Приблизительно в это же время появилась и работа графини Натальи Петровны Уваровой, урожденной княжны Горчаковой, под названием "Евреи и христиане", в переводе с французского135. В оригинале книга называлась "Juifs et Chretiens".
      Переводчик С.Л. Демант в предисловии отмечает, что в кругу, где воспитывалась княжна, к сожалению, нет людей, дружественно расположенных к евреям. Но княжна Горчакова изучила под руководством выдающихся ученых еврейского мира Тору, прочитала Талмуд во французском переводе и постаралась проникнуть не только во внутренний мир, но и в обыденную жизнь гонимого племени. Среди многочисленных рецензий на книгу выделяется публикация журнала "Revue Parisienne": "Чрезвычайно интересное произведение в защиту угнетенного и оскорбляемого племени".
      С точки зрения графини, упомянутая книга – это апология еврейского народа.
      Горчакова-Уварова, соединившая в своей фамилии два славных российских рода, пишет панегирик еврейскому народу: "В переживаемую нами эпоху… было бы нелишним бросить более внимательный взгляд на ту единственную нацию, которая среди всеобщего блуждания мысли сумела удержаться во всей своей неприкосновенности.
      Я говорю о вечносущей Иудейской нации, которая, по-видимому, готова слиться с окружающими народами, но никогда не сольется с ними, о нации, члены которой, даже переходя в новую веру, всегда остаются евреями, подобно Есфири, любимой, но мстительной супруги, а в новейшее время подобно Кремье, Биконсфильду и многим другим людям, еврейское происхождение которых менее общеизвестно, которые, возвысившись до власти, так энергично ратуют за своих соплеменников и влияние которых отзывается на новейших законодательствах"136. Увы, у современных антисемитов эти доводы как раз служат оправданием ненависти. Крещеный еврей, пекущийся о нуждах своего племени, – это троянский конь, своего рода "валенродизм", воспетый Адамом Мицкевичем. Но цитируем далее: «Говоря с нами, еврей притворяется веротерпимым и вполне равнодушным к вопросу о религии; иногда он даже снисходит до того, что называет христианство "очищенным иудаизмом", но в душе он этому вовсе не верит: христианин для него всегда "гой", а он избранник Божий»137. Эта похвала "еврейской самобытности" выглядит и того хуже. И далее: "Религия еврея так тесно связана с его национальностью, что, ратуя через посредство журналов, которыми он располагает, за уничтожение преград, разделяющих племена и народы, громко проповедуя человеколюбие, всеобщее равенство и объединение всех народов, – он сам тщательно избегает всякого поступка, который мог бы его слить с этим единым человечеством, апостолом которого он себя выставляет"138. Графиня продолжает: "Где бы он ни родился – еврей всегда останется евреем; Яков – его отец; Тора и Талмуд – его воспитатели, колыбель его детей; для него с вопросом о религии связан еще вопрос и о национальности.
      Из книг своих еврей черпает тот неистощимый запас жизненности, ту веру и надежду на будущее, которые ему так присущи. Он верит, что когда-нибудь сбудется великое пророчество, исполнения которого он ждет уже много веков"139. Однако далее идет вывод, который неприемлем для юдофобов. Уварова утверждает, что, несмотря на осознание своей исключительности, евреи – вполне лояльные граждане своих временных отчизн: "Его отечество – Иерусалим; но так как это народ, в котором наиболее развито чувство национальности, то еврей, не переставая смотреть на Иерусалим как на свою обетованную землю, в то же время способен служить с самоотвержением своему временному отечеству и его властям, не теряя никогда из виду своего происхождения и общих интересов"140. Уварова отмечает и такую деталь еврейской психологии, как абстрактная любовь к Сиону и практическая эмиграция в Новый Свет, несмотря на старания "англичан и Монтифиоре… (Это надо сказать, не утратило своей актуальности и по сей день.) Наталья Петровна убеждена, что "иудейская нация не произнесла своего последнего слова" и тут же противоречит себе: "…евреи как нация достигли крайнего предела развития, которое возможно для человечества при господстве Моисеева закона"141. Далее она переходит к сравнительному анализу нравственности евреев и христиан, отдавая полное предпочтение семитам. Она даже иронизирует: "Еврей, к несчастью, не имеет пороков, что представляет против него тяжкое обвинение: нисколько не смущаясь, он эксплуатирует пороки других наций, но христианин в этом отношении еще меньше церемонится, так как он эксплуатирует пороки своих единоверцев"142. В идеале, по мысли Уваровой, христианство выше иудаизма, но увы, "de facto – нравственность евреев неизмеримо выше нравственности христиан". Семейные узы евреев достойны восхищения, положение женщины, несмотря на "устарелость" законов Моисея и постановлений Талмуда, чрезвычайно почетное. Полное отсутствие пьянства.
      Воспитание детей имеет важнейшее значение. Первая азбука – Священное Писание.
      Закон запрещает евреям насмешки; насмешка – это зло, которое может привести к преступлениям, ибо чаще всего направлена против слабого. Стыдливость обязательна, грязные разговоры запрещены. Это залог здоровой и мудрой жизни. Графиня Уварова говорит о социальном мире внутри еврейства. Все евреи – бедные и богатые – воспитаны в духе единой семьи, ибо богатство и бедность – это дело случая и никоим образом разница в имущественном положении не должна разрывать еврейское братство. Они соединены узами солидарности и любви: "Когда один еврей падает, тридцать бегут его поднимать"143. Иногда графиня поднимается до пророческих высот. Она как бы предвидит приход нацистов, предсказывает наступление нового средневековья в виде возрождающего язычества на Западе, тайно скрывавшегося в течение многих веков. (Видимо, она имела в виду в первую очередь Германию.) Вывод печален: "…крещеные народы сделали только попытку быть христианами, а… истинное христианство появится на земле только тогда, когда Израиль предложит к его услугам свою горячую веру и свою неисчерпаемую энергию144. Графиня, тем не менее, вполне дитя своего времени – она уважительно говорит о "Книге Кагала" Я.
      Брафмана, но и здесь ее точка зрения отличается от позиции оголтелых клеветников:
      "Это не столько наступательный кодекс, сколько собрание указаний, имеющих силу среди колен Израиля, для взаимной помощи, чтобы завоевать преимущества, в которых отказывают им законы многих стран"145. Иными словами, по мнению Уваровой, не будь ограничительных законов России по отношению к еврейскому меньшинству, то и не было бы "Книги Кагала".
      Наталья Петровна отрицает свое знакомство с сильными мира сего – Ротшильдами и Эфруси. Ее внимание привлекает еврей-ученый и еврей-бедняк. В ответ на антисемитскую критику она обращает внимание на еврейские богадельни и приюты, равных которым, вероятно, она не нашла в христианском мире. Для евреев богадельня – это "возвышенное" предприятие, где бедняк безвозмездно получает кров, пищу (физическую и духовную), заботу и медицинскую помощь.
      Графиня призывает христианские народы не искать грехов у евреев, а, напротив, подражать гонимому Израилю.
      «Самая хвалебная песня евреев – гимн Моисея, говорит, что они получили свой "жребий на виду у всех других сыновей Адама". Комментаторы Талмуда объясняют эти, довольно темные слова в том смысле, что миссия евреев, возложенная на них Самим Богом – распространить монотеизм среди народов»146. Кажется, Наталья Петровна Горчакова-Уварова именно это считает главным в судьбе еврейского народа.
      Опубликовав свою брошюру в России, графиня и не предвидела, каким нападкам она подвергнется.
 

 
      Говоря об отношении русской аристократии к еврейскому вопросу, уместно вспомнить родственника княжны Мещерской, с письма которой мы начали этот очерк. Речь идет о князе Владимире Петровиче Мещерском (1839-1914), который, вопреки мнению Екатерины Александровны, был воинствующим антисемитом: публицист и беллетрист ультрареакционного, погромного толка, издатель-редактор газеты "Гражданин", где из номера в номер публиковалось "Розыскание" по ритуальному навету. Увы, он тоже был потомком П.П. Шафирова и внуком Карамзина. Кроме того, было хорошо известно о его, как бы сказали теперь, нетрадиционной сексуальной ориентации. Надо сказать, что в России XIX в. это отнюдь не поощрялось. («Вхож во дворец, но с "заднего крыльца"» – А.Ф. Кони.) Военный министр Ванновский утверждал, что произведенное военным ведомством следствие доказало обвинение его в мужеложстве147. В.П.
      Мещерскому посвящена масса эпиграмм.
      В 1877 г. Д.Д. Минаев написал о нем:
 
"Я – внук Карамзина!" –
Изрек в исходе года
Мещерский. – "Вот те на!"
Пошел такого рода
Гул посреди народа –
При чем же здесь порода?
И в наши времена –
В семье не без урода148.
 
      Особенно много изощрялся по адресу порочного князя Владимир Соловьев: «Единственный публицист, за смертью Каткова, есть конечно кн. Мещерский. Он хотя и безграмотен, но за то в качестве содомиста высоко держит знамя религии и морали. Прежде ему, по его профессии, приходилось более всего обращать внимание на задние статьи, но теперь он вдруг публикует, что в своей новой "большой газете он будет обращать особенное внимание на передовые статьи". Можно ли поверить такой резкой перемене направления? И не есть ли это маска для более удобного пропагандирования содомской идеи на основах православия, самодержавия и народности? Так я это понял и из глубины души воскликнул:
      Содома князь и гражданин Гоморры
      Идет на Русь с газетою большой.
      О Боже! Суд праведный и скорый Яви, как встарь, над гнусностью такой! 149 Увы, Божий суд не спешил, и Владимир Петрович Мещерский прожил длинную и порочную жизнь, отравляя антисемитскими миазмами русскую печать.
      Среди авторов и сотрудников "Гражданина" наиболее значительной фигурой был, несомненно, Федор Михайлович Достоевский. Это обстоятельство дало повод Д.Д.
      Минаеву создать в 1873 г. эпиграмму "На союз Ф.М. Достоевского с князем Мещерским":
 
Две силы взвесивши на чашечках весов,
Союзу их никто не удивился.
Что ж! первый дописался до "Бесов",
До чертиков другой договорился150.
 
      Укоренившееся за князем Мещерским реноме мракобеса не сумели изменить наметившиеся в конце жизни тенденции осознания необходимости эмансипации евреев и даже возмущение "делом Бейлиса". А в свое время Мещерский выступал и против крещеных евреев (это была его излюбленная тема), и против защитников евреев среди христиан: "У евреев есть и другие уловки. Они заказывают известным христианам статьи в их защиту. В Париже у них уже целая армия христианских по имени писателей"151. Образчиком такой наемной литературы князь Мещерский называет труд графини Н.П. Уваровой, урожденной княжны Горчаковой. По этой логике и брошюра князя Сан-Донато была составлена исключительно нуждающимся в еврейских деньгах богачом Демидовым.
      Князю Мещерскому, жившему на подачках "из особых средств императора", продавшему свою перо мракобесу "Лампадоносцеву", как называл писатель Лесков Победоносцева, бескорыстное служение идее непонятно. Тут, говоря о еврейских деньгах, стоит вспомнить и Николая Лескова, как современника князя Сан-Донато, графини Уваровой и В.П. Мещерского. Известно, что Николай Семенович Лесков (1831 – 1895) имел репутацию правого писателя и даже антисемита. Последнее обстоятельство, как иронично отметил Лев Аннинский, "унизительно опровергать". Вопрос довольно сложный, и анализ творчества Лескова в нашу задачу не входит. (Для памятки любознательному читателю укажем, что Лескова "втравил в литературу" Николай Илларионович Козлов, крещеный еврей, прадед Владимира Набокова, упоминавшийся нами). Мы говорили уже, что в 1882 г. была создана так называемая Паленская комиссия, и еврейская община Петербурга искала эксперта по разделу "быт и нравы евреев". Выбор пал на Лескова. В начале 1883 г. к Лескову явился для переговоров адвокат П.Л. Розенберг. К концу года была написана небольшая работа "Еврей в России. Несколько замечаний по еврейскому вопросу". Брошюра была издана в количестве 50 экземпляров, исключительно для комиссии Палена. Писатель получил от "еврейского кагала" всего-навсего 1 000 рублей. По словам историка С.М.
      Дубнова, сам Николай Семенович придавал мало значение свой работе: "То была вымученная апология…"152 Да и Дубнов счел ее не научной. Но, конечно, дело было не в этом: основной постулат брошюры сводился к тому, что нравственность христиан несравненно ниже еврейской нравственности. Главное же то, что в брошюре содержался призыв дать евреям равноправие. Спустя шесть лет писатель получил письмо от Вл. Соловьева: «С благодарностью возвращаю вам ваши книжки, которые прочел с великим удовольствием. "Еврей в России" по живости, полноте и силе аргументации есть лучший по этому предмету трактат, какой я только знаю»153. Как видим, мнения самого автора, известного историка и великого философа, не совпадали… Существует и еще одна весьма прозаическая версия "радикализации" Лескова. По словам И.Е. Репина, его взгляды изменились под влиянием "евреечки-курсистки", что тоже вписывается в картину мирового заговора еврейства при помощи соблазнительных "самок"154. В этот период своей жизни, как вспоминает один мемуарист, желая загладить свой грех перед евреями, которых он в достаточной степени окарикатурил, Лесков проникся к ним большим сочувствием. На склоне своих лет он с восторгом декларировал стихотворения С. Фруга155.
      Возвращаясь к русской аристократии, скажем, что крупнейший эксперт по еврейскому вопросу того времени кн. Николай Николаевич Голицын (1836-1893), в 70-е годы подольский вице-губернатор, не питал к евреям особой любви. Публиковался у Мещерского в "Гражданине", был редактором реакционнейшего "Варшавского дневника", а также автором печально известного "Русского законодательства о евреях" (1880-1881).
      Ему принадлежит следующее высказывание о еврейском народе: «Иудаизм прославился своим искусством извращать факты, действовать всякою интригою, подтасовкою, отводить глаза, агитировать, устрашать, клеветать и лгать… лгать без конца, без перерыва, в течение долгих веков, ежечасно и ежеминутно творя то всесильное начало "еврейской лжи", которое в наше время стремится, кажется, чуть не к порабощению всего мира»156.
      И в других работах он был последовательным антисемитом. В записках, представленных Паленской комиссии, Голицын придерживался самого юдофобского взгляда на еврейство. Но при всем при том, нельзя забыть, что при голосовании примкнул к большинству, склонившемуся в сторону предоставления евреям гражданского равноправия.
      В заключение мы лишь можем констатировать тот факт, что русская аристократия в вопросе филосемитизма отнюдь не оказалась более передовой, чем другие сословия.
      Впрочем, утверждение о том, что в царской России евреям не давали делать карьеру, болезненно переживалось истинными монархистами, видевшими в империи идеал человеческого общества. Находясь в эмиграции, один из апологетов империи привел длинный список инородцев, сделавших карьеру на императорской службе. Правда, мемуарист подходит к проблеме еврейства, закрывая глаза на вероисповедание.
      Выкресты и иудаисты перечислены вместе, последних, впрочем, немного: "Есть ходячее мнение, что у нас не давали хода евреям и угнетали их, не допуская на государственную службу. Надо признать фактом, что многие евреи выдвинулись на поприще свободных профессий: в журналистике, адвокатуре, профессуре, медицине, торговле. Но и на государственной службе многие пробили себе дорогу и заняли высокие посты.
      Знаменитый русский канцлер и министр иностранных дел времен Николая I граф Нессельроде родился от отца бельгийца и матери – франкфуртской еврейки. Его потомки были видными русскими государственными деятелями. Еврейская кровь была у министра финансов времен Николая I гр. Канкрина, министра двора гр. Фредерикса и у потомков по женской линии вице-канцлера Петра Великого гр. (барона. – С. Д.) Шафирова (Шапиро), обер-прокурора святейшего Синода Самарина, б. московского губ. предводителя дворянства, и у члена государственного совета Семенова-Тянь-Шанского, что было заметно по их внешности. Также у члена государственного совета статс-секретаря Перетца, директора Александровского лицея шталмейстера Саломона; сенаторов:
      Гредингера, Утина, Позена и товарища министра юстиции Гасмана; вице-директора министерства юстиции Гальперина; заведывающего церемониальной частью министерства двора гофмейстера Кониара; у ряда дипломатов с фамилией Гире – один был министром; потомки придворных банкиров бароны: Штиглиц, Фелейзен, Капгер были тайными советниками; евреи члены суда: – саратовского Тейтель, архангельского Варшавский и пограничного Мейер достигли – первый чин действительного, а два других статского советника; начальником канцелярии главного управления Красного Креста был А.Д. Чаманский; в департаменте полиции служили: Гурович и Виссарионов – оба занимали высокое положение; И.Я. Гурлянд был членом совета министра внутренних дел, а А.О. Немировский – сперва саратовским городским головою, а затем по выбору П.А. Столыпина – управляющим городским отделом министерства внутренних дел. Много было на государственной службе евреев-инженеров, в особенности гражданских; среди инженеров путей сообщения выделялись: Верблюнер, Абрагамсон, Богуславский, Нахман и мн. другие.
      Лейб-медик Гирш, знаменитый харьковский окулист Гиршман, известные строители железных дорог: барон Кроненберг, Блиох, Поляков и Варшавский были тайными советниками. Солистом Его Величества был венгерский еврей Ауэр. Действительными статскими советниками были: Проппер, Нотович, Вейнер (его сын служил в министерстве иностранных дел); доктор Гордон, знаменитый проф. Захарьин, барон Гинцбург, профессор Лондон и банкиры – Манус и Утин. Бродские были предводителями дворянства в Екатеринославской губернии. Все перечисленные лица были талантливые люди, а большинство и достойнейшие деятели"157.
 

 
      По поводу издания моей книги "История одного мифа" (М., Наука, 1993) появилось несколько десятков критических статей и рецензий, и первой среди них была статья Юрия Буйды в московской "Независимой газете", перепечатанная затем в Израиле в "Новостях недели" 5 апреля 1994 г. Автор указывает на то, что еврейская тема у Пушкина "не была даже третьестепенной", и далее по поводу рассуждения об отсутствии положительного героя замечает: "Неужели Дудаков всерьез полагает… присутствие – да еще положительного – образа пришельца из неведомого Западного края? Так и представляешь себе национальных классиков, напряженно размышляющих о том, чтоб им еще этакое именно о евреях написать. (Или, скажем, о камчадалах, положительный образ коих странным образом отсутствует у Пушкина)". По-видимому, критик недостаточно внимательно читал книгу, ибо из нее явствует, что после разделов Польши евреи были отнюдь не "неведомым племенем". Не говоря уже о том, что "чудная история" еврейского народа не раз завораживала русских писателей: и предшественников Пушкина, и его современников, да и его самого.
      "Старик Державин", Гаврила Романович (1743-1816), хитроумный вельможа и великий поэт, командированный Павлом I в Белоруссию в 1800 г. исследовать причины голода, составил "Мнение об отвращении недостатка хлеба, обузданием корыстных промыслов евреев, о их преобразовании и проч." Конечно, "Мнение…" не ограничивается односторонним перечислением "вин" евреев, но он остерегал власти от огульных репрессий, прибегая к высокой патетике Ветхого Завета: "[Они] От последнего разорения Иерусалима рассеялись по лицу земному… переходят с места на место, через столько столетий; когда несколько царств разрушилось и почти их следы исчезли, они удерживают свое единство, язык, веру, обычаи, законы. Древле предопределенный народ владычествовать, ныне унижен до крайности…"1 И далее следует важнейший вывод, обращенный к верховной власти: "…ежели всевысочайший Промысл, для исполнения каких своих неведомых намерений, сей по нравам своим опасный народ оставляет на поверхности земной и его не истребляет; то должны его терпеть и правительства, под скипетр коих он прибегнул, споспешествуя установлению судеб, обязаны простирать и о Жидах свое попечение"2.
      В этом же сочинении промелькнула одна мысль, имеющая большое значение для будущей истории еврейства. Говоря о "секте хасидов", Державин написал следующее:
      "Некоторые учением просвященные люди уверяли меня, что сия секта подобна иллюминатам…но… точных сведений не имею…". Гаврила Романович, вероятно, в передаче мнений, порочащих хасидов, использовал доносы на их вождя Шнеура Залмана бен Баруха (1742-1812).
      В конце царствования Екатерины II и в начале царствования Павла I поступили доносы на Шнеура Залмана по обвинению его в принадлежности к франмасонству и распространении идей иллюминатства, мартинизма, розенкрейцерства и даже "жакобинства".
      Естественно, что донос, спровоцированный религиозными противниками хасидизма (миснагдим), написанный рукой русского чиновника, во времена Французской революции, когда уже были арестованы Радищев и Новиков, содержал весь набор штампов тех лет и, конечно, не имел под собой никакой основы. Вождь хасидов был освобожден из-под ареста. В архивах сохранилось несколько доносов и рапорт по начальству: "Объяснение о начале и правилах секты Каролинов". Так называли иногда хасидов по названию предместья г. Пинска – Каролины, где была их молельня. По высочайшему повелению от января 1800 г. секту "каролинов" признали "терпимой". Вот несколько цитат из доносов: "Известной Еврейской секты в Белоруссии находившийся Патриарх или начальник Соломон Борхович живет в Лосне, в 8 милях от Витебска. Число их в Белоруссии и Литве простирается до 40 000 человек. Уверяют, что они весьма дерзко говорят насчет закона и общественных обязанностей. Таинственное принятие их в Секту сопровождается клятвою, и они пред своим начальником обязуются слепым и неограниченным повиновением. По многим признакам заключать вероподобно можно, что сия секта есть иллюминатов". В "Объяснении" о секте сказано, что "прочие жиды уподобляют (хасидизм. – С. Д.), может быть, не без причины, франмасонской секте, и, особливо, мартинистам…". В другом месте излагается следующее: "По доносу, присланному из Вильны, подписанному евреем…Давидовичем, якобы Рабин Зальман Борухович собирал молодых евреев – хочет французской Революции…" Таким образом, мы имеем первое упоминание о связи еврейства с масонством и революцией, легшее в основу будущего мифа о жидо-масонском мировом заговоре…
      А освобожденный из-под стражи хасидский "вождь" отблагодарил русское правительство, призвав евреев во время войны 1812 г. поддержать всеми возможными средствами Александра I. Конечно, пока разобрались в наветах, Шнеур Залман дважды побывал в Петропавловской крепости. Дело Шнеура Залмана было вполне в духе времени. Но и современник любавического раввина – великий поэт и царедворец – также попал в опалу.
      В 1795 г. Державин поднес рукописный экземпляр своих стихов своей повелительнице,
      "царевне Киргиз-Кайсацкия орды". Каково же было удивление поэта, когда после этого вокруг него образовался вакуум: придворные попросту от него "бегали".
      Говорили, что "кнутобойцу" Шешковскому было поручено допросить поэта: дело выяснилось – поэт был обвинен в сочинении якобинских стихов. Это было знаменитое переложение 81 псалма царя Давида "Властителям и судьям". В объяснительной записке "Анекдот" Гаврила Романович "ясно доказал", что автор псалма "царь Давид не был якобинцем"3.
      Это об одном из предшественников Пушкина. Что же касается самого Александра Сергеевича, то о его отношении к еврейству написано достаточно много. Отсылаю к известной статье Д. Заславского4. Но обратим внимание читателя на одну запись Пушкина, относящуюся ко времени южной ссылки: "3 апреля. Третьего дня хоронили мы здешнего митрополита; во всей церемонии более всего понравились мне жиды: они наполняли тесные улицы, взбирались на кровли и составляли живописные группы.
      Равнодушие изображалось на их лицах – со всем тем ни одной улыбки, ни одного нескромного движенья! Они боятся христиан и потому во сто крат благочестивее их"5.
      Тональность этих фраз выдержанна и корректна (кроме употребления слова "жид", что, вероятнее всего, объясняется пребыванием в местах, где слово "еврей" было менее употребительно). Правда, у Пушкина вообще, скажем в отличие от Лермонтова, соотношение употребления слов "жид – еврей" неизмеримо больше в сторону слова "жид".
      Он даже жаловался в письме от 29 июня 1824 г. к А.А. Бестужеву на цензуру, не пропускающую слова "жид" и "харчевни". "Скоты! скоты! скоты!" – восклицает негодующий поэт. Спустя много лет ему вторит Ф. Достоевский: «… обвиняют меня в "ненависти", что я называю иногда еврея "жидом"? Но, во-первых, я не думал, что это было так обидно, а во-вторых, слово "жид", сколько помню, я упоминал всегда для обозначения известной идеи: "жид, жидовщина, жидовское царство" и проч.»6. Но почему евреи "боятся христиан и потому во сто крат благочестивее христиан"? По-видимому, объяснение лежит в истории нескольких важных событий, относящихся к 1821 г. В апреле в Константинополе был убит греческий патриарх Григорий V, родом из Морей. Когда Александр Ипсиланти (за судьбой которого внимательно следил Пушкин) поднял восстание и перешел Прут, турецкая чернь, подстрекаемая мусульманским духовенством, повесила патриарха в полном облачении на воротах патриархии. Тело его было перевезено в Одессу. "Фанариотские" конкуренты евреев стали распространять слухи, будто в константинопольских зверствах приняли участие евреи. И в день предания тела патриарха земле, 19 июня 1821 г., разразился первый еврейский погром в Одессе и, по-видимому, вообще первый погром после присоединения польских земель к России. Были убийства и грабежи. Сотни евреев остались без средств к существованию. Меняльные конторы были разграблены, синагога разрушена. К погромщикам присоединились солдаты и казаки… Короче говоря, "русский бунт, бессмысленный и беспощадный". И, вероятно, Александр Сергеевич наблюдал погром в Одессе. Из его жизнеописания следует, что с мая 1821 г. (4 мая он был принят в масонскую ложу) по июль 1823 г. он жил в Одессе. Ужасные сцены запечатлелись в памяти поэта, и спустя 15 лет мы найдем отголоски этих воспоминаний на страницах "Капитанской дочки"…
      Стоит коснуться еще одного вопроса, связанного с именем Пушкина. Обычная софистика: библейский народ и современное еврейство – суть не одно и то же. Но у Александра Сергеевича это также не всегда срабатывает. В неотправленном письме к П.Я. Чаадаеву на утверждение последнего, что христианство, получаемое из рук "жалкой",
      "презираемой" Византии, отторгло Россию от благодатного Запада, он замечает: "Вы говорите, что источник, откуда мы черпали христианство, был нечист, что Византия была достойна презрения и презираема и т. п. Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчею во языцех? Евангелие от этого разве менее изумительно?"7 Петр Яковлевич Чаадаев (1794-1856), человек, которому Пушкин многим обязан в становлении своей личности, не мог не коснуться еврейской проблемы. Для него, как человека глубоко религиозного, это не было случайностью. В 7-м философическом письме он анализирует личность Моисея, который, по его мнению, является "самой гигантской и величавой из всех исторических фигур"8. Чаадаев убежден в исторической реальности Моисея, "величайшего законодателя еврейского народа". Далее Чаадаев пишет: "И когда я размышляю об этом необыкновенном человеке и о том влиянии, которое он оказал на людей, я не знаю, чему больше удивляться: историческому ли явлению, виновником которого он был, или духовному явлению, каким представляется его личность. С одной стороны – это величавое представление об избранном народе, то есть о народе, облеченном высокой миссией хранить на земле идею единого Бога, и зрелище необычайных средств, использованных им с целью дать своему народу особое устройство, при котором эта идея могла бы сохраниться в нем не только во всей полноте, но и с такой жизненностью, чтобы явиться со временем мощной и непреодолимой, как сила природы, пред которой должны будут исчезнуть все человеческие силы и которой когда-нибудь подчинится весь разумный мир.