Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России

Немало неудобств при весенней распутице пришлось перенести храброму рыцарю отважной мысли; не раз приходилось ему держась за гриву коня, вплавь переправляться через вздувшиеся горные реки, переваливать ледниковые вершины Алатау. Через 10-12 дней самый опасный и тяжелый участок пути был позади. Но впереди подстерегали его другие опасности – быть спрошенным старостой, сотским, приставом или волостным старшиной, – кто он такой, откуда и куда идет?
      Утомленная тяжелым переходом через горные цепи, лошадь требовала отдыха.
      Бондарев решил подкормить ее на задах Кузнецка. Под вечер он въехал в город Полицейской улицей и в конце ее попросился переночевать у хозяйки тесом обшитого дома. Лошадка выстоялась, отдохнула с дороги, была отвязана от столба и, стреноженная ремнем, была выпущена за город на выпас, а путешественник с устатку выпил и вскоре уснул и проснулся лишь с восходом солнца.
      Вскочив с постели, не умывшись, побежал он скорее за город посмотреть на лошадь, но она паслась целой и невредимой.
      Возвращаясь в город, Бондарев на карнизе дома, в котором он ночевал, увидел дощечку с мелкой надписью: "Здесь жил Федор Михайлович Достоевский в 1858 г." (Об этом смотри, выше. – С. Д.).
      Тимофей Михайлович задумался и решил провести здесь еще день-другой.
      На следующий день Тимофей Михайлович поднялся на холм, возвышавшийся близ Кузнецка, к старинной крепости, построенной по заданию Петра I пленными шведами.
      Перед путешественником открылась панорама предстоящего пути – через старинный Гурьевский завод на Омск.
      Возвращаясь с прогулки, Бондарев был приглашен в полицейское управление, где его спросили, кто он такой и куда держит путь?
      – Я такой-то и такой-то, – отвечал Бондарев, – и еду на личное свидание с графом Толстым.
      – Как – с графом Толстым? – переспросил чиновник.
      – Да вот так.
      И путешественник достал из-за голенища бродня бумажный сверток и развернул перед полицейским чином письма Толстого.
      Чин, не вникая в содержание писем, потребовал "вид", но так как Бондарев уехал тайно от старосты, то документа не оказалось.
      Последовал арест и отправка путешественника обратно к месту водворения в деревню Иудино, где после пяти дней отлучки Бондарева был поднят переполох: волостной старшина снял его с оклада, перестал выписывать его семье пособие и разослал бумажки по всем волостям уезда. Бондарев "был в безвестной отлучке", как это значится в делах Бейского волостного правления, и повсеместно разыскиваем»161.
      Прежде всего отметим беспримерность подвига Давида Абрамовича, почти в 70 лет в одиночку одолевшего несколько сот верст. Во-вторых, Владимиров в своей замечательной книге несколько отошел от формальной фактологии и с необыкновенной теплотой описал вояж сибиряка. Кажется, Владимиров опирался в своем рассказе на какие-то личные записи Бондарева, вероятно, утраченные.
 

ПОЛЕМИКА С ЯСНОПОЛЯНСКИМ СТАРЦЕМ

 
      После этой неудачи писатель и сибиряк продолжали переписываться, иногда интенсивно, иногда редко. В общем, начавшись в 1885 г., их переписка продолжалась вплоть до смерти Бондарева – 12 лет. Существует одна лакуна: в течение 7 лет – с 1887 по 1893 г. – Толстой не писал в Иудино. (За исключением 1891 г., когда Толстой написал письмо, но оно не сохранилось.) За это время Бондаревым было отправлено несколько писем в Ясную Поляну, но не единого письма к Давиду Абрамовичу. Трудно сказать, чем было вызвано молчание Толстого. В письмах Тимофей Михайлович постоянно сетует на то, что ему не удалось убедить сильных мира сего принять его идеи. Толстой в шутливой форме утешает старика, приводя примеры из истории своих публикаций. Он пишет о конфискациях, запрещениях и даже об уничтожении его брошюр и книг. Между прочим, Лев Николаевич просит перейти на "ты", ибо это приличествует их возрасту.
      Обращает на себя внимание одно из самых сильных писем Бондарева к Толстому, касающееся отношений еврейства к Христу. 1 октября 1893 г. сибиряк писал своему "единственному другу" о душевном расстройстве, в котором он находится:
      «Я, Л.Н., чувствую в себе какое-то душевное расстройство, да и притом и нешутейное, о котором или стыжусь, или боюсь объясниться Вам. В чем же состоится это мое расстройство? Вот оно.
      Я веры иудействующей, именуемый субботник, утвержден на одном Ветхом Завете (но талмудических преданий отнюдь не принимаю и даже крепко гнушаюсь ими), то есть иду по стопам жития Христова. Как по стопам его? Вот так!
      Христос признавал единого Бога, а сделанных руками человеческих богов не имел и не поклонялся им, и я так же. Христос был обрезан, соблюдал субботу, ел законом установленную пасху, и я так же, и так далее и далее. Христос говорит: "Да не мните яко прийдох разорити закон, не разорить, но исполнить дондеже прейдет небо и земля, [и]ота едина и черта едина из закона мимо не пройдут". И я исполняю, насколько могу исполнить законное.
      У нас 130 дворов субботников и во всех них есть ненависть ко Христу, а спроси у него, за что ты Христа ненавидишь? Он отвечает: "Не знаю. Ничего я за ним не нахожу, а ненависть есть". Жиды же, у них сверхъестественная и выше всякой меры ненависть к нему.
      Настойчиво спрашивал я великоученых жидов, за что, почему и откуда у вас столько великая ненависть к Иисусу сыну Мариину? "Он был незаконнорожденным да к тому еще колдун и волшебник", – отвечают они. Да мало ли было незаконнорожденных колдунов и волшебников? – отвечаю я им. – Есть ли у Вас ненависть к ним? – спрашиваю я. "Нету, – говорят они, – нету. Он сам себя Богом называл", – представляют они в свое оправдание, а в Его обвинение. Да скажите же Вы мне чистую истину, как своему единоверцу, – притворившись ревностным последователем талмудических преданий, [говорю я], скажите мне, то есть укажите мне на тот источник, откуда, почему и за что у вас столько ненависти к нему?..
      Говорят христиане: ненависть их поджигается тою кровью Его, которую они приняли на себя: "Кровь Его на нас и на чадах наших". Нет, Л.Н., нет, это догадка несправедливая, потому что они и до того слова были злы на Него… даже Пилат сколько ни жесток был, и тот плачевным Его видом умягчился и вывел Его на показ всему миру с целью, не ощутят ли они какую перемену в сердцах своих, они же увидавши Его, все единогласно закричали Пилату: "Возьми, распни Его". Это все было до того слова, что кровь Его на нас…
      Да не призывало ли тогдашнее правительство к допросу всех тех, которых Он исцелил и из мертвых воскрешал, призывало, но они все страха ради отреклись: "Не знаем Человека сего". Этой моей догадке Петр апостол свидетель, как это Вам известно, что пусть бы он принужден был от кого к тому, пусть его Архирей или Пилат или Ирод с какими-нибудь угрозами спрашивали. Нет, одной той подлой женщины Архирейской служанки он убоялся, да и та ему говорила: "Не ты ли был с Исусом Назарянином?" И тут надобно ему стало с клятвой отрекаться.
      Спрашивал я, Л.Н., спрашивал я сам у себя так: если бы евреи приняли Христа во объятие и не сделали бы с ним то, что сделали, что тогда было? Все пророчества о Нем должны остаться во лжи, потому что Он тогда не пострадал [бы] и не умер, не воскрес и не вознесся, и никакого нынешнего православия не было бы, и осталось бы мало не вся вселенная во тьме древнего своего суеверия».
      Остановимся немного. Мы знаем из других писем и работ, что отношение Бондарева к Иисусу было отрицательным. Ему, землепашцу, претили слова, отвращающие человека от труда: "Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; И Отец ваш Небесный питает их" (Матф., 6:26). И это повторено в Евангелии от Луки (12:24). Безусловно, он не признавал Христа Богом, и это было решающим. Собственно, письмо-запрос Давида Абрамовича первому писателю России – ловушка. Сам Бондарев дает ответ на поставленные вопросы, но он же с нетерпением ждет и толстовского разбора.
      Ловушка сработала – удовлетворительного ответа сибиряк не получил. Теологический вопрос остался без ответа. Вот объяснение Бондарева, находящегося во всеоружии богословской диалектики (не верится, что диспут ведет автодидакт):
      "Так спрашивал я сам у себя и никакого удовлетворительного ответа дать не мог, только сделал этому своему вопросу по силе своего разума решение такое, вот оно:
      Как для Бога нету времени ни прошедшего, ни будущего, а все настоящее, то есть для нас не пришли тысячи годов, а для Него они есть (для "Него" – в данном случае, для Ветхозаветного Предвечного. – С. Д.). Потому неисповедимое и Ангельскому уму недоведомое определение Его прежде всех веков и вечностей постановило: в какое время и на каком месте, от кого и как пострадать и умереть Ему, Христу.
      Да если бы и мы были в то время и на том месте и было бы определено, от нас Ему пострадать и умереть, в силах ли бы мы были обойти и миновать предел Его? Это невозможно. А если все сказанное положено Богом, то и нынешняя еврейская ненависть к Нему также неизбежна для них. А если все то Богом положено, потому тут никакой еврейской вины нету (курсив мой. – С. Д.), потому что их поджигает к ненависти на Него то, о чем я выше говорил.
      По всему сказанному прошу и умоляю Вас, Л.Н., соберите Вы рассеянные свои мысли по светским суетам и посоветуйте с ними и мне напишите, чем и как залечить сказанную язву души нашей, ненависть ко Христу".
      Концовка блистательна: несмотря на известную критику еврейства, неприемлющего христианство, Бондарев, как еврейский единоверец, остается верен иудаизму, для него обращение в православие немыслимо: "Можно ли обратить нас в православие?
      Нет, это немыслимо. Тут 1-я и 2-я из десяти заповедей, заповеди стоят на пути, ведущем нас в православие, непроходимою преградою. Один ли я болю сердцем об этом? Нет, многие у нас. Они-то и принудили меня обратиться к Вам, Л.Н., за лекарством от этой страшной болезни"162.
      Вот ответ Л. Толстого:
      "3 декабря 1893 г. Москва.
      Тимофей Михайлович!
      Очень был я обрадован вашим письмом, во-первых, потому, что из него я узнал, что вы живы и здоровы и меня помните, а во-вторых, что вас занимает самый, по моему мнению, важный вопрос. Постараюсь, как сумею, дать вам на него свой ответ.
      Ответ мой будет следующий:
      Евреи и субботники ненавидят Христа по недоразумению, потому что заблудшие люди на место единого вечного Бога поставили в виде Христа другого Бога и этим заслонили истинного Бога и даже скрыли его от людей. Я говорю, что ненавидят они Христа по недоразумению, потому что им обвинять надо не Христа, который никогда не говорил про себя, что он Бог, а называл себя сыном Божьим так же, как и всех людей, а обвинять им надо тех людей, которые его сделали Богом. Этим же я объясняю ненависть евреев к Христу.
      Христос, по моему понятию, не Бог и никогда не выдавал себя за Бога, а был великий и последний пророк еврейский, учивший не только евреев, но и всех людей тому, как надо служить единому истинному Богу, сознавая себя так же, как и всех людей, сыном Его.
      И потому евреи и субботники не только не должны ненавидеть Христа, а должны почитать его и следовать тому Божескому закону, который он открыл нам. Закон Христов согласен с законом Моисеевым и с пророками не во всех мелочах, но в главном, в любви к Богу и ближнему. Христос только точнее, яснее выразил этот закон, а главное, он, один Христос из всех пророков еврейских, дал закон не одним евреям, а всему миру, и прекратил отделение евреев от других народов. Со времени Христа закон Божий стал общим для всех людей, как и предсказывали пророки. (Про это сказано в главе XII, 20, Иоанна, когда он прямо объявил истину эллинам.) Мучали и распяли Христа первосвященники, фарисеи и садукеи, а не все иудеи. Иудеи, напротив, были его учениками и разнесли его учение по миру. И если бы безбожники не назвали бы Христа Богом, все евреи уже давно бы не только не ненавидели бы Христа, но почитали бы и любили его, как самого последнего великого пророка, открывшего нам истину. Кощунство безбожников, назвавших Христа Богом, помешало этому, но евреи все-таки придут и уже приходят к этому. Еврею нельзя перейти в православие, но евреям, так же как православным, надо признать Христа человеком (К Тимофею, послание, гл. II, 5. – Помета Л.Н. Толстого. – С. Д.), пророком Божьим, и тогда и те и другие соединятся".
      Письмо Толстого, полученное Давидом Абрамовичем, было зачитано им прилюдно своим односельчанам, в синагоге на Пасху, вероятно, еврейскую: "…всякий человек, на свой лад кто как мог выразить, отдавал Вам благодарность. А евреев, которые были при прочтении Вашего письма – это было в синагоге на Пасху при многолюдном собрании, – сделали в стыде и в поругании. У нас небольшая часть жидовствующих, а более и более субботников, караимов, которые утверждены на одном Моисеевом законе и пророках, а талмудических преданий отнюдь не принимают"163.
      Далее в письме весьма резко говорится о раввинах, которые ставят себя "выше Бога".
      И задается чрезвычайно важный вопрос, касающийся православия: "Кто назвал православную веру православной? Неужели сама себя так назвала? У нас молвят, что будто то бы хотят во всем свете установить одну веру в Бога, слышно ли у вас это?
      Я от души желал бы этого, только с тем вместе, чтобы ни под ничью нынешнюю веру не походила, а новая и новая". Экуменизм Бондарева примечателен, но не менее замечательно и то, что в глухой сибирской деревне прихожанам синагоги приходится разрешать сложные богословские вопросы.
      Следующий вопрос относится к поклонению иконам: "Признавать их за святыню, надежду и упование возлагать на нее и при этом неизбежно нужно боготворить ее?
      Позволительно ли сердечные и душевные чувства изливать перед нею? Явленные иконы, Киево-Печерской мощи – истинно ли это?"164. К сожалению, полностью ответ Толстого не сохранился. На конверте пометка рукой Льва Николаевича: "Отвечено.
      Приложить к ответу письмо о Г[енри] Дж[ордже]и заключение ответа"165. В издании А.А. Донскова не оговаривается отсутствие ответа на это одно из важнейших писем Бондарева. Спустя долгие годы Толстой переделал свое письмо к Бондареву от 23 июня 1894 г. и опубликовал под названием "Краткий популярный листок о земле" в «Листках "Посредника"» № 1 под заглавием "Письмо Л.Н. Толстого к крестьянину о земле"166.
      Впрочем, зная взгляды Толстого на православие, нетрудно восстановить общую канву мыслей Льва Николаевича о "языческом" поклонении иконам и мощам.
      И вновь мы должны отдать честь иудинцу, ставившему все новые и новые вопросы Толстому. В письме от 26 марта 1896 г. он вопрошает о загробной жизни, о сыне Марии – Иисусе: человек он или Бог, задает вопрос, касающийся Моисеева законодательства, об отпущении раба на 7 год и тому подобные. Но даже жестокое обращение Авраама со своей наложницей Бондарев переиначивает: для него исторического прошлого нет – оно в настоящем: "Если Авраам праведник, который с Богом говорил, как с подобным себе человеком, да и тут вот что делал над людьми, то что же можно думать о простонародных помещиках всех прошедших веков… Нынешние помещики, им люди работали близу трехсот лет, чем же они наградили, отпускавши от себя: выгнали подобно той Агари поленом из дома своего, это с земли своей, как собак…"167 Мечта встретиться с великим писателем и другом не покидала старика. В приписке сказано: "Будущего лета, это в 96 году, пройдет жел[езная] дорога до Красноярска.
      Если бы у меня были деньги да силы, я неотменно поехал бы к вам, потому что дешево и скоро"168.
      Ответ Толстого краток: Моисеев закон написан людьми, книги Моисея не могут быть написаны им самим, так как в них описывается смерть Моисея. Что же касается сына Марии, то Иисус – человек, а не Бог. Считать его Богом "есть великое кощунство".
      Что же касается загробной жизни, то: "Какая будет эта будущая жизнь, мы знать не можем, но знаем, что она есть и что я не умру"169. Вопрос о жизни и смерти выглядит так: … ты для нас – светильник на горе, О, продолжай учить, на старости прекрасной, О царстве Божием, о мире, о добре!
      Тебе все ведомо, осмысленно и ясно.
      Туманно лишь одно прозренью твоему:
      Все сущее твой ум и познает, и судит;
      Но грань воздвигнута и гению!.. Ему Все ведомо, что есть; но темно то, что будет170.
      Одно из последних писем Бондарева к Толстому от 28 декабря 1896 г. касается ряда вопросов, возникающих при чтении Библии. Вопрос о виновности или невиновности евреев в смерти Иисуса Христа разрешается Тимофеем Михайловичем в духе предопределения Божьего: "Мне кажется, что евреи невинные в распятии Христовом, потому что так Богом положено прежде век и свет, в какое время, на каком месте, какою смертью и от каких людей умереть. Если бы Бог определил, чтобы он от наших с тобою рук умер, в силах ли бы миновать это его постановление"171.
      Вывод иудинца ясен: "Если это все по постановлению, то ныне они не принимают Х[риста] по определению. Если бы евреи приняли Христа, тогда все пророчества о нем остались бы во лжи, потому что Он не пострадал [бы] и не умер, не воскрес и не вознесся, и никакого бы православия бы не было на свете"172.
      Давида Абрамовича живо интересовал вопрос о богоизбранности еврейского народа и, как следствие этого, отсутствие доказательств божественности Иисуса. Форма вопроса – есть утверждение: "Почему в Ветхом и в Новом Завете все жиды и даже сам Бог, это Христос, жид, а с других народов ни одного нету? Почему это так? О Боге свидетельствуют небо и земля, что Он есть, а о Христовом Божестве какое доказательство есть, кроме чернила и бумаги, которое есть дело рук человеческих? Это вопрос нешутейный"173.
      Целый ряд вопросов, поставленных Бондаревым, загонял Толстого в угол. Прямо говорить о невиновности евреев Лев Николаевич не мог: это противоречило его взглядам на еврейский вопрос.
      Возможно, Толстой просто устал от настойчивого корреспондента. Как бы то ни было, сохранилась помета Льва Николаевича на конверте этого письма сибиряка:"Б[ез] О[твета]".
      Не получив ответа, Тимофей Михайлович вновь пишет в Ясную Поляну в июле 1897 г. письмо, где опять повторяет свои мысли о невиновности евреев и о предопределенности их поступков, при этом аргументация крестьянина достигает высокого теологического уровня174.
      И на этом письме резолюция Толстого: "Б[ез] О[ответа]".
      Последнее письмо Толстого, точнее записка, относится к 11 сентября 1898 г. Лев Николаевич успокаивает Бондарева в отношении перевода на французский язык его труда. Любопытен конец немногословного послания: "От души желаю тебе душевного спокойствия и в жизни и в встрече близко предстоящей нам смерти, т. е. уничтожения нашего тела и перехода нашего духа в другое состояние.
      Любящий тебя брат
      Лев Толстой".
 

"ПЕРВОРОДНОЕ ПОКАЯНИЕ"

 
      Мы уже указывали, что переписка между Ясной Поляной и Иудиным прерывалась. Один из перерывов был связан с посылкой нового труда Бондарева "Первородное покаяние.
      Глас крови вопиет ко мне". В нем полностью пересматривается традиционное отношение к Каину. Посылка сопровождалась письмом, где Давид Абрамович ссылался на свою полемику с окружным доктором Михаилом Прокопьевичем Поповым, человеком от "души уважаемым мною", но совершенно не согласным со взглядом Бондарева на "дело Каина". Сибиряк обращается к Толстому как к арбитру: "…как он признает Каина, с тем мы и должны быть согласны…"175. Но напрасно в деревне ждали ответа: по своим нравственным критериям Лев Николаевич не мог согласиться с доводами крестьянина, а напрасно обижать полюбившегося человека, видимо, не хотелось. Вместе с тем философский труд Бондарева представляет собой уникальное творчество, в некотором роде единственное. Глубина и блеск анализа удивительны даже для человека эпохи Ренессанса. (Это не оговорка.) И действительно, Каин стал героем множества средневековых мистерий, легенд, драм, трагедий. Художники и скульпторы неоднократно воспроизводили образ Каина в произведениях искусства.
      Библейский текст – скуп и емок одновременно. Каин – старший сын Адама, первенец человечества, совершивший первое преступление на земле – братоубийство. С его именем связана первая смерть на земле, первая материнская утрата, генетически связанная со скорбью Богородицы Нового Завета. В Библии сказано: "И был Авель пастырь овец; а Каин был земледелец… Каин принес от плодов земли дар Господу.
      И Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его; а на Каина и на дар его не призрел" (Бытие, 4:2-5). Увы, библейский текст не объясняет, почему он впал в немилость у Бога и какие чувства побудили Каина совершить убийство.
      Библейский текст относит конфликт к первым "дням" существования мира.
      Представители критической школы убеждены, что легенда возникла во времена занятия древнего еврейского населения скотоводством. Отсюда культ номадов, предпочитавших свой труд труду земледельца: для них земплепашец был началом всех бед и несчастий, обрушивших Божий гнев на людей. В Библии, собственно, нет никаких доказательств виновности Каина перед Всевышним. Вина его лишь в его предпочтении земледельческого труда. И наказание, которому подвергся Каин, жаждавший оседлой жизни, было вечное скитание – прообраз будущей легенды об Агасфере. Столкновение двух экономических укладов явно проглядывается в повествовании. Библия указывают и на то, что Каин (или его потомок Тувал-Каин) приобрел новую специальность – кузнеца, которую традиционно связывали с чародейством и нечистой силой. Атавизм сохранился и в русской поговорке о кузнеце: "Умудряет Бог слепца, а черт – кузнеца" (В. Даль). Но библейское сказание никаких общих философских или религиозных проблем не ставит.
      Однако уже талмудическое толкование несколько отличается от библейского текста.
      Так, в Агаде вводится диалог между братьями, решившими разделить между собой мир.
      Деление, простое: одному будет принадлежать земля, другому – стада. Но неделимость мира очевидна: есть некоторая ирония в aгадическом сказании: погнал Авель свои стада в поле, а Каин кричит ему: "Земля, по которой ты ходишь, моя!" – "А одежда, которая на тебе, не из шерсти ли моих овец сделана?" – отвечает Авель. В Агаде расширяется ответ Каина на вопрос Всевышнего: "Где твой брат Авель?" После некоторого запирательства он дерзко отвечает Богу в том смысле, что отвергнув его дары, Господь вызвал в нем чувство зависти: "Да, я убил брата моего, но не Тобою ли внушено мне это злое дело? Ведь Ты – страж всего сущего на земле. Кроме того, если бы Ты не отверг моей жертвы, то [я] не стал бы завидовать и мстить ему".
      Нетрудно увидеть в защитительной речи Каина элемент богоборчества: или Бог не всемогущ и не является началом всего сущего, или Он, а не человек (обобщение Каина), ответствен за злодеяние. Здесь мы видим отрицание свободы воли, итогом которого следует считать отрицание божественного воздаяния и отмщения. Доведя до крайности богоборческую идею, Агада восстанавливает справедливость в ортодоксальном иудаистском представлении – благость, всемогущество и безграничное милосердие Всевышнего. Как мы увидим, Бондарев всецело заимствовал многие положения Агады. В нашу задачу не входит прослеживать дальнейшую эволюцию легенды о Каине, хотя библейские комментаторы не скупились на удивительные открытия, вроде введения эротического мотива в книгу Зогар как начала зла и источника человеческой греховности. Наша задача – указать на возможное знакомство сибирского мудреца с работами своих предшественников. Конечно, старик знал апокрифическую литературу – "Слово о Адаме", "Слово о Адаме и Еве", "Прении господни с дьяволом" и т. п. Но знал он и литературные источники. Поэму Мильтона "Потерянный рай" ("Paradise lost", 1667) Давид Абрамович внимательно читал, о чем и писал Толстому в начале июля 1897 г. Эволюция образа богоборца разительна.
      Между Английской и Французской революциями прошло более 100 лет, между созданиями Мильтона и Байрона – пропасть. По ироничному замечанию Ипполита Тэна, двор Иеговы, по Мильтону, сродни двору Карла I. Сатана, восставший против Бога – республиканец, воюющий против сюзерена вроде генерала Кромвеля. Адам и Ева – образцовая пуританская семья. Изгнание из рая сопровождается изображением картины будущего, следствия первородного греха, что не могло не привлечь к себе внимания Бондарева:
 
 
Адам, открой взоры свои, теперь видишь,
Следы преступлений твоих, в иных детях,
Хотя им неведом был плод заповедный,
Не знали и змея, и не согрешали,
Как ты, они сами, но грех повлечет твой
К преступным и даже жестоким поступкам.
Открыл он глаза, и увидел вдруг поле,
Одна половина всего того поля,
Была обработана и плодоносна,
Снопы, только сжатые, в копнах стояли,
Другая же пастбищем только служила,
На самой средине пространного поля,
Из дерна был жертвенник складен высокий.
Пришел земледелец, покрытый весь потом.
 
 
      Не много снопов тех он взял без разбора, На жертвенник взнес их, как первенца жатвы, Пришел и пастух, с лицом добрым и кротким, Он выбрал из стад своих лучших баранов, И их заколол, и всю внутренность вынул, Посыпал все мясо душистой травою, Вложил на алтарь и свершил все обряды, Мгновенно явился огонь с высот неба, Кругом разлилося вдруг благоуханье, Огонь поглощает всю пастыря жертву, Даров земледельца же он не коснулся, Не искренно им принесенные Богу;
      Тогда земледелец, озлобленный этим,
      Ударил тотчас же в грудь Пастыря камнем, Облитый весь кровью, с ужаснейшим стоном, Тот бледный, без жизни повергся на землю, И тихо из тела душа отлетела176.
      Испуганный Адам в ужасе взывает к архангелу Михаилу и вопрошает его о причине совершения злодейства. Ответ архангела каноничен – добрый гибнет от рук злого из-за зависти.
      Читал ли сибиряк мистерию "Каин" Байрона – трудно сказать. Каин, по Байрону, богоборец принципиально новой формации, он – не небожитель, наподобие Люцифера, он – землянин. А в философском смысле его грех – продолжение грехопадения Евы:
      Мой сын, ты говоришь,
      Как я, свершая грех свой, говорила:
      Не дай его мне видеть возрожденным
      В твоем грехе177 Удивительно, но наиболее близко к пониманию позиции Бондарева в отношении Каина подходит Шарль Бодлер, одногодок сибиряка, знаменитый автор "Цветов зла"178.
      Социология Бодлера весьма близка сердцу Бондарева, труженика и ненавистника тунеядства:
 

1

 
 
Род Авеля, спи, ешь и пей,
Ты Богом сотворен для рая.
Род Каина, в дыре своей
Трудись и мерзни, голодая.
Род Авеля, твои дымы
Щекочут ноздри серафима.
Род Каина, ты пленник тьмы,
Твоя судьба неумолима.
Род Авеля, твой дом расцвел,
И сын твои стада удвоит.
Род Каина, ты бос и гол,
Пустой желудок волком воет.
Род Авеля, зови гостей,
Пускай веселье хлынет в двери.
Род Каина, дышать не смей,
Живи, как дикий зверь в пещере.
Род Авеля, любись, плодись,
Червонцы тоже плодовиты.
Род Каина, с судьбой смирись,
Умерь большие аппетиты.
Род Авеля, жирей, как клоп,
И загребай доход обильный.
Род Каина, готовь свой гроб
И падай на дороге пыльной.
 
 
Род Авеля, и ты сгниешь,
Собой удобрив свой надел.
Род Каина, ты всем хорош,
А главных не доделал дел.
Род Авеля, конец твой бьет!
Железо посоху сдалось.
Род Каина, гони господ
И с неба наземь бога сбрось!
 
 
      Для Бондарева исходным пунктом в пересмотре традиционного отношения к Каину было то, что первенец Адама был земледельцем. Тяжесть крестьянского труда была решающей для взглядов Давида Абрамовича. Старик создает совершенно изумительную новеллу о преступлении и наказании. Зачин прост: "И рече Господь Бог Каину по убиении Авеля: глас крови брата вопиет ко мне от земли". И вывод Бондарева столь же прост: человеческий грех, убийство требует возмездия. Но и любое добро, содеянное человеком, так же требует скорейшего вознаграждения от Бога.
      Наказание за убийство Каину – проклятие и неприкаянность. Тимофей Михайлович приводит библейский текст в славянском прочтении: «"Стенай и трясыйся будетеши на земле", так сказал Бог Каину, то есть не будет иметь постоянного жилища, а будет изгнанником и скитальцем по белу свету и будет трястись, как в лихорадке»179. Далее крестьянин рисует психологический портрет преступника. Каин не кается, не взывает к милосердию Божию, не ссылается на незнание будущей заповеди "Не убий" и не оправдывается незнанием и даже не уподобляется своему отцу Адаму, слагающему вину на свою жену. Он понимает меру своей вины: "Вясшая вина моя еже оставитеся ми", и сам предлагает в диалоге с Всевышним: "От лица твоего скроюсь". Объясняет Бондарев слова Каина сознанием своей вины и невозможностью ее простить. Затем убийца задает вопрос: "И всяк обретый мя, убиет мя".
      И вновь психологическая посылка: возможно, что просьбой об отягощении своей участи Каин пытался смягчить свою будущность. Но это отвергается отсутствием прецедента в прошлом: подчеркивается абсолютная новация содеянного. Но слова Каина смягчают Бога, который постановляет: "Не так всяк убивый Каина, седмижды отмстится", т. е. кто убьет или чем-либо обидит – словом или делом, объясняет Бондарев, – "тогдашнее гражданское правительство должно [в] семь раз более взыскать с обидчика и оскорбителя его"180. Бог налагает на чело Каина особую отметку, печать ("Каинова печать"). И к этому дает Давид Абрамович неординарный комментарий: "Это всяк – всяк встретившийся с Каином еще в далеком расстоянии видит это знамение и вполне понимает силу его, потому дорогу ему уступает и низкие поклоны отдает, потому что оно подобно звезде, утренней зарнице, сияло на нем, потому его, Каина, весь тогдашний мир уважал, как нынешнего Царя уважают, нет более, потому что на Царе знаки отличия положены человеком, а на Каине самим Богом"181. Это сравнение удивительно.
      Далее Бондарев излагает "биографию" скитальца-Каина, пользуясь сведениями, почерпнутыми из Библии.