прибыв туда через два дня, Аркониэль купил крепкого гнедого мерина и отправился в Алестун, готовый выполнить любое дело, которое пожелает поручить ему Светоносный.

Из писем Риуса и Нари он знал, что князь перевез семью из Эро в замок вскоре после рождения Тобина, но слухи о «демоне» уже успели распространиться по городу. Беспокойный дух, как говорили, швырял предметы в посетителей, бил их, отнимал драгоценности и шляпы. Не забыли люди и того, как прекрасная Ариани в грязном платье, прижимая к себе странную куклу, бродила по коридорам в поисках своего ребенка.