Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России

ModernLib.Net / История / Дудаков Савелий / Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России - Чтение (стр. 32)
Автор: Дудаков Савелий
Жанр: История

 

 


Она приобрела множество картин Серова, дала ход Добужинскому. Именно покупка Гиршманами прямо на выставке одной из работ Добужинского стала началом его признания253. По словам художника, дом Гиршманов был одним из центров художественной и артистической Москвы. Там он познакомился с Юоном, Виноградовым, Переплетчиковым, Аполлинарием Васнецовым. Через Гиршманов Мстислав Валерианович попал и в Художественный театр, где он сделал Станиславскому знаменитые декорации для "Месяца в деревне". Валентин Серов создал знаменитый портрет Генриетты Леопольдовны, равно и Добужинский написал несколько ее портретов, местонахождение которых, увы, неизвестно. И ничего мистического и потустороннего в ее облике нет. Красота Гиршман носит вполне библейский характер, в чем каждый может убедиться, побывав в Третьяковской галерее.
      Художественный мир по большому счету лояльно относился к еврейству. Конечно, не всегда была гармония между творцами пластических искусств. Наум Аронсон вспоминает о том, как в самом начале XX в. его пригласили принять участие в ежегодной весенней выставке, устраиваемой в Императорской Академии художеств в Петербурге. Скульптор надеялся, что приглашающие организуют для него право жительства в столице империи, по крайней мере на дни выставки. Как водится в России, никто не позаботился об этом: "Либеральные и образованные русские интеллигенты охотно забывали о позоре черты оседлости, ложившемся на них, как обвинение", – не без иронии писал Аронсон. За помощью обратились к вице-президенту Академии художеств графу Ивану Ивановичу Толстому, добрейшему человеку, филосемиту, кстати, автору книги "Факты и мысли. Еврейский вопрос в России" (в соавторстве с Ю. Гессеном). Напомним, что он воспротивился введению процентной нормы в Академии, а будучи некоторое время министром народного просвещения, поставил на заседании Совета министров вопрос об отмене процентной нормы во всех учебных заведениях. Естественно, безрезультатно. В данном же случае он даже не смог устроить приглашение скульптора на законном основании: "Я в отчаянии, но мне не удалось ничего добиться". Выручил незадачливого ваятеля скульптор Владимир Алексеевич Беклемишев, предложивший ему поселиться прямо в Академии, скрыв смущение под шуткой: он надеется, что полицейские не произведут здесь облавы. Так оно и вышло: уже знаменитый скульптор в течение нескольких недель ночевал в здании Академии, защищенный престижем этого учебного заведения. Но на этом приключения бесправного еврея не кончились. Выставка имела успех, и решено было ее перевести в первопрестольную, поручив ее устройство Аронсону, рекомендовать которого было поручено не больше не меньше как Д.И. Иловайскому, который был "на ты" с хозяином Москвы, также известным антисемитом великим князем Сергеем Александровичем. Как ни странно, но историк охотно написал прошение на имя великого князя. В приемной произошел любопытный разговор Аронсона с секретарем канцелярии. Чиновник не без ехидства спросил, о какой выставке идет речь.
      Собачьей, свинячьей? Последнее носило издевательский характер, ибо ясно было, чем занимается Академия художеств. Разгневанный скульптор покинул канцелярию и решил посмотреть, что за рекомендация была написана историком. Среди прочего он прочитал: "Хоть Аронсон и жид, но очень талантливый человек". Итак, посланец Академии остался в полном смысле слова на улице. Был уже вечер, и Аронсон вспомнил о своем друге художнике К., который жил в Москве. Он бросился к нему и попросил разрешения переночевать: «Художник К. ответил мне буквально следующее:
      "Очень сожалею, но ничего не могу для вас сделать". Я немедленно ушел, не сказав ни слова. Это был единственный случай в моей жизни, когда я промолчал в ответ на ненависть к евреям или равнодушие к их судьбе. Я промолчал, потому что дело касалось меня самого. Когда дело касалось других евреев, я неизменно отвечал со всей горячностью своего возмущения на каждое оскорбление, на каждый укол»254.
      Приключения же злополучного скульптора продолжались несколько дней. Ему, как ни странно, помог полицмейстер Москвы, поклонник его творчества. Однако разрешить проживание в Москве он смог только на три дня. Об этой же истории вспоминает и другой мемуарист, приводя примеры из жизни Левитана и Аронсона. Похожая история произошла и с писателем Шоломом Ашем, имевшим разрешение только на трехдневный срок пребывания в Петербурге. Он прятался в доме приятеля на Черной речке, чтобы суметь закончить свои литературные дела255.
      Так как разговор зашел о Науме Львовиче Аронсоне (1872-1943), получившем мировую известность, стоит вспомнить восторженную и забытую статью о его творчестве, принадлежащую А.И. Куприну. Тем паче что мы уже не раз упоминали имя Александра Ивановича. Писатель часто посещал ателье мастера в Париже. В этот раз его привлек слух о том, что скульптор создал необычный портрет Ленина. Но прежде всего в мастерской он обратил внимание на скульптуру мальчика в день бар-мицва, созданную на его глазах из глыбы мрамора: "Теперь это 13-летний еврейский мальчик. Он впервые надел молитвенную одежду и ремешком укрепил на лбу крошечную коробочку со священными письменами. Он уже полноправный член общины, человек, могущий по закону Моисееву вступить в брак и достаточно наученный, чтобы участвовать в богослужении, словом, муж разума и совета. И не потому ли, в сознании великой ответственности, так глубоко задумчиво и сурово его еще детское лицо?"256 И далее: "Вот и Ленин, вылепленный из слабо-зеленого пластилина. Это несомненно он. Именно таким я видел его однажды, глядя не по поверхности, а вглубь. Правда, преувеличены размеры его головы, как преувеличены: его алгебраическая воля, его холодная злоба, его машинный ум, его бесконечное презрение к спасаемому им человечеству, и полное отсутствие милых, прелестных человеческих чувств, подаривших миру и поэзию, и музыку, и любовь, и патриотизм, и геройство.
      Голова Ленина совсем голая. Череп, как купол, и видно, как под тонкой натянутой кожей разошлись от невероятного напряжения больного мозга черепные швы. Рот чересчур массивен, но это рот яростного оратора.
      Громадная, вдумчивая работа. Но я – косоглазый. Одновременно с бюстом Ленина я вижу висящий на стене давнишний, горельефный портрет Пастера. Там тоже человек, настойчиво углубленный в мысль. Но суровое лицо его прекрасно, и внутренний благой смысл его будет ясен каждому дикарю. Впрочем, и Ленин будет ему ясен. Как же не различить разрушение от созидания"257.
      Определенный интерес для нашей темы представляют взгляды на еврейство одного из великих художников XX в. Речь идет о Василии Васильевиче Кандинском (1866-1944).
      Он учился вместе с Мстиславом Добужинским в Мюнхене в художественной школе Ашбе.
      Мюнхен – это город, в котором можно было выучиться не только живописи. Колыбель германского нацизма все-таки наложила отпечаток на мировоззрение великого мастера. Правда, Кандинский находился в близкой дружбе с гениальным основателем теории и практики новой музыки – додекафонии – Арнольдом Шёнбергом. Кандинский высоко ценил музыкальное творчество своего друга, равно как и его живописный талант. Как известно, Шёнберг входил в художественное объединение "Blaue Reiter" ("Синий всадник"). Из писем Шёнберга к своему другу в начале 20-х годов несложно вычислить политические взгляды Кандинского.
      Кандинского и Шёнберга связывала многолетняя дружба, Кандинский даже приглашал композитора приехать в Веймар и основать там под эгидой общества "Баухауз" центр искусств. Однако до Шёнберга дошли слухи, что среди членов общества процветает антисемитизм. Часть ниже приведенных писем на русском языке публикуется впервые, в переводе г-жи Нины Фроуд, за что и приносим ей благодарность. Фрагменты писем были опубликованы в работе Г.М. Шнеерсона "О письмах Шёнберга" – "Музыка и современность". В письме от 20 апреля 1923 г. Шёнберг пишет художнику:
      Медлинг, 20 апреля 1923.
      Глубокоуважаемый господин Кандинский,
      Получи я Ваше письмо год назад, я бы махнул рукой на все свои принципы, пожертвовал бы появившейся, наконец-то, возможностью свободно заняться композицией и очертя голову бросился на Ваш зов. Честно признаюсь, даже сегодня я на минуту заколебался, так сильно меня тянет преподавание, так легко я все еще заражаюсь интересными, смелыми замыслами. Но ничему этому не бывать.
      Дело в том, что я, наконец, усвоил урок, преподанный мне за этот год, и теперь уже никогда его не забуду: я не немец, не европеец, и вообще, кажется, не человек даже (во всяком случае, европейцы ставят меня ниже самых ничтожных, но своих). Я – еврей.
      Пусть так. Не хочу больше быть исключением. Я не возражаю, чтобы меня воспринимали как одного из толпы мне подобных, – я вижу, что на противной стороне (которая в других отношениях для меня отнюдь не образец) тоже все сбиваются в одну кучу. Я увидел, что тот, кого я считал равным себе, предпочел не выделяться и быть с толпой заодно. Я убедился, что даже такой человек, как Кандинский, видит в действиях евреев одно зло и это зло приписывает исключительно их еврейству; дойдя до этого, я оставил надежду на взаимопонимание.
      Это была всего лишь мечта. Мы – люди разного сорта. Определенно!
      Так что, как Вы понимаете, я ничего не буду делать сверх необходимого для того, чтобы не умереть. Может быть, когда-нибудь после нас люди смогут позволить себе предаваться мечтам. Но я ни себе, ни им этого не желаю. Наоборот, я бы много отдал за то, чтобы мне выпало на долю способствовать пробуждению.
      Я желал бы, чтобы Кандинский, которого я знал в прошлом, и сегодняшний Кандинский, каждый бы взял свою долю моего сердечного и искреннего приветствия.
      Арнольд Шёнберг.
      Вероятно, на это послание Шёнберг получил скорый и исчерпывающий ответ от Василия Васильевича, в то время еще не скрывавшего своих взглядов: время мимикрии было впереди. Уже 4 мая 1923 г. Шёнберг пишет пространное письмо:
      Медлинг, 4 мая 1923.
      Дорогой Кандинский,
      Обращаюсь к вам таким образом, поскольку Вы пишете, что были глубоко тронуты моим письмом. Этого я и ожидал от Кандинского, хотя я не выразил и сотой части того, что должен представить себе сам Кандинский, если он желает быть моим Кандинским! Ведь я ничего не написал, например, о том, как я иду по улице, и каждый встречный приглядывается, еврей я или нет? Не могу же я всякий раз объяснять, что я такой еврей, которого Кандинский и некоторые другие считают исключением, хотя этот субъект Гитлер с ними, конечно, не согласен. Да и потом, от такого благожелательного отношения мне будет мало пользы, даже если я напишу об этом на куске картона и, чтобы все видели, повешу себе на грудь, точно нищий слепец. Кандинский должен был бы это понимать. Кандинский должен бы представлять себе, хотя бы в самой малой степени, каково мне было, когда я впервые за 5 лет освободил себе лето и выбрал тихое место для работы, но вынужден был прервать ее и уехать, и еще долгое время после этого не мог вернуть себе необходимого для работы душевного покоя. А все потому, что немцы не согласны терпеть в своей среде еврея! Возможно ли, чтобы Кандинский оказался, в общем и целом, на их стороне, а не на моей? Возможно ли, чтобы Кандинский хоть в чем-то разделял мнение этих существ, способных потревожить мой покой, когда я собрался работать?
      Разве можно вообще разделять подобное, с позволения сказать, мнение? И быть хотя бы в чем-то с этой публикой заодно? Можно ли допустить, что они были правы? Мне кажется, Кандинский даже в геометрии не способен придерживаться тех же взглядов, что они. Рядом с ними ему нет места – или же он стоит не на том, на чем стою я.
      Я спрашиваю, почему об евреях надо судить по рыночным спекулянтам из их среды?
      Разве арийцев тоже считают такими, как худшие из них? Почему об арийцах судят по Гёте, Шопенгауэру и т. д.? А почему же не говорят, что евреи – такие, как Малер, Альтенберг (Петер Альтенберг (1859-1919) – известный писатель. – С. Д.), Шёнберг и многие другие?
      Почему сочувствие к людям Вы называете политикой? Или, по-Вашему, политик – это тот, кто пренебрегает людьми и занят исключительно интересами своей партии?
      Каждый еврей выдает своим крючковатым носом не только свои собственные пороки, но также еще и пороки всех остальных крючконосых людей, которых в данный момент нет рядом с ним. А вот носы собранных вместе ста преступников-арийцев не выдают ничего, кроме их общего пристрастия к алкоголю, а в остальном это, выходит, достойные, почтенные люди.
      И к таким вещам Вы присоединяетесь и "отвергаете меня как еврея"? Но разве я когда-нибудь набивался к Вам в друзья? Неужели Вы думаете, что такой человек, как я, позволит себя "отвергнуть"? Неужели Вы думаете, что человек, знающий себе цену, даст кому-нибудь право критиковать даже самые незначительные свои недостатки? Кем надо быть, чтобы иметь такое право? В чем этот критик окажется лучше, чем я? Да, пожалуйста, критикуйте, но только у меня за спиной, позади меня найдется место для всех желающих. Но если я узнаю об этом, от меня последует расплата, и никакого снисхождения не будет.
      Как может Кандинский одобрять наносимые мне оскорбления? Как он мог примкнуть к тем, чья политика направлена на исключение меня из естественной сферы моей деятельности? Возможно ли, что он не выступит против взглядов, ведущих к Варфоломеевской ночи, во тьме которой никто не разберет на двери надпись, объявляющую о моей неприкосновенности? Я, например, в аналогичном случае, если меня спросят, присоединюсь к справедливым взглядам тех двух-трех Кандинских, каких рождает мир за одно столетие, потому что другие взгляды мне не подходят. А погромы оставлю прочим – если, конечно, буду не в силах их остановить.
      То, что я тоже оказываюсь жертвой антисемитского движения, Вы рассматриваете как прискорбный частный случай. Но почему люди не считают прискорбным частным случаем образ плохого еврея, а провозглашают его типичным? В тесном кругу моих послевоенных учеников почти все арийцы так или иначе сумели избежать службы в армии, устроившись на "тепленькие местечки". А вот почти все евреи, напротив, служили в армии и получили ранения. Как тут насчет частного случая?
      Мой случай – не частный, вернее, он вовсе не только случай. Наоборот, тут все складывается в одну картину: не встречая уважения на обычной прямой дороге, я вынужден теперь итти дорогой долгой, кружной, через политику. Понятное дело, люди, у которых моя музыка и мои идеи вызывали одну досаду, будут только рады тому, что обнаружился еще способ на какое-то время избавиться от меня. Мой успех в искусстве не особенно меня волнует. Вы это знаете. Но оскорблять себя я не позволю.
      Какое я имею отношение к коммунизму? Я не коммунист и никогда им не был. Какое отношение я имею к Сионским мудрецам? Для меня это всего лишь название сказки из "Тысячи и одной ночи" и не означает ничего такого, к чему можно было бы относиться всерьез.
      Может, я тоже должен быть знаком с Сионскими мудрецами? Может быть, по-вашему, своими открытиями, знаниями, своим искусством я обязан еврейским интригам в высоких сферах? А Эйнштейн действовал по прямому заданию Сионских мудрецов?
      Я не понимаю этого. Ведь все это совершенно не выдерживает серьезной критики.
      Разве во время войны Вам мало приходилось наблюдать, сколько лжи содержат официальные публикации? Вернее даже сказать, официальные публикации всегда лживы.
      Наш ум, стремясь сохранять объективность, перестает доверять даже правде.
      Неужели Вы этого не знали? Или знали, но забыли?
      И забыли также, как много зависит от субъективного отношения? Вы разве не замечали, что в мирное время все приходят в ужас из-за железнодорожной катастрофы, в которой погибло четыре человека, а во время войны слышишь о ста тысячах жертв и даже не задумываешься о страданиях, боли, страхе и последствиях.
      И даже были люди, которые с удовольствием читали о потерях врага, чем больше убитых, тем лучше. Я не пацифист; возражать против войны бессмысленно, все равно что возражать против смерти. И та, и другая неизбежны, и та, и другая от нас практически не зависят. Это способы обновления человеческого рода, придуманы они не нами, а высшими силами.
      Точно так же и за перемены в устройстве общества, происходящие в настоящее время, нельзя винить какого-то одного индивидуума. Это воля неба, неизбежный процесс.
      Средние классы слишком сосредоточились на идеальном и утратили способность к борьбе, вот почему нищие, но здоровые обитатели человеческого дна поднимаются на поверхность, чтобы образовать другой средний класс, лучше приспособленный к существованию. Это новые люди, которые будут голодать, но купят хорошую книгу, напечатанную на плохой бумаге. Так суждено и так будет – неужели можно этого не понимать? И всему этому Вы хотите воспрепятствовать? Да еще за происходящее выставить виноватыми евреев? Не понимаю!
      Разве все евреи – коммунисты? Вы знаете не хуже меня, что это не так. Я, например, не коммунист, потому что понимаю: на земле слишком мало благ, которых алчут все, на всех не хватит, самое большее – на десятую часть человечества. А что есть в избытке – горе, болезни, скотство, бездарность и тому подобное – и так достается всем. Кроме того я знаю, что субъективное ощущение счастья не зависит от имущества: это загадочное свойство натуры, у одних оно есть, у других нет. А в-третьих, ведь земля наша – юдоль печали, а не место развлечений, то есть, иначе говоря, в намерения Создателя вовсе не входило, чтобы всем было одинаково хорошо, да не так уже это, по-видимому, и важно.
      В наши дни достаточно высказать какую-нибудь глупость на научно-журналистском жаргоне, и даже умнейшие люди воспринимают ее как откровение. "Сионские мудрецы", а как же! Самое подходящее выражение для названия кинофильмов, для диссертаций, оперетт, мюзик-холлов, т. е. для любой сферы деятельности в современном интеллектуальном мире.
      Евреи, являющиеся дельцами, и ведут себя как дельцы. Если они мешают конкурентам, те на них нападают, но не как на дельцов, а как на евреев. В качестве кого же им тогда защищаться? Я, однако, убежден, что они защищаются просто как дельцы, это только внешне выглядит, будто они защищаются как евреи. Их арийские конкуренты прибегают к точно таким же приемам, только слова используют, может быть, немного другие и их лицемерие, возможно, имеет несколько более привлекательные формы. На конкурентов-христиан еврейские дельцы нападают, потому что те – конкуренты, а не потому что христиане; точно так же действуют в бизнесе и арийцы, им тоже важно сокрушить любых конкурентов, и они точно так же готовы объединиться для этой цели и использовать любые аргументы. Сейчас – с позиций расовых, в другие времена – еще с каких-нибудь, уж не знаю, с каких. И с этим готов солидаризироваться Кандинский?!.
      Крупные американские банки давали деньги на коммунизм. Они сами этого не отрицают. А знаете, почему? Мистер Форд понимает, что отрицать это – не в их интересах, могут вскрыться кое-какие еще более неприглядные факты. Если бы это было правдой, кто-нибудь уже давно доказал бы, что это ложь.
      Все это мы знаем! Уж это-то мы знаем по собственному опыту! Троцкий и Ленин пролили реки крови (без чего, между прочим, не смогла обойтись ни одна из революций в истории), для того чтобы воплотить в жизнь некую теорию, разумеется, ложную, но, как и филантропические идеи прежних революций, исходившую из соображений добра. Дело это да будет проклято, за него еще с кого-то спросится, так как взявшийся за него не имеет права на ошибки. Но станут ли люди лучше и счастливее, если теперь, с тем же фанатизмом и с таким же кровопролитием будут воплощены в жизнь другие теории, хоть и противоположного толка, но столь же неверные (ибо они, конечно, ложные, и только наша вера в них придает им от случая к случаю некое мерцание истинности, достаточное, чтобы нас же самих и обмануть)?
      К чему может привести антисемитизм, если не к насилию? Разве трудно это представить себе? Сейчас вы, похоже, согласны с тем, чтобы у евреев были отняты гражданские права. Естественно, так вы легко избавитесь от Эйнштейна, Малера, меня и еще многих. Но в одном можно не сомневаться: никому не удастся истребить тех простых, рядовых членов племени, благодаря чьей выносливости еврейство выстояло и сохранилось на протяжении 20 веков, одно против всего человечества.
      Ибо эти люди изначально устроены так, чтобы выполнить задачу, возложенную на них Богом: выжить в изгнании не выродившимися и не сломленными и дождаться, когда наступит час избавления.
      Антисемиты, в сущности говоря, – это те же суетливые реформаторы, лишенные проницательности и интуиции, что и коммунисты. Выходит, утописты – люди хорошие, а дельцы – плохие?
      Я вынужден на этом остановиться, так как от машинки у меня разболелись глаза…
      Я сделал вынужденный перерыв на два-три дня и теперь вижу, что допустил серьезную моральную и тактическую ошибку.
      Вступил в спор! Отстаивал свою позицию!
      Я забыл, что речь идет не о правоте и заблуждении, не о правде или неправде, понимании и слепоте, а о том, на чьей стороне сила. И в таких делах слепы все, ненависть, как и любовь, застит глаза.
      Я забыл, что спорить бесполезно, что я все равно не буду услышан, потому что нет желания понять, а есть только желание не слышать, что говорит другой.
      Прочтите, если будет охота, то, что я здесь написал; но прошу Вас, не присылайте ответа с возражениями. Не повторяйте моей ошибки. Я хочу удержать Вас от нее и для этого говорю:
      Я не пойму Вас. Я не могу Вас понять. Возможно, несколькими днями ранее я еще надеялся, что мои доводы произведут на Вас впечатление. Сегодня я уже в это не верю. Мне кажется чуть ли не унизительным, что я пытался защищаться.
      Мне захотелось ответить на Ваше письмо, чтобы показать Вам, что для меня Кандинский, даже в этом новом обличий, по-прежнему существует, и я не утратил к нему уважения, которое испытывал раньше. И если Вы возьмете на себя труд передать моему бывшему другу Кандинскому мой самый сердечный привет, я не удержусь и добавлю следующее:
      Мы долгое время не виделись; кто знает, увидимся ли еще когда-нибудь; но если обстоятельства сложатся так, что мы все-таки повстречаемся, будет печально, если мы разминемся, как будто не узнав друг друга. Так что, пожалуйста, передайте мой самый сердечный привет.
      Арнольд Шёнберг.
      Это длинное письмо требует некоторого комментария. Взгляды Кандинского легко реконструируются из отповеди Шёнберга. Шел лишь 23-й год XX столетия, но великий композитор сумел увидеть будущее. На страницах письма появляется зловещая фигура Гитлера. Варфоломеевская ночь XX в. еще впереди. Она будет называться "Ночь длинных ножей", или "Хрустальная ночь". Гекатомбы трупов, оправданные "Протоколами сионских мудрецов". Знак равенства поставлен между двумя тоталитарными идеями: большевизмом и гитлеризмом.
      Это тоже прозрение. Сравнение "Протоколов сионских мудрецов" со сказками "Тысячи и одной ночи" – почти точный пересказ мысли одного из критиков 20-х годов по поводу публикации "Протоколов" и тому подобных изданий: «Что такое, например, все эти "Книги Кагала", сочинения Нилуса и его немецкого единомышленника… выдержавшие ряд изданий, как не романы, вроде "Графа Монте-Кристо" с присовокуплением значительной доли злопыхательства? Но ведь им верят; всей этой невероятной фантастике готовы придать (и многие придают) чуть ли не характер документальной достоверности!»258 И последнее замечание. В Израильском музее имеется портрет молодого художника, сына купца из Одессы, который вряд ли прошел бы розенберговскую аттестацию на арийца… И действительно, когда наци пришли к власти в Германии, русский художник эмигрировал во Францию. А в Германии в 1937 г. под эгидой министерства культуры прошла выставка "Entartete Kunst" ("Дегенеративное искусство"), где, естественно, было представлено творчество и Кандинского. Наци догнали художника в Париже. По слабости здоровья он не смог сбежать в Америку, а как германский гражданин должен был пройти ариезацию. Как она прошла – об этом история умалчивает. И, кстати, что было делать Кандинскому с наци, если в своих книгах для объяснений теории абстрактной живописи он часто прибегал к масонской символике: треугольнику и пирамиде?258 Прислушаемся к голосу художника, воспевающего своего друга: "Он уже открыл россыпи новой красоты. Музыка Шёнберга вводит нас в новое царство, где музыкальные переживания являются уже не акустическими, а чисто психологическими.
      Здесь начинается "музыка будущего"2586.
      Возвращаясь к Кандинскому, заметим, что отношения между ним и Шёнбергом были восстановлены. Вряд ли ценой отказа Василия Васильевича от своих взглядов. В свете этого небезынтересно прочитать о еврейском происхождении Кандинского в одной энциклопедии259. Больше нигде никаких упоминаний об этом факте его биографии нет. Если же взять этимологию фамилии "Кандинский", то легко обнаружить ивритские корни: "Кан" – известная фамилия, происходящая от Ааронидов, первосвященников – "коэн"; вторая часть – "дин" – обозначает "суд". На польскую флексию не стоит обращать внимания. В тель-авивской телефонной книге легко обнаружить фамилии с близким правописанием: Кандинов, Кандино и т. п.
      Если мы заговорили о дружбе между музыкантом и художником, то такая дружба существовала и между Модестом Петровичем Мусоргским (1839-1881) и Виктором Александровичем Гартманом (1834-1873). Гартман был крещеным евреем, талантливым архитектором и декоратором, получившим звание академика. "Милый Витюшка", так его называл Мусоргский. Гартман преклонялся перед гением композитора и был его незаменимым советчиком. Именно ему мы обязаны сохранением в Борисе Годунове "Сцены у фонтана". Со своей стороны, Мусоргский высоко ценил Гартмана как художника и увековечил в музыке его выразительные рисунки в своих "Картинках с выставки" ("Promenade"), где композитор представляет себя и своего покойного друга прогуливающимися по вернисажу. В тексте, которым Модест Петрович сопроводил свое произведение, есть мистический штрих – латинский текст – de mortuis in lingua mortua ("творческий дух умершего Гартмана ведет меня, взывает к черепам, черепа тихо засветились").
      Одна из сценок – № 6 – имеет отношение к еврейству и названа "Samuel Goldenberg und Schmuele" ("Два еврея: богатый и бедный"). "Очень хорош и спор двух евреев, богатого и важного Соломона Гольденберга и бедного, бегущего за ним вприпрыжку, маклера Шлойме. Их музыкальная характеристика: тяжелый лающий, бульдожий голос богатого буржуа и переливчатый, умоляющий дискант бедного Шлоймы необыкновенно выразительны"260. Видеть здесь карикатуру на еврейство не следует. Все в рамках того времени. Вспомним М. Антокольского с двумя статуэтками: "Еврей-скупой" и "Еврей-портной". (Кстати, Гартман был дружен и с Антокольским. Ученик Марка Матвеевича, знаменитый Савва Мамонтов изваял "замечательный" бюст Гартмана.) Мусоргский был глубоко потрясен ранней смертью друга и в письме к Вл. Стасову писал негодующе: "И зачем живут собаки, кошки… А гибнут Гартманы". А на утешение критика, что мастер остался жить в своих произведениях, Мусоргский отвечал резко: "Да черт с твоею мудростью… Нет и не может быть покоя, нет и не должно быть утешений…"261 Конечно, и Стасов, и Мусоргский преувеличивали художественное значение творчества покойного архитектора и художника. Кроме дружбы, их подкупало и то, что Гартман – еврей по крови – был славянофилом и народником в искусстве, подобно им. На это обратили внимание давно. Впрочем, Гартман не единственный еврей – славянофил; напомним о двух видных русских фольклористах семитского происхождения – Александре Федоровиче Гильфердинге (1831-1872) и Павле Васильевиче Шейне (1826-1900). В память своего друга Модест Петрович написал и сюиту для фортепьяно.
      Естественно, в нашу задачу не входит анализировать творчество Модеста Мусоргского. Отметим, что упомянутый в отрицательном контексте у Милашевского композитор и теоретик Артур Лурье в одной из восторженных статей писал, что лишь Мусоргский со своим "Борисом" – единственный, кто противостоит Р. Вагнеру и его школе. Народность ничего общего с национализмом не имеет. Лурье считает, что Мусоргский единственный русский композитор, способный стать в один ряд с выдающимися мыслителями XIX в.: Владимиром Соловьевым, Константином Леонтьевым, Федором Достоевским… И его жуткое юродство – единственная форма самозащиты. И в этом он близок Розанову, Белому, Шестову262.
      Совсем немного известно о любви русского композитора к евреям и еврейству, о его жгучем интересе к еврейству, о его проникновении в еврейскую музыкальную стихию.
      Да, Мусоргский, действительно, не Вагнер. Конечно, в становлении личности композитора сыграл громадную роль Владимир Стасов, с которым Модест Петрович познакомился в 20-летнем возрасте.
      В 1863 г. на сцене Мариинского театра была впервые поставлена опера "Юдифь" композитора А.Н. Серова. Сюжет взят из Библии, где рассказывается о героической борьбе маленького народа с могущественной Ассирией. Выше мы видели интерпретацию образа Юдифи у Милашевского.
      Александр Николаевич Серов (1820-1871), композитор и выдающийся музыкальный критик, был еврейского происхождения; его мать – дочь сенатора Таблица, крещеного еврея и сподвижника Потемкина. По своим музыкальным пристрастиям Серов был ярым вагнерианцем. С Вагнером его связывали хорошие личные отношения.
      Существует полуанекдотический рассказ о том, что принимая супругов Серовых в субботу, Вагнер "тактично" заметил, что их приезд заставил его праздновать жидовскую субботу: "Что вы со мной делаете? Я пишу против еврейства, а вы заставляете меня праздновать шабаш"263. "Сверхтактичность", если учесть, что жена Александра Николаевича Валентина Семеновна – одна из первых женщин-композиторов, урожденная Бергман, еврейка. Их сын, Валентин Серов, таким образом, по еврейским законам тоже еврей. С еврейством у Серова были сложные отношения. Он был убежден, что ему не дали преподавать в консерватории, так как не признали за своего. "Меня очень обозлила вот эта синагога, – промолвил он, указывая на соседнее здание (Серов прозвал синагогой консерваторию, так как преподаватели почти все были еврейского происхождения). – Ни одного русского не пригласили…"264 На похоронах Серова присутствовало несколько тысяч человек, и он удостоился титула "замечательного народного таланта", по которому скорбит петербургская интеллигенция. "Казалось, что память о покойном А.Н. Серове глубоко засела в сердцах всех Русских людей и никогда не иссякнет…"265 Но…

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52